Карантин (цикл "На семи ветрах")

С хутора они вернулись, когда уже начало смеркаться. Снова поднялся ветер, гнал поземку. На постой большую часть отряда пустил зажиточный владелец подворья на краю деревни. У него и сараев, и овинов хватало, и даже отдельный сруб стоял для работников, практически пустующий по зимнему времени. Оставшихся подчиненных Вилара по двое-трое расселил по хатам на другом конце деревни, под не слишком приветливые взгляды крестьян. Там же, куда их пустили по доброй воле, прием был радушнее. Захария, крепкий жилистый старик, чем-то напоминающий хорошо выдубленный ремень, не только разместил жандармов на дворе, но и Марджелату с Виларой на постой прямо в дом к себе определил. Когда они шагнули из сеней в жарко натопленное помещение, у Вилары едва не повело голову от густого, с явной ноткой гари, запаха полыни, еще каких-то трав и лука. Марджелату хмыкнул, обвел взглядом комнату с разложенными на окнах чищеными луковицами, плошками с молоком по углам и вязанками чеснока и трав по стенам. — Стережешься, дед? — Да тут дело-то такое, что поостеречься — оно и не грех, — откликнулся Захария. — А чего ж нас в дом пустил, раз такой осторожный? — насмешливо уточнил Марджелату. — А куды вас еще? — добродушно пробубнил тот. — Почти у всех окрест — мал-мала по лавкам, а у меня дочки давно своим хозяйством, сын с женой и то на крестины уехали, — Захария быстро перекрестился. — Вот уж слава Господу и Пречистой. Ты не подумай, боярин, они давненько поехали. Так что подворье, считай, пустое. — А за себя не боишься, значит? — А мне уже за седьмой десяток перевалило, — Захария пожал плечами. — И так одной ногой в могиле, да и родом я из-под Джуржу. Чего мне бояться? Последнего замечания Вилара не понял, а вот Марджелату кивнул, потом протянул задумчиво: — И с хутора к тебе заезжали. — Заезжали, — развел руками Захария. — Так что хуже всяко не будет. Он покопался в ларе, вытащил две добротные овчинные безрукавки, покрытые сукном, шерстяные рубахи, кинул на лавку. — Нате вот, кости согреть. Продрогли небось? Вы покамест располагайтесь, а я горячего вам принесу. — Спасибо, дед, — Марджелату сбросил плащ, надел одну из предложенных безрукавок. Овчинная цундра* поверх щегольского жилета смотрелась, с точки зрения Вилары, дико, но Марджелату это явно не волновало. Он прошелся по комнате, устроился поближе к печке. Вилара дождался, пока гостеприимный хозяин закроет за собой дверь, и напустился на Марджелату, от раздражения переходя на «ты»: — И зачем эти вопросы? Тебе охота по овинам ночевать, если осторожный дед передумает? Нет, вздумай даже Захария согнать жандармов с подворья, удача ему не светила, но зачем идею-то подавать? Вилара и так все время разговора еле сдерживался и смолчал только потому, что понимал — Марджелату его замечания до одного места, а выставлять себя в который раз болваном не хотелось. — Не передумает, — Марджелату усмехнулся и закинул в рот очередную горсть семечек. — Он же последний, к кому с хутора заезжали. Понимает, что стоит хоть корове у него лишний раз чихнуть, тут же красного петуха пустить могут. Умный дед. — Скорее жадный. Так за хозяйство трястись, что пустить в дом чумной карантин! — Так он чумы не особо-то и боится. А вот того, что от паники народ творить может, понасмотрелся. — А с чего ты взял, что не боится? — Вилара демонстративно обвел рукой развешанные по стенам обереги. — И все остальное? — Он же сказал, что не отсюда родом, — пояснил Марджелату. — Чума Караджи. Вилара едва по лбу себя не хлопнул. Как же он не сообразил! Ведь та эпидемия и Бухарест выкосила едва ли не вполовину, и по соседним жудецам крепко погуляла. Просто лет Виларе было тогда всего ничего, вот и не вспомнил сразу. А этот, значит, припомнил. — Или он тогда переболел и выжил, или не заразился. И уверен, что и на сей раз его обойдет, — продолжил Марджелату. — Вот и не боится. — А ты, значит, тоже в тринадцатом на чуму насмотрелся? — поинтересовался Вилара. Все равно делать пока было нечего, так почему бы и не попытаться выспросить Марджелату, все досье на которого так и пестрело словами «возможно» и «предположительно». Когда еще такой случай выпадет? — Не в тринадцатом, — отмахнулся тот. — Но насмотрелся, было дело. — А когда? — въедливо уточнил Вилара. Но тут вернулся Захария, принес две исходящие ароматным паром миски с чорбой,* и на какое-то время разговор стих. Все-таки весь день в разъездах да по холоду — у кого угодно брюхо подведет. Захария вышел снова, принес еще сковороду с мититеями,* лепешек, какие-то соленья и оплетенную бутыль. Окинул взглядом стол. — Ну вот и ладно. Одеяла на печке. Или на лавке лечь можно, кто хочет. Я хорошо протопил. — Разберемся, дед. — Надо будет что, так зовите, я через сени, — продолжил Захария. Обращался он больше к Марджелату, несмотря на его потрепанный вид, а Вилару в мундире почти не замечал. Так, разве что взглядом скользнул случайно. Это начинало раздражать. Вот с чего, спрашивается, дед записал Марджелату в командиры вместе с Виларой? Кто здесь начальник всей жандармерии, а кто — висельник, по которому каторга плачет? Но горячая еда и цуйка,* которая у Захарии оказалась на диво хороша, пригасили недовольство Вилары. Все равно — толку-то возмущаться. Марджелату из дому точно не выставишь. Да и спокойнее, когда этот головорез на глазах. Хоть не сбежит. Вилара не спеша приложился к кружке — после такого дня грех не выпить — и усмехнулся собственным мыслям. Хотелось, конечно, привычно повесить на Марджелату всех собак, но стоило признать, что последние мысли продиктованы раздражением. Марджелату не на словах доказал, что на него можно положится. Не сбежит он сейчас. Потом, ясное дело, попробует, но не раньше, чем закончится этот проклятый карантин. — Так расскажешь, где это ты с чумой дело имел? — поинтересовался Вилара почти миролюбиво. — Все хотите досье пополнить, ага? Давайте сойдемся на том, что правды я вам все равно не скажу, а врать мне сейчас лень, — Марджелату насмешливо сощурился. И вместо вспышки гнева Вилара ощутил закипающий азарт. Не хочет говорить? Ладно! В конце концов, им тут еще недели две сидеть. Время будет.

***

Захария разбудил его, едва только начало светать. Поначалу Вилара даже не сообразил, где находится, почему в дверь стучат и кто тут ходит. Потянулся за привычно сунутым под подушку пистолетом и спохватился, лишь когда увидел испуганно-ошарашенную крестьянскую физиономию. — Дык это ж я, боярин, — пробормотал Захария, крестясь. — Чего тебе? — буркнул Вилара, косясь в окно, на едва начавшее сереть небо. — Так там того... Ваши приехали. Ну, солдаты. — Скажи, сейчас буду. Вилара поднялся с лавки, на которой спал, потянулся за мундиром. Печку он уступил Марджелату. Точнее, не уступил — Марджелату сам заявил, что ляжет там, а у Вилары не было ни малейшего желания лезть на полати, в комнате и так было натоплено от души. Марджелату так и не проснулся, ни от стука, ни от разговора, хотя, казалось бы, при его-то образе жизни просыпаться должен от малейшего шороха. Это показалось странным. Вилара покосился в сторону печи, прикидывая, не разбудить ли, но не стал. Необходимости в том, чтобы за плечом торчала эта физиономия, пока он будет инструктировать подчиненных и отдавать приказы, не было никакой. За околицей уже кипела бурная деятельность. Разжигали костры, ставили палатки, кто-то тянул лесину — установить рогатку на дороге. Вплотную подходить не стали, остановились на таком расстоянии, чтобы и горло не драть, и особо не приближаться. Со стороны обустраиваемого лагеря подъехали лейтенант, начальник ближайшей заставы, корнет, которого Вилара вчера услал за подмогой, и Заячья Губа. И этот тоже ведь не сбежал! Правда, под глазом у него наливался синяк — похоже, встреча с жандармами сначала прошла не совсем мирно. — Марджелату где? — спросил он раньше, чем кто-либо успел открыть рот. — Спит, — честно ответил Вилара. — Вчера весь день порядок наводили, а тут он не нужен. Лейтенант бросил на Вилару недоуменный взгляд, явно не понимая, почему тот первым делом отвечает на вопросы Заячьей Губы. Тот, единственный из троих, так и не спешился. И выглядел так, словно готов вмиг дать коню шенкеля и рвануть пробивать оцепление. Поэтому Вилара и счел за лучшее потратить время на пояснения, во избежание осложнений. Вроде это помогло, хотя, пока Вилара отдавал приказы и обсуждал с подчиненными ситуацию, Заячья Губа так и оставался в седле, заставляя жандармов нервничать. Корнет так и вовсе ладонь с рукоятки пистолета не убирал. — С этим-то что делать? — неприязненно поинтересовался лейтенант в конце разговора, кидая на Заячью Губу настороженный взгляд. Вилара на секунду задумался и повторил озвученный накануне приказ: — Не трогать. Арестовать Заячью Губу, конечно, руки тоже чесались, и каторга, если не петля, по нему давно плакала. И повязать его сейчас не составило бы труда, но Вилара понимал, что помощь Марджелату ему еще может понадобиться, особенно если возникнут сложности. Хотя бы чтобы не гнать лишних людей под карантин. Марджелату же пока вел себя образцово, но предсказать, как он отреагирует, вздумай жандармы повязать его напарника, Вилара не мог. Хотя возможность того, что он будет спокойно сидеть, представлялась крайне сомнительной. Уж лучше не рисковать. — Но... — попытался было возразить лейтенант. — Я сказал — не трогать! — Вилара покосился на переступающую с ноги на ногу серую кобылу, на подобравшегося, как перед рывком, Заячью Губу и добавил: — За периметр не пускать! Но, уже отходя, обернулся и пообещал: — Я передам, что ты здесь и о нем справлялся. Возвращаясь к дому, Вилара пребывал не в лучшем расположении духа. После окончания проклятого карантина еще предстояло вправлять ум подчиненным, которые невесть что подумают. Да уже подумали! Однако сейчас ему проще было на словах успокоить Заячью Губу, чем разгребать последствия. Конечно, дурака, который полезет в чумной карантин по доброй воле, еще поискать надо. Но если вспомнить, как Заячья Губа вломился в городскую тюрьму и устроил массовый побег ради одного человека... С него станется, пожалуй. Конечно, внутрь оцепления проникнуть — это не наружу, беды не будет. Только Виларе с головой хватало того, что придется бог весть сколько терпеть общество Марджелату. Добавлять к этому сомнительному удовольствию еще и общество его приятеля-бандита совсем не хотелось. Поэтому он заявил прямо с порога в спину Марджелату, который поднялся и стоял теперь у стола. — Там Заячья Губа объявился. Ты сходи, покажись ему, чтобы не набедокурил. Марджелату резко повернулся, пошатнулся, ухватился за край стола, чтобы устоять на ногах. — Стоять! Вилара поначалу не понял, но замер на месте просто потому, что сложно не подчиниться прямому приказу, да еще и брошенному таким тоном. А уже потом разглядел и прилипшие к мокрому от испарины лбу пряди волос, и лихорадочный румянец на щеках. Марджелату сделал шаг назад, тяжело опустился на лавку. — Я, кажется, попался, — сообщил он очень ровным и спокойным голосом, от которого Вилару пробрало холодом, словно без рубахи на мороз выскочил. Оказывается, невзирая на покойника и спаленный хутор, до конца он угрозу не воспринимал. Не верил всерьез, что его или кого-то рядом может зацепить. — И что теперь? — вопрос был глупый, но вырвался как-то сам собой. — Уходите, ага! — рявкнул Марджелату и махнул рукой на дверь. — Если оба сляжем, кто за порядком в деревне проследит? Вилара и сам не заметил, что сделал два шага вперед, и теперь послушно попятился. — И вообще, лучше перебирайтесь в какой овин из дома, — Марджелату ненадолго замолчал, отер пот со лба. — Захарию попросите заварить горячего, если есть что от лихорадки. Пусть под дверью оставит. Я заберу. Вилара кивнул. Как-то слова сейчас совсем не шли на ум. Но когда он уже собирался выйти, Марджелату его окликнул. — Вилара... Заячьей Губе не говорите... — А если спросит? — Соврите... — Марджелату бессильно потер лоб. — Придумайте что-нибудь, у меня в голове мутится. Только не говорите, что я слег, ладно? — Не скажу. И в деревню его никто не пустит, — пообещал Вилара. Он вышел, закрыл за собой дверь и привалился к стене. Что еще сделать, кроме как выполнить эту просьбу, он не знал. И вообще, происходящее в голове как-то не укладывалось и казалось... несправедливым, что ли? При всей неприязни к Марджелату, при всех их стычках, тот оказался противником, достойным уважения. О таких врагах зачастую говорят, что они ценнее иного друга. Хватило дня, чтобы в этом убедиться. И он заслуживал другой участи: может, пули, может, ножа под ребра, но никак не проклятой заразы, которая косит не разбирая. Вилара прошел на хозяйскую половину дома, предупредил Захарию. Пристроился на лавке у окна с кружкой подогретой цуйки с пряностями и медом. Во дворе горел костер, большой — кто-то из жандармов регулярно подбрасывал дрова из поленницы. Считалось, что огонь выжигает из воздуха заразу. Верить в это или нет, Вилара не знал, но препятствовать не собирался. Пусть жгут, если им так спокойнее, вдруг и вправду поможет? Захария отнес Марджелату какой-то отвар и теперь окуривал и комнату, и сени какими-то травами. Вилара смотрел в кружку и силился придумать, что же соврать Заячьей Губе, но мыслями то и дело возвращался к Марджелату. И совсем не был уверен, что у него самого хватило бы духу вот так, спокойно и расчетливо отдать распоряжения, выставить всех и остаться наедине со страшной болезнью. Точно так же, как накануне без колебаний войти в чумной дом.