Ветка дыма выросла на западе после восхода солнца, когда коров подоили и выгнали на пастбище.
Рики поехал вместе с Норманом, Герритом и Луисом.
Вблизи костер оказался охваченной огнем старой акацией. За холмом с догорающей акацией лежала ферма с маленьким кукурузным полем и кривой яблоней около глиняного дома с тростниковой крышей. Между домом и полем расхаживали, сидели и курили восемь человек. Один из них обернулся, и Рики узнал дядюшку Отиса. Рыжебородый, зеленоглазый, с громким смехом, он был братом умершей родами матери Нормана.
Дядюшка Отис приезжал к ван Райнбергам на Рождество, иногда приглашал их вместе поохотиться на носорогов. Отис никогда не называл Рики по имени, всегда обращался к нему «мальчик». В восемь лет, после того, как белая матрона обозвала Рики в церкви черным ублюдком, Рики во время очередной охоты с Отисом решил, что обращение «мальчик» больше подходит рабу, чем сыну богатого фермера. Он сказал Отису, что его зовут Фредерик ван Райнберг и чтобы Отис не смел его больше называть «мальчиком». Отец тогда поддержал Рики и тоже попросил называть сына по имени. Отис легко согласился, но имени Рики так и не запомнил. И каждый раз, когда Рики бунтовал против очередного «мальчика», Отис снисходительно ему объяснял, что существуют люди, которые не различают цвета. В этом нет их вины. Так и он, Отис, не виноват, что все черные для него на одно лицо.
Норман и Рики спешились около кривой яблони. Обняв Нормана, Отис велел своим людям погасить старую акацию.
— Кто зажег костер? — спросил Норман.
— Мы, — сказал Отис.
С Отисом были трое его сыновей. Терри, Лерри и Перри. Они родились в один день шестнадцать лет назад. Говорили, их мать умерла, выплюнув первого и наполовину вытолкав из лона второго; чтобы достать третьего, пришлось разрезать мертвой женщине живот. Лица всех троих покрывал юношеский пушок. У Терри пушок над верхней губой, у Лерри на подбородке, у Перри жидкие завитки волос там, где у мужчин росли бакенбарды.
— Чья это ферма? — спросил Норман, когда Отис повел его вокруг дома.
— Торвансов. Сам я их не знал. Но один из моих людей купил пару лет назад у них старую клячу.
Позади дома между валунами растянулось узкое длинное пастбище. На пастбище лежали пять мертвых коров. Все они были старыми, плешивыми и худыми, легко было подумать, что они умерли своей смертью.
— Идем, — сказал Отис Норману, — ты должен это увидеть.
Первым, на что Рики обратил внимание, была сухая и твердая земля на пастбище. Она не проваливалась и не вязла под ногами, как это было после резни скота на фермах ван Райнбергов и Рихтеров.
— Смотри. — Отис приблизился к коровьей туше, отогнал мух от пятна крови между ушей и показал круглую рану. Такие отверстия остаются от пуль.
У другой коровы было четыре входных отверстия. Два на боках, одно на шее, четвертая пуля застряла в глазу. Еще трех коров убили выстрелом в лоб с близкого расстояния.
— Это не рабы, — прошептал Рики.
Норман вздохнул и упер руки в бока, как делал всегда, когда задумывался.
— Это не рабы! У них не было винтовок. Они резали артерии, — громче сказал Рики и почувствовал огромное облегчение. Рабы резали коровам шеи и приносили их в жертву мертвым, надеясь на их помощь. Это был ритуал. Если корову застрелить, ритуал не сработает.
Можно не думать больше о пророчестве. Не пытаться понять, почему люди сходят с ума и просят помощи у мертвецов. Не думать, почему старый Туи, тихий и молчаливый, выбрал смерть. Почему смерть выбрал Арасу. Молодой, сильный, красивый, крепкий — у Рики пересыхало во рту и шумело в ушах, когда он на него смотрел.
На пастбище пришли Луис и Геррит. Присвистнув, Луис присел около коровьей туши, рассматривая отверстия в боку.
— Похоже, дикари разжились винтовками, — протянул Геррит.
— Нет-нет. Черные здесь ни при чем, — Рики замотал головой.
— Может быть, — согласился Норман, отгоняя муху от лица.
— Это еще не всё. — Отис кивнул на дом.
Наемники Отиса курили в куцей тени яблони.
Внутри дом напоминал длинный хлев. Пол из глины, очаг в яме, как у дикарей. У стен валялись семь набитых соломой тюфяков. Тела — трое детей, двое взрослых и двое стариков — лежали у дальней стены дома.
— Их загнали в угол, прежде чем расстрелять, — объяснил Отис.
— Взрослые пытались прикрыть собой детей. — Норман наклонился над женщиной. Под белыми редкими светлыми волосами просвечивала бледная кожа головы. Пуля пробила женщине грудь.
— У старика золотой зуб, что ли? — Луис присел около мертвеца.
Рики никогда еще не видел таких маленьких и худых стариков. Если бы не морщины и седая голова, его можно было бы принять за десятилетнего ребенка. Покрытые старческими пятнами руки были не больше рук лежавшего рядом мальчика. Под головой мальчика засохла лужа крови. Пуля разворотила ему затылок. Геррит наклонился и закрыл налитые кровью глаза мальчика.
— Да, это золото. — Луис выпрямился и огляделся. — Нужно что-то, чтобы разжать челюсти.
— Вот. — Терри, сынок Отиса с пушком над верхней губой, переступил через тело мертвого мужчины и протянул Луису щипцы, какими достают гвозди из копыт лошадей. — Попробуй этим.
Рядом с мужчиной лежали две девочки. Волосы такие же редкие и светлые, как у матери. К босым пяткам прилипла трава и земля, будто они только что прибежали с улицы.
— Это был Стюарт, — сказал Отис. — Мы видели его. Ехали на виноградники, увидели, как он и его люди галопом покидают ферму, и решили проверить.
Стюарт? Отец Криса? Рики вспомнил отъезжающий от церкви экипаж и всадников около него. Если здесь был Стюарт, был ли с ним Крис?
Норман взял оцепеневшего Рики за плечо и вывел его на улицу. Над домом кружили вороны. Вдали кричала птица и выл койот. От яркого солнца заболели глаза.
На горизонте показались всадники.
— Денни, — Отис кивнул человеку с заплетенной в косу бородой, — не подпускай никого к ферме.
Денни забрался на лошадь и поскакал к всадникам.
— Не стоит пока никому ничего говорить. — Отис сплюнул себе под ноги. — Одно дело кафры, убивающие скот, другое дело — белые, убивающие белых. Англичане и так повсюду суют свой нос. Узнают про Торвансов — устроят расследование. Пришлют на наши фермы солдат, будут разнюхивать, высматривать, настраивать против нас рабов.
Норман кивнул.
— Нужно сжечь коров, — сказал он. — Они старые и не годятся на мясо.
Луис и Геррит собрали ветки и верблюжьи колючки. Перри и Терри развели огонь на пастбище. Двигались они медленно. Лица их были распухшими, глаза покраснели. Рики догадывался, в чем причина. На совместных охотах сыновья Отиса часто мучились от похмелья. Похоже, вчера они сильно напились.
— Надо похоронить Торвансов, — вздохнул Норман. — Геррит, съезди к пастору Кристенсену. Скажи, что всю семью перестреляли кафры.
— Но это были не кафры, — вскинулся Рики.
Норман вздохнул. Он был всегда добр и терпелив с Рики. Смешил Рики, когда он едва умел говорить и ходить. Присматривал за ним, когда Рики подрос и начал убегать от старой черной няньки. Повсюду таскал Рики за собой: пасти и перегонять стада, на охоту, на сельские аукционы и распродажи, в Кейптаун. Никогда ни в чем не отказывал ему, ничего не запрещал, единственное, о чем Норман просил, — не спорить с ним на людях. И Рики не спорил. Похоже, сейчас он перегрелся на солнце и отупел от потрясения, если забыл о просьбе Нормана.
— Сколько людей было со Стюартом?
— Не знаю. Они подняли много пыли. — Отис достал табак и скрутил сигарету. — Не меньше двадцати человек, точно.
Костер окреп, дом и яблоню заволокло черным дымом. Воздух поплыл от жара.
— Сколько у Стюарта человек на ферме? — спросил Норман.
Вытирая лоб от пота, Перри, сын Отиса, приложился к фляге. Скривился, будто у него болели зубы, или во фляге был крепкий самогон. По совместным охотам Рики помнил: Перри был самым хвастливым и драчливым из сыновей Отиса.
Денни и другие люди Отиса ушли за дом тащить коров в костер. Вскоре раздались щелчки, хлопки и треск, с какими горит шерсть, кожа и мясо.
— Никто не знает, сколько у Стюарта людей. Он не любит гостей. — Отис выкинул сигарету.
— Говорят, даже рабы Стюарта ходят у него под ружьем и охраняют его золото.
— Какое золото? — спросил Норман.
— Золотые браслеты, которые он привозит от дикарей и закапывает где-то у себя на ферме.
Норман недоверчиво прищурился. От костров на пастбище потянуло горящим мясом.
— Ты что, не слышал? Говорят, дальше на запад в землях дикарей реки полны золота. А Стюарт как раз дружит с дикарями и ездит к ним по два раза в год. Недавно жену себе черную привез. Говорят, она дочь вождя. Думаешь, она не привезла с собой сотню-другую золотых побрякушек?
Норман покачал головой, будто не мог определиться, верить или не верить. Рики тоже не знал, во что верить. Крис был со Стюартом на охоте, сопровождал его в церковь и в дом ван Райнбергов в тот злосчастный вечер ритуала, когда… Рики перевел дыхание, запрещая себе думать о ритуале, своем унижении и позоре. Что, если Крис всегда ездит с отцом? Значит, он был с ним и здесь. Видел, как убили коров, или убивал их сам? Заходил ли Крис в дом? Или ждал снаружи, пока другие убьют стариков, женщину и детей? Рики сжал зубы так, что заболели челюсти.
— Нужно подумать, что делать, — сказал Норман.
— Да, — согласился Отис.
— Я бы предпочел взять Стюарта в церкви, когда с ним не будет его людей, только семья.
— Я слышал, у вас гостит ван Хорк?
— Да. Поедешь с нами, как закончим здесь?
— Есть еще кто-то, кого ты хотел бы позвать на совет? — спросил Отис Нормана.
Рики бывал на таких собраниях. Самым многолюдным было собрание фермеров после нападения кафров. Самым долгим — собрание, когда поймали банду грабителей около Кейптауна: пострадавшие виноделы шестьдесят дней не могли решить, на кого будут работать виновные.
— Нет, — ответил Норман. — Это дело никого не касается.
Костер догорел на закате. Тогда же вернулся Геррит, сказал, что пастор пришлет людей за Торвансами завтра утром. Отис оставил на ферме Торвансов своего человека дожидаться пастора.
По дороге домой Рики думал о том, зачем Стюарту убивать Торвансов. Рики ничего не знал о Стюарте, но слышал об убийствах. Люди убивали либо по пьяни, как фермер, убивший свою жену и детей. Убивали во время кражи, как грабители в прошлом году застрелили возницу фургона с вином. Убивали из-за безумия, как мать Рики. Еще Рики слышал, что люди убивают из мести. Но на его веку такого в Капе не случалось.
Зачем Стюарту убивать Торвансов? Красть здесь точно нечего. Вряд ли Стюарт выпивал с Торвансом и мог убить его семью по пьяни. Безумцы же чаще убивают в одиночестве.
Может, Отис ошибся и видел он вовсе не Стюарта?
На ферму ван Райнбергов они приехали, когда стемнело. За окном гостиной виднелись масляные лампы и накрытый стол. Ван Хорк и Агнус курили на крыльце. Сарел и Геркулес собрали во дворе рабов с тюфяками, чтобы запереть их в конюшне. Увидев приезжих, любопытный Сарел подлетел к всадникам с вопросами.
— Расседлаешь моего коня, мальчик? — дядюшка Отис спешился и перекинул повод Рики.
Погруженный в собственные мысли, Рики не обратил внимание на раздражающее «мальчик». Если Отис ошибся и сегодня утром он видел не Стюарта и его людей, то кого?
Кого бы ни увидел утром Отис, он перепутал их со Стюартом, а значит, убийцы были белыми. Значит, это не бастеры.
Отис скрылся с отцом и ван Хорком в доме. Норман задержался во дворе и велел приготовить еду для людей Отиса. Рабыни принесли из кухни пальмовое масло и лепешки. Из погреба достали солонину и пальмовую водку. Сыновья Отиса первыми умылись у колодца.
Рики снял седло со своей лошади и лошади Отиса. Свое отнес в конюшню. Отиса положил на веранде рядом с другими. Пока возился с седлами, подумал, что, возможно, в Капе появилась новая банда грабителей и убийц.
Толкаясь и смеясь, сыновья Отиса прошли мимо Рики в дом.
Норман поверил Отису, поверил, что он видел Стюарта, поэтому даже не рассматривал другие варианты. Прежде чем делиться с Норманом своими догадками, Рики решил остаться во дворе и послушать, что говорят люди Отиса. В конце концов, не только Отис был утром на ферме Торвансов. Его люди тоже видели всадников.
Рабов загнали в конюшню и опустили засов. Лошадей, которым не хватило места в конюшне, отпустили пастись на поле, привязав к передним ногам веревки.
По двое, по трое люди Отиса ходили к колодцу. Смывали грязь, гарь и вонь от костра. Многие полностью разделись. Рики принес им шерстяные одеяла. Проснулся ночной ветер. Во дворе развели костер.
Денни с двумя приятелями достали игральные карты. Сжигая коров с людьми Отиса, Луис сдружился с ними и теперь знакомил с ними Сарела и Геркулеса.
— Так это ты знал Торвансов? — спросил Сарел белобрысого парня.
— Не то чтобы знал. Встречался.
— Они шведы, верно?
— Вроде дети и жена были не его, а его старшего брата, — встрял мужик с синяком под глазом. — Старший умер в Швеции, и младший брат не смог прокормить такую ораву и привез их в Африку. Купил ферму у стариков и оставил стариков у себя жить.
— Ага, — заржал Сарел. — Откуда он деньги взял на покупку фермы, если говоришь, они голодали в Швеции?
— Точно. Небось ублюдок увел жену у брата, бежал в Африку, а тут отобрал ферму у стариков, а им, так и быть, позволил остаться и ему с его шлюхой прислуживать, — заржал Луис.
Двое из людей Отиса заснули и начали храпеть. Белобрысый парень поймал ящерицу и засунул одному из спящих под одеяло. Несколько минут было тихо, потом тот вскочил. Проморгался, осмотрелся и погнался за первым, кто посмел засмеяться. Белобрысый хрюках и пердел, наблюдая, как двое закутанных в одеяла мужиков прыгают вокруг костра. Когда одно из одеял начало тлеть, их успокоили, усадили и напоили пальмовой водкой.
— Правда, что Торвансов Стюарт убил? — спросил Геркулес.
— Точно. Мы их видели, — кивнул белобрысый. — Видели, как они убегали.
Все они, как один, и одинаковыми словами твердили, что видели Стюарта и его людей. Но в деталях такого единодушия не было. Кто-то видел тридцать человек, кто-то десять, кто-то черных, кто-то белых. Белобрысый видел двоих чернозадых сыновей Стюарта. А Геррит доказывал ему, что это невозможно, потому что Джонни Стюарт ездит с бастерами.
Костер догорел. Геррит и Луис захрапели. Лысый и еще двое заснули, свернувшись калачиком на земле. Остальные спали сидя, привалившись спинами к стене конюшни. Рики тоже задремал.
Разбудил его собачий скулеж. Шотландская борзая дернулась во сне. Небо было еще темным. Рики встал и помочился на границе поля. Возвращаясь, увидел Терри и Перри. Шатаясь, они шли прямо на него, и Рики отступил в темноту.
Терри и Перри остановились в пяти шагах от него и пустили струю в песок.
— У меня всё чешется. Похоже, черная сука меня заразила, — сказал Терри.
— Поделом тебе.
— Что бы это значило, Перри?
— То, что я сказал! Тебе нужно меньше пить. Тогда, возможно, ты будешь лучше соображать, перестанешь делать дерьмо. Иначе у тебя отсохнет член или кто-то прострелит твою тупую голову.
— Пошел ты, Перри. Ты первый заметил эту черную суку. Ты первый ее окликнул. И даже когда увидел, что она уродливее индюшки, ты помчался за ней на проклятую ферму Торвансов. И устроил там стрельбу.
— Безмозглые Торвансы взялись за оружие. Старик готов был стрелять в белых, чтобы защитить гребаную рабыню! И я говорил тебе, что ее тоже нужно пристрелить. Пристрелить, а не совать в нее свой хуй. Потому поделом тебе, если он у тебя отвалится.
Терри и Перри пошли к дому. Рики выждал несколько минут и двинулся за ними. В груди кололо, горло и живот стискивал то ли страх, то ли омерзение.
В холле на диване спал ван Хорк. В гостиной Отис, положив ноги на стол, сосал трубку. Норман катал по столу пустой стакан. Отец Рики толковал о сортах кофе. Лерри спал, положив голову на стол. Терри и Перри, вернувшись со двора, налегали на выпивку и пирожные.
— Норман, отец, — позвал Рики. — Я должен вам что-то сказать. Наедине.
Отец замер, не закончив жест. Казалось, он пытается что-то достать из воздуха. Несмотря на приезд гостей, он был в халате. С этим незавершенным странным жестом, в халате, тянущий что-то из воздуха, он походил на спящего.
— Пожалуйста, — сказал Рики.
— Да, конечно. — Отец встал и спрятал руки в карманы.
Норман кивнул и, поднимаясь, перевернул стул. Когда он приблизился, от него густо пахло пальмовой водкой. Отец пах вином и какими-то травами. Всю дорогу до библиотеки Рики боялся, что они от него отстанут, потеряются, исчезнут. Но они вошли внутрь, и отец почему-то плотно закрыл дверь. В библиотеке было темно. Но Рики было не до зажигания свечей. А отец и Норман были слишком пьяны, чтобы догадаться это сделать. Они стояли и смотрели на Рики, блестели белками и слюной в уголках губ.
— Терри и Перри убили Торвансов. — Рики сам не знал, почему понизил голос до шепота. — Я слышал их разговор. Они погнались за рабыней, Торвансы хотели ее защитить. Терри и Перри убили Торвансов, изнасиловали рабыню.
Только теперь до него дошло, что на ферме среди мертвецов не было черной. Они ее где-то закопали. Рики втянул в себя воздух.
— Сыновья Отиса убили Торвансов, потом убили коров и подставили Стюарта. — Рики все говорил и говорил. Повторялся, путался и начинал сначала. Волнение не позволяло ему заткнуться.
Но внезапно воздух у него закончился, и Рики понял, что ничего не меняется. Отец и Норман смотрят на него, молчат, не двигаются, будто не слышат его.
— Отец, Норман, — испугано позвал Рики.
— Ах, Рики, всё это ужасный несчастный случай. — Отец достал руки из карманов и попытался обнять Рики.
Рики отшатнулся.
— Несчастный случай? — До сих пор Рики шептал, теперь закричал.
Отец посмотрел на него с досадой, как смотрел всегда, когда маленький Рики поднимал шум из-за разбитой коленки или горячей каши. А потом Агнус ван Райнберг сделал то, что делал всегда: поручил Рики заботам Нормана.
— Норман, пожалуйста, поговори с ним, — сказал Агнус ван Райнберг и, качая головой, вышел из библиотеки.
— Рики, — начал Норман.
— Нет. — Он обхватил плечи руками, сам не понимая, с чем спорит и от чего защищается.
Норман закрыл дверь, нашел и зажег свечу, выставил на стол стаканы и бутылку виски.
Глядя, как он двигается по комнате, Рики пятился, пока не уперся спиной в стену.
— Сядь, Рики.
Рики мотнул головой.
— Я сказал, сядь! — Норман никогда раньше на него не кричал, и Рики подчинился.
— Выпей.
— Норман. — Рики подался вперед и быстро заговорил: — Сыновья Отиса убили Торвансов. Допроси Перри. Допроси Терри. Они убийцы. Нужно их арестовать, собрать людей и устроить суд. Они убили целую семью. Их повесят за это.
— На месте Отиса я бы их пристрелил, как только узнал. — Норман опрокинул в себя стакан виски и скривился.
— Что ты будешь делать?
— Отис мой дядя, Рики. Он спас мне жизнь, когда я был ребенком и на нашу ферму напали кафры. Когда отец решил выращивать пшеницу и урожай поела головня, Отис дал нам своих коров. Он брат моей матери, я пообещал ему не трогать его сыновей.
Но я не обещал, подумал Рики. Я скажу Луису, Герриту, Сарелу, скажу всем в церкви. И что? Рики поежился. Поверят ему? Что значит его слово против слов Перри, Терри, Отиса? Нормана? На чью сторону встанет Норман, если Рики заговорит об убийстве Торвансов? Отец? Вонь папы Легбе, отец назвал убийство несчастным случаем.
— Пей, Рики. — Норман подвинул к нему стакан. — Я понимаю, что ты чувствуешь.
Ничего ты не понимаешь.
— Ван Хорк знает?
— Да.
— Люди Отиса?
— Нет, у его тупых детей хватило мозгов свалить с фермы Торвансов прежде, чем их там увидели.
— Но… — Рики показалось, что кто-то дышит ему в затылок. — Они развели костер, они были там, когда мы приехали.
— Да, Отис решил повернуть ситуацию… — Норман замолчал.
В свою пользу, мысленно закончил за него Рики.
— Его люди думают, что это был Стюарт. Наши люди думают, что это был Стюарт. Отис подставляет Стюарта.
— Тебя это не касается, Рики. — Норман налил себе виски и выпил. — Это даже меня и отца не касается.
— Золото. Они хотят напасть на него и забрать золото.
— Это не наше дело.
— Что они сделают? Нападут на Стюарта после посещения церкви, когда с ним будет только его семья? А потом заберут золото? — Рики напряженно смотрел, как Норман хмурится и кривится, словно по его лицу мог прочитать будущее. — Или они нападут на Стюарта ночью, когда все будут спать?
— Рики, это не наше дело. Ты не знаешь, как Стюарт нажил свои стада. Когда он только приехал в Кап, он был нищим. У него даже козы своей не было. Он нанимался рабочим на большие фермы. К ван Хорку. К Отису, к другим. Смотрел за скотом. Нигде не задерживался дольше, чем на три месяца. А потом, когда он уходил, на фермы, где он работал, нападали кафры и уводили скот. Он дружил с вождями дикарей и рассказывал им, какая ферма и как охраняется, сколько людей, когда лучше напасть. Куда и когда перегоняют скот. Кафры уводили скот, половину забирали себе, половину берегли для Стюарта. Через два года он ушел в дикие земли и привел тысячу коров.
— Если это правда, почему тогда никто ничего не сделал?
— Потому что потом была война с кафрами. — Норман опрокинул в себя еще один стакан виски. — У Отиса был друг. Стюарт помогал ему защищать ферму от кафров. Так вот, на той ферме погибли все, кроме Стюарта.
— Норман, они убьют Стюартов, как убили Торвансов.
— Не сходи с ума, Рики, никто не собирается никого убивать. Поговорить. Припугнуть, может быть. Никто не пострадает. К тому же, ничего еще не решено. Может, ван Хорк не захочет связываться со Стюартом. И, как я уже говорил, нас это не касается.
Он говорит со мной как с идиотом, разозлился Рики.
— Что они пообещали тебе и отцу, Норман? Сколько золота или коров пообещал вам Отис за то, чтобы вы сказали «это не наше дело»?
Рики выбежал из дома в темноту. Во дворе налетел на собаку и упал. Люди Отиса засмеялись. Но смех относился не к Рики, а к перевернутой бутылке.
Рики шагнул к полю. Ямы, кочки и травинки под ногами походили одна на другую. Рики не понимал, трясет его от злости или от холода. Ноги сами вынесли его к месту ритуала. Рики остановился там, где в ту ночь стоял Крис.
Духи видят будущее, сказала Мбази. Что, если духи знали о заговоре Отиса? Что, если они подтолкнули Рики к Крису, чтобы Рики разрушил заговор и спас Криса?
Рики почувствовал, что за ним наблюдают, и обернулся. Начало светать. В предрассветных сумерках Луис казался частью тумана, продолжением тумана.
— Тебя Норман послал? — спросил Рики.
— Хочешь сигарету? — Луис улыбнулся.
Рики отвернулся и пошел вперед. Луис не отставал. После обеда за Рики присматривал Геррит. Ездил с ним на пастбище, гулял вдоль ручья.
Рики вдруг понял, что никогда не покидал ферму без Нормана. Раньше не хотел. А теперь Норман не позволял.
Норман опасался, что Рики предупредит Стюартов? Если да, то почему разрешил ему поехать в церковь?
***
Воскресенье выдалось жарким. По пути в церковь Рики видел группу кафров. Приземистые готтентотки привязали детей к спинам и, засунув под мышки обвисшие груди, кормили ими детей.
Пыль перед церковью еще не улеглась. Кони на привязи выдавали своих владельцев: черные арабские жеребцы с английскими седлами принадлежали виноделам и крупным скотоводам, гнедые клячи без седел — мелким фермерам, вроде убитых Торвансов. Внутри церкви стояла духота, пахло потом и травами. Скамьи скрипели. Темой для проповеди пастор Кристенсен выбрал голландский язык.
— На нем написаны наши Библии, на нем мы проводим наши обряды. Венчание, похороны. Говорим о любви с людьми и Богом. Мы не позволим англичанам запретить нам говорить на нем и навязать нам английский.
Стюарты сидели на ряд ближе к кафедре, чем Ван Райнберги. Крис смотрел в окно, гордо подняв голову. Он очень редко сглатывал и моргал. Наблюдая за ним, Рики испытал сначала волнение, потом стыд, наконец успокоился и принял решение. Неизвестно откуда появилась уверенность: стоит Рики с ним заговорить, и Крис поймет всё правильно. Их представления о справедливости не должны отличаться.
Проповедь закончилась, наступил перерыв. Люди выходили из церкви, закуривали, пили лимонад, приветствовали знакомых, завязывали разговоры. Девочки в белых платьях подавали напитки. Мальчишки сбивались в стаи, толкались и махали руками.
Рики пересек двор и приблизился к Крису. Сердцебиение у Рики ускорилось, собственный голос показался чужим.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, насупившись, будто злился.
Ему показалось, или Крис рассматривал его слишком пристально? Слишком долго. Обшарил взглядом лицо. Когда взгляд Криса скользнул ниже, Рики не выдержал.
— Это важно, касается твоего отца и резни скота.
— Говори.
— Кафры не убивали Торвансов и их скот. Это сделали пьяные ублюдки дядюшки Отиса.
— Мы знаем, — сказал Крис.
— Откуда?
— Сарел.
— Сарел шпионит за нами для вас?
Крис улыбнулся.
— Твой отец расскажет о заговоре англичанам? — спросил Рики.
— Зачем?
— Потому что Отис объединился с ван Хорком. И, возможно, еще с кем-то. Только англичане могут их остановить.
— Нет. Остановить его недостаточно. Мы дождемся, когда он сделает следующий шаг, и заберем у него всё до последней клячи.
Крис улыбнулся. Мы хитрее всех, говорила эта улыбка. И Рики разозлился.
— Вы собираетесь напасть на Отиса и выставить это так, будто вы защищались?
Крис улыбнулся еще шире. Гордый, самоуверенный и такой же лицемерный, как все остальные. Рики ошибся, Крис его не понял.
Рики желал разоблачения, позора, осуждения для заговорщиков, для отца, для Нормана, а Крис думал о наживе. Как Отис, ван Хорк, отец Рики и Норман. Чем тогда Крис лучше их всех?
— Серо-голубые, — внезапно невпопад сказал Крис и растерял всю свою гордость и самоуверенность.
— Что?
— Твои глаза. Я впервые вижу их при свете дня.
Рики бросило в пот. Он не понимал, что чувствует. Унижение из-за того, что Крис напомнил о ночи ритуала? Но Крис не выглядел так, будто хотел унизить. Наоборот, смутился и опустил голову.
— Пошел ты, — буркнул Рики, запутавшись в собственных эмоциях.
Рики отвернулся от Криса и увидел Локвуда, разговаривающего с Джульеттой. Запретив себе думать о Крисе, Рики подумал о том, что он мог бы рассказать о заговоре Отиса Локвуду. Тот написал бы об этом в своей газете. Помогло бы это остановить нападения и убийства?
Локвуд щурился на солнце и улыбался Джульетте. Часто снимал запотевшие запылившиеся очки и протирал их. Мягким голосом он подшучивал над ошибками, которые делают безграмотные наборщики газеты.
— Право, их невнимательность иногда оборачивается непристойностями.
— И какие же непристойности вы печатаете? — Вопрос Джульетты заставил Локвуда покраснеть.
Желание приближаться к ним у Рики пропало.
***
Терри и Лерри приехали на рассвете. Ехали медленно. Морды лошадей в пене, всадники в пыли, колеса телеги искривились и скрипели.
— Принесите простынь. — Норман первый подбежал к телеге.
Сарел и Геркулес достали из телеги и положили на землю мертвого Перри. Смерть выкрасила пушок на его щеках в красный. Пуля разворотила шею, обнажила трахею. Перри потерял один сапог и верхние пуговицы на рубашке.
— Он жив. — Норман и Сарел перетащили Отиса на простынь.
Перенесли к колодцу, раздели, облили водой бледное крупное тело. Отис был цел и невредим, лишь царапины на лице, плечах и бедрах.
Терри и Лерри смотрели в землю и комкали шляпы.
— Что случилось? — Агнус ван Райнберг потрепал по плечу Терри, погладил по щеке Лерри.
Лерри с пушком на подбородке, Лерри, которого достали из матери после ее смерти, расплакался. И Агнус ван Райнберг прижал его голову к своей груди.
— Стюарт убил ван Хорка. Его рабы забрали наш скот. Его наемники сожгли наш дом. Его белый сын пристрелил Денни и Пита. Его черный сын убил Перри.
Магдалина вздыхала рядом с Рики. Он чувствовал тепло ее тела.
Отис вскрикнул и распахнул глаза. Зеленые, как лист ямса. Забарахтался на про́стыни, встал на четвереньки, поднялся на ноги. Бледная кожа покраснела. Шатаясь, Отис сделал два шага и схватил Рики за плечо. Задвигал челюстью, будто пытался что-то сказать. Прижал руку к груди и упал, хватая ртом воздух.
— Это сердце, — сказал Агнус ван Райнберг. — Мой отец умер от сердца.
Отиса посадили, поддержали. Некоторое время он боролся за глоток воздуха, потом потерял сознание. Агнус ван Райнберг присел на колени, пачкая в пыли халат, и приложил ухо к груди Отиса.
— Слабо, но бьется. Ему нужен отдых и покой. Рики, помоги отнести его в твою комнату.
Если гостю нужны покой и удобная кровать, ему уступали комнату младшего ребенка.
Когда Отиса опустили на кровать, комната Рики уменьшилась в два раза.
Первую ночь рядом с Отисом дежурила Магдалина. День у кровати сидел Норман. Отис очнулся, когда вечером с ним ненадолго оставили Рики. Правая половина лица у Отиса теперь не двигалась, речь его стала неразборчивой. Он попросил Рики помочь ему спуститься во двор и помочиться. Но Рики уговорил его спустить в кувшин, а потом выплеснул мочу на сухую траву.
***
На следующий день на ферму ван Райнбергов приехал английский губернатор с отрядом в пятьдесят человек. Хвалил кислое капское вино, расспрашивал про резню скота и разрушенные фермы Отиса и ван Хорка. Сказал, что его долг устроить официальное расследование, найти и наказать преступников.
— Это очень великодушное и благородное предложение с вашей стороны, — сказал ван Райнберг, набивая табаком трубку. — Но мой сын Норман и его люди почти не спят с тех пор, как началась резня скота. Вчера их поиски наконец увенчались успехом. Они нашли свидетелей, которые видели, как преступники покинули разграбленную ферму дядюшки Отиса и направились в общину бастеров.
— Значит, виноваты бастеры? Они устроили резню скота? — Губернатор вытер жирные после еды руки о салфетку. — Я рассказывал, что мой отец служил в Индии? Так вот, местные там вечно были недовольны то землей, какую им выделил, то высокими налогами. Однажды они прокрались на конюшни и убили всех лошадей. Да, я хочу и обязан, как представитель власти, присутствовать при карательной экспедиции. Тем более мои солдаты в крепости воют на луну от скуки. Когда выступаем?
Рики слушал их разговор, стоя под окном. Около сарая пили и играли в карты Геррит, Сарел, Геркулес и Луис.
— Завтра в полдень. Мы застанем всех жителей общины в деревне, когда они приведут доить коров.
Каждый ребенок заслуживает любви, защиты и заботы, сказал однажды Агнус ван Райнберг. Он не имел в виду бастеров. Из бастеров он, не задумываясь, сделал козлов отпущения.
Рики послал раба предупредить бастеров и поехал в город, чтобы найти Локвуда. Пусть напишет в своей газете о заговоре Отиса, ван Хорка, о делах папаши Стюарта. Пусть напишет об участии в преступлении ван Райнбергов. Что сделают англичане? Могут ли они арестовать, посадить в тюрьму и судить отца и Нормана? Рики не знал. Но бездействовать больше не хотел.
Локвуд жил в гостинице, вокруг которой росли кривые кипарисы. Из-за постоянного сильного западного морского ветра все ветки деревьев тянулись на восток. Пол в холле гостиницы был выстелен мрамором, толстые колонны подпирали низкие потолки узкого зала. Хозяин отеля заматывал голову чалмой и носил серьгу в ухе. Он не позволил Рики подняться в комнату Локвуда и приказал ждать внизу. В кресле по соседству старичок в начищенных сапогах, которые можно было увидеть только у европейцев, хрустел засахаренными орешками и читал газеты.
Локвуд спустился раскрасневшийся, растрепанный, без очков или пенсне. Щурился на Рики и поправлял одежду. Когда речь зашла о заговоре, сбегал в комнату за карандашом, но забыл захватить блокнот. Посмеялся над своей рассеянностью и записал рассказ Рики на полях газеты. Из-за того, что он постоянно щурился, его лицо стало походить на смятый фрукт. На прощанье Локвуд крепко стиснул руку Рики.
Рики вышел в темноту. На пересекающихся под прямым углом улицах раздавались крики, смех, ветер принес отголоски песен и ржания лошадей. Что-то упало и разбилось. Редкие фонари освещали прижавшиеся друг к другу кирпичные дома. Одержимый дурным предчувствием, Рики осмотрел здание гостиницы. Два этажа, единственное освещенное окно под крышей. Локвуд сейчас не один в своей комнате, понял Рики. Весь разговор он выглядел взволнованным и отсутствующим одновременно. Он с женщиной? Или, может, с мужчиной? Что знает Джульетта о том, как Локвуд проводит вечера?
Рики забрался по стволу кипариса на крышу соседнего дома. С нее перепрыгнул на плоскую крышу гостиницы. Ветер надул здесь песка по щиколотки. Рики лег животом на край крыши и заглянул в окно. От яркого света и сыплющегося с края крыши песка у него защипало глаза. Но он ясно рассмотрел волосатые ноги и впалую белую грудь Локвуда. Болезненно белую на фоне тела и волос его любовницы. Изогнув спину, женщина поднималась и опускалась на члене Локвуда. Когда она повернула голову, Рики узнал Джульетту. К дурным предчувствиям Рики присоединилось отвращение.
***
Ночью Рики не смог заснуть. Стоило задремать, в памяти всплывали обнаженные тела. Полные груди Джульетты, ее округлая задница, разведенные в стороны ляжки. Рики видел соития мужчин и женщин раньше, они всегда внушали ему отвращение. Мужское тело с длинными твердыми мышцами, выступающими венами и сухожилиями казалось ему прекрасным. Смотреть же на обнаженное женское тело с его округлостями и мягкими, колышущимися от любого движения выпуклостями было неприятно. В соприкосновении и соединении этих двух тел чудилось что-то неправильное, уродливое, болезненное. Будто женское тело искажало, оскверняло красоту мужского. Наблюдая за Локвудом и Джульеттой, Рики чувствовал себя так, будто наблюдает за больными животными. Рики отлично понимал важность брака и продолжения рода, но не понимал, как мужчинам может нравиться касаться настолько чуждого, непохожего на них женского тела. Джульетте прошлым летом исполнилось шестнадцать, а Рики так и не научился относиться к ней как к женщине. Они разговаривали, играли, охотились вместе, сейчас реже, чем раньше. И Рики никогда не задумывался, как Джульетта выглядит без одежды. Теперь он увидел это грязное, животное совокупление и не мог выкинуть его из головы. Глупо. Как ребенок. Ведь не думал же он, что Джульетта навсегда останется девственницей, никогда не выйдет замуж, не родит детей? Почему же он сейчас чувствует разочарование? С каждым уходившим часом усталость усиливала разочарование и беспомощность. Казалось, все предали его — отец, Норман, а теперь Джульетта. Даже Крис обманул ожидания. Куда бы Рики ни шел, повсюду его ждали ложь и разочарование. И он не знал, как разомкнуть этот круг.
Рики сидел на кровати и смотрел. как расцветает небо. Поблекли звезды, растаяли тени, вспыхнули цвета. Рики лихорадочно перебирал в мыслях события последних дней. Снова и снова прокручивал в голове разговоры с отцом, Норманом и Крисом и снова в каждом разговоре пытался добиться понимания и справедливости, терпел поражение. Теперь он надеялся только на Локвуда. Он был последним, с кем Рики говорил. Казалось, слушал внимательнее, чем другие. Не перебивал, не останавливал и, возможно, почувствовал, как важно для Рики разорвать этот круг лжи.
Поехать в город? Помочь Локвуду печатать газету, развезти ее по фермам, чтобы все узнали правду? Во дворе залаяла собака. Кто-то уронил ведро в колодец. Нет, Рики лучше останется дома. Когда выйдет газета, англичане приедут к ван Райнбергу на ферму. Рики хотел видеть лицо отца, когда его обличат во лжи. Видеть его поражение, сожаление и раскаяние. Нормана. Рики вдруг остро ощутил, что любит их. Его отец заигрался, решил, что люди идиоты и он может им врать и использовать их. Он должен быть наказан. Но после того, как его накажут, Рики не отвернется от него. Он будет рядом, поможет во всем. Он даже готов работать в порту, спать в сарае с рабами и отдавать единственную миску с рисом отцу и Норману. Что за бредовые фантазии? Чтобы избавиться от них, Рики сполоснул лицо холодной водой. Конечно, отцу и Норману не грозит тюрьма, а Рики не придется работать в порту. Но сейчас, измученному бессонницей, ему и правда казалось, что он вынесет любые лишения, лишь бы его мир снова стал таким, как раньше, и он мог любить своих близких.
***
Английские солдаты приехали, когда солнце добралось до зенита. Люди Нормана в полном вооружении уже давно оседлали коней. На фоне их потертой, блеклой одежды красные английские мундиры смотрелись необычно, вызывающе и кричаще. Невольно Рики залюбовался блестящими пуговицами, обтянутыми в красное плечами, лацканами и отворотами. Никогда раньше ему в голову не приходило, что на войну можно одеваться, как на праздник.
Губернатор тоже надел красный китель. По тому, как он приблизился к Агнусу ван Райнбергу, по тому, как говорил с ним, наклоняя голову, Рики понял — англичане не намерены арестовывать отца. Он подошел ближе и узнал, что основной отряд англичан стоит в десяти милях от деревни бастеров. А губернатор приехал с эскортом, чтобы сопровождать местную милицию. Агнус ван Райнберг едва заметно скривился. Норман махнул своим людям. Луис сплюнул себе под ноги, прежде чем вскочить в седло. Кони пошли рысью, пыль из-под копыт накрыла цыплят во дворе, окутала колени Рики, и он вдруг понял, что должен ехать к бастерам с ними, с Норманом и его людьми, с англичанами. Почему он не оседлал коня раньше? Рики содрал ноготь, затягивая в спешке подпругу.
— Рики, тебе не стоит… — начал отец на крыльце, но Рики его не дослушал, пуская коня в галоп, чтобы догнать Нормана и англичан.
Неужели англичане не читали утренней газеты? Для кого ее издают, если не для них? Не для бурских же фермеров. Они как жили без газет двести лет, так проживут еще двести. Что, если Локвуд выслушал вчера Рики, но не напечатал ни слова из его рассказа? Почему? Он выглядел таким внимательным, таким заинтересованным. Рики разозлился: Локвуд тоже лгун. Еще хуже, чем отец и Норман.
Отряд он нагнал быстро. И всю дорогу до деревни бастеров страдал оттого, что кони шли медленно, а люди посмеивались и говорили о чепухе, о мелочах, о том, о чем говорят всегда. И если не знать, куда и зачем они направляются, можно подумать, что выехали на охоту. Неужели все важные переломные события происходят так обыденно и привычно?
Через час к милиции Нормана присоединился отряд англичан. Их было около сотни. Все в красной яркой нарядной форме. В ней даже прыщавые юнцы выглядели красавцами. А обычные движения казались священнодействием. Английские солдаты будто исполняли ритуал. Никакой обыденности. Еще сто шагов, и из-за холма раздался выстрел. Пуля размозжила голову английскому солдату. Он упал на землю, его лошадь встала на дыбы. Люди Нормана быстрее англичан вскинули ружья и осыпали пулями сложенный из больших камней холм.
Еще двое англичан упали на землю. Один не двигался, второй пополз под копыта коней, будто надеялся спрятаться. Норман с Сарелом, Луисом и Геркулесом, пригнувшись к седлам, собрались обогнуть холм. Строй англичан растянулся.
Конь Рики от страха и возбуждения рвался то влево, то вправо. Вжавшись щекой в его гриву, Рики с трудом удерживал его на месте. Он видел, как Норман стреляет на ходу, слышал, как рядом вскрикивают и чертыхаются. Конь Рики встал на дыбы, Рики слетел на землю, ударился затылком о камень и потерял сознание.
