***
Вечером, оказавшись в своей комнате, Рики понял, что не сможет уснуть. Он честно пытался, но только зря промучился, ворочаясь и потея. Когда постель начала липнуть к коже как репейник, он встал. Вышел из дома и пересек двор. Там, где три дня назад земля проваливалась под ногами от крови, теперь снова было сухо. Под утро Рики, дрожа от усталости, заснул в холле на диване. Пять лет назад отец купил его у англичан. Некогда гладкая шелковая обивка теперь протерлась и порвалась, дыры прикрыли козьими шкурами. На рассвете Рики разбудила толстая рабыня Саса. Напевая, она мыла пол. Рики знал: каждый раз, когда Саса заходит на кухню, она украдкой выпивает глоток самогона. — Рики? — Отец посмотрел на сына, потом на лестницу, удивился, что Рики не спал в своей комнате, но ничего не сказал. — Пойдем выпьем кофе. Агнус ван Райнберг любил ходить по дому в ночной рубашке и халате. Целыми днями мог не надевать штаны. В библиотеке на подоконнике стояли горшки с побегами и стаканы с плавающими в воде семенами. Агнус достал одно, разрезал его ногтем пополам. Ноготь на указательном пальце был длинным, будто специально для этого предназначенным. Отец поднес семена к глазам и прищурился. Он никогда не носил очков, в отличие от англичан у буров это было не принято, но Рики подозревал, что зрение у отца плохое. В прошлом году Агнусу исполнилось тридцать пять. Он был маленьким и худым. Рики тоже не отличался крепким телосложением, но в свои двенадцать с половиной уже догнал отца в росте. Единственной, кому у них в семье достался высокий рост и широкая кость, была Джульетта. Наверное, она пошла в своего белого деда или в черную мать. Худосочного отца Рики всегда тянуло к крупным женщинам. Вместо того чтобы прислать рабыню, Магдалина сама принесла в библиотеку чайник с кофе. Сладким и терпким. — Магдалина, собери овощи и солонину и отправь к Рихтерам. Зачем им солонина, подумал Рики, у них после того, как их коров убили, своей будет — ни съесть, ни продать. — Не хочу, чтобы дети Рихтера голодали. — Отец взял стакан с подоконника. Семена в воде были черными, испачкали руки синим соком. — Каждый ребенок заслуживает любви, защиты и заботы. Отец разложил семена на тряпице. И Рики показалось, что он говорит с ними и о них. Во дворе залаяла собака. Глухо застучали копыта. Геррит и Луис бурчали приветствия, посмеивались и переругивались. Чтобы узнать с кем, Рики подошел к окну. Шесть всадников спешились около конюшни. Все черные. У всех вместо сапог ботинки и обмотки до колен, защищающие от укусов змей и муравьев. Бастеры. Дети белых колонистов и черных женщин. Их не принимали ни черные, ни белые. Они жили замкнутыми общинами между фермами белых и землями кафров и женились на таких же полукровках, как они. Лидеры общин бастеров называли себя капитанами. Подражая белым, первые капитаны придумали себе родовые имена. Звание капитана передавалось по наследству вместе с родовым именем. Так появились кланы Африканеров, Витбоев, Голиафов, Исаков, Кристианов. Многие из бастеров были более рьяными христианами, чем белые. Но оскорбительное прозвище «бастард» никуда не делось, оно превратилось в название племени — бастеры. Поля и стада у бастеров были маленькими, кормились и жили они, в основном, исполняя поручения белых. — Эй, Якуб, видел вчера в Кейптауне твоего папашу — пьяницу и попрошайку, — беззлобно лыбясь, сказал Геррит. За бастерами всегда тянулся змеиный хвост таких шуток. Белых забавляла игра слов: бастард, сын шлюхи, подкидыш, выблядок, порождение противоестественной связи. Чернозадый ублюдок, где твоя черномазая мамаша? Впервые Рики назвали черным ублюдком, когда ему было восемь. Во дворе церкви белая толстуха посмотрела на него и сказала: пастору Кристенсену стоит подумать о наших чувствах и не пускать на проповедь черных ублюдков, даже если их отцы делают церкви щедрые пожертвования. Приблизительно тогда же Рики впервые увидел бастеров. И они сразу ему не понравились. Грязные, оборванные, нищие, сварливые между собой, грубые с рабами, услужливые перед белыми или, наоборот, как говорили — озлобленные, нападающие на белых детей и женщин. — Каждый ребенок заслуживает защиты, любви и заботы, — сказал Агнус ван Райнберг своим семенам, заворачивая их в тряпицу и пряча ее в ящик стола. Бастеры во дворе делились табаком с Герритом и Луисом. — Это что, Джонни Стюарт там? — Агнус ван Райнберг выглянул в окно и поспешил на улицу. — Эй, Джонни, что ты здесь делаешь? Я думал, ты поехал к отцу. Когда ты видел его последний раз? Говорил с ним после того, как тебя выпустили из тюрьмы? Джонни покачал головой и усмехнулся. — Норман сказал, есть задание для нас, — вмешался высокий сутулый бастер. — Сказал, заплатите двадцать фунтов солонины в день. Заговорив с ним, отец забыл о Джонни. А Рики не спускал с Джонни взгляда. — Эй, Джонни, правда, что твой папаша привез новую черную жену? — Луис шмыгнул носом. — Не знаю и знать ничего не хочу про этого ублюдка. — Джонни сплюнул. Он был совсем не похож на Криса. Коренастый, кривоногий, с короткой шеей, широким лбом, приплюснутым носом. Некрасивый.***
К ужину появился ван Хорк. Он был двоюродным братом Агнуса по отцовской линии. Великан шести футов ростом с затянутым серой катарактой глазом. Ван Хорк привез кислое вино с французских виноградников в Грааф-Рейнете. Англичане называли его недозревшим и делали из него портвейн. Сев за стол, ван Хорк заговорил об овцах меринос. Если Агнус хочет быстро поправить свои дела после резни коров, ему следует купить баранов меринос с кручеными рогами. Они дают восемнадцать килограмм шерсти в год. Шерсть у них мягкая и тонкая, на нее всегда хороший спрос. Ван Хорк разводил овец меринос уже двадцать лет, был первым, кто купил их, когда англичане завезли эту породу овец в Кап. Предприятие оказалось очень удачным и помогло ван Хорку увеличить земли, унаследованные от родителей. Ферма ван Хорка лежала в пятидесяти милях от ван Райнберга, полдня пути, если всю дорогу скакать галопом, потому, приезжая погостить, ван Хорк обычно оставался у ван Райнбергов на неделю или две. Когда ван Хорк и отец стали обсуждать, где искать виноватых в резне, Рики вышел во двор. Геррит и Луис охраняли стада ван Райнбергов днем и сейчас собирались домой. На смену им приехали Сарел и Геркулес, дети мелких фермеров. Скота и земли у их отцов было меньше, чем у ван Райнбергов. Зато в обеих семьях было много сыновей. В случае нападения дикарей, кражи скота, карательных походов в земли коса, когда нужно было перегнать большое стадо коров или привести издалека табун лошадей, мелкие фермеры отправляли одного или двух своих сыновей в отряд Нормана. Такая взаимовыручка обеспечивала им защиту и долю в добыче.***
Через три дня после резни на ферме Рихтеров бастеры поймали в буше группу бушменов. Все мужчины, охотники, ни одной женщины. Это послужило единственным и достаточным доказательством их злокозненных намерений, и бастеры убили их. В субботу зарезали сто коров у фермера де Ланге в Свеллендаме. В воскресенье в церкви пастор Кристенсен сказал, что резня скота — это Божья кара. Наказание за грехи. — Этот жестокий край воспитывает в нас стойкость, но и искушает множеством соблазнов. Мы должны помнить, — сказал пастор Кристенсен, гладя взглядом макушки своей паствы, — гордость, себялюбие и сладострастие — самые коварные грехи. Они захватывают душу постепенно, исподволь. Пораженная этими грехами душа блуждает в темноте, всегда ошибается и обязательно впадает в более тяжкие грехи. Кража. Предательство. Убийство. Однажды Рики видел, как пастор Кристенсен, разложив на пустыре за церковью куриные потроха, приманивал бродячих собак. Когда их собралась целая стая, он расстрелял их и закопал трупы на пустыре. — Многоженство, — громко сказал пастор. Справа от ван Райнбергов сидел француз с родимым пятном на щеке, Ландман. Когда пастор приравнял многоженство к краже и убийству, Ландман посмотрел на Стюартов. В отличие от Агнуса ван Райнберга папаша Стюарт свою черную жену в церковь не водил. Сегодня рядом со Стюартом были Марта, Барт и Крис. На свою беду, Рики тоже посмотрел на них. Стюарты сидели правее ван Райнбергов и на три ряда ближе к алтарю. Будто почувствовав взгляд Рики, Крис обернулся. Они смотрели друг на друга всего миг. Внезапно на Рики навалилась усталость последних бессонных ночей. Сердце заколотилось в горле так громко и часто, что Рики испугался, что люди вокруг услышат его. Стало трудно оставаться на месте. Рики казалось, что вот-вот произойдет что-то ужасное и непоправимое. Он как-то выдаст себя, опозорится. Случится что-то, из-за чего все будут показывать на него пальцами. Или бросать в него камни. Однажды в Кейптауне Рики видел сумасшедшего оборванца, он вскрикивал и дергал головой. После каждого приступа он зажимал себе рот рукой и втягивал голову в плечи. Он не мог себя контролировать и стыдился этого. Рики казалось, что с ним сейчас происходит то же самое. — Вспомните Содом и Гоморру. Господь уничтожил города грешников, как мы уничтожаем больной скот. Спросите себя, почему кафры режут наш скот. Спросите себя, в чем мы согрешили. Задумайтесь, что вы делаете. Не отвернулись ли вы от Бога и заветов Его церкви из-за своей гордости и похоти? Не уподобляетесь ли вы скотоложцам, беря в постель своих рабынь? Норман посмотрел на отца. Агнус ван Райнберг скривился. Магдалина с громким шорохом расправила на коленях жестко накрахмаленную юбку. После проповеди папаша Стюарт помог Марте забраться в экипаж. Сам с сыновьями поехал следом верхом. Рики показалось, что многие прихожане смотрели на Стюартов с ненавистью.