Один способен пасть, другой — подняться

INFERNO — Canto II 108 Non odi tu la pieta del suo pianto, non vedi tu la morte che 'l combatte su la fiumana ove 'l mar non ha vanto? — «La Divina Commedia» Dante Alighieri АД — Песня II 108 Или не внемлешь ты его мольбе? Не видишь, как поток, грознее моря, Уносит изнемогшего в борьбе? — «Божественная комедия» Данте Алигьери

      Первое, что чувствует Уилл, проснувшись, — осторожные прикосновения к его кудрям и к запястью. Он приоткрывает глаза и видит белый потолок, а когда чуть поворачивает голову, то замечает, что другие, глубокого карего оттенка, глаза внимательно следят за ним. Грэм хочет было подняться, но чуть не валится на пол. Помогают руки Ганнибала, уложившие его обратно в кровать. Хватка такая крепкая, что он удивляется, как измученный человек может быть таким сильным. Уилл осторожно осматривает Лектера: его лицо спокойное, и на нём не видно признаков дискомфорта. Но кто, как ни Уилл, может знать, как хорошо психиатр скрывает свои эмоции. Ганнибал одет в чистую одежду — бежевые брюки и мягкую на вид кофту — в то время как сам Уилл почти полностью раздет. Он лежит под пледом, которым укрыл Ганнибала ранее. Его раны зашиты и перевязаны. Уилл замечает на тумбочке стакан воды и тянется к нему, но Ганнибал действует быстрее и помогает Уиллу сделать небольшой глоток, придерживая его за затылок. — Как ты? — спрашивает Уилл. — Твоими стараниями, неплохо. Благодарю. Сказал бы я, что удивился, когда понял, что сначала ты обработал мои раны, а потом просто отключился на полу, но это не так. У тебя есть тенденция к самоубийственным действиям, — Ганнибал улыбается, но скорее глазами, чем как-то еще, — Уильям. На полу? Он думал, что отключился на Ганнибале. Видимо, соскользнул на пол. — Ужас. Не называй меня Уильямом, — Уилл решает оставить без ответа первую часть сказанного Ганнибалом, да и говорить ему всё ещё тяжело — щека до сих пор немного побаливала. Несмотря на то, что он проспал, судя по пейзажу за окном, всего два, максимум три часа, он не чувствует себя отдохнувшим. Ганнибал вдруг кладёт ладонь на его лоб и чуть хмурится. Лицо доктора становится непроницаемым и серьезным, и он хриплым голосом произносит: — Скажи, как ты себя чувствуешь? Как щека и остальные раны? — Ты ведь доктор, чувствую себя так, будто упал с очень высокого обрыва, а потом перевязывал раны маньяку-каннибалу, пока не отрубился, — раздражённо отвечает Уилл. И тут же жалеет об этом. Лицо Ганнибала становится еще более непроницаемым. — Извини. Это было грубо, да? Надеюсь, ты меня за это не подашь гостям на своём следующем благотворительном ужине? — Уилл мягко усмехается целой половиной своего лица. — О, нет, это было бы расточительством с моей стороны. Все в порядке, я привык к тому, что ты постоянно дерзишь, — вопреки сказанному, лицо Ганнибала расслабляется. — По-моему, у тебя лихорадка, что не удивительно при твоем пренебрежении собственными ранениями. Я приготовлю тебе легкий завтрак. На это уйдет тридцать минут, пока вздремни. Ганнибал встаёт и собирается выйти из комнаты. — Подожди. Ты не можешь, — Уилл хватает его за запястье и тянет обратно. — Не могу? — Ганнибал приподнимает брови. — Позволь узнать, почему? — Например, потому что ты ранен и явно хуже меня, сквозь тебя пуля прошла, и повезло, что не задела внутренние органы. А если я себя чувствую, как дерьмо, то тебе ещё хуже. Будешь отрицать? — Я и в самом деле не чувствую себя превосходно, но готовка меня не убьёт. Благодаря тебе мне уже лучше, и я вполне могу тридцать минут постоять. К тому же, тебе нельзя пить таблетки на голодный желудок. E per nulla offension che mi sia fatta, non temer tu, ch'i' ho le cose conte, perch'altra volta fui a tal baratta, — Уилл успевает увидеть секундное замешательство на его лице, но не понимает, почему оно там оказалось.  — Ты ведь знаешь, что не все в мире владеют итальянским на твоём уровне, тем более, староитальянским. Это ведь Данте, — Грэм усмехается. — Ты знаешь, что это староитальянский и Данте? Похвально. «А для меня опасности не бойся: я здесь не первый раз, и я привык к подобным стычкам, ты не беспокойся». Это из «Божественной комедии», ад, песнь двадцать первая. Уилл чувствует себя смущённым, его щёки определенно чуть покраснели, но он решает списать это на лихорадку. — Я не волнуюсь за вас, не стоит себе льстить, доктор Лектер. Просто я не голоден, — раздражённо бормочет куда-то в сторону мужчина, — и не психоанализируй меня, ты уже не мой психиатр. — L'appétit vient en mangeant, — на этот раз Лектер улыбается не только глазами, но и чуть приподнимает уголки губ. — Я зашил твои раны, но не трогай их руками, пожалуйста, ты можешь занести инфекцию. Он удаляется из комнаты, а Уилл остаётся в кровати, и раздумывает, почему Ганнибал такой пафосный мудак, и ему всегда надо говорить на французском, итальянском, литовском и, неведомо, каких ещё языках. Сколько языков он знает? Уилл никогда не интересовался. «Мы так давно знакомы, но сколько ещё всего я о нём не знаю?» В комнате безмерно жарко, он чувствует себя беспомощным и думает об абсурдных вещах, скучает по своим собакам, в глазах опять щиплет. Уже через пять минут он потеет под тонким пледом и хочет его откинуть, когда в проёме двери показывается Ганнибал. — Зашёл, чтобы проверить, как ты. Не откидывай плед и постарайся вздремнуть. Обещаю, тебе станет лучше, — сказав только это, он выходит из комнаты. Грэм пробует закрыть глаза и, немедля, проваливается в сон, однако, он не приносит обещанного облегчения, ему снятся кошмары, быстро, один за другим. Наконец, он выныривает из мутного сна, когда его мягко трогают за здоровое плечо. Он видит Ганнибала и глубокую тарелку с каким-то супом на прикроватной тумбочке. — Ты опять соврал мне, — невнятно произносит Уилл. У него всё ещё лихорадка. Ганнибал садится на рядом стоящий стул, приподнимает Уилла с кровати, заставляя опереться на спинку кровати. — Позволь возразить. Я не говорил, когда именно тебе станет лучше — после того, как ты поспишь или после того, как ты поешь, примешь антибиотики и потом ляжешь спать. Но согласись, что время пролетело незаметно, а так ты бы мучился от боли и жара, — Ганнибал берёт тарелку, зачерпывает ложкой суп и подносит ко рту мужчины. — Ну да, лучше корчиться от кошмаров, чем от жара, — издевательски вздёргивает бровь Грэм и зло усмехается, но на этот раз извиняться не собирается, — ты всегда юлишь. Почему ты такой хитрый? И я сам могу поесть. Я помню, как ты кормил меня во Флоренции, а потом попытался вскрыть череп. Ганнибал кладёт ложку обратно в тарелку. — Думаю, я стал таким после смерти моей сестры. Нужно уметь юлить, чтобы выжить в этом мире, Уилл. В этот раз не будет, как во Флоренции. Впрочем, если бы люди Мейсона не пришли, я бы не переступил черту, — профайлер ни на секунду не верит в это. И это упоминание сестры явная манипуляция. — Позволь мне позаботиться о тебе. Уилл протягивает руку и жёстко хватает Ганнибала за волосы на затылке. — Не смей мне врать, особенно на такую тему. Я предпочитаю горькую правду, а не сладкую ложь, — когда Грэм осознаёт, что сделал, то быстро отдёргивает руку. Ганнибал не выглядит оскорблённым или раздражённым таким бесцеремонным вторжением в личное пространство и грубым тоном, наоборот, каким-то удовлетворённым и зачарованным, словно увидел что-то очень редкое. — Я не вру тебе, Уилл. Тогда я правда думал, что могу убить тебя, но я был огорчён и зол. После фермы Вёрджеров я понял, что не хочу делать тебе больно, не хочу видеть тебя мёртвым. Или это осознание пришло, когда я сдался Джеку и три года тебя не видел. А может это случилось раньше, но я не признавался себе. Разве с тобой не то же самое? Неужели ты уловил момент, когда перестал испытывать ненависть ко мне? — Ганнибал еле заметно улыбается, но Уилл ловит улыбку и чуть улыбается в ответ. Эмпат приподнимается и кладёт свои ладони на скулы Ганнибала. Это первый раз за всё это время, когда Уилл наконец смотрит прямо в глаза, которые он так хотел увидеть, но не решался. Мужчина боялся, что всё исчезнет, стоит ему только посмотреть, и сейчас он впервые касается его так. Кожа Ганнибала на удивление мягкая, видимо, он успел побриться. Уилл смотрит ему в глаза и чувствует, как гулко стучит сердце в груди, он не знает, почему так волнуется. — Я никогда не испытывал к тебе ненависти. Мне просто было больно, — Уилл произносит это полушёпотом, а после отпускает Ганнибала и ложится обратно. Лектер выглядит дезориентированным в пространстве и улыбается. Улыбается какой-то другой улыбкой. Уилл никогда ещё не видел его таким. Спустя минут десять уютного молчания, Грэм спрашивает: — Здесь есть продукты. Разве ты точно знал, когда сюда приедешь? — Нет, я предполагал, но не был уверен, я бы не хотел, чтобы продукты испортились. Но Чийо заходила, пока ты спал. Она принесла недостающие лекарства и продукты по моему поручению, — Ганнибал снова подносит ложку супа к Уиллу. Уилл приоткрывает рот и начинает есть. Не человечина. Простой суп-пюре с луком и мелко нарезанной картошкой. — Vichyssoise, — неожиданно произнёс Лектер. — Что? Это переводится как «суп-пюре с картошкой и луком?» — Грэм приподнял брови в наигранном изумлении. — Вишисуаз. Французский луковый суп-пюре, — Ганнибал позабавлено изгибает губы в лёгкой улыбке. — Но картошка там тоже есть. — Спасибо за такую ценную информацию, я бы не смог уснуть без этого. Уилл осиливает половину и отказывается есть дальше. Ганнибал убирает тарелку на кухню и возвращается с двумя таблетками на блюдце и стаканом воды. Грэм хочет взять стакан чуть дрожащей рукой, но Ганнибал мягко отодвигает её. Он позволяет Уиллу самому закинуть таблетки в рот и подносит стакан к его рту, другой рукой, как раннее, осторожно поддерживая его за затылок. Мужчина проглатывает таблетки и с облегчённым выдохом откидывается на подушку. — Отдыхай, — Ганнибал выключает светильник на прикроватной тумбочке и собирается уйти, когда Уилл снова придерживает его за запястье и настороженно на него смотрит. — Куда ты? Здесь только одна кровать, ложись со мной. Уилл может поклясться, что на секунду дыхание Ганнибала перехватывает. — Я не хочу тебя стеснять, — отвечает Лектер с легким напряжением в голосе. — Ты не будешь. Ложись, — Грэм кивком указывает на другую сторону кровати. Она не односпальная, но и двуспальной её с трудом можно назвать. Тем не менее, Уиллу спокойней рядом с Ганнибалом, а остальное не так уж и важно. Лектер достаёт другой плед из шкафа, раздевается до боксеров и медленно ложится на другую сторону, спиной к нему. На улице светает, благодаря чему, в комнате становится заметно светлей. Уилл поражённо выдыхает, замечая, что вся спина доктора в гематомах и синяках. Он не всматривался, когда обрабатывал раны мужчины. Следуя какому-то порыву снова ощутить, что Ганнибал не часть его фантазии, Уилл мягко касается его спины. Лектер на секунду напрягается под прикосновением, но потом расслабляется и поворачивает голову в сторону эмпата. Тот убирает свою руку и позволяет Ганнибалу перевернуться на другой бок, лицом к Уиллу. — Ты не должен был так подставляться, что, если бы ты погиб? — тихо спрашивает Уилл, как будто кто-то посторонний мог его услышать. — Это был секундный порыв. Как бы сильно я ни желал всегда быть с тобой, пусть даже это будет загробная жизнь, в которую я не особо верю, какая-то часть меня хочет видеть тебя живым, — Ганнибал отвечает так же тихо. — Может быть, я хотел умереть вместе? Уничтожить трёх монстров за одну ночь, — огрызается Уилл. Он сегодня в отвратительном настроении. Ганнибал как-то болезненно кривит губы в улыбке. Уилл вдруг понимает, что ни разу не видел его таким измученным и усталым. Каким ещё он не видел Ганнибала? — Ты всё ещё можешь уйти. Сказать Джеку, что я выжил и пытался склонить тебя на свою сторону. Уехать в Вулф-Трап. Спокойная жизнь, о которой ты всегда мечтал. Вопрос в том, будет ли это для тебя жизнью или просто существованием, бегом по кругу, поиском своего места. Уилл вспоминает, как он жалел о потраченном времени, когда он убегал от себя или пытался убить человека, обманувшего его. Как бесконечно тянулись дни, когда Ганнибал позволил Джеку посадить себя в тюрьму, и всё, что оставалось Грэму — это перечитывать письма Лектера, написанные красивым каллиграфическим почерком. Вспоминает горки пепла, оставшиеся после мгновенного сжигания этих писем, пусть сердце обливалось кровью, желая оставить их себе. Уилл помнит, какую эйфорию он испытал, убив Красного Дракона вместе с Ганнибалом. Как тогда, на обрыве, он желал прижаться к этому мужчине ещё ближе, почувствовать полностью единственного во всем мире человека, так хорошо понимающего его, раствориться в нём, и как он испугался, когда подумал, что Ганнибал мог утонуть. — Я не собираюсь этого делать. Я принял решение, когда убил вместе с тобой, — твёрдо отвечает Уилл. Он вспоминает недавнюю улыбку и почти уверен, что Ганнибал счастливо улыбается, от чего становится так странно тепло. Но Уилл ещё не знает, как точно выглядит эта улыбка. Может, это была не она; лихорадка и темнота дают простор воображению, оно могло вдоволь наиграться, рисуя то, чего нет. Оставить это на потом — лучшее решение. — Tu esi graži mano berniukas, — совсем тихо, на грани шёпота, произносит Ганнибал, а после мягко касается его щеки, не тронутой лезвием ножа. В очередной раз Уилл не понимает, что Лектер имеет в виду, и это его порядком раздражает. Они оба уставшие и на эмоциях, совершенно их не контролируя, так что по тону голоса Ганнибала эмпат может сказать, что это что-то жутко сентиментальное. Сегодня ночью Уилл впервые видит настолько живого и эмоционального Ганнибала, и он не хочет больше этого терять. С этими мыслями он проваливается в сон. Но к его удивлению, на этот раз кошмары ему не снятся. Его сон охраняет кое-кто намного ужаснее мёртвых.