Начальная школа Барроу оказалась довольно мирным местом. Она уютно расположилась на одной их тихих улочек за главной площадью. За не слишком высокие потолки и яркий цвет внешней отделки архитектору хотелось крепко пожать руку — это именно то, что нужно детям, чтобы чувствовать себя в безопасности. Маленькая аллея перед школой была заботливо отчищена от снега, а под кромкой утреннего инея зеленела влажная трава. В то промозглое сентябрьское утро тучи наконец-то разошлись, давая детям маленький шанс на хорошее настроение в один из самых тяжелых дней учебного года.
Подул легкий ветер и Джерард уловил знакомый запах — так пахла ранняя весна в Джерси. Уловить этот аромат было особенно приятно, когда Джерси так далеко, на дворе осень, а за высокой школьной оградой — серые муниципальные здания, над архитектурой которых явно никто не корпел, заботясь о том, чтобы госслужащие чувствовали себя хорошо. Забавно, как в один момент мир вокруг просто перестаёт за тебя переживать и создавать для тебя благоприятную среду, как бы намекая:
«Радуйся, пока можешь, дальше будет хуже». Джерард высоко поднял голову, поглубже вдыхая знакомый запах снова и снова. Такую школу он готов был принять.
Мама всё лето старалась подготовить его к тому, что школа — это нелегко.
«Будь умничкой и обязательно рассказывай мне обо всём, что там происходит, хорошо?» — как-то сказала она, а на слове
«хорошо» так мило сморщила носик, что Джерард не удержался и засмеялся. Джерард никогда не переживал по поводу школы и школьных проблем, о которых мама так много говорила. По правде говоря, Донна думала об этом больше Джерарда. Зная школу, в которой училась она сама и что там иногда происходило за толстыми стенами школьных туалетов — она старалась сделать всё, чтобы Джерард избежал участи тех детей, крики которых девочки иногда слышали через вентиляционную решетку из уборной для мальчиков. Сама того не зная, она поселила в сердце Джерарда страх, который оградил его от многих прелестей школьной жизни.
— Ну что, идём-идём-идём? — Фрэнк нетерпеливо подпрыгивал на месте, от чего его шапка тут же сползла набекрень. Фрэнк хотел поскорее окунуться в озеро возможностей, которым школа представала в его полуночных размышлениях последние несколько месяцев. Его романтичные мечты о том, как это будет, стали айсбергом, об который все предупреждения и наставления мамы разбивались, как маленькие игрушечные кораблики. Это ему решать, какова будет его жизнь в школе.
— Угу. — Джерард последний раз глубоко вдохнул и зашагал вперёд, придерживая лямки рюкзака, чтобы тот не сползал. Фрэнк радостно поскакал за ним.
Первый день был ознакомительным и Фрэнк с заданием справился на ура. Он познакомился с каждым учеником своего класса, не особенно стараясь запомнить их имена. Он знал, главное — проявить дружелюбие и внимание, а запоминание имён, увлечений, чьего кота как зовут и марки любимых хлопьев — уже потом. Главное — первый контакт. Он всегда решающий. Дружба была для него священным понятием. С Джерардом они провели вместе всё лето и теперь Фрэнк не мог представить свою жизнь без него. Как он жил раньше, до Джерарда? Чем занимался целыми днями и как обходился без друзей в том нежном возрасте, когда друзья особенно нужны? Жизнь по обыкновению разделилась на
«до» и
«после» и вскоре
«до» стало казаться таким далёким, словно чужое воспоминание, как нелепое бормотание незнакомого человека, сидящего рядом в автобусе. Отрывок чужой жизни, о котором думаешь — как так вообще случилось? Такая нелепость. Мысль о том, что он может завести еще несколько друзей и пережить всё тоже самое, что и с Джерардом, дарила Фрэнку боевой настрой и сладкие фантазии о будущем. Пожимая руку ребятам в новом классе, он мысленно сканировал каждого, представляя какой могла бы быть дружба с каждым из них. Дружить оказалось так здорово, что теперь Фрэнк хотел подружится со всем миром. Джерард был рад за Фрэнка, но сам не торопился так радостно лезть ко всем в душу. У него уже был друг и была любовь всей жизни, зачем искать кого-то еще? Другом, понятное дело, был Фрэнк. А любовью всей жизни — рисование.
Ему всегда нравилось создавать что-то своими руками, но это не было самым любимым занятием до определённого момента. Куда больше ему нравилось валяться с мамой на диване и обсуждать кулинарное шоу и рецепты, которые Донна могла бы украсть и приготовить на ужин.
«Приготовь мне Флан-мам-бэ с камамбэ!» — радостно заявлял Джерард, когда на экране появлялся рецепт блюда победителя. Он, как обычно, прочитал не внимательно и не до конца. С тех пор на вопрос о том, что будет на ужин, Донна всегда отвечала:
«Флан-мам-бэ с камамбэ, котик, твое любимое». Джерард не понимал, в чём шутка и надувал щёки, пока Донна чуть-ли не сползала с дивана от смеха. Неожиданно для всех, он так же полюбил чистить снег. Папа просыпался рано утром, чтобы заняться этим нелёгким делом, а Джерард вставал чуть позже, когда на улице было уже светло и не так противно — и заканчивал работу во дворе своей пластиковой лопаткой, которая доставала в самые закрома, куда не могла попасть массивная снегоуборочная лопата. Так он чувствовал свою важность для семьи.
Однажды летом, после прочтения книги, которую мама купила на дворовой распродаже на соседней улице, Джерард захотел нарисовать то, что было создано его бурной фантазией во время чтения. В книге были иллюстрации, и Страна Чудес была изображена на них так же, как и описывалась в книге. Но Джерарду хотелось изобразить именно свою версию. Он читал книгу поздними вечерами, или рано утром, когда за окном была кромешная тьма, а ветер неистово стучался в окна.
Его Страна Чудес была мрачнее. Он отложил книжку, достал карандаши и на несколько часов засел за работу. Первый вариант ему не понравился и вскоре был выброшен в мусор. Второй был ещё хуже и Джерард уже был на грани истерики. Ему было сложно мириться с тем, что можно приложить массу усилий и не получить в ответ ровным счётом ничего. Каляки-маляки и продырявленный в нескольких местах лист. Куда такое годится? В один момент ему захотелось выбросить карандаши, вырвать, затем смять каждый лист бумаги из альбома и выбросить в окно, чтобы бумага размякла в снегу и развалилась на части, в точности как его ожидания. Он дал себе ещё один шанс и в третий раз потратил куда больше времени, чем все предыдущие. К полуночи перед ним был карандашный набросок, который имел все шансы стать шедевром. Но когда он впервые за вечер посмотрел на часы, то ужаснулся. Он пропустил всё на свете: кулинарное шоу, ужин и вечерние посиделки с семьёй. На тумбе у кровати, рядом с «Алисой в стране чудес», стояла тарелка с остывшим ужином. Загрустивший кусочек брокколи опасно свисал из тарелки. Он даже не заметил, как мама зашла к нему в комнату. Время казалось потерянным, но чувство увлеченности, когда не замечаешь ничего вокруг — до боли приятным. Бывало, что он терял счет времени за просмотром телевизора, но, чтобы потерять окружающий мир, выпасть из реальности — такого раньше не случалось. На следующий день он сразу же после завтрака вернулся к рисунку. Исправив все изъяны, которые были замечены свежим взором, к вечеру перед ним был тот рисунок, который он и хотел нарисовать. Во всех деталях, со всем необходимым — то, что надо. Он не мог нарадоваться и сразу же побежал показать рисунок маме. Он никогда не показывал ей разную ерунду, которую рисовал раньше. Хоть мама и трепала его ласково по макушке, называя своим маленьким художником, Джерард не нуждался в одобрении того, что не нравилось ему самому. Это казалось бессмысленным. Сейчас было совсем другое. Ему впервые понравилось то, что он сделал и потраченное время казалось полностью оправданным.
Донна была в восторге. Она видела, как был увлечён своим занятием Джерард, но она не знала, что у него получается настолько хорошо. Когда она услышала, как он бежит вниз по лестнице, явно взбудораженный, чем-то размахивая, она приготовилась похвалить творение сына, каким бы оно ни было. Сама она в его возрасте рисовала солнце, освещающее круглую гору геометрически прямыми лучами, а величайшим художественным подвигом был принцип, по которому в детском саду её научили рисовать кота: кружочек (голова), затем овал (холка), перевёрнутый мягкий треугольник, с лапками, вместо острога угла. Добавить хвост и ушки — получался пропорциональный котик, толстенький и симпатичный. Но то, что нарисовал Джерард — разительно отличилось от того, что могла нарисовать Донна даже в свои тридцать пять. Он смог придать правильную форму деревьям, солнце светило как настоящее, ненавязчиво пробираясь сквозь когтистые кроны деревьев к поляне, на которой стояла девочка в синем платье. Её лица не было видно, она смотрела вглубь леса, где, — Донна почувствовала это без объяснений Джерарда, — таилась опасность предстоящего путешествия.
— Хочешь, купим тебе новый альбом, побольше? — спросила Донна, поглаживая сына по макушке. Джерард умостился рядом с ней, укутавшись пледом и рассматривал свой рисунок, словно видел его впервые.
— Хочу. — ответил он.
В словах мамы он почувствовал искренность, её одобрение породило желание нарисовать что-то ещё. Ещё лучше, еще красивее.
В середине зимы предпоследнего года младшей школы, когда дело близилось к рождественским каникулам и мыслями все были далеко за пределами школы, Джерард по обыкновению сидел на подоконнике первого этажа и рисовал коридор. Он уже выучил определенные правила: сразу нужно наметить горизонт, затем точку, на которой находится человек, с точки зрения которого будет показан коридор и дальше куча линий, каждая из которых уходит туда, где стоит образный человек. Фрэнк слонялся рядом, запихнув руки в карманы, и лениво пинал сдувшийся футбольный мяч. Джерард как раз хотел наметить точку, куда будут сходится все линии, когда Фрэнк прервал его заунывным голосом.
— Ну давай пойдём домой, я тебя прошу! — проскулил он, выпячивая нижнюю губу. — Ты видел погоду? Я тебе говорю, она не приедет. А знаешь, что? — Фрэнк подошел ближе к Джерарду, и когда тот обратил на Фрэнка внимание, недовольно отрывая взгляд от рисунка, Фрэнк продолжил, — А то, что если мы выйдем сейчас, то успеем до темноты. А если выйдем позже, когда твоя глупая… — Фрэнк легонько постучал Джерарда по макушке, — …голова поймет, что другого выхода нет, то уже будет поздно. Так что прошу по-хорошему, пошли! — Фрэнк сложил руки на груди и высоко задрал нос. Ему казалось, что если сделать серьезный вид, то и слова его будут звучать серьезнее. У мамы всегда получалось.
— Не… — Джерард остановился на полуслове и прищурившись, наконец-то ткнул острием карандаша чуть левее от центра, намечая необходимую точку, —…льзя.
Фрэнк заскулил еще сильнее, злобно пиная мяч в конец коридора. Линда должна была забрать их еще десять минут назад, но из-за штормового предупреждения опаздывала. Все торопились домой и на трассе Линкольн-Барроу растянулась километровая пробка. Она переживала, что не успевает забрать мальчиков вовремя, и надеялась на их благоразумие. В основном, надежды были возложены на благоразумие Джерарда, ведь Фрэнка хлебом не корми, дай только сделать какую-то опасную глупость. Последнее время он был одержим мыслью пройтись домой со школы пешком. Непонятно, что его так привлекало в этой идее, но это и пугало. Иногда в его желаниях не было совершенно никакого смысла.
Прозвенел звонок и тут же из класса в конце коридора толпой ринулись дети. Одна из девочек сразу же уверенным шагом направилась в сторону мальчиков, размахивая туго заплетенными косичками. Фрэнку сразу стало не по себе — девчонка выглядела так, словно сейчас у кого-то будут неприятности. Неприятности, в каком-то извращенном смысле, он любил, но не тогда, когда к этому причастны непонятные девчонки.
Мелоди, так звали девочку, примостилась рядом с Джерардом, который не обращал на неё никакого внимания, да и вообще — он, наверное, и звонка то не слышал.
«Все линии должны сходится в точке» — повторял он у себя в голове как некую мантру, способную помочь сделать всё правильно. Она молча за ним наблюдала, пока чуть поодаль, как птички у скворечника, столпились её подружки, ехидно поглядывая в сторону Джерарда.
Фрэнк стоял в стороне и с любопытством наблюдал за происходящим. Он знал Мелоди заочно, — она училась в параллельном классе, а её родители владели сетью пиццерий по всему побережью. Мелоди вела себя так, словно сошла со страниц романа прошлого века. Маленький второстепенный антагонист, чьё противное поведение вертелось на задворках книги, не имея особенного влияния на общий сюжет. Высокомерная не по годам девица, которая общалась только с узким кругом детей, уверенная в своём превосходстве перед остальными. На Фрэнка с Джерардом она никогда не обращала никакого внимания, а свою попытку познакомиться с ней, Фрэнк запомнил на всю жизнь — когда он протянул ей руку, весело улыбаясь и представился, она хмыкнула в ответ и просто обошла его, стуча маленькими каблучками на весь коридор, а её подружки двинулись за ней, как придворные за своей королевой. Фрэнк даже представить не мог, что могло понадобиться Мелоди от Джерарда теперь, но он был решительно настроен разрушить все её планы.
«А раньше надо было думать» — пронеслось в его голове, когда он смотрел на Мелоди, сидящую рядом с Джерардом.
— Можешь меня нарисовать? — громко спросила Мелоди, чтобы Джерард, погруженный в свою нирвану, наверняка её услышал.
Мелоди наблюдала за ним давно, но, как и все девочки, делала это искусно, как дикая кошка, охотящаяся на птенцов колибри. Никто этого не замечал. Джерард чем-то притягивал её и это не давало покоя Мелоди. Она всегда сама выбирала, с кем дружить, а с кем нет. Джерарда она не выбирала и её увлеченность им злила Мелоди, но не отпускала целый год. Она видела несколько раз, как он рисует на переменах, но никогда не пыталась подсмотреть и узнать, что именно он рисует, чтобы не вызвать подозрений. Мелоди хотела подружиться с ним, но не знала, как правильно это сделать. Возле Джерарда всегда вертелся Фрэнк. Фрэнк Мелоди вообще никоим образом не интересовал. Она не могла понять одного — почему Джерард дружит именно с ним? Что в нём такого интересного? На фоне Джерарда Фрэнк выглядел дворовым щенком, охраняющим сказочного принца. И правда, — к Джерарду было не подобраться так, чтобы Фрэнка не было рядом. Он всегда маячил где-то на горизонте, как будто своей личной жизни у него не было.
Мелоди и сама не заметила, как влюбилась, оправдывая незнакомое чувство самыми разными глупостями.
— Разве что за коробку конфет, — тут же не раздумывая вставил свои пять копеек Фрэнк и посмотрел на Джерарда. Тот улыбался. Когда начинаются торги за твоё искусство, приходит вторая волна ощущения важности своего таланта.
— Да, пожалуй, да, — задумчиво сказал Джерард. Конфеты он любил.
Так Фрэнк стал своеобразным менеджером Джерарда. Портрет Мелоди так понравился ей, что на следующий день девочки облепили Джерарда на перемене, как стая кошек, умоляя нарисовать и их тоже. По правде говоря, Мелоди понравилось бы всё, что сделал бы для неё Джерард, однако её подружки по-настоящему оценили его особый стиль. Мелоди всегда ходила в золотистом берете, который Джерарду чем-то напомнил корону. Он умело изобразил её принцессой: клетчатый костюм, который был на Мелоди в тот день, прекрасно гармонировал с короной, а несколько бабочек, летающих вокруг неё, только дополнили образ, который вырисовался у Джерарда в голове перед сном в тот день, когда его рисунки вдруг стали интересны кому-то еще, кроме его семьи и лучшего друга.
Рисунок понравился даже родителям Мелоди и они лично купили подарочную упаковку шоколадных конфет
«Милки Уэй» для Джерарда. Если бы в сделке фигурировали деньги, они непременно позвонили бы директору школы и попросили разобраться с этим, но конфеты всем казались достойной оплатой для такого возраста. В кой-то веки, слова, сказанные Фрэнком, сделали доброе дело. Работники кафетерия всегда расплывались в грустно-умилительных улыбках, когда Джерард после уроков усаживал перед собой очередную «модель», кончиками пальцев поворачивая лицо к свету и делал быстрый набросок, который заканчивал дома вечером, а иногда через несколько дней, если с первого взгляда на человека не складывался его образ. Иногда с портретами было жалко расставаться. Тогда он просил маму отвезти его в копи-центр, чтобы сделать копию и сохранить себе на память. Может быть, когда-то получится повторить.
По правде говоря, не одна Мелоди недоумевала, почему эти двое дружат. Никто в школе не мог понять, что у них вообще общего?
Джерард напоминал пушистого котёнка из аристократичной семьи, которого зачем-то выбросили на улицу в разгар вьюги. Он постоянно кутался в пуховик, словно за всю жизнь ни разу не смог согреться и постоянно был в поиске этого призрачного тепла. Его кожа упорно сопротивлялась холодам и сильным ветрам, оставаясь нежной и бархатной круглый год, а кончики пальцев, напротив, всегда оставались холодными, почти что ледяными.
«Плохое кровообращение» — оправдывался Джерард каждый раз, когда кто-то брал его за руку. Его манера поведения казалась почти всем дикой и непонятной: он никогда не смеялся от всей души, а только слегка улыбался, словно боялся открыть рот слишком широко. Мама научила его открывать дверь перед девочками и никогда не отказывать, если кто-то просит одолжить карандаш или ручку. Джерард воспринял это наставление слишком серьезно — он мог отдать соседу на уроке ручку, даже если она была последней. Приходилось потом самому у кого-то просить. Такая вежливость казалась суровым северным детям приторной и слащавой, и никто Джерарда особенно не любил, и уж тем более, не старался с ним подружится. Давным-давно Джерард пообещал себе полюбить Барроу, и со своей частью сделки он справился, однако Барроу не торопился отвечать взаимностью.
Если Джерард был котёнком, выброшенным во вьюгу, то Фрэнк был самой вьюгой. Снежной бурей, с которой лучше не связываться. Мальчик-север. Мальчик-ураган. Опасный огонёк в его глазах шёл в разрез с дружелюбием, которое Фрэнк проявлял сплошь и рядом. С ним всё оказалось не так просто и заводить с ним дружбу тоже никто не рвался. Его звонкий смех, ямочки на щеках и окутывающая его ауру доброта казались картонной завесой, за которой прячется что-то совсем другое. Энергия горела внутри него вечным огнём, который таил в себе скрытую опасность.
***
В младшей школе Фрэнку всё казалось понятным, как дважды два. Не будешь гулять долго на улице — вряд ли заболеешь и сляжешь с удушающей болью в горле и температурой на неделю. Будешь делать домашнее задание и читать необходимую литературу — будут хорошие оценки и стабильные успехи. Ляжешь спать пораньше — просыпаться будет легко. Всё понятно, принципы жизни ясны как солнце в волшебно-тёплый летний день. Но все существующие правила Фрэнку хотелось нарушить. Маленькими дозами адреналин пробирался к нему в самое сердце, пока не поселился там навечно, взывая Фрэнка идти против системы.
Некоторые правила Фрэнк мог нарушать незаметно. У Линды не было привычки проверять Фрэнка посреди ночи, иначе она давно бы уличила его в том, что в три часа ночи он, иногда всё ещё полон сил и энергии, лежит в кровати и разыгрывает сценарии будущего в своей голове, размахивая невидимым световым мечом. В его воображаемом будущем всегда шли кровавые сражения на неизведанных планетах, где звезды — это единственное оружие, а враги полностью невидимы. Легкие пути к победам он никогда не выбирал.
Как-то раз за завтраком, пока мама сушила волосы в спальне наверху, он смотрел телевизор. В новостях был сюжет о том, как несколько часов назад в каком-то городе на побережье из-за урагана обрушилась школа. Около сотни детей пострадало, а количество погибших не уточнялось. Диктор, светловолосый мужчина средних лет как будто бы на глазах постарел на несколько лет, пока описывал произошедшее. Его тихий голос сопровождался кадрами обрушившейся школы. Она была похожа на большой кукольный домик, по которому проехался танк. Фрэнк посмотрел на часы. В Барроу было только 5:30 утра, когда это случилось. Когда он сладко спал в своей постели, где-то на другом побережье в мучениях умирали дети. Правительство объявило траур, школы всех штатов приказали закрыть на два дня. Началась минута молчания и Фрэнк застыл с ложкой хлопьев во рту. Молоко полилось из рта обратно в тарелку, вместе с размокшими хлопьями. Каждая секунда этой минуты отдавалась в его голове режущим щелчком, а волосы на руках встали дыбом. Смерть не пугала его, но в таком несправедливом виде вызывала очень смешанные чувства.
За окном угрожающе подул ветер, а наверху затих шум — мама закончила укладку. После минуты молчания заиграла короткая реклама Кока-Колы, а затем, как ни в чем не бывало, началась трансляция Формулы-1. Фрэнк наблюдал за машинами, гоняющими на сумасшедшей скорости по извилистой трассе, глубоко очарованный оравой новых впечатлений с самого утра. Скрежет шин, рассекающих раскалённый асфальт гоночной трассы смешался в голове с новостным сюжетом несколькими минутами ранее. Машины одна за другой проносились на поворотах с бешеной скоростью.
Фрэнк представил, как Феррари с логотипом Мальборо гоняет вокруг школы, которая обрушилась недавно в Калифорнии, а от шин фонтанирующим диким потоком во все стороны разлетается окровавленный песок. И толпа ликует.
В его воспоминаниях еще теплились осколки того, что случилось с ним самим давным-давно. Он никогда не любил машины, одна из них его чуть не убила, в конце концов, но это яркое шоу породило в нём столько всего нового, что в глубине его души зародилась первая за всю жизнь настоящая мечта. Жизнь на грани смерти неистово влекла его к себе, а тот факт, что машина однажды чуть не убила его, только подливал масла в огонь желания покорить саму смерть. Поставить смерть на колени и на бешеной скорости промчаться мимо под неистовые крики фанатов. Даже мысль об этом казалась запретной и от этого такой приятной.
***
Летом, после первого учебного года, когда его маленький «бизнес» ушёл на каникулы вместе с ним, Джерард рисовал то, что ему нравилось. Он постепенно научился рисовать природу с натуры, а навык рисования портретов отточил до идеала. Точнее, ему никогда не были интересны портреты в привычном всем смысле. Сухие, скучные лица в первозданном виде его не интересовали. Его интересовали образы людей. То, что он мог додумать сам и что идеально бы вписалось в самого человека и его жизнь. Фрэнк обижался на Джерарда за то, что тот не хотел его рисовать, откладывая эту затею на потом, но особого значения этому не придавал. Кто его знает, что у этих творческих личностей на уме и что за тараканы ползают у них в голове?
Но у Джерарда были на то свои причины.
Летом, когда Фрэнк отправился на месяц в пригород к дедушке с бабушкой, Джерард приступил к осуществлению своего плана. Он объяснил маме, что ему нужно и та беспрекословно дала денег на покупку всего необходимого. Его талант уже давно перестал вызывать сомнения. Донна с неописуемой гордостью отмечала про себя, как вместе с навыками растут и запросы Джерарда. Однажды он попросил купить «молескин» и Донне пришлось искать в интернете, что это такое. Было немного грустно осознавать то, как быстро растёт её любимый мальчик, но сентиментальность Донна старалась отодвигать на задний план. Конечно, мир не стоит на месте, тут нечего грустить, так было всегда.
Джерард впервые сам отправился в художественный магазин, где полностью очаровал девушку-консультанта. Кэсси, невероятно красивая блондинка-старшеклассница просто влюбилась в Джерарда. Его милое ангельское личико натолкнуло её на мысль о том, что, если она когда-то и заведет ребёнка, ей хотелось бы, чтобы он был таким, как Джерард. Она помогла ему подобрать правильный холст, говоря в полтона, чтобы не услышал менеджер, выставляющий краски на дальнюю угловую полку. Обычно она советовала самые дорогие холсты, нахваливая их прочность, но Джерарду посоветовала тот, который взяла бы сама — 10 листов формата А2 от компании «Линкольн Пэйпер Инк». Она сама любила рисовать и перебрав уйму вариантов, пришла к выводу, что этот самый лучший и практичный.
Тем же вечером после ужина он приступил к работе. Эта идея не давала ему покоя несколько месяцев, однако он терпеливо вынашивал её, ожидая своего часа. То, что Фрэнк обижался на него, только подбадривало Джерарда. Он должен прийти в полный восторг, когда увидит причину, по которой Джерард отказывался рисовать его всё это время.
«Как Мелоди-Шмелоди так мы рисуем, ага» — насупившись бурчал Фрэнк, злостно надкусывая яблоко на перемене, через несколько недель после того, как Мелоди получила свой портрет. Джерард только невинно улыбался в ответ, зная, что всё это не просто так.
В начале нового учебного года всё было готово и оставалось просто подождать Хэллоуина. Их маленький школьный «бизнес» пошёл на спад. Все желающие получили свои портреты, а остальным не было до них никакого дела. У детей начали появляться свои личные заботы и проблемы. Мир медленно переходил в другое русло, где заканчивается детство и начинается взрослая жизнь. Джерард жил в своём собственном мире, он прилежно выполнял домашние задания, которых становилось всё больше и неизменно пытался приобщить Фрэнка к тому, что нравилось самому Джерарду. Но читать Фрэнк не любил, поэтому так и не оценил по достоинству Алису с её Страной Чудес, а рисунки Джерарда стали привычной частью жизни, как тосты с маслом по утрам.
Джерарду надоедало подолгу бродить по улицам, а его лёгкие с трудом приспосабливались к ледяному воздуху — он быстро уставал, поэтому, они проводили мало времени на улице, отдавая предпочтение дивану перед телевизором или просмотру комиксов. Фрэнк комиксы особенно любил, у него дома они с каждым годом занимали всё больше и больше пространства, вытесняя игрушки и детские книжки. Совсем недавно он начал прятать под матрасом журналы, чего никогда не делал ранее, потому что скрывать что-то от мамы казалось глупым и бессмысленным. Теперь уже не казалось.
«Не полуголые девицы и на том спасибо» — решила Линда, глядя на глянцевую обложку журнала, найденного у Фрэнка под матрасом. Парень, опирающийся одной ногой на машину позади казался нелепым героем авангардного мультфильма. У Линды практически заболели глаза от таких ядерных цветов.
Утром, в канун Хэллоуина, Джерард проснулся рано. Его до костей пробирало волнение, как и в самый первый день школы. Наспех умывшись и собравшись, он еще раз оглядел картину, которая теперь стояла на миниатюрном мольберте. Раньше её приходилось прятать в шкаф, потому что Фрэнк был частым гостем в комнате Джерарда, а видеть подарок раньше положенного времени ему нельзя. Мама на кухне уже готовила завтрак, Джерард из своей комнаты слышал характерное шипение любимых оладьев на сковороде. Однако, сладкий аромат в его комнату не просачивался — здесь навсегда поселился запах акварельных красок и карандашных грифелей, который вытеснял из своего царства все остальные ароматы.
Фрэнк от подарка был в восторге, на другое Джерард и не рассчитывал. Он старался принять во внимание всё, что было важно для Фрэнка — стиль графических романов, холодные цвета и спортивная куртка, о которой Фрэнк давно мечтал — всё это сплелось в буре колористики и мастерской штриховки. От себя Джерард добавил то, что, как ему показалось, подходит Фрэнку идеально — сверкающее колечко в губе и татуировка скорпиона на шее, о которой Фрэнк заикнулся всего лишь раз, однако Джерард зацепился за эту молниеносную мысль — она стала завершающим этапом создания образа Фрэнка. Джерард старался нарисовать не сказку, а само будущее. С позиции лучшего друга, Джерард видел то, чего не видел даже сам Фрэнк и у него это получилось.
К концу младшей школы всё окончательно стало на свои места. Взросление Джерарду пошло на пользу: он становился спокойнее, а весь хаос, творившийся в голове с малых лет, отражался в каждом новом рисунке и таким образом покидал его навсегда.
«Котёнок» постепенно привыкал к снежной вьюге и вскоре вьюга стала его домом.
Тем временем внутри Фрэнка зарождалась новая стихия. Пока Барроу утопал в снегу, в его душе разрастался адреналиновый огонь, который не давал Фрэнку спокойно жить той жизнью, которая была ему уготована. Уже тогда ему нужно было больше, чем скучный мир вокруг мог ему предложить.
