Гнев и справедливость

Они ехали на восток весь день и всю ночь. Днем миновали церковь Стюартвилля, вечером оставили позади последнюю ферму. Когда на небе появилась луна, вельд вздохнул прохладным ветром. Не сговариваясь, Крис и Тили продолжали двигаться по привычке. Кристофер сидел на облучке телеги и оборачивался на каждый стон и бормотание Рики. На землю Кристофер спустился лишь однажды, чтобы нарвать травы, которые Мбавана прикладывал к ранам волов и лошадей, чтоб не загноились. Промыв траву водой от пыли, он разложил ее полосками на спине Рики. Кожа Рики была неправильно горячей. Ближе к рассвету Тили уехал охотиться и привез дикую кошку. Разделывая ее, Тили держал нож левой рукой. На большом пальце у него был содран ноготь. Когда развели костер, Рики попытался выбраться из фургона. Он хотел помочиться, но не смог даже подняться на четвереньки. Кристофер помог ему, вынес из фургона, поставил на ноги. Рики бил озноб так, что стучали зубы. Струя мочи была бурой от крови. — Смотри, ящерица, — прохрипел Рики. Трава вокруг росла редко. Трещины на сухой земле схлестывались на пути к темному горизонту. Никакой ящерицы Кристофер не увидел. Рики просто хотел его отвлечь. — Мне нужны штаны, — со вздохом прошептал Рики. Штаны нашлись в плотно набитых седельных сумках Тили. Кристофер усадил Рики у костра, заставил попить и съесть кусок мяса. Больше никто ничего не говорил. На рассвете Рики вернулся в телегу. Тили затоптал костер, распряг лошадей. В тяжелых седельных сумках что-то громыхнуло. — Мы собирались ехать к Норману на прииски, — пояснил Тили, закуривая. Рики хотел ехать на прииски после визита к Стюартам, подумал Кристофер, вместо того чтобы вернуться домой к отцу. Посылал ли отец его вообще за деньгами к Стюарту или Рики это придумал? Деньги могли понадобиться ему для Нормана, для того чтобы купить участок на приисках. Или кирки и лопаты. Плевать, в который раз отмахнулся Кристофер. — Как дела у Нормана? — Отлично. Вот уже полгода копает, каждый день находит алмазы. То сорок карат, то тридцать. В конце недели выручает за них около ста пятидесяти фунтов, — выпалил Тили. — Полгода, — повторил Кристофер, будто собирался считать чужую прибыль. — Да он и до этого на прииски постоянно мотался. Участки у него уже с год как. Сначала он оставлял управляющих, но они воровали. — Тили смял сигарету и закурил новую. — Наверное, Норману нужно было время, чтобы оправиться от потери глаза, — кивнул Кристофер. — От потери чего? — удивился Тили. — С глазами у Нормана всё в порядке было, когда он заезжал к отцу в прошлом месяце. Значит, Рики соврал про Нормана, равнодушно подумал Кристофер. — О восстании рабов на ферме ван Райнбергов ты что-то слышал? — спросил Кристофер. — Ну, два месяца назад один черный начистил морду белому надсмотрщику, так его сразу скрутили и высекли. — Тили пожал плечами. Тили перебрался к ван Райнбергам после смерти Джонни. Возможно, восстание случилось раньше. Но возможно ли, чтобы Тили о нем ничего не слышал? Кристофер припомнил Кап. За всю его жизнь не было ни одного восстания рабов, но историю бунта двадцатилетней давности на одной из ферм молва превратила в поучительную притчу и предостережение. Рики врал. Голова у Кристофера была пустой, как светлеющее небо. Тили забрался под телегу, чтобы выспаться, пока не спадет жара. Кристоферу тоже бы не мешало поспать, но он сидел без движения и прислушивался к вдохам Рики. Когда ему показалось, что Рики дышит слишком тяжело, Кристофер снял с себя рубашку и намочил ее. Солнце поднялось выше, нагрело тряпичные стены фургона. Ветер задохнулся от жары. Чтобы хоть как-то остудить кожу Рики, Кристофер обтирал его своей мокрой рубашкой снова и снова. К вечеру Рики перестал гореть и самостоятельно помочился. Тили убил лисицу и повесил над костром котелок с кофе. Полная луна ворочалась в грязи туч. Ветер то дергал пламя костра вверх, то гнул к земле. Искры полетели к Рики и исчезли в его волосах. Рики ковырял палкой землю перед собой, пока жарилось мясо. Кусая мясо, Тили дергал головой, как терьер, разрывающий крысу. Неважно, какими тонкими и маленькими были куски — чтоб снять их с палки он резко мотал головой из стороны в сторону. От очередного энергичного движения из ворота рубашки вывалился крестик на шнурке. Рики посасывал свой кусок, словно мясо было для него слишком жестким, словно любое движение, даже челюстей, причиняло ему боль. — Где ты его взял? — Рики кивнул на крестик Тили. — Украл? Снял с мертвеца? — Он у меня еще с Капа. — Тили быстро спрятал крестик под рубашку. — В Капе украл? Снял с мертвеца? — Да пошел ты. Мне его пастор подарил. Рики фыркнул. — Врешь, миссионеры не дарят черным крестики. — Пастор Отуни, в общине бастеров, понял! — Я помню этого выжившего из ума старика. — Дым от тлеющего костра закрыл от Кристофера лицо Рики. — Он морочил голову бастерам десять или двадцать лет? Помню, когда я впервые приехал с отцом к бастерам — мне тогда было девять, — отец ушел поговорить и выпить с капитаном общины, а я гонял кур и собак по двору. Ко мне подошел старик-пастор. Спросил, что я делаю. Откуда у меня сапоги и шляпа. Где я их украл. Я сказал, что сапоги мои. А он сказал, что врать нехорошо, что Бог не любит лжецов. Положил мне руку на шею… — Рики приподнял руку и согнул пальцы так, что они стали напоминать когти. — …и рассказал историю о капском мальчике-рабе, которого хозяйка послала купить персики. Он купил семь персиков, но хозяйке отдал всего шесть, один спрятал в карман и соврал, что торговец поднял цены. Бог так рассердился на этого мальчика за ложь, что, когда мальчик оказался один и решил съесть украденный персик, косточка застряла у него в горле и он задохнулся. После смерти мальчик попал в ад. Для лжецов в аду есть озеро с серной кислотой. Они варятся в этом озере вечность. Вечность сначала кожа, потом мясо отслаиваются от их костей. — Ага, я тоже слышал эту историю, — усмехнулся Тили. Что было потом, подумал Кристофер, после того как пастор обвинил Рики в воровстве и запугал его? Пастор бастеров успел его высечь? Или отец Рики вмешался раньше? — Почему ты таскаешь этот крестик? Мечтаешь о рае? Боишься ада? Врешь ты или не врешь, тебя всё равно выпорют. Ничего не изменится оттого, что ты соблюдаешь посты и заповеди. Будь ты хоть святым, белый, который трахает жену соседа, всё равно будет лучше тебя. Добродетельный негр или нет, ничего не меняется. Сколько добродетельных негров было в Капе? Что случилось с пастором Отуни? Он двадцать лет ссал детям в уши о том, что врать нельзя, а в итоге его оклеветали и забили прикладами. Слипшиеся волосы на заднице папы Легбе, зачем ты таскаешь этот крестик? Неужели он тебе не оттягивает шею? А может, ты просто не замечаешь? Те, кому напялили веревочную петлю на шею, ничего не понимают, не принимают решений и не отвечают за свои действия. — Пошел ты! — Вставая, Тили пнул землю, костер зашипел. — Пошли вы оба. Он знает о нас с Рики, подумал Кристофер. Не мог не обратить внимания на наши отлучки. Только теперь Кристофер заметил, что Рики потерял свой мешочек гри-гри. Во время избиения или во время порки; Кристофер подозревал, что Рики сам не сможет вспомнить, когда его лишили гри-гри. — Если тебе так нужно во что-то верить, почему ты не выбрал пророчество коса? — просипел Рики вслед Тили. Голос, сорванный во время порки, еще не восстановился. — Коса хотя бы решились что-то изменить! Они были честнее, злее и искреннее, хотели что-то изменить. Чертыхаясь, Тили исчез в темноте. Рики уставился в догорающий костер. — Лет до восьми я вообще думал, что я белый. Думал, что я такой же, как Норман, отец, ван Хорх, дядюшка Отис и его сыновья. — Рики скривил губы. — Пока однажды на охоте Отис не сказал мне: мальчик, подержи мою лошадь. Когда я не понял, что он обращается ко мне, он пнул меня ногой. Потом он долго объяснял моему отцу, что все негры для него на одно лицо. Тогда я решил, что для того, чтобы меня не спутали с рабом, нужно всегда носить сапоги и шляпу. Рабы не носят сапог и шляп. Сапоги — вот где настоящее мучение и ад для ребенка. — Рики отогнал комара от лица. — Моя нога была слишком маленькой, сапоги — слишком большими. Я едва мог ходить, приходилось засовывать шкуру целой козы в сапог, чтобы не потерять его. Я постоянно спотыкался. Черные детишки рабов надо мной смеялись. Но я терпел. Я старался. Я ведь очень хотел быть похожим на отца. Мне нравилось, как он говорил о справедливости. А потом он лег под Отиса и ван Хорка и превратился в лжеца и труса. Нет, не превратился — он им всегда был, я просто не понимал этого. Я хотел быть таким, как Норман. Он был сильным и внимательным. К близким. Ко мне. — Рики поежился. Накинуть бы на него одеяло — не на спину, так пусть хоть грудь укроет, подумал Кристофер, но не сдвинулся с места. — Но когда Норман напал на общину бастеров, я понял, что он сильный, только когда бьет слабых. А потом я увидел тебя, Крис. Когда зулусы погнали на нас обезумевших буйволов, ты не испугался. Когда ты упал с лошади, ты смог увернуться от копыт и подняться на ноги. Когда у тебя закончились патроны, ты вырвал у зулуса копье. Ты был безоружен, но угрожал Отису. Ты стал для меня как пророчество для коса. — Рики опустил голову. — Ты и раньше был моей частью пророчества, но лишь увидев, как ты сражаешься, я понял смысл этого пророчества. Неделю назад Рики вернулся в жизнь Кристофера. Казался незнакомцем. Притягивал, отталкивал, злил, возбуждал, нес чушь и напрашивался на ласки. Кристофер слеп то от желания, то от ревности и обиды. Не понимал его, не понимал себя. Теперь же все чувства Кристофера притупились, и ему казалось, он видит Рики насквозь. Сейчас за его словами он видел попытки объясниться. Оправдываясь, Рики выпячивал гордость, за решительностью скрывал просьбы о сочувствии. Слушая рассказ Рики, Кристофер легко мог представить, о чем Рики не договаривает. Черта с два он позволил пастору бастеров себя выпороть — убежал, отбился, поднял крик. А когда Отис принял его за раба, восьмилетний Рики, скорее, воткнул нож в задницу его лошади, чтобы понесла, чем смолчал. — Ты знаешь, что говорили о моей матери? — спросил Рики. — Раньше я боялся сойти с ума, как она. Теперь мне иногда кажется, что я уже сошел с ума. — Рики снова передернулся от холода. — Забирайся в телегу, Рики, — сказал Кристофер, — только простуды тебе сейчас не хватает. Рики закусил губу и отвернулся. Кристофер с опозданием понял: Рики ждал от него разговора о том, что случилось на ферме Стюартов. Подбирал слова, надеялся и боялся. А Крис молчал, захваченный новым откровением: он может залезть в голову Рики. Но что Крис мог сказать? — Кто такой Арасу, Рики? Рики приоткрыл рот и удивленно моргнул, но ответил: — Арасу был нашим рабом в Капе. Рассматривая его у колодца, я понял, что мне нравятся мужчины. Он был со мной во время ритуала вуду. Он слышал пророчество. Он убил наших коров. А потом Норман привез в мешке его голову. Ты выдумал восстание на ферме твоего отца, назвал бунтаря именем человека, к которому впервые испытал влечение, и разворотил ему грудь пушками, подумал Кристофер. Рики выдумал эту историю специально для него. Влечение, шрамы и восстание. Но до чего же трудно поверить, что в своих фантазиях Рики видит его таким — бунтарем со шрамами, к которому он испытывает влечение. Они дождались возвращения Тили и продолжили путь. Утром съели убитую Тили птицу. Когда солнце поднялось, Тили забрался под телегу. Кристофер лег рядом с Рики. Касался плечом его локтя. По дыханию Рики слышал, что он тоже не может заснуть. Не мог заснуть, но лежал неподвижно, отвернув лицо от Кристофера, пялился в трепыхающуюся на ветру стенку повозки. Кристофер слишком хорошо представлял себе такой взгляд — если долго не моргать, глаза начинают слезиться и печь. Думая об этом, Кристофер протянул руку и накрыл глаза Рики ладонью. Рики вздохнул, но не пошевелился, лишь ресницы пощекотали ладонь Кристофера, как пойманная в кулак бабочка. Вечером Рики забрался на лошадь и сказал, что хочет поохотиться. — Я поеду с тобой, чтобы ты не вывалился из седла, — сказал Кристофер. Они почти не разговаривали. Садящееся солнце раскрасило красным небо, траву и кончики невозможных волос Рики. Ветер бросал их то в одну сторону, то в другую. От скачки корки на спине Рики потрескались, на рубашке проступили капли крови. Когда Рики вскинул ружье, капли превратились в полосы. Шерсть газелей тоже отливала красным на закате. Самцы шарахнулись от убитой самки, вытянули шеи, взбивая копытами пыль, помчались прочь от смерти. Кристофер вдохнул полной грудью сладковатый приторный воздух. Наблюдая, как Рики добивает раненое животное, Кристофер вдруг понял, что Рики принадлежит ему. Рики со всеми его ранами, слабостями и заскоками, с соблазнительным изгибом поясницы, длинной шеей, глазами, впитывающими в себя окружающие краски, гладкой кожей, лохматой головой и мечущимися в ней мыслями. Никогда раньше Кристофер ничем не владел. Всё его имущество умещалось в седельной сумке, даже лошади, на которых он ездил, принадлежали Стюарту. Он всегда знал, что должен делать, но никогда не задумывался, что хочет делать. У него не было цели. Не было мечты. Обладание стало новым, незнакомым ощущением. Больше всего оно напоминало забытое переживание из детства — когда Кристофер просыпался на рассвете, вспоминал удачные охоты во сне и верил, что сегодня случится чудо.

***

Десять дней Кристофер провел как во сне. Охота, поиск воды, луна ночью такая яркая, что ящерицы и змеи в траве казались серебряными. Глядя на них, Кристофер покачивался в седле в такт шагам коня. Цикады смолкали к полночи. На рассвете поднимался туман. Он мешал развести костер и разносил запах кофе на милю вокруг. Днем накалялся воздух, земля и доски фургона. От жары Кристофер прятался в тени деревьев, кустарников, иногда в фургоне вместе с Рики. Рики ворочался, отворачивался, сопел. Прикосновения были ненамеренными, неизбежными, естественными. Кристофер засыпал, окутанный близостью Рики. Просыпался со стоящим распухшим членом — слышал, как Рики задерживает дыхание, справляясь с возбуждением, — и выбирался из фургона. Давление в паху казалось правильным и заслуженным. Рики принадлежит ему, первая радость обладания поблекла, и Кристофер пытался разгадать, как с этим жить. Тили то хандрил, то суетился. С трудом выносил сосредоточенность Кристофера и Рики на настоящем моменте. Уставал от их бесконечных и повторяющихся разговоров об охоте, тщетно пытался в паузах заговорить о будущем и Колсберг-копях. Но Кристофер и Рики будто не слышали его. — Это стадо антилоп от кого-то убегает. Их кто-то спугнул. Думаешь, поблизости есть вода? Думаешь, у водопоя охотится лев? Или тигр? — Почему орел летит так низко? Думаешь, заметил зайца или лисицу? — Жаль, что у нас нет соли, засолили бы мясо для Нормана. — Лишь раз Рики дал понять, что помнит о Колсберге. Тили вздохнул с облегчением, когда на горизонте появился фургон. Тяжелый, переваливающийся из стороны в сторону, запряженный шестью волами. Рики долго щурился на фургон, но молчал. Ночь медленно отступала, небо светлело, за ним и парусиновый навес фургона. Первые лучи солнца коснулись людей на облучке, позволили рассмотреть падающий на спину волов кнут, увидеть, как погонщик прикладывается к бутылке. Когда занялась жара, фургон не остановился. Тили поехал к фургону и вместе с лошадью растворился в полуденном зное. Крис вытянул ноги под акацией. Скрюченной, старой, с редкими листьями на иссохших трех ветках. Рики улегся рядом и прикрыл глаза, морщил нос, дергал уголком губ. Воздух вокруг жужжал от насекомых. Фургон исчез, а Тили вернулся через три часа. Вспотевший и довольный. — Хозяин фургона, англичанин из Капа, везет на Колсберг-копи свечи и виски. — Тили почесал нос, слизал пот с верней губы. — Говорит, сейчас виски там стоит двенадцать шиллингов за бутылку. Самый дорогой виски в мире. За свечу уже дают по пять шиллингов. Дед Де Бирс поднял цены на участки. В Кап прибыл корабль со старателями из Америки, скоро они будут здесь. Тили говорил и говорил. Фунты, шиллинги, гинеи. Редко имевший дело с деньгами, Кристофер мало что понимал. Горизонт плыл от жары. Появившиеся на линии видимости фигуры отслоились от земли, истончились. Их можно было принять за стадо газелей. Но газели не умели держать строй. — Это черные. — Тили поднес ладонь ко лбу. — Приходят в Колсберг каждый день. Отовсюду, даже из-за Нигера и Нила. Нанимаются на работу, чтобы разжиться ружьями. Ружьями для войны с соседями и с белыми, подумал Кристофер. Тили крутил головой, вскакивал на ноги. Ему не сиделось на месте, не терпелось отправиться в путь. — Норман, наверное, уже раскопал яму до пятидесяти футов. Мужик в фургоне сказал, что на уровне земли алмазов станет меньше. — Вранье это всё. — Рики включился в разговор. — Немецкий геолог говорил наоборот. Алмазы рождаются в земном ядре, а потом поднимаются на поверхность. А значит, чем глубже яма, тем их больше. Рики посмотрел на Кристофера. В его глазах появился блеск. Надежда? Жадность? Предвкушение? За десять дней они не встретили в вельде никого. Сейчас на горизонте Кристофер снова увидел открытую телегу. — Это с бурской фермы, везут на рынок в Колсберг батан и бобы. — Тили завозился с седельными сумками, поправил подпругу. — Цены загибают невозможные. Рики глотнул воды. — Нужно было захватить свечи. — Много чего нужно было! — Тили пнул камень, выпустил накопившуюся в нем досаду. — Мы ведь и солью запастись собирались, и мясо засолить, и бочки для воды смастерить. Ты говорил, съездим в Наталь, раздобудем списанные с кораблей тросы. Они заехали к Стюартам по пути на Колсберг, подтвердил свои догадки Кристофер. Рики соврал, что отец прислал его за деньгами. Врал складно, как про восстание рабов и ранение Нормана. Так же воодушевленно он врал Тили, что они едут в Наталь, чтобы разжиться инвентарем для Колсберга. Кристофер перехватил взгляд Рики и забрался в седло. Я приехал к тебе, из-за тебя, в этом Рики не соврал. — Осталось миль десять, — сказал Рики, будто хотел что-то объяснить. Траву сменила каменистая равнина. Животные здесь перевелись. Среди камней валялись жестянки вроде тех, по которым Кристофер однажды выследил почтовый английский фургон. Облепленный мухами холм оказался полуобглоданным гиенами трупом негра. Под копытами захрустели мелкие кости, похожие на собачьи. Впереди показались кресты. Могильщики отдыхали в обнимку с лопатами. Деревянная табличка требовала гинею за вырытую могилу. Женщина, худая и иссушенная, со всклоченными волосами и в рваной юбке, достала из телеги маленький сверток и присела над краем ямы. Ребенок. Телега у женщины была двухколесной, в такую можно впрячь мула, но далеко не уедешь, сильно не нагрузишь. Вместо мула ручки телеги держал часто моргающий лысый мужик. Холм Колсберг окутывало облако красной пыли. Красная пыль осела на рваных парусиновых палатках, разбросанных у подножия холма в шаге одна от другой без всякого порядка. Повсюду темнели ямы костров, незарытое дерьмо и потроха животных. По мере приближения вонь усилилась, а холм уменьшился. Холм высотой около тридцати футов и в обхвате около двухсот. Люди сновали по склонам как муравьи. Кристоферу никогда не приходилось видеть такого столпотворения. Он привык к тесноте в церкви, но здесь людей было раз в сто, а может, в тысячу больше, чем в церкви. Кристофер не знал таких чисел и не привык к такой суете. — Скупщики алмазов. — Тили показал на лачуги из жести и фургоны. Над каждым развевалась как флаг яркая тряпка. На вывесках в спешке накарябали имена. Между халупами скупщиков пристроились бары. У одного были только три стены. Около другого спали пьяницы. Колодцев нигде не было видно, в колеях от телег смердели лужи мочи и блевотины. Около холма уши закладывало от ударов кирок о камни. Кристофер придержал коня, пропуская негра, толкавшего набитую камнями одноколесную тачку. Тили что-то сказал, ткнул пальцем вверх. Рики спрыгнул на землю. — Посмотри за лошадьми, — бросил Рики Тили. Кристофер понимал Рики, даже если не слышал — читал по губам, угадывал взгляды. Оставив коня Тили, начал подниматься за Рики на холм. Участки огораживали веревки, натянутые у земли на колышки верблюжьих колючек. За веревками два шага — и пропасть. Некоторые ямы, как и говорил Тили, были глубиной футов тридцать. На дне орудовали кирками негры и белые. И те и другие, измазанные красной пылью. Над ямами висели деревянные колеса подъемников. Лохматые веревки поднимали наверх кожаные мешки с камнями. Кристофер видел, как один мешок разорвался по шву, и слышал крики со дна ямы. — Только попробуй притронуться к моей лопате, — рыкнул на Кристофера бородач с красным от пыли лицом. — Он хотел украсть лопату! Рики переступил через протянутую на уровне колен веревку. — Геррит! Кристофер видел Геррита во время Великого трека, тот хорошо дрался при атаке зулусов. С тех пор Геррит изменился — похудел, черты лица заострились. Рубашку с рваными рукавами Геррит не заправлял в штаны, дырявые штаны не заправил в сапоги. На Рики посмотрел сначала, будто не узнал, потом скривился. — Норман внизу, промывает камни, пока еще светло. Геррит повернулся к яме, отцепил от крюка подъемника кожаный мешок, уронил на ногу и выругался. Рики метнулся вперед, помог поднять мешок и высыпать камни в тачку. — Я возьму, — сказал и покатил тачку вниз. Кристофер заглянул в яму. Двое черных долбили кирками стены, двое — дно. Когда откололи крупный кусок породы, разбили его на камни размером с кулак. Края камней остались острыми, неудивительно, что мешки рвались. Катя тачку с камнями вниз, Рики согнул колени и отклонил корпус назад. По тому, как ловко он справлялся, Кристофер понял, что он здесь не первый раз. Открытие взволновало и вызвало вопросы. Спустившись с холма, Рики не взглянул в сторону Тили и лошадей, взял вправо и шмыгнул между жестяными хижинами. Проходы между ними местами становились настолько узкими, что тачка царапала стены. В окне одной лачуги трепыхались занавески, на подоконнике другой стоял цветок в горшке. Толкнув жестяной забор, достававший ему до груди, Рики вкатил тачку во двор. Ссутулившись над длинным столом, Норман перебирал камни при слабеющем солнечном свете. Увидев Рики, он уронил один и споткнулся о другой. Пока Норман обнимал Рики, его место у стола занял другой белый. Отпустив Рики, Норман пожал Кристоферу руку. Зубы у Нормана почернели и крошились. Он выглядел старше, чем Кристофер его помнил. — Нужно промыть камни, пока не стемнело. — Норман дробил камни молотком и промывал на сите в тазу с водой. Пальцы Нормана пожелтели, под ногти забилась грязь. Напряженная поза Рики и его заинтересованный взгляд побудили Кристофера присмотреться к камням. Норман выхватил песчинку, блестящую, как мыльная пена. — Семнадцать карат. — Норман крутанулся вокруг своей оси. Желтоватый тусклый камень щетинился углами и гранями. Неужели так выглядит алмаз? — удивился Кристофер. — Ты уверен? — Рики поморщился. — Нужно взвесить. Индус взвесит — скажет точно, даст хорошую цену, он мне должен с прошлого раза. — Норман сунул камень в сапог. Они промыли еще порцию камней, но ничего не нашли. Белого, который помогал Норману, звали Ви. Он попал в Африку год назад. До этого жил в Париже под мостом и чистил карманы на рынке, за что угодил в тюрьму и был сослан в Алжир. Сбежав из каменоломен, в которые его сослали, Ви пешком добрался до Колсберг-копей. На вид Ви был ненамного старше Кристофера. Солнце скрылось резко и неожиданно. Норман сказал, что масло для ламп у него давно закончилось, а покупать здесь дорого. Пробираться между лачуг к рыночной площади пришлось на ощупь. В подворотне кто-то бранился и проклинал. На площади темноту рассеяли фонари у баров и лампы на фургонах скупщиков. Около бара с тремя стенами вместо четырех карлик пинал собаку и орал, что она украла у него алмаз. Над карликом смеялись черные и белые. Кристофер ощутил отвращение. — Это Симс. — Норман кивнул на карлика. — Он неопасен, но может поцарапать, если решит, что ты на него пялишься. У него был участок на вершине холма. Говорят, он нашел пони и забыл, где его закопал, потому и свихнулся. — Пони? — переспросил Кристофер. — Алмаз в сто карат. Найди один такой, и можешь всю жизнь не работать. Норман подошел к фургону, пропахшему специями и пряностями. У высунувшегося из фургона толстого индуса лицо лоснилось от пота. — Это мой брат Рики. — Норман похлопал Рики по плечу. — Это Махди, его дед был пенджабским раджей, а отец всю жизнь работал в Ост-Индской компании. У Махди всегда самые хорошие цены на алмазы. Запомни это, Рики. Индус смотрел на Кристофера и Рики с неприязнью. Предоставив Норману договариваться с индусом, Рики и Кристофер нашли Тили и лошадей. Тили курил вместе с негром в сапогах, пиджаке и платком вокруг шеи. Бастеры, крутившиеся вокруг Джонни, никогда так хорошо не одевались. Этому бастеру было лет сорок. Он назвался Найджелом, сказал, что родился в Капе. Ушел из Капа пять лет назад вместе с капитаном Витбоем. Найджел присматривал себе участок на копях. Оказывается, цветной мог приобрести в Колсберге участок при условии, что кровь, что течет в его жилах, лишь на одну четверть кровь негров, а на три четверти — белых. Кто проверит, ухмыльнулся Найджел. Главное, чтобы деньги были, сказал он. За деньги здесь получишь не только участок, но и бумагу, где тебе напишут любую родословную, которую себе выдумаешь. — Рики! — Норман тенью отделился от фургона индуса. Тили кивнул Норману и опустил глаза. — Пошли. — Норман закинул руку на шею Рики и увлек его за собой. — В «Лондонском отеле» наливают отличный виски. — Идем. — Рики посмотрел на Кристофера сияющим взглядом. — Ты должен выпить, иначе подцепишь здесь лихорадку. — Сначала нужно напоить лошадей, — сказал Кристофер. Норман вздохнул. — Здесь нет воды для них. До реки тридцать миль, день пути. Дед Де Бирс продает воду из своего колодца по цене виски. Кристофер огляделся. Он должен был заметить раньше, как много здесь людей и как мало животных. Волы, лошади и мулы, ослы только у приезжих. Кристофер переглянулся с Тили, последний раз они поили лошадей ночью. С трудом они выдержат еще один день. Значит, к реке нужно отправиться завтра утром. — Лучше, чтобы Тили ночевал около лошадей, — сказал Норман. — Иначе их уведут. Всё так же обнимая Рики за плечи, Норман повел их в бар. На трех стенах разной величины висела крыша, покосившаяся настолько, что, казалось, вот-вот сорвется вниз. Стойка и столы в баре были деревянными, наверняка сделаны на бурских фермах. А вот из лавок всего две деревянных, остальные лавки и стулья собрали из хлама — жести, бочек и ведер. Норман протолкался к стойке, вернулся с эмалированной миской, в которой плавали бобы и куски мяса. По вкусу — заяц или собака. Виски был, действительно, отличный — не разбавлен, тягучий и терпкий. После виски в голове у Кристофера поселился приятный туман. Выйдя из бара, Рики и Кристофер отнесли Тили миску мясного рагу и достали одеяла из седельных сумок. Лишних одеял в лачуге Нормана не было. Прохлада ночи едва чувствовалась. Сотня и еще раз сотня людей нагрели воздух своими телами и дыханием. Наполнили его газами и спиртовой отрыжкой. В хижине Нормана нельзя было выпрямиться в полный рост. Два тюфяка, Нормана и Ви, покрыли весь пол. Норман давно продал лошадь, но седло оставил. Клал под голову и берег на черный день. Ви храпел на своем тюфяке. А Норман уселся на крыльце тесной хижины покурить и объяснил Кристоферу и Рики, что черный день наступает для старателя в Колсберге, если он за неделю не находит ни одного алмаза. Если у тебя нет сбережений, то после недели неудач становится нечем платить черным наемникам, не на что обновить инвентарь. Кирки, лопаты, веревки — в Колсберге всё быстро ломается и изнашивается. Выпивку и еду еще можно купить в долг. Но стоит не найти за неделю ни одного алмаза, как вокруг тебя начинают крутиться, словно стервятники, сраные иностранцы — мошенники и отбросы, которые едут сюда со всего мира. Им говоришь, что все участки раскуплены, но это их не останавливает. Они прибывают каждый день, нанимаются на работу, закапывают деньги под своими палатками и только и ждут, чтобы кто-то разорился или сломал себе шею, и тогда они купят его участок. У Нормана уже были трудные времена, когда ему приходилось одному работать в шахте. — Даже Ви мечтает купить мой участок. — Норман кивнул на спящего француза, закашлялся и сплюнул. В свете луны Кристофер заметил, что слюна его подкрашена кровью. Норман заполз в дом. Рики расстелил одеяла во дворе. Когда Кристофер лег, ноги оказались под жестяным столом, голова уперлась в колесо тачки. Пахло мокрыми камнями. Рики устроился рядом, натянул одеяло до подбородка, смотрел на тучи, кусал губы. Потом он неожиданно перекатился на Кристофера, сел ему на бедра и сжал коленями бока. — Давай останемся, — прошептал Рики. — Продадим завтра лошадей и останемся здесь. Норман болен, у него слабые легкие. Ему нужно сделать перерыв, съездить к морю. Он передаст нам свои участки. Мы найдем алмазы, потом выкупим участки у Нормана. Я куплю один, ты второй. Ты слышал, что сказал Найджел? Купишь участок, получишь бумагу. Мы сделаем из тебя Кристофера ван Хорка. Ван Хорк умер в Капе, давно, никто не помнит, сколько у него было рабынь и сколько черных бастардов. Если англичане будут тебя искать… — Рики сглотнул, не решаясь напрямую говорить об убийстве Стюарта, губернатора английской колонии. — …они не будут искать Кристофера ван Хорха, владельца участка в Колсберг-копи. Это чудесное место. Я встречал здесь беглых рабов. Они приходят, потому что здесь им заплатят за работу. Рики лежал на Кристофере. Дышал в губы. Вжимался возбужденным членом в его пах. Как обычно, возбуждение лишило Кристофера способности соображать. Рики просунул руку между их телами — гладил член Кристофера, лизал губы. Кристофер боялся пошевелиться, вздохнуть, моргнуть, чтобы не взорваться, не свихнуться от желания. С опозданием он понял, что Рики больше не болтает, не шепчет. Губы его по-прежнему шевелились, но, вместо того чтобы говорить, он заерзал — надавил локтем на предплечье Криса, толкнулся коленом в колено, выпутался из штанов, снова уселся сверху и поправил одеяло, прикрывая себя и Криса. Какой же гладкой и влажной была у него кожа, какими длинными ноги, каким твердыми мышцы, как обжигали пальцы складки на теле. — Рики… — Кристофер потерялся в ощущениях. Не помнил, что хотел сказать, как они здесь оказались, почему пахнет мокрыми камнями и жестью, что будет завтра. — Я хочу, — сказал Рики и направил в себя его член. Опускался медленно, рывками. Когда прижался задницей к яйцам, Кристофер притянул его к себе, заставил замереть и ощупал всего — от пушистых волос, пропахших пылью, табаком и виски, до шрамов на спине. От морщинистых пяток, прижатых к бедрам Кристофера, потных впадин под коленями до дырки, растянутой вокруг члена. Придерживая ее край пальцем, Кристофер начал двигаться. Не понимая, как это возможно, что в этом такого особенного, почему ему так хорошо. — Я хотел быть у тебя первым, — сказал Рики потом. — Боялся, что не успел, верил, что это важно. Если буду первым, ты запомнишь меня навсегда. Даже если потом прогонишь. Даже если сразу захочешь прогнать, выебать всё равно не откажешься. Никто от такого не отказывается. Кристофер дернул его за волосы, Рики рассмеялся. Понимал ведь, что говорит глупости. — Крис… — Рики посерьезнел, приподнялся на локтях. — Лошадей не обязательно продавать сразу. Если хочешь, отведи их завтра к реке, напои. Давай посмотрим пять дней, десять. Ты сам слышал, что сказал Норман. За пять дней можно понять, прикинуть, посчитать… От Рики пахло виски, потом и пылью. Всё-таки засыпать рядом с ним было самым приятным и самым прекрасным, что знал Кристофер в жизни.