Кёкао

      Минутная стрелка настенных часов преодолела половину циферблата. Когда только успела? За это время Кё не выдавил из себя ни строчки, ни единого слога. Лист блокнота оставался девственно белым, и это начинало всерьёз раздражать. Ни подсказки, ни зацепки из молочной глубины, лишь нестройное прерывистое бренчание гитар и едва различимые короткие фразы. Каору с Даем задержались после репетиции — приступ творческого энтузиазма или банальное нежелание возвращаться домой. Кё это не интересно. Он остался здесь, в студии, чтобы поработать над текстом.       Ложь.       Он остался в студии, чтобы поработать над идеей. Найти хоть что-нибудь, родить хоть один образ. И всё тщетно. Он больше не может писать дома. Творчество? Пусть будет работа, но в студии тоже ничего не выходит. Нужно сосредоточиться.       Бред.       На чём сосредоточиться? Всё, что он может — лишь заново пережёвывать то, что однажды уже выплюнул. И снова, и снова. Ничего нового, ничего достойного внимания и хоть каких-то усилий. Он слишком зациклился. На чём?       Каору хмурится, наигрывает одно и то же — уже раз в двадцатый, сотый? У него тоже не ладится, что-то упорно не даёт сдвинуться с мёртвой точки. Прогресса сегодня не будет — это очевидно, но почему он не идёт домой? Что там: пустая квартира, надоевшая пассия? Что бы там ни было, стоит решить эту проблему, и с гитарными партиями будет покончено.       Хорошее звучание и ноль ассоциаций.       Кё переводит взгляд в окно. Оставаться в студии нет смысла — пора уходить. Кё не боится возвращения домой. Там его ждёт тишина, мягкая постель и сахарок.       Это не кличка домашнего животного и не слащавое постельное прозвище. Неровный коричневый кубик тростникового сахара с Окинавы лежит в коробке из-под чая. Сладкий-сладкий, но всё дело в небольшой горчинке. Её там с треть миллиграмма — так что сначала и не почувствуешь. Кё по-прежнему любит обычные сладости, но здесь случай совершенно особый: это его надежда, билет в страну чудес, путеводная звезда над непроходимыми зарослями творческого кризиса. И всё же есть одно «но».       С более дешёвой маркой письмо может не дойти до адресата.       Именно так случилось в прошлый раз: наклеив под язык крошечный флаг императорской Японии, Кё уселся на полу. Он был окружён — черновики с обрывками будущих песен покрывали шесть татами спальни почти целиком. Однако и по прошествии трёх часов ни один из них не обрёл завершённости. Кандзи на стене смешивались, мигали, перетекали друг в друга, плавно превращаясь в санскрит. В голове было странно пусто, напрягаться не хотелось, и Кё просто откинулся на бортик кровати. Под мягкими покрывалами век оказалось по-прежнему темно и спокойно, тело продолжало слегка подрагивать, но уже вяло и ватно. В три глотка Кё допил минералку и, отложив хрустнувшую бутылку, почувствовал нечто странное.       В центре его лба образовался небольшой шлюз. Дырка, заполненная вакуумом, едва заметно зудела и упруго пульсировала. Страшно не было, лишь любопытно. Кё протянул руку, чтобы потрогать лоб, и тихо вскрикнул, наткнувшись на что-то мокрое и выпуклое.       Это был глаз.       Необходимости открывать первые два больше не было — Кё прекрасно видел свою комнату и так: отсветы фонаря с улицы, сменяющиеся цифры электронных часов, разбросанные повсюду измятые черновики. Но существовала не только форма. На краткий миг Кё осознал всё — суть каждого миллиметра пространства и общую задумку вселенной, почувствовал каждую клеточку собственного тела, вошёл в резонанс с бесконечным движением атомов. И понял кое-что ещё.       Шинья что-то скрывает.       Кё наблюдал за ним уже около месяца. Не сталкерил, не рылся в сумке во время перерыва, не прослушивал телефон. Но с каждым днём уверенность в собственной правоте лишь крепла. Это была не пресловутая тайна из романов, где дети богатых и знаменитых живут под вымышленным именем, чтобы быть «как все». Не постыдный секрет в виде тяги к маленьким девочкам или собачьим экскрементам. Не жуткая загадка из кровавого триллер-детектива, где милый с виду человек любит расчленять людей бензопилой. Нет. Это был неизвестный аспект, тёмная область бытия, куда Кё не мог проникнуть, но теперь знал о её существовании.       В сахарке сомнений не было. Наоборот — перед началом путешествия Кё собирался наглухо закрыть все окна и спрятать колюще-режущие предметы. На этот раз он был уверен в успехе: творческий прорыв должен был состояться, оставалось лишь вернуться обратно. Но теперь в его голове поселился долбанный Шинья.       Шинья, в тощую тень которого одна из частей Кё так отчаянно желала заглянуть.       Вероятно, сахарок мог бы справиться и с этим. Но Кё нужен был материал к новому альбому, а не мутные секреты странного драммера!       И всё же между этими двумя вещами существовала некая связь. Кё ощущал её предельно явно: загадка Шиньи и новое путешествие как бы накладывались и дополняли друг друга. Красный и зелёный негативы. Изображение уже угадывается, но всё ещё непривычно глазу и оттого непонятно. Синий негатив — разгадка, где-то рядом.       — Пока!       Кё едва заметно вздрогнул. Дай помахал рукой прямо перед его носом и, хмыкнув, вышел из студии. Кё ничего не ответил. Он вдруг всё понял. Синий негатив был прямо перед ним. Немного хмурясь, он смотрел в экран мобильника, затем сунул его в сумку и тоже собрался уходить.       — Не хочешь заключить пари?       Каору застыл в шаге от дивана, непонимающе моргнул. Он, разумеется, хотел, только ещё не знал об этом.       Пригородный поезд привёз их на станцию ближе к семи вечера. Та была совсем крохотной — одна платформа и неказистое здание, больше напоминающее огромную автобусную остановку, чем вокзал. От станции к виднеющимся вдалеке домикам вела широкая просёлочная дорога, поэтому от Шиньи пришлось ненадолго отстать. Каору и Кё посидели на выцветшей скамейке с четверть часа, а после тоже направились в деревню, надеясь, что смогут найти дом Терачи по каким-нибудь особым признакам или на худой конец спросят соседей.       Услышав, что Кё притащил к себе домой какую-то неведомую опасную хрень и к тому же собирается её сожрать, Каору закономерно пришёл в ужас. Внешне, правда, это выглядело как гнев, но Кё остался собой доволен. Наиболее сочно и жутко расписав возможные нежелательные последствия, он добавил:       — Я думаю, Шинья что-то скрывает.       — Это здесь причём? — ещё больше нахмурился Каору.       — Давай так, — Кё облизнул пересохшие губы и, едва подавив улыбку, продолжил: — Ты поможешь узнать, что именно с ним не так, и если ничего такого, то я не буду есть сахарок.       — И отдашь его мне, — строго уточнил Каору. Кё покорно кивнул. — Хм…       Каору задумчиво почесал щетину на подбородке и наконец сел на диван рядом, прекращая возвышаться мрачным обелиском. Спустя довольно долгую паузу, уже гораздо спокойнее он спросил:       — А если он правда что-то скрывает?       Кё пожал плечами:       — Тогда посидишь рядом во время моего путешествия.       Теперь Каору мог всё контролировать. На это и был расчёт: заманчивая иллюзия для строгого и уверенного в себе лидер-сана. У Кё был план, и пока он работал. На неделе, ещё до разговора с Каору он увидел, как Шинья высчитывает что-то по настенному календарю на двери в студию. Тот начинал с разных дат, но каждый раз останавливался, ткнув пальцем в воскресенье. Это было странно. Это было то, что нужно.       С самого утра они с Каору ошивались рядом с домом, где обитал Терачи, а затем неотступно следовали за ним сначала в метро, потом едва не потеряли его на вокзале и в результате оказались в этом крошечном городке у подножья гор. Время близилось к ночи, на утро понедельника у Dir en Grey была запланирована репетиция. Всё говорило о том, что дело нечисто, и Шинья приехал сюда вовсе не проведать престарелую тётушку.       Не ожидавший поначалу никаких сюрпризов Каору начал нервничать. Вышагивая по пыльной дороге, где не было никого кроме них с Кё, он сказал:       — У него наверняка есть родственники, о которых мы не знаем. Такое нельзя назвать секретом.       — Угу, — без особого интереса отозвался Кё. На деле они вообще мало что знали о Шинье. Но Кё уже определил для себя примерную цель поиска, тогда как Каору, по-видимому, до сих пор не понимал, к чему всё идёт.       — Любовники сюда тоже не подходят.       — Почему? — не то чтобы Кё предполагал нечто подобное, но ему вдруг подумалось, что какой-нибудь исполинский кальмар в ванне вполне может сойти за секрет.       — Потому что это нормально. Например, я не знаю, с кем ты спишь, но это не значит…       — С тобой, например.       Замолчав на полуслове, Каору отвёл взгляд в сторону, спустя заметную паузу негромко выдохнул:       — Мы вроде бы договорились.       Кё пожал плечами.       — Просто к слову пришлось. — Эпизод годовалой давности казался ему скорее забавным. Он был не прочь повторить, но это не стало идеей фикс. Тем более что Каору вёл себя как-то странно — слишком напряжённо, а чужие загоны Кё не любил. Ему с головой хватало своих. — Да, согласен. Любовники не считаются. И дети, и домашние животные.       Каору удовлетворённо кивнул и зашагал чуть быстрее. Кё едва заметно ухмыльнулся: «Это всё, на что хватило твоей фантазии?» — но говорить вслух не стал. Предчувствие чего-то по-настоящему занимательного отдавалось приятным мандражом в кончиках пальцев.       Сентябрьский вечер стремительно падал в ночь. Солнце давно скрылось за горами, и надпись «Терачи» на покосившемся почтовом ящике у непримечательного дома блестела пыльной медью в его прощальном тусклом зареве. Дождавшись темноты, двое перемахнули через забор со стороны заднего двора и, прокравшись вдоль разросшихся кустов гортензии, заглянули в окно.       Шинья сидел за столом, читал потрёпанного вида книгу и изредка отпивал что-то из высокой кружки.       — А если он всю ночь так просидит?       Картину действительно сложно было назвать занимательной. Кё потёр ладонями голые плечи. Становилось прохладно.       — Он кого-то ждёт.       Каору недоверчиво нахмурился:       — Хрен мы отсюда уедем. Если никто не появится, придётся напроситься в гости.       Такой вариант Кё не устраивал, и он с ещё большим усердием принялся сверлить взглядом ничего не подозревающего Терачи.       — О!       Каору, до того уныло рассматривавший заросшую лужайку, чуть дёргано обернулся на возглас.       — Он посмотрел на часы. Только что!       Воодушевившись, Кё не заметил, как уткнулся носом в стекло, а в следующее мгновенье едва не пропахал им поросшую лишайником стену. Лишь спустя какое-то время стальная хватка на его загривке разжалась, давая распрямить спину. Насколько это вообще было возможно.       — Нас чуть не спалили.       Каору устало привалился спиной к дому и закрыл глаза. Серебристый свет взошедшей луны красиво играл на его фиолетовой чёлке, таинственно обрисовывал острые черты лица, стекая под ворот майки через проступившие дуги ключиц. Кё тряхнул головой и сел рядом. Нужно было немного отдохнуть.       Дверь скрипнула ближе к одиннадцати. Подорвавшись, Кё пнул в бедро задремавшего Каору и, выглянув из-за угла, активно замахал рукой:       — Он уходит!       Путь Шиньи лежал через поле. Если раньше на нём что и сажали, то теперь всё заросло дикой травой, и её пушистые метёлки колыхались подобно морской пене под лёгким дыханием ночного ветра. На этих мягких сероватых волнах можно было различить шар буя, который оторвался от якоря и теперь дрейфовал всё дальше от людского поселения. То была голова Кё. Если бы не Каору, которому метёлки едва доставали до плеча, он вполне мог бы потерять впередиидущего Шинью. Тот подсвечивал себе дорогу карманным фонариком, но с безопасного расстояния пятно жёлтого света выглядело не больше светлячка. Они шли уже довольно долго, когда, бездумно следуя за Каору, Кё поднял взгляд и увидел прочертившую небо искру. А затем ещё, и ещё одну. Он не был ребёнком, чтобы загадывать желания на падающие звёзды, но в голове всё равно пронеслось:       «Пусть у нас всё получится».       Это было сразу обо всём. Кё коротко взглянул на тёмный профиль своего спутника, будто бы вырезанный по сияющему ореолу луны, и позволил себе улыбнуться, чувствуя, как на плечи мягким покрывалом ложится уже порядком позабытое чувство уверенности в завтрашнем дне.       Они обогнули продолговатый холм и оказались в месте, которое при наличии настоящего моря могло бы считаться небольшой бухтой. Отсюда не было видно оставшейся позади деревни, а справа и дальше впереди начиналось что-то вроде редкого предгорного леса. На первый взгляд здесь не было ничего необычного, но Шинья вдруг остановился, заставив своих преследователей поспешно укрыться за валун у холма.       — И чего он встал? — Каору поёрзал, пытаясь найти более удобное положение, но стоять на коленях больше минуты не могло быть комфортно по определению. Камень, за которым они прятались, казался большим лишь поначалу. На деле они с Кё едва помещались за ним, даже прижавшись к друг к другу спинами.       — Может, он ждёт знак, — не слишком уверенно отозвался Кё. Шинья не шевелился, звёзды перестали падать в поле, а горы всё так же безмолвно возвышались чёрной грядой на фоне тёмно-синего неба. Время как будто остановилось, и Кё, с которым в процессе его астральных странствий такое пару раз случалось, начал всерьёз подозревать неладное.       Именно в этот момент небеса разверзлись, и над головой Шиньи вспыхнул потусторонний свет.       Каору громко выматерился.       Кё медленно моргнул, но картинка не изменилась. На высоте около пяти метров прямо над тощей фигурой Терачи висело нечто напоминающее огромный гёдза. Из плоского брюха пельменя вырывался столп холодного света, в котором метёлки травы казались почти белыми. Они больше не колыхались от ветра, вытянувшись будто по линейке, — гёдза висел в воздухе абсолютно бесшумно, как и появился — будто бы из ниоткуда.       Шинья поднял руки вверх, и из шлюза НЛО к нему стал медленно спускаться зеркальный куб. Отлевитировав коробку, гёдза мигнул два раза зелёным, чуть приподнялся ввысь и вновь исчез, не оставив ни дыма, ни концентрических кругов на поле.       Кё завалился обратно за камень и зажмурил глаза, пытаясь вновь привыкнуть к темноте. Рядом тяжело дышал Каору. Кё чувствовал, как подрагивает его плечо, слышал, как в паре десятков шагов от них прошёл Шинья. В голове было удивительно пусто, а на языке сладким пеплом оседал вкус победы.       — Что это было? — сипло спросил Каору. Ритм его дыхания стал спокойнее, но тело продолжало колбасить, как у эпилептика.       — Посылка от бабушки.       Кё открыл глаза. Они по-прежнему сидели у подножия холма. Свежий ветер перебирал фиолетовые пряди Каору, а высокое небо над головой лениво теряло звёзды.       — Почему от бабушки?       Кё недовольно цыкнул:       — Ты проиграл, Каору.       — Да, наверное.       Каору вытянул пачку сигарет и попытался прикурить, но лишь два раза подряд уронил зажигалку в траву. Кё милостиво поднёс ему свою.       — Отменишь репетицию в субботу.       — Да, да… — с готовностью отозвался Каору. Затянувшись пару раз, он блаженно прикрыл глаза и как будто немного расслабился. Руки перестали трястись — наверное, ему действительно стало лучше, потому как слова Кё вдруг достигли его сознания. Нервно дёрнувшись, Каору повернулся и, недовольно уставившись на собеседника, спросил: — Что?! Почему?       Глядя на его привычно и так по-смешному суровое лицо, Кё вдруг почувствовал сильное желание зарыться пальцами в густые волосы, растрепать их ободряюще и нежно. Но вместо этого он лишь улыбнулся краешком рта и сказал:       — Приход — тридцать шесть часов. Нам понадобится два дня, много воды и тебе — чистый блокнот. Работы будет завались.       Ровно через неделю произошло два события. Писательский блок Кё рассыпался космической пылью, через год превратившись в альбом Macabre, а Каору понял, что должен лучше контролировать ход творческого процесса в своей группе.       Именно поэтому — и только поэтому — ещё через неделю в ванной крошечной квартирки Кё появилась вторая зубная щётка.