Гнев и справедливость

Папаше Стюарту пришлось ждать две недели, пока испанский фрегат разгрузится, налоговые декларации будут готовы, испанцы набьют трюмы рабами, отсчитают талеры и отчалят. Всё это время Джонни вместе с тремя ворами из общины бастеров сидел в старом амбаре. На его изъеденные плесенью стены круглые сутки отбрасывала тень Столовая гора. Раз в два дня Кристофер приносил Джонни вареные кукурузные початки и пиво. Барт эти две недели провалялся в лихорадке. И хотя он легко отделался — хорьки и крысы отгрызли ему только мочки и верхние кончики ушей, — выглядел он, когда его достали из ямы, как мертвец. Голова в крови, язык распух и вывалился изо рта.

***

Первый ван Райнберг приплыл в Кап в 1652 году на корабле Яна ван Рибека. Вместе с другими отважными первопроходцами строил первый форт в Капе, разбивал первые поля и виноградники и изо всех сил развивал скотоводство, умыкая у туземцев коз и коров. Из пятидесяти первых голландских поселенцев лишь десять привезли с собой жен, остальные белые потрахивали туземок. И за прошедшие с основания колонии без малого двести лет наплодили целое племя цветных. Цветные во всём подражали белым, жили замкнутыми общинами, предводителей своих называли капитанами, по аналогии с капитанами голландских кораблей. Голландская Вест-Индская компания требовала от капских поселенцев пополнять пресной водой, зерном и мясом запасы направляющихся в Индию голландских кораблей. Прошло лет тридцать, и капские поселенцы развили в себе свободомыслие и упрямство. Называли чиновников голландской Вест-Индской компании мошенниками, затевали с ними споры, с семьями и друзьями уходили в глубь континента и основывали на ничейных землях новые города и республики. Правда, существовали эти республики недолго. Им не хватало людей и ружей, чтобы выстоять против многочисленных и воинственных зулусских племен. Возможно, любил пошутить папаша Стюарт, первый ван Райнберг был сраным матросом, юнгой или поваром. Позднее, глядя на местные горы, шустрый проходимец выдумал себе красивое, звучное имя. В чем папаша Стюарт не сомневался, так это в том, что за годы существования капской колонии клан ван Райнбергов тесно породнился с другими местными кланами. В прямом и переносном смысле. Бурские семьи отличались долголетием и плодовитостью. На многих фермах девяностолетние старики жили рядом с семьями своих взрослых сыновей и внуков. Чужаков бурские кланы всегда недолюбливали. Папаша Стюарт испытал их враждебность на своей шкуре. Когда он сошел с корабля, долбаные голландские протестанты не позволили ему похоронить на своем кладбище скончавшуюся во время плавания жену. Позднее, когда у папаши Стюарта появились земли, скот и рабы, голландский пастор заглянул к нему на ферму и пригласил в церковь на свою воскресную проповедь. С тех пор папаша Стюарт каждое воскресенье в церкви пожимал руки ван Райнбергам, ван Хорхам, ван Соркам, Моритцам и Рейнцам и обсуждал с ними продажу скота, рейды против кафров и какие налоги стоит затребовать с чужеземцев за посещение капских питейных, курительных и борделей. Таким образом папаша Стюарт стал настоящим буром. И в последнее воскресенье в церкви вместе со всеми возмущался попытками английских властей влезть в местные дела. В итоге в отношениях с англичанами буры выбрали ту же тактику, что папаша Стюарт давным-давно выбрал в отношениях с бурами — дружи с врагом, чтобы вовремя заметить подвох. Кристофер часто сопровождал папашу Стюарта в церкви, на охотах и деловых встречах в Кейптауне. Узнав, что вместе со Стюартом ван Райнберг пригласил на ужин англичан и пастора Кристенсена, Кристофер ожидал, что приглашенные быстро разобьются на группы, одни будут заключать сделки, другие запутаются в неразрешимых спорах. Дом ван Райнбергов окружали эвкалиптовые деревья. По словам папаши Стюарта, ван Райнберг накупил у испанцев семян, чтобы доказать, что в Африке приживется любое растение. Бессмысленное, дурацкое занятие, по мнению папаши Стюарта, — да, в местном климате приживется любое растение, но что толку, если здесь мало плодородной земли и много саранчи? В отличие от дома Стюартов дом ван Райнбергов был не из красного кирпича, а из белого камня, привезенного из далеких северных каменоломен. Круглые каменные глыбы, похожие на стволы деревьев, поддерживали навес над крыльцом. На веранде в плетеных креслах сидели Джульетта и Локвуд. Она в ярком желтом платье из индийской ткани. Впервые Кристофер увидел такие ткани и цвета, когда два года назад папаша Стюарт подарил Марте на день рождения индийское платье голубого цвета. Джозефа Локвуда Кристофер сначала не узнал: газетчик отпустил усы и вместо очков нацепил пенсне. Круглое стекло болталось на золотой цепочке, прыгало то к лицу, то к манишке Локвуда, ловя отблески вечернего солнца. Папаша Стюарт сказал Джульетте, что с каждым днем она становится всё красивее и красивее. Пожал руку Локвуду и похвалил его работу в газете. Раньше нам в голову не приходило, что Кап нуждается в своей газете. Благодаря вам теперь я могу за утренним кофе читать о том, кто с кем вчера подрался, что и где сломалось или развалилось. Папаша Стюарт и Локвуд выкурили по сигаре и зашли в дом. Агнус ван Райнберг встретил их в холле и провел в гостиную с обтянутыми шелком стенами. Пастор Кристенсен поднялся из-за стола пожать руку папаше Стюарту. Губернатор Сомерсет с болезненным видом потер виски. Жена ван Райнберга, крупная негритянка в строгом платье с высоким воротником, предложила губернатору стакан воды. — Спасибо. — Сомерсет рассеянно уставился на ее затянутую жестким воротничком шею. — Э… — Магдалина. — Женщина улыбнулась и села, подобрав юбки. — Если у вас болит голова, вам нужно пососать корень кукурузы. От зубной боли и желудка помогает отвар из маниоки. Велеть рабам принести? — предложила она. Губернатор приоткрыл рот и посмотрел на ван Райнберга. — Моя жена Магдалина отлично разбирается в лечебных травах. Однажды у меня прихватило поясницу, и Магдалина за три дня поставила меня на ноги. — Кристофер заметил, что ладони у ван Райнберга гораздо темнее, чем загорелые предплечья и лицо. Будто он недавно чистил орехи или возился с углем. — Магдалина — это ведь христианское имя? — Лорд Сомерсет прикрыл один глаз, потом другой, потер наморщенный лоб. — Да, конечно. Магдалина крестилась три года назад, перед тем как мы поженились. — Конечно, они не венчались в церкви. — Пастор Кристенсен схватился за массивный золотой крест на своей тощей груди. — Вот уже несколько веков церковь обращает черных в нашу веру, проводит над ними обряд крещения и исповедует их. Черные читают нашу Библию, обращаются к Богу с теми же молитвами, что и мы. Черные постятся вместе с нами, вместе с нами празднуют Рождество и Пасху, церкви давно пора сделать следующий правильный шаг и признать браки между черными и белыми, — сказал ван Райнберг. — Это другое, — запротестовал Кристенсен. — Каждая душа заслуживает шанса на спасение. Милосердие велит нам спасти блуждающие в темноте души дикарей от вечных страданий и привести их к Богу. Но церковь никогда не узаконит грехи нашей плоти священным таинством венчания. Подали запеченного целиком поросенка с ягодами и кореньями. В небе за окном расцвели сине-розоватые цветы заката. Магдалина зажгла свечи. — В «Кейптаун таймс» написали, что английский парламент собирается отменить в Капе рабство. — Это произойдет постепенно, после официального выхода указа у рабовладельцев будет два года, чтобы отпустить рабов и реорганизовать свое хозяйство. — «Кейптаун таймс» также пишет, что Англия обязуется выплатить компенсации рабовладельцам, лишившимся рабочей силы. — Папаша Стюарт повернулся к Локвуду. — Всё верно. — И когда я могу получить свои деньги? — Папаша Стюарт выпустил под потолок облако дыма. — Чтобы получить компенсацию, вам нужно приехать в Лондон и лично заполнить бумаги. Как бы нас ни критиковали, Британия ни шиллинга не нажила, взяв под свой протекторат Кейптаун. Британия ничего не приобретает, мы стремимся лишь к справедливости и миру. — О каком мире может идти речь, если в Капе на одного белого приходится один чёрный? — Папаша Стюарт прищурился. — Вы видели, как живут свободные кафры? Я вам расскажу. Они крадут друг у друга скот, режут друг друга. Они ленивы и воинственны. — Кафры — это арабское слово, верно? — Губернатор попробовал поросенка. Нож и вилку он держал большим и средним пальцами, растопырив остальные веером. — Совершенно верно, кафры в переводе с арабского значит «неверные», — пояснил Кристенсен. — Папаша Стюарт совершенно прав. Вы просто не знаете этих людей. Я за свою долгую жизнь хорошо изучил характер туземцев. И могу с уверенностью сказать, что эти тупые, неблагодарные и ленивые люди предрасположены ко всем существующим грехам. Стоит кафру попробовать выпивку, и он будет тянуться к ней целыми днями. Долг христианина велит нам взять на себя ответственность за них, Божье милосердие велит нам наставлять их, как собственных детей. — Я слышал… — Губернатор расправился с поросенком на своей тарелке и приложился к вину. Щеки его раскраснелись, подчеркивая желтизну зубов и белков глаз. — …негры очень покорные. Они привыкли подчиняться и прислуживать. Сначала своим старейшинам и вождям, потом арабам и белым. В определенном смысле они как женщины. Потому что только женщина может терпеть и оставаться преданной тому, кто ее постоянно унижает. Папаша Стюарт закурил трубку и дал прикурить Локвуду. — Я понимаю, — сказал Локвуд. — Вы боитесь, что с освобождением рабов вы потеряете рабочую силу. Но Англия вовсе не хочет разорить Кап. Наоборот, Британия заинтересована в процветании и развитии ее доминионов. И выпуск газеты в Кейптауне только начало, мы построим здесь школы и больницы, для белых и для черных. Откроем фабрики и заводы. Построим железные дороги. Британия не планирует ничего забирать у Капа, она собирается вкладывать в развитие Капа свои деньги. — К тому же… — Губернатор икнул. — …никуда ваши кафры не уйдут, если разделить территорию колонии на округа и запретить черным пересекать границу округа без уплаты налога. Эту систему мы опробовали в Индии, Судане и Египте. И она работает. Над столом повисло облако дыма. Магдалина распахнула окна. Блюдо с поросенком унесли. Запахло кофе. Появился пирог с бананово-манговой начинкой. — Извините, мы с мистером Стюартом покинем вас на минутку. — Ван Райнберг приторно улыбнулся гостям и с шумом отодвинул стул. — Дела не терпят отлагательств. Кристофер редко слышал, чтобы папашу Стюарта называли мистером. Разговоры за столом ему наскучили, он прошел за Стюартом и хозяином через холл и остановился у приоткрытых дверей библиотеки. Среди книг ван Райнберг прятал пузатые бутылки ирландского виски. — Знаешь, — наливая выпивку, взмахнул рукой ван Райнберг, — из всех нас ты сейчас мог бы извлечь больше всего пользы из перемен. — С чего бы это? — хмыкнул папаша Стюарт, пробуя виски. — Англия хочет уравнять черных и белых в правах. Черным разрешат покупать землю и наниматься на работу. Судить их тоже будут по законам белых. — И что мне с того? — За кражу скота белого приговаривают к денежному штрафу или принудительным работам. А твоему Джонни из-за его цвета кожи грозит смерть. — Как по мне, так за кражу нужно казнить и черных, и белых. А Джонни вовсе не грозит смерть, потому что я его выкуплю. — Папаша Стюарт выложил на стол деньги. — Английские фунты? — Последние двадцать лет это самая надежная валюта. — И ты их выручил за продажу рабов? — Обменял талеры на фунты в английском банке. — Ты понимаешь, что бы было, если бы английская таможня узнала о твоей сделке? — Они и так знают. — Знает нужный тебе человек. А если бы узнали они? — ван Райнберг кивнул на дверь, вероятно, имея в виду губернатора и Локвуда. — Пока английские солдаты сидят в своих крепостях, но они очень ждут повода вломиться на наши фермы. — Им не нужен повод. Когда они захотят, они сами его придумают. — Кому, как не тебе, знать, ты ведь сам англичанин? — Нет, я бур, такой же, как и ты. Во время войны с кафрами я помог тебе отбить нападение и вернуть твой скот. — Сколько рабов ты продал? Папаша Стюарт приподнял бровь. — Сколько денег ты выручил? — С каких это пор ты подглядываешь через замочную скважину в чужие спальни? — Я знаю, что на днях ты купил пятьсот коров. И мне просто интересно, насколько дешево ты оцениваешь своего блудного чернозадого сына. — Здесь достаточно, чтобы утолить твое любопытство и твое самолюбие. Купи на эти деньги пятьдесят голов скота, карету с четырьмя жеребцами для своей женушки, на которой она будет ездить в церковь по воскресеньям, чтобы показать свои золотые браслеты барану, который отказывается вас обвенчать. Сделай это, вместо того чтобы позориться и выпрашивать венчание или равные права у тех… — Папаша Стюарт допил свой виски и громко опустил стакан на столешницу. — …у тех, чья власть-болванка и существует, только пока ты ее признаешь. Кристофер услышал смех и оглянулся. На лестнице мелькнуло желтое платье, Джульетта взлетела на второй этаж. Локвуд остался ждать ее в холле. Заметив Кристофера, он улыбнулся. — Джульетта собирается переодеться и показать мне арабского жеребца, которого купил ей отец. Хочешь с нами? Кристофер пожал плечами и вышел с Локвудом на крыльцо. По двору бегали два щенка шотландской борзой. Луны видно не было. Невидимые из-за темноты птицы хлопали крыльями в ветвях невидимых эвкалиптов. — Как звали твою мать, Кристофер? — спросил Локвуд. — Анна. — Разве это кафрское имя? Твоя мать была крещеной? — Нет. Но белые часто придумывают рабам имена, если их настоящие имена трудно произнести или они слишком длинные. — Из какого она была племени? — Готтентотов. — Правда, что у готтентотов детей учат курить табак, как только отнимают их от груди? Правда, что они по праздникам натирают кожу жиром и пеплом? — Моя мать ушла, когда мне не было и года. Я мало знаю о ее народе, — сказал Кристофер, но умолчал о том, что однажды видел измазанного жиром и пеплом кафра в Кейптауне. У него не было передних зубов и от него отвратительно воняло. — Я слышал, женщины готтентотов надувают желчные коровьи мешочки и подвязывают их к волосам как украшения. Твоя мать тоже так делала? — Я же сказал, я ничего о ней не помню. Щенок борзой залаял. В конюшне заржали лошади. — Твоя мать была рабыней твоего отца? — Нет, она была его женой. На крыльцо выбежала Джульетта, прижалась к спине Локвуда и закрыла руками его глаза. Кристофера она заметила, только когда Локвуд поцеловал ее ладони и глянул на Кристофера, словно извиняясь за то, что их перебили. — Прости, я тебя не видела. — Джульетта нахмурилась. — Крис, верно? — Да. — Идем, — Джульетта потянула Локвуда к конюшням. — Мы собираемся прокатиться верхом, — промямлил Локвуд, глядя на Кристофера и снова извиняясь. — Хорошей прогулки. — И тебе… — Локвуд на миг задумался. — …хорошего вечера. Был рад с тобой поболтать. Джульетта прыснула, будто он удачно пошутил. Кристофер тоже улыбнулся. Кто говорит на прощанье «хорошего вечера»? Может, так прощаются в Лондоне, в Капе при расставании желают спокойной и безопасной дороги. Кристофер не захотел возвращаться в дом. Воспоминания о дымной, душной комнате, свете свечей, блеске тарелок и бокалов, болтовне пастора и губернатора внушили отвращение. Услышав смех Джульетты и всхрапывание коней, Кристофер повернулся лицом к западу. Ему показалось, что он видит на горизонте желтый дрожащий свет огня. То ли кто-то развел в поле костер, то ли начался пожар. Но хижины рабов находились с другой стороны дома. А для самовозгорания погода была слишком холодной. Если только кто-то умышленно не подпалил траву. Однажды Джонни поджег траву на пастбищах Стюартов. Кристофер пошел на свет. Десять шагов, и пламя костра вытянулось вверх, двадцать — и Кристоферу показалось, что воздух уплотнился и запульсировал. Сделав несколько вдохов, он сообразил, что слышит барабаны. Отдаленные, заглушенные треском цикад удары совпадали с ритмом то ли его сердца, то ли дыхания, то ли шагов, потому он сначала принял их за пульсацию, а потом быстро к ним привык, словно они были естественным эхом его движений. Земля пружинила под ногами, холодный ветер дул в спину, подгоняя Кристофера. Костер увеличился. Рядом с костром вокруг столба двигались черные в белых рубашках. Их голоса сливались с ударами барабанов и блеянием коз. Когда до костра осталось чуть меньше десяти шагов, Кристофер почувствовал тепло огня, уловил запах масла и трав, которыми поливали разведенный в яме костер. Женщина в белом тюрбане на голове обрызгала водой из кувшина столб и землю вокруг. Мужчина и мальчик возраста Кристофера рассыпали муку и нарисовали Веве. Кристофер узнал знак папы Легбе — привратника, открывающего двери в мир духов лоа. На ферме папаши Стюарта были рабы, практиковавшие вуду. Похожими обрядами они лечили людей, лошадей и коров. Кристофер решил, что сейчас обряд проводят для малыша, который сидел на белом покрывале. Он единственный из собравшихся был неподвижным и вялым. Мальчишка, рассыпавший муку, повернулся, и Кристофер узнал Рики. Приоткрытые губы. Слезящиеся от дыма глаза. На Кристофера Рики не смотрел. Никто не смотрел. Разве что четверо барабанщиков заметили его, но решили не обращать внимания. Барабаны зачастили. Люди закружили вокруг столба, потянулись руками к земле, округлили спины и согнули колени. Искры от костра полетели на кожу и одежду, дым окутал лица. В руках Рики появилась погремушка из тыквы, он потрясал ею так резко, будто его била дрожь. В руках женщины в белом тюрбане блеснул нож. Двое мужчин притащили к столбу козленка. Один держал его за ноги, второй за голову. Женщина перерезала козленку горло, полила его кровью камень-алтарь и отошла, прижимая мертвое животное к груди, как ребенка. Ее место занял мужчина, он повторил жертвоприношение. Не прекращая танцевать, тянуться и пригибаться в танце к земле, нож подхватил Рики. Коснулся ножом камня, поднес нож к шее стреноженного на земле козленка. Животное изогнулось, пытаясь отстраниться, сбежать, спастись. Кристоферу показалось, что он услышал человеческий вздох. От боя барабанов и запаха трав, горящих в костре, у него закружилась голова. Кровь брызнула на лицо Рики и его белую рубашку. Его локти и колени задрожали, то ли от волнения, то ли от усилия, когда он выкрутил шею жертвы над алтарным камнем, чтобы выдавить больше крови. Старик с исчерченным морщинами лицом перерезал глотку следующему козленку. Барабаны пробрались внутрь Кристофера и сдавили виски. Прижимая к груди мертвое животное, женщина впилась зубами в рану на его шее. Остальные сделали то же самое. Рики перекинул козленка через плечо и присосался к его шее. Рики ни на миг не прекращал метаться около столба, из-за чего казалось, что козленок в его зубах трепыхается и вырывается. Белые рубашки танцующих пропитались кровью. Один из мужчин посадил себе на колени спокойного и вялого ребенка. Это был мальчик лет трех. Женщина напоила его травяным отваром. Ребенок не проявил к происходящему никакого интереса. Пальцы у мальчика на руках были скрючены, будто он хотел, но не мог сжать кулак, рот открыт, и из него капала слюна. Бой барабанов мешал Кристоферу сглотнуть, моргнуть и пошевелиться. Женщина в белом тюрбане упала спиной на землю, развела колени и задергала бедрами. Мужчина склонился над ней и присосался губами к ее груди. Кристофер знал, что обычно такое неожиданное, необъяснимое возбуждение во время ритуала вуду означает, что духи лоа ответили на жертву, услышали просьбы и вселились в людей. Рики снял рубашку и бросил ее на землю. Впалый живот, часто вздымающиеся и опадающие ребра, длинные бедра и полувставший член. На шее мешочек гри-гри — талисман вуду с травами, перьями, костями животных или всем этим вместе. У мужчины, сбросившего рубашку вслед за Рики, член стоял полностью. Одна из женщин провела по нему ладонью и обняла пальцами. Кристофер, как любой фермерский мальчишка, не раз подглядывал за рабами, видел, как они взбираются друг на друга, словно собаки или коровы, но он еще никогда не видел, чтобы люди дрочили друг другу. Бой барабанов сместился куда-то в низ живота. Один за другим люди сбрасывали рубашки и обнажали тела. Стройные. Мускулистые. Тяжелые. Обвисшие. Покрытые рубцами от плети, хранящие следы болезней и укусов зверей. Старик с морщинистым лицом коснулся спины Рики. То ли погладил, то ли толкнул. Рики раскинул руки в стороны и закрутился на месте. Взбивая пятками песок, закинув лицо к небу, он кружился всё быстрее и быстрее. Слишком быстро и слишком долго для человека. Кристофер был уверен: никакой человек не смог бы крутиться так долго и быстро, не расплескав вокруг свои внутренности. Наконец Рики зашатался и упал. Подняв голову, он увидел Кристофера. Приоткрытые губы и подрагивающий подбородок Рики были перепачканы кровью жертвенного животного. Кристоферу казалось, что каждая клетка в его теле горит, пульсирует и взрывается. Рики на четвереньках подполз к Кристоферу и безумно улыбнулся. Кристофер перестал понимать, что происходит. Люди, столб, мертвые животные утонули в желто-красном сиянии костра, из которого к Кристоферу приближался Рики. Он остановился в шаге от Кристофера, сел на пятки и обхватил рукой свой член. Кристофер не мог отвести глаз от паха Рики, от его пальцев, от блестящей головки, исчезающей между ними. Словно этого внимания Рики было мало, он задвигал бедрами; упершись свободной рукой в землю, подкидывал их вверх и шире разводил колени. На его шее и груди выступил пот. Мешочек гри-гри накрыл сосок. Рики мелко задрожал. Усилием воли Кристофер отвел взгляд от паха Рики и посмотрел ему в лицо. Он не мог разгадать, что выражает лицо Рики — радость или страдание, но совершенно точно видел, что Рики смотрит на него не отрываясь, широко распахнутыми глазами. На этот взгляд хотелось ответить, хотелось что-то сделать, но Кристофер не понимал, что он мог сделать. Он лишь чувствовал покалывание во всем теле — в кончиках пальцев на руках и ногах, в отяжелевшем члене. А потом Рики излился, белые капли упали на грудь и живот, смешались с кровью жертвенного животного и грязью. Рики опустил голову, и Кристофер смотрел на его макушку, ни о чем не думая. — Крис! — Голос папаши Стюарта вернул его в реальность. Совокупляющиеся перед столбом мужчина и женщина показались Кристоферу отвратительными. Рики еще не поднял взгляда, когда Кристофер отвернулся от костра и зашагал к отцу и лошадям. — Дикари, — проворчал папаша Стюарт, передавая Кристоферу поводья. — И англичане еще болтают о равенстве белых и черных перед законом. Вот их закон. Что-то сложнее в их тупые головы не засунешь. Всё равно что пытаться уравнять людей и животных. Это сын ван Райнберга там на коленях? Кристофер побоялся обернуться и направил лошадь в темноту. — Точно, младший. Я бы на месте ван Райнберга запретил ему это баловство. Мало ван Райнбергу было его свихнувшейся мамаши. Та постоянно духов призывала. Плясала и пела для них. А потом они, видно, ей нашептали прирезать мужа во сне. А когда не вышло, себе глотку распороть. Кристофер на миг закрыл глаза. Под веками заметались разноцветные молнии. Среди них он увидел кружащегося обнаженного Рики. Больше по пути домой он старался глаза не закрывать. На веранде фермы Стюартов сидели Марта и Гинджу. За последние недели они сдружились. Марта читала Гинджу Библию, а Гинджу смеялась, будто ничего забавней никогда не слышала. Ее смех сопровождал Кристофера до его комнаты. Оставшись один, он уже не мог избавиться от видений. Он снова подглядывал за танцующим Рики и сгорал от волнения и возбуждения. Кристофер развязал штаны и сделал то, что делал Рики, сидя перед ним на коленях.