***
Английская крепость в Натале и правда напоминала сарай. Разной величины камни, между ними замазка из глины и навоза. Издали море походило на начищенную до блеска поверхность серебряного зеркала. Вблизи — на обесцвеченное солнцем небо. Рассыпчатый и мелкий песок на берегу мешал ходить, заглатывал ноги по щиколотки. Осада началась с короткой перестрелки. Каждое утро Андрис Преториус посылал к крепости мальчишку-раба с половинкой высохшего кокоса на голове и обменивался письмами с командиром маленького отряда. Англичанин охотно рассказывал о себе: родился в Йоркшире, служил в Индии, — но сдаваться не собирался. Внутри крепости был колодец, а когда закончатся продукты, упрямый англичанин обещал настрелять достаточно пролетавших над крепостью чаек, чтобы прокормить своих солдат. Люди Преториуса разбили лагерь у воды. Наемники Стюарта — на одном из множества окружающих холмов. Вечерами пили и играли в карты. Днем устраивали заплывы. В первый день водных соревнований вышла драка. Джонни захотел состязаться с белыми. А когда ему отказали, пустил в ход кулаки. Разбил нос мужику с рыжей бородой и волосатой грудью и повалил его в песок. — Свои заплывы, говоришь, устраивайте? — засмеялся Джонни и сдавил волосатому горло. — Хочешь, чтобы черные отдельно плавали? Боишься со мной соревноваться? Боишься, что уделаю тебя, как бабу. Тогда иди стирай белье, а не лезь на глубину! Джонни был без рубашки. Кристофер впервые видел его шрамы. На спине следы от плетей, на боках тонкие линии, похожие на порезы ножа, на груди и животе рубцы ожога, на плече воронка от пули. — Что ты там шепчешь? Мамашу шлюховатую свою на помощь зовешь? Чтобы сопли тебе вытерла? — Джонни успел еще раз встряхнуть волосатого рыжего, прежде чем двое белых подхватили его под руки. Джонни врезал тому, что был ниже, затылком в челюсть. На миг коротышка замер, этого было достаточно, чтобы Джонни выкрутился и толкнул в живот второго. Высокий бур согнулся и тут же выпрямился как пружина. Джонни окружили. Мужик с шелушащейся спиной ударил его кулаком в затылок. Джонни упал на четвереньки. Бур с перепачканным песком торсом ударил Джонни босой ногой в живот. Джонни рухнул на спину, и Кристофер достал револьвер. — Эй! — Пять шагов отделяло его от семи буров, склонившихся над Джонни. Высокий бур прищурился. Шелушащаяся Спина попятился. Джонни, фыркая кровью, поднялся на колени. — Где ты взял эту дамскую пукалку, Крис? — захохотал Джонни. От воды к ним бежали еще буры. По пути они разделились — одни метнулись к лагерю, другие схватились за оружие. Где-то позади Криса Вилли перестал пиликать на губной гармошке. Краем глаза Крис увидел, как бастер на холме вскидывает ружье на плечо. — Убери это дерьмо, Крис! — Посмеиваясь и размазывая кровь по лицу, Джонни встал на ноги. — Опусти, я сказал! Мы же не хотим, чтобы все тут друг друга перестреляли! Он кричал на Криса, но одновременно так громко, чтобы его услышали бастеры, заряжающие ружья. Впервые на памяти Кристофера Джонни сделал что-то разумное. Крис опустил пистолет, но не убрал его. — Вот и молодец. — Джонни пошатнулся. — Мы с друзьями просто собирались поплавать. Мы же все тут друзья, верно? И сражаемся за одно дело, верно? Просто один волосатый павиан не может в воду зайти без мамкиного разрешения. — Он повернулся к белым: — Она ему, когда сопли вытирала, велела с черными не играть. Небось боялась, что черные его побьют? Верно? — Джонни положил руку на плечо бура с шелушащейся спиной. Шелушащаяся Спина оттолкнул его, и Джонни ударил сначала в живот, потом снизу вверх в челюсть. Шелушащаяся Спина рухнул в песок. Буры обступили Джонни, Кристофер снова поднял пистолет. — Нет! — закричал Джонни. — Мы с друзьями просто правила заплыва обсуждаем! — Ты нам не друг, мразь черномазая! — заорал высокий. От лагеря Преториуса подошли двадцать буров с оружием. Пока их ружья смотрели в землю. — Мы не будем с тобой соревноваться. — Это потому, что черные лучше плавают, — смеялся Джонни. Высокий сплюнул себе под ноги и толкнул Джонни плечом. — Испугались, что я буду быстрее вас! Вилли и еще несколько белых наемников Стюарта подошли ближе и смешались с людьми Преториуса. Кристофер услышал имена — свое, Джонни, Стюарта. Когда буры повернулись к нему спиной, Джонни двинулся за ними. — Это сын папаши Стюарта, ублюдок, который украл белую девицу, а папаша Стюарт, чтобы его не повесили, заплатил за нее выкуп в две тысячи коров, — крикнул бур, болтавший только что с Вилли. Подождав, когда белые зайдут в воду по пояс, Джонни разогнался и нырнул рядом. — Что как бабы плескаетесь у берега? Сиськи замочить боитесь? — фыркнул он. Гребки у Джонни были длинными и красивыми. Руки взлетали над водой в такт дыханию Кристофера. — Что он делает? — Обоку встал рядом с Кристофером. Просунул язык в дырку на месте переднего недостающего зуба. — Зачем выставляет себя идиотом? Зачем подставляет нас и позорит Стюарта? Кристофер передернул плечами и пошел к воде. Сел на песок спиной к людям Преториуса и Стюарта. Наблюдая, как молотят по воде руками пловцы, и слушая одобряющие крики буров, щелкал барабаном револьвера. Доставал пули и загонял их обратно. Джонни приплыл третьим, но белые сделали вид, что не заметили его. Он ударил в нос рыжего, получил в челюсть. В конце концов даже Джонни это надоело. На короткий миг его тень закрыла от Кристофера солнце, а потом Джонни растянулся рядом на песке. Грудь его тяжело и часто вздымалась. Грудь, изуродованная такими же ожогами, какими он пометил Кристофера. — Видел бы ты свою рожу со стороны, Крис, — засмеялся Джонни. — Как же я соскучился по тому, как ты злишься! Пистолетик тебе папаша подарил? Как любимой корове колокольчик повесил. Джонни подвигал ногами, зарывая пятки в горячий песок. — Ты понимаешь, почему они нас не убили? Испугались портить имущество папаши Стюарта. У него ведь полно головорезов. У него есть пулемет. Он недавно расстрелял племя свирепых и кровожадных зулусов. Кристофер с щелчком поставил на место барабан револьвера. Джонни тихо засмеялся. — У папаши Стюарта десять тысяч коров, и он раздает их тем, кто ему верен. — Джонни почесал живот. — Скоро сдастся английская крепость, и у буров будут выборы. Сколько, думаешь, коров папаша Стюарт собирается раздать, чтобы получить место в фольксрааде? Не надоело быть его послушным солдатиком, кричал Джонни на Криса в ущелье. Не надоело быть мизинцем на его левой ноге, Джонни брызгал слюной, подпрыгивал и махал руками. Своим наемникам он хотя бы деньги платит, тебя удерживает в подчинении ложью и страхом, Джонни оступился и угодил ногой в костер. Помнится, Крис почувствовал облегчение оттого, что Джонни ненадолго заткнулся. Он с детства врал тебе, что ты особенный, и наказывал за любую мелочь, Джонни сбил пламя с сапога. Языки огня зачаровали Джонни, речь его замедлилась. Бастеры вокруг начали переступать с ноги на ногу. Джонни схватил палку, намотал на нее тряпку и сунул ее в огонь. Держите его, закричал он и указал на Криса. — Как ни крути, выходит, папаша Стюарт — великий человек, может наградить, может наказать. Содержит личную армию. И не прощает обидчиков и тех, кто покушается на его имущество. С таким лучше не связываться. Ничего не поделаешь, не хочешь неприятностей — придется потерпеть двух его бешеных собак. Двух черных бешеных собак. — Прекрати постоянно смеяться, — сказал Кристофер. — Да разве ж это не смешно? — Джонни завозился, похлопал себя по карманам, вытащил промокшую козью шкурку. — Черт, таху промочил. — Развернул шкурку и перебрал листья. — Это очень смешно, Крис. С детства нам внушают, что мы особенные, наказывают, дрессируют и обещают, что мы будем королями. А стоит нам отойти от дома на десять шагов, и с нами обращаются хуже, чем с бездомной собакой. Их только дети избивают. Женщины их иногда прикармливают. А нас они ни за что не покормят. Ни белые бабы, ни черные, даже если будешь подыхать у них на крыльце с голоду. Это очень забавно, Крис. Самое смешное, что я знаю в жизни. Небо над морем пошло полосами, похожими на следы от плетей. Кристоферу не понравилось «мы» в устах Джонни. Такое же лживое, как «мы» в речах отца, когда он говорил о себе и бурах. — А что случилось с Фредериком ван Райнбергом? — О чем ты? — Кристофер напрягся. — Последний раз я его видел на своей свадьбе. Он хотел отстрелить мне яйца. Гинджу рассказала, что за пару месяцев до моего возвращения он убил своего родственника, чтобы защитить тебя. И с тех пор вы были неразлучны. Он даже к Нголу с тобой ездил. Не слишком ли много Гинджу болтает, с досадой подумал Кристофер. Прошло две недели после ее попытки побега. С тех пор она легко вжилась в роль второй жены Джонни. Вместе с Сари пекла кукурузные лепешки и разделывала подстреленную Джонни на охоте добычу. Надеется, что Джонни поможет ей с сыном убежать. Вот только Джонни никогда никому не помогал. — Где же теперь ван Райнберг? — Заткнись, Джонни. — Кристофер закрыл глаза. — Будь осторожен, Крис. Когда я жил в Капе, в общине бастеров я видел, как один парень совал в рот другому член. Когда их застукали за этим, священник избил их и выгнал. Черные говорят, белые привезли в Африку это извращение. Белые говорят, его придумали черные. Кристоферу нечего опасаться, нечего скрывать, не нужно думать о том, что скажут люди. Почему, когда он думает о Рики, у него частит сердце и горит лицо? Он даже к Нголу с тобой ездил, сказал Джонни. А теперь Рики наверняка знает, что Кристофер привел людей Нголу на бойню, как телят. Недалеко от английской крепости нашли две лодки. На бортах сохранилось название корабля. Видимо, на этих лодках англичане из крепости рыбачили. Вскоре выяснилось, что около песочных берегов Наталя намного больше тунца и акул, чем в скалистых бухтах Капа. На двадцать первый день осады из лагеря буров примчался черный мальчишка и сообщил, что Сари рожает. Накануне Джонни придумал мешать пальмовую водку с бананами, которые росли на холмах вокруг порта. Протирая запухшие после попойки глаза, Джонни забрался в седло и уехал. Осада крепости длилась двадцать шесть дней. Как и обещал английский капитан, англичане стреляли чаек. Иногда шутки ради, если подстреленная ими чайка падала на берег, буры перекидывали ее через стену крепости. Когда англичане наконец сдались, их накормили бананами и напоили пальмовой водкой. На следующий день Преториус составил письмо новому губернатору Капской колонии Джорджу Нейпиру с требованием признать новообразованную бурскую республику Наталь и отправил английских солдат в Кап. Вернувшись в лагерь, Кристофер узнал, что ван Райнберги, а вместе с ними и Барт, двинулись на запад и заняли плодородную равнину у реки Оранжевой. Следующей новостью, о которой шептался весь лагерь, был мертвый младенец Сари. Пастор Кристенсен крестил и отпел мертвое дитя. Женщины вздыхали о том, что утроба белой женщины раньше времени вытолкала ребенка, зачатого от противоестественной связи. Мужчины — что от связи черных и белых никогда не выходит ничего хорошего, дети рождаются либо уродами, либо калеками, либо безумцами. Если бы ребенок Сари родился живым, был бы он таким же безумцем, как его отец. Джонни и правда вел себя как безумец, постоянно пьяный, в грязной одежде, цеплял и провоцировал на драки то бастеров, то белых. Папаша Стюарт был вынужден приставить к нему двух нянек. Вилли и Обоку. Так как Джонни рвался в драку и не любил, когда его ограничивали, Обоку и Вилли доставалось больше всех. Обоку ходил с заплывшим глазом. Вилли Джонни выбил два зуба. Джонни пытался спровоцировать на драку и Кристофера. Называл его отравителем коров, предателем, убийцей и трусом. Однажды бросил в него камнем. Сари после родов перестала разговаривать. Днем и ночью Кристофер видел ее сидящей на корточках и рисующей пальцем круги на земле. Непонятно было, спала ли она, ела ли. Однажды на рассвете, когда Джонни начал обзывать Гинджу, Сари вышла из оцепенения. Вскочила на ноги, визжала и бросала в Джонни всё, что подвернется под руку. На ней было всё то же разрезанное на животе платье, что и в день, когда Кристофер впервые ее увидел в ущелье. Вокруг собрались люди, шептались, вздыхали, показывали на Сари и Джонни пальцами. Видя, что Обоку и Вилли не в силах сдержать Джонни, папаша Стюарт решил убрать его подальше от буров и отправил вместе с бастерами составить карту плодородных земель на новой, подаренной им зулусами территории. — Зулусы — кочевой народ, они не знают собственности на землю так, как ее понимаем мы, — сказал Стюарт Кристоферу. — Подарив нам землю, Мпанде всего лишь разрешил нам поселиться на ней. Он полагает, что пользование пастбищами и реками останется общим, а его люди смогут свободно передвигаться через нашу территорию. Мы должны как можно скорей занять плодородные равнины и пастбища, построить фермы и укрепить их. У зулусов нет понятия границ, и нам придется учить их. Перед выборами в фольксраад Преториус затеял перепись населения. Перепись показала, что вместе с ван Райнбергами откололись две группы. Приблизительно по двести человек каждая. В выборах Преториуса были готовы принять участие пятьсот человек, не считая женщин, детей и рабов. На общих собраниях папаша Стюарт много говорил об имущественном цензе: — Пятьсот или даже тысяча коров. Кандидаты в фольксраад должны показать и доказать, что на них можно положиться, что при необходимости они защитят и прокормят доверившихся им людей. В случае голода, в случае войны гарантируют выживание своей группы и дадут надежду на новое будущее. Отряд Преториуса состоял из сыновей богатых скотоводов, их дальних, не претендующих на наследство родственников и разорившихся фермеров. Многие из них прославились в стычках с зулусами. Некоторых — называли героями. Эти герои мечтали о власти и кричали о демократии и своих заслугах. Имущественный ценз лишил бы их права занять место в фольксрааде, потому его отвергло большинство проголосовавших. В воскресенье, после утренней проповеди и поминания погибших во время Великого трека, начались выборы в фольксраад. Они продлились три дня. Со спорами, выпивкой и народными гуляньями. Папаше Стюарту не пришлось раздаривать коров, чтобы его выбрали в фольксраад. Всего в фольксраад выбрали двадцать четыре человека. Половина — крупные скотоводы и овцеводы, половина — юнцы, показавшие смелость в бою. На первом заседании фольксраада решили перенести лагерь буров в Наталь, а на холмах неподалеку от порта построить столицу республики и назвать ее Питермаритцбург, в честь предательски убитых зулусами Питера Ретифа и Моритца. Папаша Стюарт считал, что англичане не откажутся от порта Наталь. У них самый большой и сильный флот в мире. Им принадлежит большинство портов в мире. Преториус напрасно требует от англичан признать независимость Натальской республики. В этом году или следующем английские корабли подойдут к Наталю, и Натальская республика станет английской колонией. Папаша Стюарт считал, что у буров, которые селятся в глубине континента, больше шансов сохранить независимость. Когда папаша Стюарт основал Стюартвилль в пятидесяти милях от побережья, к нему присоединились кланы Летими, ван Сорков и ван Эйков. К удивлению Кристофера, Гудрит осталась с родными. Уходя с ван Райнбергами к реке Оранжевой, Барт так и не посватался к ней. Официально папаша Стюарт числился в фольксрааде Наталя. Несостоятельность последнего как органа законодательной власти подтвердилась в первых спорах между бурами за территорию. Фактической исполнительной власти натальский фольксраад лишился, когда один из наемных рабочих зарезал в пьяной драке сына овцевода и родственники казнили убийцу самостоятельно.***
Через полгода Стюарты встречали Рождество в новом доме. Грубо отесанные деревянные потолочные балки висели над головой так же низко, как в церкви, в которой Стюарты провели всё утро, слушая псалмы. Но дышалось здесь легче, чем в церкви, потому что было меньше людей. Толстые няньки Лиама готовили на открытом огне во дворе индюшек. Марта надела белое платье, которое хранила для праздников и выходов в церковь. Лиаму она сшила первые штанишки. С тех пор как Марта взяла на себя заботы о мальчике, она часто тихо напевала легкомысленные английские песенки, которых Кристофер никогда раньше не слышал. Папаша Стюарт весь вечер говорил о скором прибытии голландского корабля в порт Наталь. Обещал заказать трехлетнему Лиаму пони и детское седло. Марте — индийские ткани на платья и английскую швейную машинку. — Тебе бы тоже, Джонни, стоило больше заботиться о жене. — Папаша Стюарт посмотрел на почти ничего не евшую Сари. — Начни с того, что купи ей сапоги, шляпки и платья. Потом закажи двуколку, чтобы она ездила в церковь. И тогда, того и гляди, она снова забеременеет. Джонни подарил Лиаму на Рождество старый пистолет с пустым барабаном. Слишком тяжелый для трехлетнего малыша. Держа его двумя руками, Лиам обежал вокруг стола, остановился за стулом Кристофера и прижал пистолет к его спине. Подыгрывая ему, Кристофер поднял руки. Еще два месяца назад Лиам, завидев Кристофера, спрашивал, где мама. А потом перестал. Словно забыл. Дети быстро забывают. Кристофер знал это по себе. Ему было столько же лет, как Лиаму, когда его мать ушла. А может, отец ее прогнал, как прогнал Гинджу. Теперь его мать, наверное, мертва. Возможно, разлука с сыном вызывала у нее такую же ярость и обиду, как у Гинджу. Но сколько бы Кристофер об этом ни думал, он так и не научился испытывать жалость и сострадание к незнакомой женщине. — Не терпится увидеть внуков? — усмехнулся Джонни. — Дети не рождаются от шляпок и платьев. Может, сам заглянешь к ней под юбку и заделаешь ей ребенка? А что? Ты вовсю лезешь в мою жизнь, а под юбку моей жене еще не заглядывал. Ты ведь пережить не можешь, если что-то или кто-то выходит у тебя из-под контроля. Думаешь, я не знаю, зачем ты даешь моим бастерам землю и коров? Чтобы они слушались тебя, а не меня! Чтобы подчинялись твоим приказам, а не моим! Лиам уронил пистолет на босую ногу и заплакал. Растирая глаза, Лиам стал удивительно похож на своего деда Нголу. Сколько Кристофер его знал, глаза Нголу всегда были воспаленными, покрасневшими и слезились. Из-за Кристофера Лиам больше никогда не увидит своего деда, свою всегда смеющуюся бабку, круглощеких братьев матери и ее сестер, украшавших себя яркими перьями. Неделю назад Кристофер встретил Гинджу, когда она возвращалась с охоты. — Я могла бы пристрелить тебя хоть сейчас, — сказала Гинджу. — А ночью перерезать горло пьяному спящему Джонни. Стюарт убил моего отца, убил мою семью и отобрал сына. Я лучше умру, пытаясь вернуть сына, чем буду жить с этой болью и мыслью, что мой сын забудет меня Изредка Кристофер сомневался. Что, если Стюарт прав? Что, если Гинджу не сможет позаботиться о себе и ребенке? Что, если ее будут отовсюду прогонять? Что, если ей придется спать с кем попало? Что будет с Лиамом, если она заболеет, пострадает на охоте или ее убьют? Что, если Стюарт прав, и мальчику безопаснее расти под его присмотром? Но потом Кристофер быстро себя одергивал. Хочет ли он, чтобы отец раздел Лиама, бросил в яму с рабами и сказал, что отправит с ними на корабль, как сделал это с Кристофером? Или чтобы оставил в конюшне на всю ночь связанным, чтобы Лиаму, как Кристоферу, пришлось мочиться под себя? Привязал к лошади и вывернул плечи? Или повторял Лиаму, что жалеет, что тот не умер до того, как научился ходить? Стюарт всегда говорил, что Кристофер был невыносимо вздорным, тупым и неловким ребенком. Во многом он был прав. Кристофер помнил всего два раза, когда Стюарт наказывал его без причины. Но он не хотел, чтобы Стюарт наказывал Лиама. Не после того, как он убил деда Лиама, всех его дядек и теток и силой отобрал его у матери. — Я дал твоим людям то, что они хотели, — улыбнулся папаша Стюарт. — Разве не для того они присоединились к бурам, чтобы перестать скитаться, обзавестись коровой, найти кусок земли, где можно посадить кукурузу, жениться и наделать детей? Что тебя не устраивает, Джонни? — То, что теперь мои люди ходят у тебя под ружьем! Или скажешь, это не так? Ты без моего ведома послал Йоханеса к ван Райнбергам! — Нам пора наладить связи с соседними общинами. Торговля всем пойдет на пользу. Тем более ван Райнберги закупили у португальцев новый сорт кофейных зерен и собираются выращивать кофе. — Ты дал поручение моему человеку. Ты распоряжаешься моими людьми, как своими! — Я забочусь о нашем общем благополучии. Ты бы и сам мог узнать о кофе и додуматься послать к ван Райнбергам своего человека. Догадался, если бы немного думал головой, а не членом. Но ты только и занят тем, что пьешь и ссоришься с женой. — Следишь за мной? — Усмехаясь, Джонни провел языком по верхним зубам. Как и обещал, Стюарт подарил Джонни тысячу коров, землю и рабов, чтобы они построили ему дом. Эти же рабы доносили папаше Стюарту, чем Джонни и поселившаяся у него Гинджу занимаются. — Люди любят слухи и любят трепать языками, Джонни. — Папаша Стюарт закурил трубку. — Ван Райнберги расчищают плантации под кофе. У ван Эйков зулусы украли десять коров. Ван Сорки повесили раба. А Джонни-бой сидит дома и ругается с женой. — А тебе какое дело, что обо мне говорят? Хочешь сказать, я тебя позорю? — Джонни встал, пошатываясь от выпитого. — Если ты боишься, что я тебя опозорю, то в следующий раз я обязательно сделаю в церкви так! Джонни повернулся спиной к столу и спустил штаны. Лиам засмеялся. Сари уставилась на его задницу, Марта опустила взгляд. Папаша Стюарт запустил в Джонни индюшачьей косточкой. Гогоча и закидывая от смеха назад голову, Джонни хлопнул дверью и вышел на улицу. — Дорогая, — папаша Стюарт коснулся руки Сари, — если мужчина ведет себя как ребенок, умная жена возьмет на себя роль его матери, пока ее муж не наделал глупостей. Кристофер вышел во двор. Лунный свет сделал стоящие в отдалении тростниковые хижины рабов похожими на грибы. Под навесом около дома тени лошадей дергали головами. Кузнечики закончили трещать и начали сначала. Раскинув руки в стороны, Джонни лежал на земле и курил. — Мне кажется, — сказал он, — большинство моих бед оттого, что иногда я просто не умею остановиться. Кристофер подошел ближе. Разговоры с Джонни ему никогда не давались, но сегодня он должен поговорить с ним о Гинджу. Отец скоро уедет в порт Наталь. — Начинаю что-то делать и не могу остановиться. Как с тобой в ущелье. Я ведь не собирался калечить тебя. — Джонни выкрутил шею, чтобы посмотреть на Кристофера снизу вверх. Неужели он собирался высказать запоздалые сожаления? — Но как только взял в руки факел, уже не мог остановиться. Представляешь, вчера Сари сказала, что начала меня ненавидеть и презирать в тот момент, когда я прижал факел к твоей груди. А потом ее ненависть и презрение росли с каждым днем. Знаю, она врет, выдумала это, чтобы досадить мне. Мне бы остановиться и перестать ее любить, но я не могу. Как не мог перестать любить отца. А теперь не могу перестать его ненавидеть. Рано или поздно мое неумение остановиться меня погубит. Джонни выкинул сигарету и закрыл глаза. Через минуту он уже храпел.***
Йоханес вернулся от ван Райнбергов перед отъездом папаши Стюарта в Наталь. Мать Йоханеса была бушменкой, сына назвала в честь отца, немецкого матроса. Он приплывал в Кап раз в год и каждый раз обещал, что скоро заберет ее с собой. Когда Йоханесу-младшему исполнилось семь, отец перестал возвращаться. Кожа у Йоханеса была цвета речной глины, нос и щеки покрывали черные веснушки. Он рассказал, что в новом поселении Агнуса ван Райнберга выбрали в фольксраад. Норман собрал отряд милиции, разбирается с кражами, убийствами и ловит беглых рабов. Барт стал членом фольксраада и занялся торговлей. Недавно вернулся из испанского порта, а сейчас уехал в немецкую колонию около пустыни Калахари. Йоханес сказал, что младший сын ван Райнберга не ходит в церковь и проводит ритуалы вуду с рабами. Говорят, его мать была принцессой из Дагомеи и великой колдуньей. Говорят, Рики унаследовал от нее способность лечить боли в животе и груди и умение заглядывать в будущее. Сам Йоханес видел Рики два раза, и оба раза его странные, неправильно светлые глаза были затуманены дурманящими травами. Рассказ Йоханеса взволновал Кристофера. Ночью он не смог заснуть, утром им овладела тревога. Какой из Рики колдун? В Капе он один-единственный раз участвовал в ритуале вуду. О своей матери Рики ничего не знал. Откуда появилась история о дагомейской принцессе? Кристофер сам не понимал, что беспокоило его больше всего. То, что Рики изменился? То, что вокруг него ходят слухи? То, что он придумал красивую легенду о своей матери? Или невозможность оказаться рядом с Рики? Посмотреть в его странные светлые глаза? Дотронуться до него. Не было ли беспокойство Кристофера тоской по прошлому, по мгновениям доверия и близости, которых больше никогда не будет? Кристофер изменился первым. Предал Нголу, убил семью Гинджу, подвел и разочаровал Рики. И теперь Рики сожалеет, что не позволил Отису убить Кристофера.***
Папаша Стюарт уехал на рассвете, и Кристофер пришел к Марте. Что будет, если она не согласится, он не думал, — Марта всегда со всеми соглашалась. Стоило ему произнести «нам нужно поговорить», и она начала плакать. Марта появилась в жизни Кристофера, когда ему было восемь лет. Его мир был одновременно большим и маленьким. Отца нужно было всегда слушаться. Старый зулус Мбавана постоянно говорил о лечебных травах, болезнях животных и людей. Но у Кристофера мало что задерживалось в голове. Мбавана с раннего детства называл Кристофера только полным именем, никогда не сокращал. Кристофер был подвижным ребенком, хотел играть, бегать и ездить верхом, и тут появилась Марта с ее тихим голосом и уроками чтения на непонятном английском. Кристофер ненавидел уроки и ненавидел ее. Позже, когда уроки закончились и он начал ходить у отца под ружьем, в доме появилась Гинджу, Кристофер мало внимания обращал на Марту. Всё изменилось, когда Отис и ван Хорк напали на ферму и ранили Марту. Отец сказал, что этого не случилось бы, если бы Кристофер не отвлекся на Перри. Тогда Кристофер был уверен, что Марта умрет. Плакал и просил прощения за то, что был глупым и невнимательным на ее уроках и во время нападения. А потом Марта поправилась, и между ними внешне всё стало как прежде — ели за одним столом, спали в одном доме и почти не разговаривали. Но в этой отстраненности появилась чуткость, которой раньше не было. Во время Большого трека Кристофер научился понимать, когда Марта замерзла и ей нужно принести одеяло, когда она устала и пора уговорить ее присесть, когда ей тяжело и нужно вынуть из ее рук таз для стирки. Марта приносила ему еду, раньше него замечала дырки на его одежде и латала их, замечала, если он промочил ноги, если заболел. Позже, после ущелья, она перевязывала его раны и ослабляла повязки, когда он кривился. У Марты были те же сомнения, что и у Кристофера. Что, если Гинджу умрет, заболеет, не справится? С папашей Стюартом малыш будет всегда накормлен и в безопасности. Странно, но, слушая ее, Кристофер думал о ее хромоте и шрамах Джонни. Никто и нигде не будет в безопасности. Марта собрала и завернула в простыню солонину, муку и кофе. Туда же положила три рубашки Лиама и штанишки для похода в церковь. Вряд ли с Гинджу они будут ходить в церковь. Потом Марта позвала толстую рабыню и велела привести беременную козу. Нет, сказал Крис, отец вернется через неделю, и Гинджу должна скакать во весь опор, чтобы уйти как можно дальше. Коза будет только задерживать. Когда Крис приехал с Лиамом на ферму Джонни, Гинджу и Сари сидели на крыльце. Вскочив, Сари перевернула стоявший рядом на столике кувшин с водой. Муха попала в глаз Лиаму, и он разревелся. Гинджу смотрела на сына, Кристофера и двух груженых лошадей, которых он привел, и молчала. Солнце едва поднялось над землей. Сари уговорила Гинджу взять ее шляпу, потому что у нее шире поля, сапоги Джонни, потому что у них толще подошва. Нервный, срывающийся звонкий голос Сари разбудил Джонни. Он вышел во двор в одной рубашке. Рваная на плече, она едва доставала до колен, обнажая кривые ноги. По неуверенным шагам Джонни и его припухшим векам Кристофер понял, что Джонни страдает от похмелья. — Ты отдаешь ей кобылу и жеребца? Папаша придет в ярость. — Джонни расхохотался, помочился, повернувшись к горизонту. Сари в доме что-то уронила, потом появилась на крыльце с золотым браслетом. — Пусть будет у тебя. Если встретишь белых, отдай им, и, возможно, они не причинят тебе вреда. — Откуда у тебя браслет? — поинтересовался Джонни. — Гилберт ван Эйк подарил. — Почему это он дарит тебе подарки? — Хочет, чтобы я научила его варить мыло из золы. — Сари опустила взгляд в землю. — Слышал, красавец? — Джонни потрепал черного жеребца по шее. — Почему моя жена учит чему-то Гилберта ван Эйка, а я об этом ничего не знаю? — Джонни провел рукой по белой полосе на лбу коня.— Надо же, как шерсть блестит. Он мог бы стать племенным жеребцом в табуне Стюарта, что скажешь, Крис? — У нас есть еще. — Слушая вполуха болтовню Джонни, Кристофер помог Гинджу забраться в седло и привязать Лиама к себе одеялом. Она по-прежнему не произнесла ни слова, но внимательно смотрела на Кристофера. Белки ее глаз белели, как молоко, зрачки дрожали, как дрожит воздух в темноте, когда нет ни луны на небе, ни костра поблизости. — Он не простит нам этого, — сказал Джонни. Сказал и обернулся на Сари, будто внезапно начал волноваться за нее. Сари фыркнула и ушла в дом. Джонни смотрел ей вслед, обиженный и расстроенный. Крис проводил Гинджу до границ владений белых. По пути они встретили пасущих коз младших сыновей Летими. Двое мальчишек бились на палках, воображая, что в руках у них ассегаи. Крис вернулся домой на закате. Толстая рабыня Адичи пекла лепешки на костре перед домом. Жарила яйца и варила кофе. Четыре года назад папаша Стюарт захватил Адичи в плен и собирался отправить на корабле в Америку, но не отправил, потому что Адичи плохо ладила с другими рабами. Тогда еще девочка, она уже была здоровее других женщин и едва не задушила одну из пленниц. Марта отказалась от еды. Кристофер съел яйца, приготовленные для двоих. Марта потрепала его по голове, будто он ребенок, и печально улыбнулась.***
Кристофер перестал видеть сны в двенадцать лет. Он считал, что так происходит со всеми — сны уходят, когда ты становишься взрослым. Он просто проваливался в темноту, забывался, исчезал в пустоте, а перед рассветом выпадал из нее и заново узнавал предметы вокруг. В последнее время к пробуждению добавился еще один ритуал. Заметив, что возбужден, Кристофер касался члена и думал о Рики. Вспоминал прикосновения его рук и губ, его шепот. Его лицо совсем близко. После утреннего оргазма Кристофер чувствовал себя опустошенным. В отсутствие папаши Стюарта две коровы отелились. Вторые роды были сложными и длились два дня. Марта и Адичи ели и спали, не отходя от шестилетней коровы, а потом и от ее теленка. Вилли рассказывал, что сыновья ван Эйка подрались со своими кузенами. Сол и Ганс ван Эйки, оба белобрысые, широкоплечие, часто промахивались на охоте, но если попадали, то убивали самую крупную дичь. Вилли сказал, что ссора завязалась после того, как двоюродные братья посмеялись над плохими выстрелами ван Эйков. Сказал, что одному из ван Эйков в драке выкололи глаз. Папаша Стюарт вернулся через десять дней. Кристофер спал в своей комнате. Как только они построили дом, он собрал для Марты кровать, шкаф, стол и стул. Сам Кристофер в мебели не нуждался, достаточно было тюфяка на полу. Ему вообще мало было нужно. Незадолго до рассвета Кристофер услышал плач, спросонья ему почудилось, что Отис и ван Хорк снова напали на их ферму в Капе. Пистолет щелкнул у его виска, Кристофер повернул голову и увидел отца. — Как ты мог? Где-то за стеной плакала Марта. — Обмануть меня. Предать меня. Забрать у меня сына и отдать этой дикой грязной шлюхе. — От Стюарта пахло пылью. Борода торчала сухой травой. На покрасневших и обветрившихся щеках вились синие и красные линии лопнувших сосудов. Стюарт вдавил пистолет в висок Кристофера. — Ты тупое неблагодарное ничтожество, жалею, что я не удавил тебя в детстве. Это была любимая присказка Стюарта. Кристоферу было семь, когда на охоте кабан врезался в него, сбил с ног и порвал ему бок. Еще раз промахнешься, и я пожалею, что не позволил тому кабану разорвать тебя, говорил папаша Стюарт потом при каждом промахе Кристофера. Лет до двенадцати, потом он перестал промахиваться, как и видеть сны. — Ну так убей меня сейчас. — Кристофер усмехнулся. Он вдруг понял, почему Джонни постоянно смеется. Он злится, хочет ломать и крушить, но что-то сдерживает его. Кристофер был выше на голову и сильнее Стюарта. Приставив пистолет к его виску, Стюарт совершил ошибку, от которой всегда предостерегал Кристофера. Если угрожаешь кому-то пистолетом, не подходи близко, иначе пистолет легко отобрать или выбить. Кристофер мог сейчас перехватить ствол, но ничего не сделал. — Ты думаешь, я шучу, ублюдок? — Стюарт зарычал и так сильно вдавил пистолет в висок Кристофера, что ствол соскользнул и вжался в щеку. Кристофер ощутил во рту соленый вкус крови. — Я заботился о тебе, опекал тебя, доверял тебе. Я научил тебя всему, что ты знаешь. И как ты отблагодарил меня? Понимаешь ли ты, на что обрек Лиама? Даже если Лиам не умрет, не заболеет, если его не сожрет зверь, пока его тупая мамаша с кем-то мнет кусты, он вырастет дикарем. Будет всю жизнь ходить босиком. Сраные дикари будут ему говорить, на кого нападать, кого ненавидеть, когда жениться. Любой белый его без труда обманет или пристрелит. Ты не знаешь, что за жизнь его ждет, потому что с детства у тебя было всё, я окружал тебя заботой, защищал. А ты… грязная черная неблагодарная тварь. Папаша Стюарт со свистом втянул воздух через зубы, убрал пистолет и вышел из комнаты. На следующий день Кристоферу исполнилось пятнадцать лет.