***
Гинджу была дочерью вождя и невестой папаши Стюарта. Три месяца назад она начала отдавать луне свою кровь, а значит, могла стать матерью. У нее были узкие плечи, широкие бедра, маленькие, похожие на собачьи соски, груди. Свадебные пляски устроили на границе крааля. Зулусы выстроились в круг. Женщины улюлюкали. Воины лупили палицами по щитам. Повсюду бегали голые дети. Нголу, вождь клана свази из рода зулу, восседал на троне из смоковницы. Боевое парадное облачение подчеркивало богатырское телосложение Нголу. Бахрома из бычьих хвостов прикрывала узкие части тела — голени и щиколотки, запястья и предплечья. Большой круглый живот с торчащим пупком нависал над поясом из меховых хвостов. На выбритой макушке Нголу носил кольцо из меха выдры. Точно такое же кольцо, знак высокого положения среди зулусов, украшало голову папаши Стюарта. Кристофер знал: на ощупь мех кольца был жестким, как сухая трава. Вождь свази Нголу подарил папаше Стюарту кольцо много лет назад, после их общей победы над кланом лалу. Папаша Стюарт сидел на троне по правую руку от вождя. Кристофер стоял за его спиной вместе с Бартом и маленькой, в двадцать человек, армией папаши Стюарта. Невеста с подружками вышли в центр круга и начали свой танец. Из одежды на девушках были лишь тонкие пояса. Намазанные красной глиной и маслом тела блестели в лучах заходящего солнца. Гинджу вела в танце, подружки повторяли ее движения, запаздывая на полшага, пол-оборота. Приседали и наклонялись не так низко, как невеста. Топали ногой, в то время как невеста касалась коленом лба. Когда она так делала — поднимала ногу, показывая складку за пучком волос в паху, — Барт рядом с Кристофером вздыхал, Макинрайт вытирал лицо шейным платком. Белые наемники, которыми Макинрайт командовал, вставали на цыпочки и вытягивали шеи. Кафры, за которых в отряде папаши Стюарта отвечал Мбавана, наблюдали за танцем, подперев подбородок кулаком и кусая губы. Гинджу взяла ассегай — копье с коротким стволом и изогнутым острым наконечником. Взмахнув копьем над головой, Гинджу указала лезвием на папашу Стюарта. Зрители закричали от восторга. — Лезвие смотрит вверх, невеста клянется жениху, что она девственница, — пояснил Кристоферу Мбавана. После танца настало время свадебных песен. Подружки невесты стучали древками копий по земле и покачивали бедрами. Голос Гинджу был звонким и тонким. Замужние женщины насадили на копья початки кукурузы и пустились в пляс. За ними потянулись воины, старики и дети. Все вокруг топали и раскачивались. Папаша Стюарт и вождь Нголу тоже оказались на ногах. Кристофер видел свадебные обряды в протестантской церкви. Там клятвы звучали тихо, а люди едва двигались. Гинджу встала напротив папаши Стюарта. Смотрела на него с любопытством и вызовом. Нголу положил руки на плечи дочери и защелкал языком. Мбавана говорил, что все отцы на свадьбах своих дочерей произносят одинаковые речи. — Вот мое дитя, обращайся с ним хорошо ради меня. Если она заболеет, дай мне знать. Если между вами не станет согласия и она надоест тебе — верни ее мне. Если она будет досаждать тебе — пожури ее, как родное дитя. Если совершит проступок — сообщи мне об этом. Единственные ее недостатки… Мбавана пояснил Кристоферу, что, говоря о недостатках, родители обычно нахваливают невесту. Желая услышать перевод, Кристофер ближе подвинулся к Мбаване. После каждого слова вождя люди радостно вскрикивали. Их ликование помешало Кристоферу разобрать все слова старика Мбаваны. Он понял лишь, что прошлым летом Гинджу убила черную мамбу, которая укусила племенного быка. Поступок достоин воина, а не женщины. А еще по ночам Гинджу пихается и толкается во сне как попавшая в силки птица. Резкий повторяющийся окрик вождя Мбавана перевел как «у Гинджу есть тень». Есть тень, повторили воины и женщины. Тень — значит характер, пояснил Кристоферу Мбавана. Отец гордился характером своей дочери. После речи отца-вождя Гинджу подняла руки над головой, стряхнула с ладоней воображаемую невидимую пыль и запрыгала на месте. Корчила гримасы и смеялась над собой. Папаша Стюарт тоже смеялся. Он был ниже ростом большинства воинов племени, у́же их в груди и плечах. Его резкий профиль среди круглых лиц кафров усиливал его сходство с хищной птицей. Гинджу приблизилась к Кристоферу и Бартоломею. Мбавана объяснил, что по традиции сначала отец невесты говорит с женихом, потом очередь невесты говорить с матерью жениха. Но мать папаши Стюарта лежала на кладбище в Бирмингеме, потому Гинджу обратилась к его сыновьям. Ритуальная форма изменилась, но смысл остался тем же. — Пусть я буду вашей сестрой, имейте терпение ко мне. — Гинджу посмотрела Кристоферу в глаза. — Не сердитесь, если я надоем вам, не оставляйте, если заболею. Прошу, не обижайте меня. Будете обращаться со мной хорошо, и я отвечу тем же. Будете обращаться со мной плохо… — Гинджу показала зубы. — …я поступлю с вами точно так же. Старухи дергали папашу Стюарта за рукава, предлагая ему усиливающие мужскую силу зелья. Солнце скатилось под землю. Праздничная процессия перебралась в крааль. Похожие на ульи тростниковые дома выстроились вокруг хижины вождя. В первом круге жили его жены и малолетние дети. Между хижинами вождя и его жен находился загон для скота. Две тысячи коров излучали больше тепла, чем костры. Коровы также притягивали к себе тучи мошкары, не позволяя комарам и мухам мучить людей в краале. Во втором круге стояли хижины взрослых сыновей вождя и других его родственников. Папаша Стюарт увел невесту в выстроенную для них хижину. Прежде чем нырнуть внутрь, Гинджу показала кому-то язык. — Я слышал, что черные женщины считают всех белых мужчин уродами. — Макинрайт приложился к тыквенной бутылке. — Они вообще белую кожу считают признаком болезни, — фыркнул Барт. В честь праздника вождь заколол пять быков. К нанизанному на вертеле мясу подавали сладкий картофель и вареные початки кукурузы в деревянных кружках. В полночь пьяный Барт затянул любимую песню о чудесных временах, когда он был единственным и любимым сыном. Вспомнил, какими светлыми были кожа и волосы его матери. Вспомнил, как она улыбалась, когда папаша Стюарт обещал ей и Барту большой дом в Африке и много слуг, как у королей. Он сажал Барта к себе на колени и говорил, что его сын унаследует империю. Говорил, что Африка только и ждет смелых и решительных людей, которым нечего терять, но которые несут в своем сердце созидательный огонь. Людей, способных поменять мир и построить свою империю. — Я был его наследником, его будущим, его надеждой, — лопотал пьяный Барт. Кристофер слышал этот пьяный бред на каждом празднике. — Я был его единственным сыном. А потом моя мать умерла и появились они. Говоря «они», Барт имел в виду Джонни и Кристофера. Мбавана рассказывал, что Барт любил мать Джонни. Она стала первой женщиной, которая заботилась о нем после смерти его матери. Когда ее загрыз лев, четырехлетний Барт неделю не переставал плакать. Мбавана рассказывал, что и к матери Кристофера Барт тянулся. Она была замкнутой и всегда себе на уме, после обеда, когда заканчивались работы в поле, мало с кем общалась, жевала табак и плела корзины. Маленького Барта часто видели около нее. Когда она ушла, он тоже плакал. Его ненависть к Джонни и Кристоферу папаша Стюарт называл ревностью. Он также считал, что Барт перестанет соревноваться с братьями за внимание отца, когда у него самого появятся дети. Свои хижины свази складывали из жердей, сверху посыпали травой. Кристоферу, Барту и остальным людям папаши Стюарта для ночевки отвели узкую и тесную казарму. Кристофер лег снаружи. В ярком лунном свете трава походила на седые волосы. Между травинками копошились муравьи. Засыпая, Кристофер мечтал о временах, когда папаша Стюарт и Джонни заключат перемирие. Папаша Стюарт всегда говорил, что однажды Джонни пожалеет о своих фокусах и приползет к нему на коленях просить прощения. Кристофер никому не рассказал о ночном вторжении Джонни в оружейную. Не хотел, чтобы Джонни просил прощения еще и за это.***
Папаша Стюарт разбирался в людях. Видел их насквозь, угадывал их секреты и тайные мотивы поступков. Через два дня после праздничных гуляний вождь Нголу заговорил о злых знаках. Сначала над краалем пролетел аист с головой, похожей на молот, потом ворона заговорила человеческим голосом. Старейшины бросили кости и объявили, что колдуны из соседнего крааля навели злое колдовство на крааль Нголы; если их не остановить, сначала умрет скот, а потом люди. Папаша Стюарт, у которого после праздничного обжорства обострилась язва, сказал, что старый Нголу давно завидовал соседу, только нападать не решался, пока не заручился поддержкой папаши Стюарта и Альфреда. Альфред был десятифутовой пушкой, которую папаша Стюарт прикупил у португальцев. Несмотря на желчные высказывания о нерешительности Нголу, папаша Стюарт уважал и ценил многолетнюю дружбу с ним. По сравнению с тремя сотнями воинов Нголу, армия папаши Стюарта была маленькой. Двенадцать черных рабов во главе с Мбаваной. Все преданны папаше Стюарту за то, что он спас их от смерти и не отослал в испанские колонии. Восемь белых Макинрайта. Проходимцы, за которыми нужен глаз да глаз, как говорил папаша Стюарт. Дети бедных фермеров, чернорабочие, сироты, сбежавшие из приютов, и недавно покинувшие Европу мечтатели. Вечером, на третий день после свадьбы, когда заходящее солнце смяло низкие кусты верблюжьих колючек, папаша Стюарт собрал своих людей в поход. Неполная луна покачивалась в небе. Лошади спотыкались о камни на берегу давно пересохшей реки. Из земли торчали редкие кусты. Низкие холмы вдали превратились в горы, из-за чего казалось, люди двигались не по равнине, а ползли по дну чаши. Редко над головами проносилась ночная птица. Воины клана свази растянулись вдоль линии горизонта. Гибкие, крепкие и босые. Клинки, глаза и зубы сияли в свете убывающей луны. В глазах самых юных свази Кристофер видел предвкушение, азарт и радость. Лица воинов постарше были неподвижными, как лица Мбаванны и идущих за ним рабов. Крааль колдунов лежал в девяти милях ниже по течению реки. Папаша Стюарт говорил, что из-за суеверия дикари никогда не нападают по ночам, потому сами не ждут нападений и редко выставляют ночную охрану. Чтобы подтвердить это, вместе с разведчиками свази он выслал вперед Макинрайта и мальчишку-раба Уруми. Когда разведчики вернулись, свази в мельчайших подробностях описали скот колдунов, уделяя большое внимание мастям коров и возрасту бычков. Макинрайт и Уруми описали холмы и растительность вокруг, расположение хижин и расстояние между ними и холмами. Стремясь избежать потерь в бою, папаша Стюарт разделил своих людей на четверки. Двое смотрят вперед, двое — назад. Бартоломей отвечал за пушку — главный козырь папаши Стюарта. Трое белых помогали Бартоломею перевозить пушку в разобранном виде на трех ослах и собирать ее на позиции для стрельбы. Пушку решили поставить на насыпи из железного шпата. Кристофер вошел в четверку Макинрайта. За лопоухим Гансом и бородатым Максом пошел к реке, прятаться в зарослях тростника. Воины свази потянулись к деревне врага тихими тенями. — Из тростника не выходить, пока свази не займут крааль. Стреляем по мужчинам, по женщинам и детям — только если они взялись за оружие, — сказал Макинрайт. Лежа на пузе, Кристофер рассматривал хижины врага. До них было не больше десяти шагов. На крышах сидели голуби и петухи. Лопоухий Ганс приподнялся на локте: — Где же Альфред? — Не твое дело. — Макинрайт отправил за щеку новую порцию табака. — Похоже, Альфред заснул, — хрюкнул бородатый Макс. Кристофер посмотрел на колышущийся тростник. — Старый пердун, — хохотнул Ганс. — У старого чугунного маразматика отказало сердце. Макинрайт усмехнулся и пнул Ганса по голени, чтобы заткнулся. — Не вовремя Альфред вспомнил про свою импотенцию, — прошипел Макс. Из хижины в тридцати шагах от Кристофера вышел голый ребенок. Потер глаза, помочился и вернулся в дом. — Импотенция — штука неожиданная, — посмеялся лопоухий Ганс. — И приходит всегда не вовремя. — Все вокруг орут: «Давай стреляй», а у тебя даже не встает. — Завидую папаше Стюарту. Мне бы в его годы малолеток распечатывать… — Ты его невесту видел? На нее у мертвого встанет… — Нужно ее Альфреду показать… Макинрайт сплюнул табак и достал плечевой мешок. — Что? — Лицо Ганса вытянулось. — Залпа не будет? — нахмурился Макс. Макинрайт достал бутылку с зажигательной смесью — их люди Стюарта использовали до того, как у них появилась пушка, — и велел Кристоферу поджечь промасленную тряпку. Как только тряпка вспыхнула, Кристофер повернулся к спящей деревне и увидел, как с разных сторон к хижинам летят горящие бутылки. Две упали на землю. Третья и четвертая покатились с крыш на стены, фыркая и поджигая траву. Бутылка Макинрайта раскололась на лету и разбросала огонь на две хижины. Из дома на окраине выбежал мужчина. Воины свази перерезали ему глотку, вытащили из дома женщину и разложили ее на земле. Ганс пристрелил здорового кафра в зарослях тростника. Наверное, тот увидел, откуда летят бутылки с огнем, и бросился с ассегаем защищать деревню. Макинрайт и Макс палили по мечущимся на улицах людям. Кристофер прижался щекой к прикладу. Прищурился, чтобы дым меньше жег глаза. Старик с кольцом на голове притаился за изгородью, метя ассегаем в спину воина свази. Кристофер спустил курок. Ганс выругался и дернул затвор винтовки. Смятая горячая гильза упала Кристоферу на руку, и он снова выстрелил. Макинрайт шагнул вперед. Воины свази гоняли женщин и детей между горящих хижин. — Макс, со мной. — Макинрайт запихнул табак за щеку. — Ганс, оставайся с Крисом. Со своего места Кристофер увидел, как в деревню вошли Мбавана и другие рабы папаши Стюарта. Мальчишка Уруми выстрелил в живот преградившей ему путь женщине. Мбавана поймал убегающего от воинов свази ребенка. Деревня визжала и плакала. Свази лезли в загоны для скота и добивали раненых. Пожар развалил хижины и перекинулся на редкую траву. Дым добрался до камышей и впитался в рубашку Кристофера. — Что всё-таки случилось с Альфредом? — Ганс почесал нос. Когда Макинрайт и Макс усадили в круг пять женщин и десять детей, Кристофер и Ганс вышли из зарослей. Рабы папаши Стюарта не отставали от белых, вязали пленным шеи и руки веревками, разлучали детей и женщин и собирали детей в отдельные цепочки. Одна из женщин прижимала к груди младенца. Мальчишка Уруми какое-то время сражался ней, пытаясь отобрать младенца, а потом сдался. — Ребенок мертв, — сказал Уруми подошедшему Кристоферу. — Где Мбавана? — спросил Кристофер. Уруми лишь шмыгнул носом. Мбавана лежал на почерневшей от пожара траве. Один ассегай пробил ему шею, второй снес нижнюю челюсть, древко третьего было ростом с Кристофера и торчало из груди. Кристофер выдернул копье, и ему показалось, мертвый Мбавана вздохнул с облегчением. — Тело нужно забрать и похоронить. — Папаша Стюарт подошел сзади и сжал плечо Кристофера. Кристофер повернулся к отцу, но из-за слез не смог его рассмотреть. — Ты что, оглох, Крис? — крикнул папаша Стюарт. — Найди, во что завернуть тело, и приведи лошадь. Кристофер пошатнулся и выронил винтовку. — Руки не слушаются? Голова не варит? — скривился папаша Стюарт. — Соберись. Не заставляй меня жалеть, что я вытащил тебя из бочки, в которой тебя закопал Барт. Он добился того, к чему стремился, — слезы Кристофера высохли. Когда он поднимал винтовку, между пальцев скользнул черный жук. Обогнув две хижины, Кристофер споткнулся о тело мужчины с пробитой головой. Вдали завыли гиены. Над головой мелькнула большая тень. На рассвете в разгромленный крааль придут пировать гиены и стервятники. Кристофер поднял голову. Небо начало светлеть или это дым раскрасил темноту серым? Около опустевшего загона для скота на палках сушились шкуры быков. Кристофер достал нож и кое-как срезал с рамы самую большую. Проходя мимо хижины, из дверей которой густо несло кровью, Кристофер услышал громкое дыхание. Так дышат собаки, когда преследуют дичь. Так дышат загнанные лошади и разозленные быки. Кристофер не хотел заходить в хижину, но и уйти не смог. Он стоял на пороге, и запах крови заставил его забыть, куда и зачем он шел. Когда глаза привыкли к темноте, Кристофер рассмотрел в хижине два переплетенных тела. Воин свази вбивался в распростертую под ним женщину. Вбивался членом, пинками, кулаками. Она не кричала и не стонала, лишь тяжело дышала. — Крис, куда ты запропастился? — Макинрайт оттащил Кристофера от хижины. Вместе они завернули Мбавану в шкуру. Уруми привел лошадь и помог Кристоферу перекинуть старика через седло. Люди мельтешили вокруг, переговаривались, посмеивались, покашливали, без всякого смысла, без всякой цели. Усталость и опустошение не позволили Кристоферу запомнить возвращение в крааль Нголу и похороны Мбаваны. На пути в Кап Кристофер и Ганс присматривали за пленными детьми. Пятнадцать голых девочек лет десяти — двенадцати с веревками на шее. За них заплатят в три раза больше, чем за мальчишек. Двенадцать мальчишек от пяти до семи. Пять дней пути от крааля Нголу до фермы папаши Стюарта Кристофер смотрел, как дети расчесывают кожу под веревками на шее, пьют, едят, спотыкаются и испражняются. Ночью дети боялись лечь на землю, спали сидя. Изредка один падал и будил остальных. Дети дергались и вскрикивали, но никогда не плакали. Ступив на родную землю, Кристофер вздохнул с облегчением. Захваченных рабов посадили в специально вырытую для них яму. Макинрайт отправился в город подготовить таможенные декларации. Как от него и требовалось, Кристофер почистил ружье и расседлал лошадь. Потом упал в своей комнате на тюфяк и сгинул во сне без сновидений. Его разбудили голоса и крики. Ветер трепал одеяло на окне, хлопал им по стене и подоконнику, запуская в комнату серые сумерки. — Нет. Не надо. Я ошибся… не проверил порох. Это моя единственная ошибка… — канючил Барт. — Я всегда делал всё, что от меня требовалось. Внезапно он замолчал. Во дворе завозились, будто началась драка. Пушка, вспомнил Кристофер и вскочил с кровати. Старый Альфред не выстрелил, потому что Барт не проверил порох. Босиком Кристофер вылетел во двор и оказался лицом к лицу с перепуганным Бартом. Обоку и Макинрайт тащили Барта мимо дома. — Нет! Остановись! Ты не можешь! Не посмеешь! Я твой сын! — Барт орал во всю мощь легких и взбивал ногам пыль. В десяти шагах от дома Обоку и Макинрайт остановились. Несмотря на отчаянное сопротивление Барта, они упаковали его в похожую на узкий колодец яму и засыпали землей так, что голова торчала сверху как куст. — Прекрати орать, или я заткну тебе рот, и ты не сможешь кусать ночных грызунов, и они отгрызут тебе уши и нос, — сказал папаша Стюарт. Барт мгновенно стиснул челюсти. Глаза его слезились, лоб сморщился, будто он тужился. — Ты отлично стреляешь, Барт. Отлично управляешься с лошадьми. И всегда делаешь то, что тебе говорят. Потому я поручил тебе важное дело. Я наделил тебя ответственностью, а ты повел себя как безмозглый теленок. Я велел тебе присматривать за пушкой. Почему? Потому что это наше главное оружие. Потому что пушка в войнах с дикарями решает всё. Как быстро закончится бой. Как много людей мы потеряем. Я сказал тебе: ты отвечаешь за Альфреда, но ты не захотел отнестись к моим словам всерьез. Барт отчаянно замотал головой. — Я первый раз дал тебе ответственное задание. Я с детства учу вас чистить ружья перед и после охоты. Пересчитывать патроны после каждого выстрела. Но тебе в твою тупую голову не пришло проверить, не отсырел ли порох. Ты не проверил порох ни перед походом, ни за пять дней пути, ни во время свадебных гуляний, ни перед ночной вылазкой. Ты идиот, Барт. Ты всех нас подставил. И Мбавана погиб из-за тебя. Барт дернул губами, но оправдываться не посмел. — Идем, Крис. — Папаша Стюарт сжал плечо Кристофера и развернул его к дому. В доме он устроился за деревянным столом и велел Крису налить выпить. Кристофер мог отказаться пить с Рики, сыном ван Райнберга, отказаться пить с любым, но не с папашей Стюартом. Потому он наполнил две жестяные кружки пальмовой водкой и сел напротив папаши Стюарта. — Почитай мне, Крис. — Стюарт выбросил на стол газету. Когда Кристоферу было восемь, папаша Стюарт женился на дочке английского учителя. Она осиротела через неделю после того, как сошла на берег Африки, никого не знала в Кейптауне, ни к кому не могла обратиться за помощью и поддержкой. Она оказалась бы в борделе, если бы папаша Стюарт не приютил ее. Марта научила Кристофера читать. — В ответ на просьбу жителей Капской колонии британский министр по делам колоний поручил лорду Сомерсету, губернатору Капской колонии, создать в Кейптауне парламент. Избран в парламент может быть любой человек, проживший в Капской колонии больше двадцати лет, — прочитал Кристофер. — Ван Райнберг добился чего хотел, не зря он обхаживал Сомерсета. — Папаша Стюарт усмехнулся, выпил еще и посмотрел в окно на пустой двор. — Я слышал, наш губернатор и министр колоний дружили в Оксфорде. Ты помнишь Локвуда? Он был на охоте и стрелял даже хуже нашего губернатора? Кристофер кивнул. — Так вот, Локвуд пишет скверные статейки для скверной газеты и очень гордится тем, что тоже учился в Оксфорде. Папаша Стюарт почесал бороду. — Хочешь, я пошлю тебя учиться в Оксфорд, Крис? Раньше я и мечтать не мог о том, чтобы мои дети учились в Оксфорде, а теперь могу себе это позволить, потому что у меня больше земли и скота, чем у нашего губернатора. Мы живем в дивное время, вся эта английская дребедень с их пустой и протухшей аристократией скоро закончится. Ничтожные лорды, притворяющиеся великими и прячущиеся за своими титулами, исчезнут, и их места займут те, кто умеет действовать и принимать решения. Возможно… — Папаша Стюарт закурил трубку. — …я действительно отправлю тебя в Лондон учиться. Решено: продам испанцам рабов, выкуплю Джонни и отправлю тебя в Лондон. — Выкупишь Джонни? — насторожился Кристофер. — Идиот попался на краже скота. И ван Райнберг запер его в новую тюрьму. Точнее, запер в заброшенном амбаре в Кейптауне, который превратил в тюрьму, чтобы произвести хорошее впечатление на англичан. Мне придется заплатить немалый выкуп, чтобы вытащить Джонни оттуда. Кристофер невольно улыбнулся. — Чего лыбишься? Жаль, что у всех моих сыновей есть характер, но ни у одного нет мозгов.