Аляска

Время в больнице тянулось как жвачная конфета. Теперь, когда никакого удовольствия от долгого сна не было, Фрэнк просыпался рано и подолгу смотрел в окно, из которого открывался вид на пристань. Больница располагалась на краю города, а точнее — на краю мира. Так всё выглядело из окна палаты Фрэнка. Дальше только безграничный океан. Волны сверкали в лунном свете, а шум воды, сравнимый разве что с шуршанием приближающегося зверя, можно было услышать даже сквозь плотно закрытое окно на третьем этаже больницы. Соседняя кровать в палате пустовала, и это угнетало. Пустые больничные койки всегда наталкивают на не самые радужные мысли. Мама уезжала поздно вечером и возвращалась каждое утро, но те несколько часов до её приезда, когда на улице еще темно, в коридорах тихо, а вид из окна напоминает о том, что ты живешь на краю света, вдали от всех, — это было настоящим мучением. Фрэнк никогда не задумывался о другой жизни, даже несмотря на то, что его жизнь, сама по себе, была далека от идеала. Когда он был совсем маленьким и когда папа и мама еще жили вместе, они часто выбирались кататься на папиной лодке, которая носила гордое название «Снежная Буря». Мама готовила сендвичи с тунцом и жареную курицу, варила какао, а Фрэнк в пластиковый стаканчик насыпал себе целую гору зефирок, и вся семья отправлялась на пристань. «Готов к путешествию вокруг света, капитан?» — спрашивал папа, надевая на Фрэнка капитанскую кепку, которые продавались на главной площади по три доллара за штуку. Кепка была ему велика и доставляла одни неудобства, но Фрэнку казалось тогда, что кепка — дело серьёзное. Он деловито стоял у руля и смотрел вперед, выискивая айсберги, больших рыб и прочие опасности, которые могут подстерегать в открытом океане. Они ни разу не заплывали достаточно далеко, чтобы потерять из виду город и почувствовать себя истинными мореплавателями, но Фрэнк всё равно был по-настоящему счастлив быть частью своей семьи и своего ледяного царства, которым казался ему тогда Барроу. И хоть той семьи, что была раньше, больше нет, а смотреть на пристань, с которой связаны теплые воспоминания теперь почему-то было грустно, кое-что всё же осталось прежним. Барроу остался таким же. Кто-то сказал бы, что город приходит в запустение: каждый год выпадает всё больше снега, люди уезжают в поисках лучшей жизни, а торговые лавки не окупаются и закрываются одна за другой. Вся инфраструктура разворачивалась в соседнем городке — Линкольне. Там, поговаривают, скоро будет торговый центр Нью-Йоркских масштабов и новый отельный комплекс для туристов, которых за последний год заметно прибавилось. В сравнении с Линкольном, Барроу — лопух, растущий на окраине цветочной клумбы. Но Фрэнка это не волновало. Он всем сердцем любил Барроу и ни за что на свете не уехал бы. Свой дом бросает только тот, у кого на самом деле нет дома. Тягучие мысли плавно перетекали в радостные. У него появился друг. Возможно, настоящий друг. Как только становилось грустно, Фрэнк сразу вспоминал Джерарда, и вся тоска тут же пропадала. Мысли сразу наполнялись воспоминаниями, которых еще нет, но обязательно будут. Лёжа на холодной постели и рассматривая маленькие трещинки на потолке, Фрэнк представлял, как будет здорово пойти вместе в школу, вместе гулять по площади, ходить на каток и в кино, а мысль о том, что можно будет оставаться с ночевкой друг у друга сколько угодно — приводила его в щенячий восторг. Ведь он живет совсем рядом, и мама уж точно не будет против. То, о чем он так сильно мечтал, свалилось на него с неба, возможно, в худший день в его жизни. Но, может быть, чтобы произошло самое лучшее, сразу должно произойти самое плохое? Первая неделя после переезда пролетела незаметно. Новый дом еще не стал по-настоящему «домом» для Джерарда, но тем не менее, он уже запомнил некоторые особенности нового жилища. К примеру: лестница не скрипит, если по ней быстро бежать. Она просто не успевает издать тот леденящей душу звук, словно со второго этажа медленно спускается кровожадный призрак, готовый атаковать в любую минуту. Мама иногда ругала его за это, но по-доброму. Донна решила, что гиперактивность, — это хороший знак, учитывая, что саму её иногда съедала тоска по солнечному Джерси. Она не говорила об этом ни с кем, а уж тем более с Дональдом, который влился в новую жизнь с таким энтузиазмом, словно он родился в этих краях, а чистить снег — это хобби, которое он так долго не мог найти, записываясь то на плавание, то на фотографическое искусство, то на курсы менеджмента. Как-то раз его угораздило заняться выпечкой, а его фотография с грустным лицом и кусочком пирога, куда он положил три ложки соли вместо сахара, теперь красуется на самом видном месте в гостиной. Дональд не хотел переезжать больше всех, а теперь встает каждое утро в шесть утра и отчищает машину от снега с такой прытью, как будто именно здесь началась настоящая жизнь, а та, прошлая, была мелочью, которую так легко вычеркнуть. Донна злилась на это, ей было обидно, что именно её постигла такая нелепая меланхолия. Всё, что было в Джерси, казалось не таким уж и важным, просто этапом в жизни, который можно гордо переступить и двигаться дальше. Каким же простым всё казалось в Джерси и каким сложным всё оказалось здесь, за тридевять земель! Она скучала по пляжу, по занятиям йогой по четвергам и по булочкам из пекарни на цокольном этаже их дома. Тогда казалось, что это — ничего особенного, так живут все и всё могло бы быть и лучше, если постараться. Но здесь всё по-другому. Донна скучала даже по солнечными лучами, которые проскальзывали сквозь жалюзи, как бы плотно те не были задернуты. Тогда они её раздражали и частенько в голове проскакивали мысли, вроде «вот бы жить подальше от этого проклятого солнца». В Барроу она просыпалась от будильника, или от шума ветра, который, казалось, вот-вот разобьёт стекло и ворвётся в дом. Всё стало не лучше и не хуже, а просто настолько по-другому, что нужно много времени, чтобы с этим смириться. Но не смотря на всё, она нашла хорошую подругу. Что бы не говорили, а неприятности действительно сближают людей. Необъяснимый парадокс, но Линда отличалась от её подружек в Джерси. Казалось, что с ней можно говорить о чем угодно, поделиться самыми скрытыми переживаниями, и она всё поймёт, потому что они пережили вместе нечто ужасное и это раздвинуло грани обычной женской дружбы в столь краткий срок. Но было бы страшной глупостью рассказать о своей маленькой проблеме человеку, который только что пережил настоящую трагедию. Донна справлялась сама, а главным спасением был Джерард. Поймать его, гоняющего как фурия по дому, крепко обнять, и тоска отступала. Невообразимо, но он сохранил в себе многое с тех времён. Его сердце и душа ещё не успели покрыться кромкой льда, кожа на затылке ещё пахла солнцем, а глаза горели как звёзды в тёплом ночном небе над пляжем. Словно пока Донна свыкалась с новой жизнью в заснеженной долине, он частичкой души оставался в Джерси. Может быть это плохо, ведь когда-то он осознает, что они никогда туда не вернутся и нужно принять новую жизнь такой, какая она есть. А может быть, они вернутся обратно. В самых смелых мечтах Донна представляла себе, как Дональд приходит с работы, тяжело опускается на барный стул и долго молчит. Ужин остывает, ветер за окном нарастает, превращаясь в пугающую мелодию, а затем он говорит: «Нам снова придётся уехать, солнышко». И Донна, стараясь скрыть радость и эйфорию, которые тотчас наполнили бы её остывшее сердце, отвечает: «Всё хорошо, милый, ведь неважно где мы будем жить, ты и сам знаешь, что дом там, где семья». Джерард очень быстро понял, — заняться здесь особенно нечем. Когда он впервые увидел улицу, на которой ему предстояло жить, она показалась ему сказочной, однако первое впечатление оказалось обманчивым. То, что он принял за сказку, оказалось дисциплиной, выращенной на заре пятидесятых. Люди приучили себя ухаживать за двориками, чистить крышу, поддерживать порядок и чистоту, даже если им не хочется этого делать. Прогуливаясь по улице, он осматривал окрестности и несколько раз замечал, как из окон за ним наблюдают угрюмые старческие лица. За красивыми домиками, ухоженными заборчиками и милыми веночками на дверях скрывались грустные люди, которым, должно быть, уже тяжело чистить снег на дорожке каждое утро, а до крыши так уж тем более не должно быть никакого дела. Однако, каждое утро, на заре, они берут в руки лопаты, и пока все спят, наводят порядки, к которым они привыкли и в которых прожили уже много-много лет. Может быть, это даёт ощущение стабильности и отвлекает от старости, которая имеет всем известный исход. Волшебная бесконечная уличка, которой не видно конца, оказалась картонной иллюзией. Даже рождественские украшения и праздничные мотивы, доносящиеся с кухни одного из домов, откуда так же долетал пряный запах кофе и булочек с корицей, никак не спасали ситуацию. Улица, на которой люди доживают свои дни привычной для себя жизнью, — вот, какая на самом деле Честер Стрит. Джерард всего этого не знал, однако ощущение сказочности всё равно рассыпалось после первой же прогулки. Улица оказалась слишком тихой и пустынной, а красивые домики вдруг потеряли свою красоту. Что-то в них было злое и как будто бы не живое. Тогда он вернулся домой и долго сидел с родителями в гостиной, стараясь отвлечься от гнетущего состояния. За просмотром вечернего шоу со звездами и хрустом чипсов из недр пухового одеяла всё быстро забылось, однако, в следующий раз Джерард отправился на прогулку уже в другую сторону улицы. Туда, где не было видно конца. Но и там не было ничего интересного, та же тишина и умиротворенный покой, словно позади домов находился невидимый шумоизолирующий купол, специально для стариков, которые хотят умереть в тишине. Джерарду открылась другая красота города, пропитанная старостью и поглощающей всё живое тишиной. Ему нравился новый город ровно настолько, насколько он хотел обратно в Джерси. Эта неопределенность заставляла постоянно сравнивать Джерси и Барроу, пересчитывая плюсы и минусы обоих городов. Главный минус Джерси, — жизнь там была слишком запланированной. Все события происходили так, как должны происходить, ничего и никогда не выходило из-под контроля. По понедельникам на завтрак овсянка, все остальные дни до пятницы можно было выбирать между тостами, блинчиками и куриным салатом, а по выходным всегда была пицца. Папа приходил ровно к ужину, а уходил до завтрака. От запланированных встреч мамы с подругами и их детьми никак не отвертеться, как и от детского сада. Раз в два месяца — обследование, тогда на завтрак чай, на обед слезы, а на ужин что-то необычное, но всегда вкусное. Как-то раз, прогуливаясь с мамой по пирсу, Джерард вдруг подумал: А что будет, если сейчас прыгнуть вниз? Сама мысль будоражила всё сознание настолько, что перестать об этом думать было практически невозможно. Если прыгнуть вниз, придет ли папа ровно к ужину или раньше? А будет ли вообще ужин? И будет ли больно? Хоть это и вода, но Джерард знал, что вода может быть опасной, смертельно опасной. Ему не хотелось умирать, ему хотелось сделать что-то, что нарушило бы все правила и планы, эта идея с каждой секундой трепещущим предвкушением прожигала кожу головы изнутри. Тогда он подошел ближе к краю и посмотрел вниз. Стало страшно и в тоже время интересно. Мама как раз отошла за мороженным, и никто не обращал внимание на мальчика, который стоял слишком близко к ограде. И уж тем более никто не обратил внимания на то, что при желании, он мог бы пролезть между двумя деревянными балками ограды и спрыгнуть вниз. А если у кого и промелькнула такая мысль, то значения ей никто не придал. Ведь дети в таком возрасте уже контролируют свои действия и должны знать, что такое хорошо, что такое плохо. Что такое вода, высота и смерть. Джерард не мог оторвать взгляд от воды, он уже был готов прыгать, когда подошла мама и дала ему мороженное, попутно жалуясь на неповоротливую девушку, работницу ларька с мороженным. Клубничное, с шоколадным топингом. Желание прыгнуть в воду сразу же улетучилось и больше никогда не возвращалось. Однако, враждебность к вечному планированию и стабильной скукоте никуда не делась. В этом главный минус Джерси и главный плюс Барроу. Здесь изначально всё пошло не по плану. Не по плану Вселенной, но может быть, по плану Джерарда. Единственный план, который он признавал и по которому был готов жить, — это отсутствие какого-либо плана. Его душа художника не признавала покоя, стабильности и тишины. Барроу в этом плане радовал. В первую же неделю он нашёл, возможно, настоящего друга и то, при каких обстоятельствах это произошло не давало даже шанса на то, что они не станут друзьями. Такого просто быть не может. Теперь они надолго связаны этой нитью «жизни не по плану».

***

Настал самый долгожданный день — день возвращения домой. Когда Линда пришла в больницу, как и всегда, рано утром, с охапкой апельсинов и шоколадкой «Милки Уэй», Фрэнк уже сидел на диване в коридоре, одетый и с рюкзачком, из которого торчало белое лохматое ушко. За день до этого доктор по секрету ему сказал, что завтра он сможет отправится домой, но мама тогда уже ушла, а звонить ей в такой поздний час доктор бы не стал. Фрэнк решил сделать сюрприз, — и сюрприз явно удался! Линда ещё у лифта заметила его. — И куда это мы собрались? —спросила она, протягивая Фрэнку шоколадку. — Домой! — ответил тот и весело улыбнулся, разворачивая хрустящую обертку. Линда сразу же направилась в кабинет терапевта, чтобы убедиться, что это правда. Ей до последнего казалось, что Фрэнк её обманывает, ведь он все ещё выглядел слабым и болезненным, и как бы ей не хотелось, чтобы малыш вернулся домой, она не думала, что это произойдёт так быстро. Но это оказалось правдой. Основные проблемы решены, кости в порядке, рёбра срослись и курс иммунных препаратов пройден. Дело за малым — Фрэнку необходим родной дом, знакомая ему обстановка. Ещё полчаса понадобилось, чтобы заполнить все необходимые бумаги. Доктор на прощание потрепал Фрэнка за макушку и сказал: «Надеюсь, мы больше не увидимся, сынок». — Почему он так сказал? Я ему не нравлюсь? — спросил Фрэнк, открывая перед мамой дверь. Доктор всегда выглядел дружелюбным и Фрэнка взволновали его слова на прощание. Было слегка обидно. — Солнышко, он просто пожелал тебе больше никогда не болеть и не вляпываться в неприятности, вот и всё. — Точно? — Точно-точно. Полуденное солнце освещало парковку, а мягкие лучи отскакивали от снега и играли солнечными зайчиками на окнах первого этажа. В одном из окон Фрэнк заметил девочку, которая с интересом за ним наблюдала. Она держала в одной руке капельницу, которая перемещалась не колёсиках, а в другой руке белого мишку. Такого же мишку, как подарил ему Джерард. Забравшись на заднее сидение их Фольксвагена, Фрэнк почувствовал себя одновременно ближе к безопасности и ровно так же далеко от неё. Фрэнк никогда не любил машины и теперь этому появилась весомая причина. Куда больше он любил кататься на пароме или на лодке. Потому что все дороги куда-то ведут и где-то заканчиваются. А океан безграничен, как космос. Он вызывает ощущения, которых не существует на земле. Как жаль, что нельзя вместо дорог прорубить ручейки на их месте и плавать везде на лодках! Совсем скоро он будет дома, осталось совсем чуть-чуть. Его настроение сразу улучшилось, и он стал перебирать в голове все сладости, которые знал, размышляя о том, что попросить у мамы. Последнее время она вела себя так, словно готова была купить Фрэнку слона, если тот попросит. И не то, чтобы он хотел этим воспользоваться, но и не воспользоваться этим было невозможно. Такие возможности упускать нельзя. Всю дорогу Фрэнк смотрел в окно, а выражение на его лице оставалось неизменным. Линда хотела задать ему массу вопросов. Как он себя чувствует? Чем хочет заняться вечером? Что приготовить на ужин? Всё ли в порядке? Но нерешительность и страх всё испортить не давали ей этого сделать. Фрэнк вдруг вспомнил, как по телевизору видел интересную штуку, с каким-то смешным названием и усиленно пытался вспомнить, что это такое было. Именно эту штуку он хотел больше всего. Кастрюля растопленного шоколада, в который можно было макать всё, что угодно. Можно даже макнуть туда шоколад! Получится шоколад с шоколадом. Фрэнк хихикнул сам себе и Линда, наконец-то, успокоилась и расслабилась. На её лице тоже заиграла улыбка. Может быть, действительно стоит оставить всё позади? Оставшуюся дорогу домой они обсуждали фондю, как его делать в домашних условиях и с чем подавать. Было решено не откладывать затею в дальний ящик, а сделать фондю сегодня же и пригласить в гости Джерарда с родителями.

***

Джерард с Фрэнком гоняли друг за другом по всему дому, стараясь посильнее испачкать друг друга шоколадом. Поначалу Линда переживала, не будет ли такая нагрузка для Фрэнка лишней сейчас, когда он только оправился, но его звонкий смех и горящие глаза переубеждали её в обратном. Хороший друг ему не помешает, а Линда была уверена, что Джерард — как раз то, что необходимо сейчас Фрэнку, в такое сложное время. Пока дети резвились в гостиной, Донна помогала Линде вымыть посуду и убрать со стола. Дональд сидел за обеденным столом и нервно вертел на запястье ремешок часов. Он не любил всякого рода посиделки, однако с уважением к ним относился и старался выдерживать дружелюбное и заинтересованное в происходящем выражение лица. — Милый, можешь идти домой, если хочешь, а мы ещё немного посидим, поболтаем, — ласково сказала Донна. В такие моменты он был безмерно благодарен жене. — Джерард пока остаётся? — спросил Дональд. Линда и Донна посмотрели в сторону гостиной — мальчики бегали вокруг дивана, счастливые и полностью испачканные в шоколаде. — Я думаю, что да, — ответила Донна и взглянула на Линду, как бы спрашивая: «Тебе еще не надоел этот балаган?» — Определенно, остаётся, — ответила Линда. Фрэнк наконец-то был счастлив и ей ни на секунду не хотелось лишать его этой светлой радости. Дональд ушёл домой в предвкушении сладкого мгновения одиночества, в котором он посмотрит фильм, который давно хотел, вместо реалити-шоу, которые смотрели Донна с Джерардом сутки напролёт. Когда посуда была вымыта, а мальчики в гостиной, видимо, устали и притихли, Линда предложила новой подруге выпить немного вина. Атмосфера казалась подходящей, к тому же, Линда была уверена — с её новой подругой что-то происходит. Она казалась отстраненной, хотя рассмотреть это было не так легко. Но Линда за годы работы в школе научилась разбираться в людях и видеть малейшие изменения в их поведении. Донна явно изменилась. За окном снова поднялся ветер, а в гостиной заиграла мелодия из Губки Боба. Видимо, мальчики окончательно устали и решили посмотреть телевизор. Донна долго вертела бокал в руках, а когда вино едва не выплеснулась на стол — сделала первый глоток и сразу же заговорила. — Тебе никогда не хотелось уехать отсюда? — тихо спросила Донна и сразу же пожалела. В живую вопрос звучал немного обидно. Но Линда, кажется, не обиделась. Она понимающе улыбнулась. — Конечно, хотелось. Если тебе кажется, что мы все здесь живём и чувствуем себя прекрасно, то ты ошибаешься, — ответила она, — Только дурак не хочет уехать отсюда, вот что я тебе скажу. К этому просто привыкаешь и всё, но иногда такая тоска одолевает, что хочется на стены лезть. Здесь всё совсем по другому, правда? Донна безучастно кивнула, продолжая вертеть бокал. — В восьмом классе у меня была лучшая подруга, её звали Холли. Мы жили в разных районах и видеться могли только в школе, иногда на выходных, автобусы тогда ходили редко, а таких чудес света как такси у нас тогда не было. Мы с ней увиделись за неделю до школы. Ты бы слышала с каким трепетом она мне рассказывала о парне по переписке из Калифорнии! Я не знаю, она была влюблена в него или в его рассказы о теплом океане, или во всё сразу, но я была страшно рада за неё и даже немного завидовала. Все мы мечтали уехать отсюда, а у неё была настоящая возможность. Этот парень звал её к себе, когда она закончит школу. Но на занятия в первый день она не пришла, её не было больше недели. Я уже было подумала, что она переехала отсюда, — она ведь мечтала об этом весь прошлый год, — и хотела спросить в школьном бюро её контакты, чтобы узнать, как оно там, вдали от этого ада. Я хотела спросить: «Эй, Холли, ну как там океан? Тепленький, небось? И расскажи мне какие там парни, в твоей солнечной Калифорнии, или куда ты там сбежала? И вообще, набери песка в конверт и пришли мне!» В тот день, когда мы встретились, она опоздала на автобус и замёрзла насмерть. Её нашли не на остановке, а в глубине леса. На следующий день после того как об этом все узнали, на её шкафчике кто-то написал «покойся с миром, котёнок». Потому что кошки, когда чувствуют, что смерть рядом, тоже уходят в лес. Ты не представляешь, что я тогда чувствовала. После такого тяжело просто жить дальше, но приходится. Вот и живем дальше. Но по сей день иногда страшно. Как будто живешь во рту чудовища из глупой детской сказки. Потому что всё, что находится вокруг — причина смерти многих. Чёртова природа. — Мне очень жаль, — сказала Донна. Ей действительно стало до боли жалко всех детей и взрослых, которые так умерли. Это, должно быть, ужасно. Она вспомнила сайты, которые просматривала в Джерси — там ничего такого не было. Шутки про холод, снег и белых медведей, но ничего о том, что Аляска — это сама смерть. — Но знаешь, это делает людей сильнее, в каком-то смысле. Не хочу так говорить, но это своеобразная проверка на силу духа. Если выживешь здесь — выживешь где угодно. Эту школу жизни стоит пройти. Растить ребёнка здесь тяжело и страшно, но знаешь — в жизни ему это пригодится. Как и тебе. Донна задумалась. Вино сработало как надо. Ещё один глоток — и тоска сменилась боевым настроем. «Выживешь здесь — выживешь где угодно». Забавно, но слова, которые сказала Линда магическим образом подействовали на Донну. Она всегда считала себя сильным человеком, которого не могут сломать какие-то мелочи и проблемы, но правда в том, что с серьёзными проблемами она никогда не сталкивалась. Всё всегда шло как по маслу: учёба в колледже, работа, которая была по душе, первый парень, который стал любимым мужем и Джерард, который всегда был желанным ребёнком. Может быть, это действительно первый случай, когда нужно быть по настоящему сильной и с чем-то справиться? На кухню зашёл Джерард. Его рубашка помялась, а волосы на голове стояли дыбом. Он зазевался, а затем спросил: — Можно я останусь у Фрэнка, мам? Донна снова посмотрела на Линду, та сразу же кивнула, давая добро. — Да, солнышко. Только умойся перед сном. — У Фрэнка целая полка с пижамами, пусть даст тебе одну, — добавила Линда. Вино и на неё подействовало благоприятно. Она уже почти полюбила этого мальчика, как собственного сына. Джерард радостно чмокнул маму в щеку и убежал наверх. — Я рада, что вы сюда переехали, — сказала Линда не раздумывая. — Я тоже, — ответила Донна и улыбнулась. Пусть это и не совсем честный ответ, но она была настроена на это. Настроена на то, чтобы научиться здесь жить и научиться радоваться чему то новому. Кухня погрузилась в тишину. Ещё оставалось полбутылки вина, но допивать его не было необходимости. Линда чувствовала себя умиротворенно и была рада тому, что у неё нет желания допить его в одиночестве, когда Донна уйдёт. Вино отправилось в холодильник, в ожидании следующего достойного повода, а Донна свято поклялась себе, что будет здесь счастлива. Ведь фундамент для этого уже готов: у Джерарда есть новый друг, а у неё подруга. Дональд счастлив и без лишней помощи. Снежный, блин, человек. Донна улыбнулась и отправилась мыть бокалы, пока Линда ушла наверх, проверить как там мальчики. Донна закончила мыть посуду, протёрла стол. Ей понравилось новое ощущение — чувствовать себя здесь как дома. — Идём, что-то покажу, — Линда остановилась у входа на кухню, зазывающе глядя на Донну. Они вдвоём тихо поднялись по лестнице, стараясь не шуметь. Время пролетело незаметно: Донна заметила, что часы показывали половину первого ночи. Тихо приоткрыв дверь в детскую, Линда отодвинулась, чтобы Донна сама рассмотрела эту картину. Шторы были не задёрнуты и лунный свет ярко освещал малышей. Они спали в обнимку поверх одеяла, укрывшись только ворсистым клетчатым пледом, как двое мишек из старой сказки. Джерард закинул руку на Фрэнка, а тот сладко спал в обнимку с белым мишкой. Настоящая дружба — это нелегко, но в пять лет она может стать спасением даже от самой страшной снежной бури.