***
Утром пришла Магдалина и распахнула окно. Она ничего не говорила, сидела в кресле и следила за тем, как толстуха Саса меняет Рики постель, моет пол и вытирает пыль в комнате. Днем Рики слышал, как во дворе Сарел и Геррит перешучивались с сыновьями Отиса, Лерри и Терри. Слышал, как Лерри и Терри ближе к вечеру помогали отцу спускаться и подниматься по лестнице. Судя по тому, как Отис их подгонял, он быстро поправлялся после сердечного приступа, его речь снова стала разборчивой, а голос — громким и раскатистым. Вечером пришел отец. Закурил трубку, закинул ногу на ногу. От возни с растениями и семенами на пальцах у него остались желтые пятна. Рукав халата почернел, будто отец окунул его в кофе и не заметил. — Не было и дня, чтобы я не думал, почему я не обвенчался с твоей матерью в церкви. — Отец оглядел Рики и уперся взглядом ему в солнечное сплетение. — Потому что так решил пастор? Но он не принимал решения, он всего лишь следовал предписаниям и традициям. Обвенчаться нам помешали сотни мертвецов, которые даже не знали о нашем существовании. Почему люди подчиняются традициям? Возможно, твоя мать была бы жива, если бы я мог жениться на ней, официально признать ее своей женой, а тебя — своим наследником. Как обычно, заводя с Рики разговор о его матери, Агнус ван Райнберг замирал и искал новые слова, чтобы облечь в них старую историю. Сегодня он говорил «она была слишком горда» вместо «слишком ревнива». «Не смогла смириться со своим зыбким положением» вместо «не смирилась с присутствием на ферме другой молодой красивой рабыни». У Рики пересохло в горле от этих разговоров. Стакан на столике рядом был пуст, и Рики потянулся к кувшину с водой. Он оказался тяжелым, Рики не смог его поднять. Он повернулся к отцу — Агнус ван Райнберг покачивал ногой и смотрел на кувшин с водой отсутствующим взглядом. — Человек не выбирает, в какие времена ему рождаться и жить. Я рассказывал тебе о Сереле ван Райнберге? Он был братом моего отца. В шестнадцать лет он влюбился в черную рабыню. Понимая, что все против них: церковь, традиции, родители, — он уехал на запад. В ничейные земли. Земли, на которые не распространяются власть и традиции ни одной страны. Он хотел построить в этих землях свой город, написать свои законы, создать свои традиции. — Отец сентиментально улыбнулся, всё больше отдаляясь от Рики. — Я часто спрашиваю себя: почему я не последовал его примеру, почему не уехал с твоей матерью? Почему до последнего верил, что всё наладится, всё будет хорошо и у нас еще много времени впереди? Я до сих пор не понимаю, была ли моя нерешительность слабостью, трусостью или глупостью. — Где Норман? — спросил Рики. — Но я уверен: то, что происходит сейчас, — это знак свыше. — Отец как будто не слышал Рики. — Англичане навязывают нам свой язык, свои законы, отбирают наших рабов. Разрушают всё, к чему мы привыкли. Это знак для меня, для всех нас: начать всё сначала, отказаться от старого и привычного, уйти в ничейные земли. Мы создадим новые законы и традиции, никто не посмеет отбирать у нас наших рабов и запрещать брать в жены женщин, которых мы выберем. Рики не понимал, о чем говорит отец, и от этого чувствовал себя одиноким.***
Норман пришел утром. Пьяный, с трехдневной щетиной, он заснул на полу около своей кровати, в которой теперь лежал Рики. В обед заглянула Джульетта, принесла тюфяк, перекатила на него храпящего Нормана, задернула шторы, изгоняя из комнаты яркий дневной свет. Весь день Рики старался не шевелиться, чтобы не потревожить Нормана. Норман проснулся вечером. — Англичане повесили Луиса, — сказал он и почесал шею. — Они повесили Луиса за убийство сраного бастера. Никто и никогда в Капе не вешал белого за убийство черного. Норман высморкался и вышел. Во дворе залаяли собаки. Упало ведро в колодец. Норман вернулся, принес мелко нарезанное мясо барашка для себя и для Рики. Бутылку пальмовой водки для себя. — Англичане заперли Луиса в амбаре. — Норман сидел у стены и глотал мясо не жуя, будто не ел несколько дней. — В Кейптауне. Убедившись, что доктор Пит зашил твой затылок, я поехал в Кейптаун. Я хотел выкупить Луиса; когда не вышло, пытался подмазать английских чиновников, чтобы заменили казнь на принудительные работы, ссылку — что угодно. Но все бесполезно. Правы те, кто говорят: англичане хотят унизить нас, показать, кто тут главный. Норман расправился с мясом и приложился к бутылке. — Я носил Луису водку и мясо. Передавал через решетку. Старался не оставлять его одного. — Норман сделал слишком большой глоток, подавился, закашлялся. — Он умер почти сразу, сломал шею. Во дворе послышались голоса и смех. — Кто-то предупредил сраных бастеров. — Норман потер серое от пыли лицо. Он не мылся и не переодевался три дня. Комната пропахла его потом. — Свернул бы ублюдку шею. — Норман обвел большим пальцем горлышко бутылки, снова глотнул водки. — Часть бастеров ушла в дикие земли; тех, кто был в деревне, англичане заперли вместе с Луисом. Его казнили, а их до сих пор расспрашивают. Во дворе началась возня. — Чтоб ты сдох, Сарел. Ты жульничал, — заголосил внизу Терри. Норман поморщился. — Я видел, заметил: ты, сука, подменил карту. — Язык Терри пьяно заплетался. Норман вскочил на ноги и вылетел из комнаты, яростно хлопнув дверью. Впервые после падения с лошади Рики встал на ноги и добрался до окна. В пяти шагах от колодца развели костер. Около него сидели Геррит и Лерри, Сарел и Терри катались по земле. Норман подбежал к ним и за шиворот оттащил Терри к колодцу. — Пьяная тупая скотина. — Норман схватил пустое ведро и ударил Терри по спине. — От тебя одни беды. Будь я твоим отцом, пристрелил бы тебя, когда узнал, что ты наделал на ферме Торвансов. — Терри пытался защитить руками голову. Норман лупил по рукам, плечам и пояснице. — Это мой дом! Ты, скотина, гость в моем доме! Пока ты живешь здесь, не смей прикасаться к спиртному! — Ведро задребезжало и погнулось. Норман откинул его в сторону. — Ты слышишь меня, скотина? Еще раз увижу тебя пьяным, высеку, как раба, понял? Кивая и всхлипывая, Терри отполз к костру, где сидели Сарел и Лерри. — И ты тоже, ублюдок, — Норман ткнул пальцем в Лерри. — Будете напиваться в моем доме — пожалеете, что Стюарт вас не убил! Лерри втянул голову в плечи и закивал. — Норман. — Отис сумел самостоятельно спуститься по лестнице и теперь стоял посреди двора. — Что? — Норман резко повернулся. — Из-за твоих ублюдков казнили моего человека. Не можешь их контролировать — я сам займусь их воспитанием! Рики пошатнулся. Он понимал, что мучает Нормана. Норман был прав и неправ одновременно. Луиса казнили не из-за убийства Торвансов. Луис забил до смерти старика бастера. Агнус ван Райнберг обвинил бастеров в разорении ферм Отиса и ван Хорка. Стюарты убили ван Хорка и Перри и сожгли обе фермы. Отис напал на Стюартов. Норман не остановил Отиса. Ублюдки Отиса убили Торвансов. Но из-за того, что наказали только Луиса, казалось, что он расплачивался за всех. Эта несправедливость и чувство вины за то, что не остановил Отиса, не давали Норману покоя.***
Через пять дней Рики начал выходить во двор и гулять под эвкалиптами, но из-за частых головокружений он не смог поехать верхом в церковь. За ужином Магдалина рассказала, что пастор Кристенсен читал книгу Исхода. — Он назвал нас избранным народом. Сказал, что англичане порабощают нас, как египтяне когда-то поработили сынов Израилевых. Сказал, что египетский фараон убивал младенцев, а англичане уже убили Луиса, и это только начало. — Магдалина родилась в племени кочевников, три года назад приняла христианство. И теперь не скрывала радостного возбуждения, отыскав в христианстве отголосок впитанного с молоком матери идеала скитаний. Неправильно человеку долго жить на одном месте. Жизнь на одном месте портит людей, делает их жадными, ленивыми, завистливыми. Норман рассказал, что Пит Ретиф написал манифест, который англичане тут же запретили, а его распространение приравняли к краже скота. В манифесте Ретиф перечислил преступления англичан против буров. Признание английского языка государственным языком Капской колонии. Казнь белого за убийство черного. Отмена рабства. Семья Ретифа владела виноградниками Велванпас. На виноградниках работало больше ста рабов. Отпустить их значило потерять всё. Потому Ретифы продавали землю и покупали фуры — большие кибитки, чтобы отправиться в ничейные земли. — Говорят, за рекой Оранжевой много плодородных земель, которые никому не принадлежат, — сказал Отис. — Англичане создают из оставшихся в Капе бастеров военный корпус под командованием английских солдат. Этот корпус цветных используют против нас в случае беспорядков, — скривился Норман. — Я слышал, Стюарты тоже продают свои земли, — подал голос Лерри. — Слышал, папаша Стюарт раздает бедным фермерам наших коров и овец ван Хорка за то, что они пойдут за ним и вместе с ним будут сражаться против зулусов, каких полно в ничейных землях. — От кого ты это слышал? — напрягся Норман. — От Сарела. — Когда? Я не видел его несколько дней, — встревожился Норман. Рики вспомнил разговор с Крисом в церкви. Сарел рассказал Стюартам о заговоре Отиса. После ужина Рики долго не мог заснуть, прислушивался к храпу Нормана — он по-прежнему спал на полу, уступая Рики свою постель, в то время как Отис занимал комнату Рики, — и пытался представить, как спится Крису по ночам. Видит ли он во сне ублюдка Перри, как Рики видел убитых Норманом рабов? Рики одновременно не хотел, чтобы Крис мучился кошмарами, и хотел — будто каким-то странным образом кошмары могли их сблизить. Гнилые зубы папы Легбе, Рики разговаривал с Крисом всего два раза в жизни, почему он не может перестать о нем думать?***
Ретифы первыми покинули Кап. Тридцать две фуры, каждая запряжена восемью волами. Через месяц ушли Стюарты, говорили, фур у них было больше пятидесяти. Одну полностью загрузили виски. Две доверху набили оружием. Говорили, у Стюартов был даже пулемет. До Рождества Кап покинули еще три группы. Ван Райнберги тоже заказывали фуры и кастрировали бычков, превращая их в волов. На похоронах Луиса Терри запал на одну из его сестер. Норман не возражал против ухаживаний, мать Луиса давно овдовела, после смерти Луиса осталась одна с пятью дочками, в доме нужен был мужчина. Свадьбу отпраздновали в феврале на ферме ван Райнбергов одновременно с тринадцатым днем рождения Рики. Агнус ван Райнберг подарил молодоженам двадцать коз, а Рики — двухлетнего арабского жеребца. Как только головокружения Рики прошли, Норман раз в неделю стал ездить с ним на охоту. Уступал ему кабанов и газелей, что одновременно смешило и трогало Рики. В ничейные земли ван Райнберги решили выехать после сезона дождей. Кроме семьи Луиса к ним захотели присоединиться семьи Геркулеса и родня Геррита, французы Ландман и де Клер с большими семьями и маленькими стадами. Агнус ван Райнберг много времени проводил в своем кабинете, сортируя зерна по мешочкам. Когда Рики заглядывал к нему, отец рассказывал о садах, какие высадит в своем новом городе. О фруктовых, хлопковых и кофейных фермах. О тенистых аллеях. И церквях, окруженных деревьями. И хоть до путешествия еще было далеко, Магдалина каждый день смазывала парафином оси и колеса фургонов. Магдалина по-своему трактовала Библию. В супруге своем она теперь видела Ноя. А фуры стали для нее ковчегами.***
Под конец сезона дождей Джульетта собрала вещи и погрузила их в телегу. Когда Норман спросил, куда она собралась, Джульетта сказал, что остается в Капе с Локвудом. — Дура, англичанин наиграется с тобой и выкинет, как шлюху, — рассердился Норман. Джульетта плюнула в него. Норман вытащил из телеги и раскидал по двору ее вещи. Джульетта расцарапала Норману лицо. На шум сбежались белые и рабы. Норман перекинул Джульетту через плечо и занес в дом. Магдалина и рабыни недавно закончили печь кукурузные лепешки, повсюду висел их запах. Рики вышел вместе с отцом из библиотеки. — Скажи этому идиоту, чтобы отпустил меня! — Джульетта протянула руки к отцу. — Можешь ругаться сколько хочешь, — рыкнул Норман. — Я никуда тебя не отпущу. Не позволю тебе загубить свою жизнь! — Отпусти! Отпусти! — вырывалась Джульетта. Агнус ван Райнберг всё еще держал в руке семечко, растирал его между пальцами, глядя на своих детей. — Я твой старший брат. Я больше не потерплю, чтобы ты позорила семью. — Я буду спать, где захочу и с кем захочу. Ты мне не указ! — Я скорее убью тебя, чем позволю тебе спать с англичанином. С этим мелким, хлипким, чахоточным Локвудом. — Зато у него мозгов в десять раз больше, чем у тебя. — Довольно! — вмешался наконец отец. — Прекратите оба. Норман, не смей оскорблять сестру. — Она… — Я знаю. И тоже расстроен. Но мы не станем удерживать ее силой. Если она уверена… Если она влюблена… Если она верит, что именно он сделает ее счастливой… — Да, я уверена! — Силой мы ничего не добьемся. Лишь причиним боль и ей, и себе. Ненужную боль. Если мы запрем ее, она возненавидит нас. Джульетта топнула ногой. Магдалина вздохнула, покачала головой и принесла бутыль вина. Норман остервенело потер шею и вылетел из библиотеки. Рики вышел за Норманом во двор. Повсюду были разбросаны вещи Джульетты: белое белье, яркие платья. Норман стал быстро собирать белье, будто испугался, что его увидят. — Мы не можем ее бросить, — с досадой сказал Норман, когда Рики приблизился. — Он хочет оставить ее в Капе. Он хочет бросить ее. Он стал слишком мягким и слабым. А может, всегда таким был. Мягкий и слабый, трусливый, никогда ничего не отстаивал, никогда ни за что не сражался. Ничего не добился сам. Дом, деньги, стада — всё получил от родителей по наследству. Рики поднял с земли желтое платье. Норман был прав. И насчет Джульетты, и насчет отца.