Ван Райнберги разбили землю на участки и продали ее английским овцеводам.
Покинув ферму, обоз на три дня перекрыл движение по дороге до Грааф-Рейнета. В обозе было двадцать четыре фуры. По две на семью, четыре доверху загрузили товарами, которые не достанешь в диких землях: кофе, табак, выпивка, соль. Внутри кибитки на ночь могли устроиться на тюфяках шесть человек. Днем, если свернуть постели, двенадцать человек могли бы здесь пить кофе, курить и читать Библию.
Каждую фуру тащили по четырнадцать запряженных парами волов. Поднимаясь на холмы, волы оставляли за собой глубокие ямы. Спускаясь — выли в четырнадцать глоток, оглушая и пугая всё живое вокруг. Дело было в том, что тяжелая кибитка не имела тормозов и когда катилась с горы — врезалась в волов. Те налетали на идущих впереди. Семь пар волов, не имея возможности уклониться или вильнуть в сторону, сбивались в кучу, наваливались, втискивались, вдавливались, царапали и рвали друг друга рогами. Выли от боли и страха. Даже когда волы замолкали, выйдя на ровную местность, их вой еще долго вибрировал в груди и животах людей.
Между фурами шли овцы и козы, за ними присматривали рабы и дети до десяти лет. За кибитками тянулись пять тысяч коров. Тупые крупные животные, не приспособленные к длинным переходам, отставали от стада и сбивались с пути.
У рек останавливались на два или три дня. Распрягали животных, стирали вещи и навесы кибиток.
Были дни, когда, тронувшись с места в пять утра, в десять останавливались для завтрака и охоты, да так и оставались стоять до следующего утра. Самое большее расстояние, которое проходили за день, было двадцать миль.
По вечерам фуры ставили в круг. Боясь нападения кафров и кражи скота, загоняли коров внутрь круга. Жгли костры и рассказывали истории. Вроде байки де Клера о том, как в молодости он с приятелями во время охоты наткнулся на кафров. Кафры поймали одного из них. Остальных загнали на холм и заставили целую ночь слушать крики их товарища, пока с него живьем снимали кожу и отрезали пальцы. Де Клер клялся, что двое из его приятелей, слушая эти вопли, сошли с ума.
Днем вельд олицетворял ленивое бесцельное постоянство. Ночью его облизывала меланхоличная луна, пока нервные звезды делили небо.
На пятидесятый день пути на горизонте появилось облако пыли.
Норман остановил коня между стадом и облаком.
— Дикари? — спросил Отис.
— Антилопы?
— Гиены, — воскликнул раб, сын толстой Сасу, и покачал головой. — Дурной знак, очень дурной.
Рики никогда не слышал, чтобы гиены ходили стаями. По мере приближения облако пыли рассеялось, из марева проступили опущенные на бегу головы, прыгающие задницы.
— Придержите собак, — закричал Норман.
Рики и Геррит спрыгнули на землю. Геррит поймал двух за ошейники. Рики прижал одну к земле коленом, вторую обнял за шею.
Годовалая шотландская борзая с лаем сорвалась вперед. Три гиены отделились от стаи и бросились ей наперерез. Собака и гиена затявкали. Борзая клацнула зубами, гиена вцепилась ей в бок. Другая прыгнула на спину. Когда собака упала, от стаи к ним устремились еще пять гиен.
Отис выстрелил. Трусливые гиены шарахнулись врассыпную. Бросили в траве разорванную собаку. Отис выругался и выстрелил еще раз. Попал гиене в бок. Она закрутилась на месте, будто собака, что ловит свой хвост. Села на задницу. Поерзала по траве. Изогнулась и впилась зубами в рану, стремясь выгрызть пулю.
Отис хохотнул. Раненая гиена работала челюстями и тянула наружу собственные кишки. Рики пристрелил ее.
— Не трать зря патроны! — со смехом напустился на него Лерри.
— Очень плохой знак, — качал головой сын Сасы, успокаивая собак.
Норман поднял лицо к небу.
— Со вчера я не видел ни одной птицы.
— Я не видел в траве ни одного зайца, — протянул де Клер и почесал затылок.
— Гиены — плохой знак, — повторил сын Сасу.
Рики забрался в седло и всмотрелся в линию горизонта. Гиены ушли на восток. Что-то торчало из травы. Похоже на палку. Рики пустил коня шагом. Рядом проплыла тень Нормана. Тень коротышка. Тень с ладонь.
— Кости, — удивился Норман.
Из травы выпирала грудная клетка, ребра тянулись друг к другу.
— Корова. Или бык, — вздохнул Норман.
— Тут еще. — Де Клер проехал пять шагов и остановился.
Трава дрожала на ветру. Желтая, ломкая. Конь Рики зажевал верхушку колючего куста. В одном скелете вырос муравейник. Муравьи сновали по пожелтевшим костям с камешками и соломинами. На другом остались клочки шерсти и плоти, будто стервятников кто-то спугнул.
Из глаза коровьего черепа вылезла ящерица. Вильнула хвостом и спряталась в ноздре.
— Их здесь десятки. — Подъехал Отис.
— Сотни. — Де Клер приподнялся на стременах, стараясь охватить взглядом поле.
Некоторые скелеты были целыми, некоторые разломали и растащили дикие звери.
— Помните резню скота у Рихтера на ферме? — сказал Ландман.
Пять сыновей Ландмана, мальчишки от одиннадцати до пятнадцати лет, рассыпались по полю, переговаривались, считали черепа.
— У вас тоже резали коров. — Ландман посмотрел на Нормана.
Норман кивнул.
— Говорят, резню коса придумали.
Из глазницы коровьего черепа торчал хвост полевой мыши.
Западный ветер бросил пыль в глаза Рики. Вдали протяжно замычали живые коровы. Заставили всех вздрогнуть и обернуться.
— Пора возвращаться, — сказал Норман.
Рики догнал Нормана и поехал рядом с ним.
— Резня скота началась у нас на ферме. — Сердце Рики забилось быстро-быстро, будто стремилось догнать мысли.
Норман кивнул.
— Мбази придумала восстание мертвых. Я был там. Потом ты ее убил.
Норман снова кивнул и почесал шею.
— Норман! — Рики захотелось его встряхнуть. — Они убили свой скот! Коров, молоко которых пили их дети!
Норман снова кивнул. Как он может оставаться спокойным? Как может не понимать, что одно дело убивать скот белых, другое — резать свой?
— Норман! Их скот, их жизнь. Они знали, что, если убьют свой скот, будут голодать!
— Рики, они дикари…
— Нет, нет. — Рики замотал головой. Ему никак не удавалось сформулировать самое важное. За мерзким убийством скота скрывалось необъяснимое, значительное, судьбоносное.
— Откуда они узнал про пророчество?
— Мбази кому-то рассказала перед смертью.
— Норман, каким должен быть человек, который велит людям резать своих коров и они слушаются его? Как он убеждает их? Как зажигает их веру? — Вот оно: вера — небывалая, самоубийственная вера стоит за резней скота. Вера настолько необычная, невозможная, что кажется чудом. Ведь что такое чудо? Чудо нарушает законы природы и людей.
— Рики, дикари не отвечают за свои поступки.
После заката развели костры. Искры полетели к просыпающимся на небе звездам.
— Сколько там скелетов? — расспрашивала Терри его молодая жена. Белобрысая, как все в семье покойного Луиса. Ее живот рос с каждым днем с тех пор, как обоз покинул Кап. Теперь он был таким большим, что она всё время придерживала его рукой.
— Сотни. Тысячи, — ответил Терри, налегая на кофе. К спиртному он после запрета Нормана не притрагивался.
— Заткнись, заткнись, — замахала на них руками мать Луиса, — накличешь беду.
Рики смотрел на звезды и снова не мог заснуть.
Резня скота разрушала всё, что он знал и к чему привык.
Откуда берется вера настолько сильная, что люди готовы умереть ради нее?
Кому Мбази рассказала о пророчестве?
Кем должен быть человек, который пробудил эту невозможную веру, отрицающую инстинкт самосохранения и любовь к детям?
***
На следующий день фургоны выехали в пять утра и целый день катили по полю костей. Кости с треском ломались под колесами. Козы и овцы застревали в костях, рвали о них шерсть. Собаки ломали скелеты, носили большие и маленькие кости в зубах, пытались их закопать.
— Еще пять миль, и поле скелетов закончится, — сказал Норман.
Но никто ему не поверил.
На следующий день они снова ехали по полю скелетов; стремясь двигаться быстрее, стегали быков бамбуковыми палками до крови, подгоняли коров криками и кнутами. Но так и не покинули долину костей.
Старший сын Ландмана первый нашел среди скелетов животных человеческие кости. Маленький череп принадлежал ребенку не старше четырех лет. Дальше были другие человеческие кости. Длинные, как у великанов, бедренные, короткие, полые, острые, сломанные, круглые, похожие на молотки.
У Рики першило в горле от пыльного воздуха. Едкий пот затекал в глаза и кусал тело, как в утро после ритуала, будто он напился дурманящих трав.
— Там люди, — крикнул Терри.
Рики поднял голову, шею прострелило болью — несколько часов он смотрел только вниз, под ноги коня, на кости.
Норман сделал знак Рики, Терри, Отису и Ландману следовать за ним, остальным велел остаться со стадом. Норман достал ружье из седельной сумки и уложил перед собой на седло. Рики сделал то же самое. Готовый ко всему.
Люди неподвижно сидели вокруг давно потухшего костра. Когда до них оставалось сто шагов, Норман и другие пустили коней шагом. Глядя на голые черные спины и непокрытые головы, Рики решил, что коса мертвы. Стервятники еще не успели обглодать кости, значит, умерли они совсем недавно. Может, вчера, может, ночью или сегодня утром.
— Семь женщин, трое мужчин и двое детей, — подсчитал Отис.
— Похоже на одну семью. — Терри почесал покрасневшие от солнца руки.
Приблизившись, Рики увидел, как по лысому затылку старика ползают мухи.
— Проклятье, — пробормотал Ландман.
Рики отвлекся от мух и встретился взглядом с неподвижной женщиной. Обвисшие груди, руки с крупными суставами обхватывали стопы. Но глаза ее были открыты. Смотрели в пустоту и напоминали стеклянные бусы. А потом женщина моргнула, и Рики перестал дышать.
— Они что, живые?
Рики и Норман одновременно спрыгнули на землю. Норман провел ладонью перед лицом старика, Рики тронул за плечо девочку, сосавшую палец. Очень медленно девочка завалилась на бок. Лицо ее сморщилось, и она тихо заплакала.
Рики подхватил ее за плечи и вспомнил о мальчике, умирающем от укуса скорпиона. Вспомнил призванный излечить его ритуал вуду и почувствовал себя одержимым духами. Всё происходило с ним и не с ним одновременно.
До сих пор неподвижный старик коса заворочал головой. Мужчина напротив Нормана медленно потянулся к копью. Терри выстрелил в него. Женщина с обвисшими грудями тоненько завизжала и вцепилась в руку Рики. Царапала ногтями и плакала. Рики передал ей хнычущую девочку, женщина клацнула зубами у его уха и прижала ребенка к груди. Раздался еще один выстрел. У Рики сердце заколотилось в горле, а от дыма заслезились глаза.
— Он поднял копье. — Носком сапога Терри перевернул на спину обнаженного коса.
Теперь, когда мужчины были мертвы, старик и женщины прижались друг к другу и дрожали.
— Опустите ружья! — крикнул Рики.
— Кто тебе разрешил стрелять! — рявкнул Норман на Терри.
Отис и Ландман обошли маленький лагерь коса. Припорошенный песком остывший очаг в яме, мешок из бычьих внутренностей, желчный пузырь быка, в котором раньше была вода, костяная трубка, кусок овчины, коренья со следами зубов.
— Это коса. — Отис пнул копье убитого коса. — Старик, похоже, отец семейства.
— Остальные — его сыновья и жены. — Ландман присел и развернул перевязанный травой лист, на ладонь высыпались сушеные травы.
— Они умирают от голода. — Норман потрепал своего коня по холке, прежде чем забраться в седло.
— Мы не можем их тут оставить. — Рики всё еще сидел на коленях. Терри и Отис уже гарцевали верхом, пыль из-под их копыт летела Рики в глаза. — Ты сам сказал, они умирают!
Норман посмотрел на солнце, поморщился.
— Ландман, останься с Рики. Мы привезем еду и питье.
Они уехали, Ландман спрыгнул на землю и принялся рыться в вещах коса.
Женщина, сидевшая напротив Рики и прижимавшая к себе ребенка, чихнула и заговорила, указывая пальцем на горизонт. На ферме ван Райнбергов были рабы коса, Рики смог понять некоторые слова.
— Они придут… мы видели… мы стояли на берегу моря… Сотни тысяч воинов с большими стадами смотрели на нас из-под воды. Я видела их. Они стояли под водой и смотрели мне в глаза. Их вождь смотрел мне в глаза… Под водой… тысячи предков, готовых рвать и убивать за своих детей… — Она кричала и кричала, Рики понимал далеко не всё.
— Море? Они были в воде? Под водой?
— Они придут… Они уже идут… Тысячи воинов, чтобы отомстить за нас. — Женщина опустила ребенка на землю, села на корточки как обезьяна. — Они везде… Под землей… Под водой…
Ребенок снова заплакал, и женщина прижала его к себе и замолкла. Внезапно стало так тихо, что стало слышно шорохи трав, щелканье насекомых в траве, скрип сапог расхаживающего вокруг Ландмана и сопение спящего с открытыми глазами старика.
Норман и Отис вернулись, когда небо посинело перед закатом. Побросали на колени сидящим коса соленую кукурузу и меха с водой. Сначала коса никак не реагировали, через двадцать вдохов поспешно вцепились в кукурузу и принялись сосать, жевать, быстро двигая челюстями, шумно причмокивая, вжимаясь носами в стручки.
— Мы не можем их бросить, — сказал Рики.
Отис угостил Ландмана сигаретой и пальмовой водкой.
— Они не выживут, если мы их бросим.
Норман вздохнул и почесал шею. Зная упрямство Рики, не возражал и не спорил. По осветившим небо кострам Рики понял, что отец и его люди разбили лагерь и поставили палатки, остановились на ночь в пяти милях от потухшего костра коса. Покончив с едой, коса продолжали чмокать губами двигать челюстями.
***
Магдалина взяла двоих детей коса в свой фургон, женщинам и старику нашла занятия и старые рубашки, чтобы прикрыли срам.
Мертвые земли закончились после новолуния. Около рек опять стали встречаться стада газелей и зебр.
Через неделю девочка коса лазила как обезьянка по фургонам. Женщины махали на нее тряпками, чтобы прогнать. Вскоре девочка пропала, исчезла. Ее мать, как и раньше, целыми днями шагала за фургоном Магдалины, на ходу штопая или взбивая масло и сыр. Сколько Рики ни расспрашивал, никто не знал, куда подевалась девочка коса. И только одиннадцатилетний Ландман сказал, что, кажется, видел, как кто-то из белых случайно передавил ее конем насмерть.
