***
Первым сильным толчком из мутного кошмара в реальность для Линды стал момент, когда Фрэнка забрали в отделение интенсивной терапии, куда не пускали родственников. Это случилось резко, она даже не успела подготовиться, его просто... забрали, мягко оттолкнув мать, которая всё ещё не могла понять, что происходит. До этого у неё все время была возможность прикасаться к нему. Линда могла держать сына за руку в доме Донны и в машине скорой помощи этому тоже не препятствовали, это помогало ей не терять связь со своей реальностью, единственной реальностью, которая была важна. Но в приемном покое больницы эта связь разорвалась, окатив Линду ледяным потоком ужаса и одиночества. Её мальчика сбила машина. Какой-то ублюдок за считанные секунды сломал маленькую жизнь и не удосужился даже остановиться. Линда тихо присела на лавочку в углу. Белые стены давили на глаза, а узорчатая плитка на полу расплывалась — как если посмотреть в калейдоскоп и резко крутануть колесо. Она посмотрела на свои руки: синеватые, в застывшей плёнке из крови, пыли и снега, и подумала: «как-будто бы это сделала я». Ей стало плохо, тошнотворная истерика снова подступала. Захотелось упасть на колени, плакать и молиться богу, чтобы всё это оказалось нелепым страшным сном. Нельзя этого допускать, нельзя быть слабой, нельзя быть такой, нужно оставаться нормальным, адекватным человеком. «Оставаться собой» — прозвучал во мраке души хриплый внутренний голос. Линда бросила взгляд на дверь реанимации — никто не входит и не выходит. Она помедлила минуту, вдруг выйдет доктор и расскажет, как там Фрэнк? Что с ним происходит? С ним всё будет хорошо? Но никто не вышел, поэтому на ватных ногах Линда направилась в туалет, чтобы вымыть руки, умыть лицо и привести себя в порядок. Всегда нужно оставаться в порядке, иначе можно сойти с ума. Линда долго втирала дешевое жидкое мыло с запахом манго в ладони — ей казалось, что кровь не оттирается, хотя на самом деле кровь смылась почти сразу. Ей хотелось оттереть не руки от крови, а выдрать из жизни своей и сына последние два часа. Стереть шершавой губкой для посуды ту проклятую машину, смыть потоком шипящего кипятка всё, что произошло. Туман в мыслях снова начал сгущаться, пространство вокруг словно потемнело. Вдруг лампочка над умывальником мигнула. Линда задумалась: «она всё время мигала или начала это делать только-что?» Она умылась, дочиста вымыла руки, попыталась оттереть платье, но ничего не вышло, пятно крови стало только больше и весь мокрый участок ткани неприятно прилипал к ногам. Она вернулась в приёмный покой и села на ту же лавочку. С кончика носа капала вода, руки покраснели от горячей воды, но Линда стала ближе к реальности, чем была десять минут назад. Она решительно встала и подошла к ресепшену. — Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила кудрявая девушка в очках, не отрываясь от монитора. — Да, мой сын в реанимации, — в каждом слове чувствовалось усилие, которое женщина делала над собой, чтобы произнести эти слова вслух, — Его туда забрали пятнадцать минут назад. Когда я смогу его увидеть? — Вы должны заполнить форму, — твёрдо сказала девушка, протягивая планшет с прикреплённой анкетой, — Это необходимо, вы сами понимаете. Сейчас его стабилизируют, я не знаю подробностей, но как только узнаю — дам вам знать. Присядьте и отдохните, пожалуйста. — и с искренним сожалением девушка добавила, — Мне очень жаль. «У неё, наверное, тоже есть ребёнок, или же она в идеале освоила медицинский этикет» — подумала Линда и принялась заполнять форму. Следующее, что необходимо было сделать, — совершить несколько телефонных звонков. Бывшему мужу, в полицию и женщине, которая ей помогла в самые ужасные минуты её жизни. Линду вдруг пронзили тонкие уколы совести, — она ведь даже не сказала спасибо. Уже возле телефонного аппарата, закидывая монетки в маленькое отверстие, Линда заметила, что пальцы практически не дрожат. Она почти вернулась в реальный мир, где её сына сбила машина, где это необходимо принять как факт и где он обязательно поправится. Допускать другие варианты она не намеревалась. Линда взяла в руки телефонную трубку и на миг задумалась — номера телефона новых соседей она не знала, но допустила мысль, что их ещё не внесли в общий реестр. Но телефон у них был, а значит, номер все ещё закреплён за Мэгги. Она без промедления набрала номер и в трубке послышались гудки.***
Донна сидела на кухне, с бокалом вина в одной руке, пока Дональд заботливо поглаживал другую. Она смотрела прямо перед собой, в окно, где должно было быть видно ту злосчастную дорогу, но женщина видела лишь своё отражение — размытое, дребезжащее от ветра и потерянное. На кухне стоял едкий запах хлорки и пол ещё не просох, поэтому и Донна и Дональд к нему не прикасались. Как в детстве. Как в игре «пол — это лава». — Мне жаль, что меня не было рядом, — мужчина подбадривающе сжал ладонь своей жены. Ему действительно было жаль, он не мог даже представить, что здесь происходило пока его не было. — А мне жаль что невинный мальчик пострадал, — холодно ответила Донна, делая небольшой глоток вина, — Просто представь на минуточку что... — Не смей говорить этого, — глаза Дональда широко распахнулись, а губы плотно сжались, — Просто не смей. — Не буду, — тихо ответила Донна и закрыла глаза. Она снова увидела это — оцепеневшая женщина с ребёнком на руках, которого сбил какой-то ублюдок. Пару раз в этой женщине Донна узнавала саму себя, а в малыше — чётко проглядывались черты Джерарда. Она не могла перестать думать об этом, видеть это, представлять это. «Ты же взрослая, ради всего святого, возьми себя в руки!» — умолял здравый рассудок. Потом Донна закрывала глаза и здравый рассудок таял. Таял, как снег в тёплой детской ладошке. Всё под напором той страшной картины. Дональд сочувственно гладил её по руке. На кухне снова повисла тишина. Даже слова, казалось, её не нарушали — тишина их поглощала, не давая уловить смысл, достучаться друг до друга. — Думаешь, мы совершили ошибку? — неуверенно спросил Дональд. Он задавался этим вопросом с того самого дня, как ему предложили повышение по службе и поставили единственное, вполне предсказуемое, условие — перевод в другое отделение. В другой, чёрт его подери, штат. — Когда переехали сюда? Я тебя умоляю, — фыркнула Донна, бокал в её руке слегка пошатнулся, омывая вином пыльные края, — Скорее, мы совершили ошибку, когда решили завести ребёнка. Да ты посмотри, что происходит вокруг! Мы привели ребёнка в мир, в котором сами едва ли можем выжить. В вагончиках с мороженным всё чаще прячутся педофилы, которых — ну надо же? — уже привлекали к ответственности! Но «люди меняются, надо дать им второй шанс» и знаешь что? Все те люди, которые громогласно орут на весь мир, размахивая транспарантами у здания суда, с надписью «всем нужен второй шанс» вдруг куда-то исчезают, когда находят труп пятилетнего ребёнка. Истерзанный и изнасилованный тем самым человеком, тем самым ублюдком, которому дали второй шанс. И он им воспользовался! В школах не-пойми-что творится! Дети не знают, что такое насилие! Им говорят: «так нельзя», «не делай этого», но хоть бы кто усадил своё чадо перед собой на диване и объяснил, почему! Но вместо родителей это делает школа и так школа убивает детей. Потому что одни и те же слова могут поставить на место и успокоить одного ребёнка и вместе с тем разрушить другого. Естественно, они берут в руки оружие и начинают стрелять! Потому что мир их ничему не учит, он только бросает в них грязью, топчет, не прислушивается к ним, не хочет понять и даже не пытается. И я уж молчу про католическую церковь! — Донна вдруг резко замолчала и снова сделала глоток вина. Её движения были резкими, она хотела продолжить, но сдержалась. От этого никому сейчас легче не станет. Дональд продолжал гладить её руку. Он ничего не сказал, потому что знал, — ей не нужно ничего слышать в ответ, ей просто необходимо было выговориться. Донна всегда была моральной опорой семьи, которая оберегала семейный очаг от неидеальностей всего мира, но Дональд знал, что вся эта гниль проходит через неё и копится у неё внутри. Он даже когда-то пытался поговорить об этом, но ничего не вышло. Видимо, нужен был катализатор. — Пойду поговорю с ним. Донна поставила бокал на стол и отправилась наверх — она ведь обещала все объяснить Джерарду. Дональд не стал спорить. Поднимаясь по лестнице, Донна активно раздумывала, что скажет, какие слова будет использовать и вообще — как правильно преподнести такое ребёнку. Однако, все мысленные наработки и сравнения, которые не ранили бы его, разбились об один вопрос. Донна опешила, она совсем не ожидала того что Джерард, который боится больниц, а от вида собственной крови готов расплакаться, захочет пойти в больницу, чтобы проведать соседского мальчика, которого даже ни разу не видел. Она не знала, что ответить. Она даже не думала о том, что стоит узнать, как там эта бедная женщина и её ребёнок, и теперь, когда об этом заговорил её сын — её окатила волна стыда. Джерард внимательно выслушал маму. Он знал, что она сказала ему далеко не все, но лезть с подробными расспросами не стал. Вопросы он выбирал тщательно, по несколько раз обдумывая, может быть, он уже знает ответ? Так и получилось, что остался единственный вопрос, который казался единственно-важным и не закрытым, после того, что мама рассказала. — Когда мы пойдём их проведать? — В ближайшее время, солнышко, — после небольшой паузы ответила Донна, нежно накручивая на палец прядки непослушных волос сына, — Для начала нужно позвонить и узнать, не против ли они посетителей. Джерарду этого было достаточно. Он не разбирал историю на детали, не искал в ней неточности, не спрашивал про кровь на свитере, он сосредоточился на больнице. Нужно пойти в больницу. В какой-то момент всё стало напоминать ему волшебный квест. Он ведь до дрожи в коленках боится больниц, но ему нужно пройти испытание, чтобы познакомиться с загадочным мальчиком, который живет через дорогу. Прямо-таки принц в лапах злого монстра, которого нужно срочно спасти! На первом этаже раздался глухой «динь-динь» — зазвонил домашний телефон.***
Через несколько дней Джерард с мамой стояли прямо у входа в логово монстра. Стеклянные двери, люди в белых костюмах, вся типичная суета в приёмном покое больницы Святого Петра, — всё это пугало Джерарда до чёртиков. «Там же везде иголки» — подумал он и почувствовал себя беспомощным зверьком перед гигантским каменным чудищем. Мама крепко держала его за руку и не торопила, но это мало помогало, Джерарда пригвоздил к месту нечеловеческий страх. — Хочешь, поедем домой? — Донна чувствовала, что Джерарду страшно и хотела поступить как хорошая мать, которая прежде всего заботится о ребёнке. — Нет, — уверенно ответил мальчик, поправил шапку на голове и прижал к себе игрушку. — Идём, — он уверенно потянул маму за руку, направляясь к двери. Стойко миновав приемную, где несколько медсестёр ему мило улыбнулись, он немного расслабился в лифте — лифты Джерард любил. В старом доме, в Джерси, он только на лифте и ездил, так как жили они высоко. Мальчик только успел соскучиться по старому дому и друзьям, как дверь лифта распахнулась, и мама мягко потянула его за собой к выходу. Больше никто на этом этаже не выходил. Длинный серый коридор, в который они вышли, заканчивался маленьким окошком с небольшой лавочкой под ним. По левую и правую сторону располагались массивные светлые двери с большими решетчатыми окнами, за которыми если напрячься, можно было разглядеть происходящее. Но Джерард шёл мимо всего этого как натянутая струна, ему совсем не хотелось туда смотреть. Там в людях торчат иголки. Много иголок. Он знал это из фильмов, которые иногда смотрел с мамой и сейчас, когда всё эти иголки были совсем рядом, он со всей силы старался игнорировать это. Всё-таки, он тут не за этим.