Гнев и справедливость

Кому мне верить, если не моим идеалам? Кто, кроме них, поможет мне отличить добро от зла? Страх от предательства? Справедливость от гнева? Рики умел ориентироваться по звездам. Но сейчас они прыгали перед глазами, то удалялись и таяли, то нависали, будто хотели своими иглами проткнуть ему глаза. Что ты наделал? Я думал, что могу на тебя положиться. Ты принял решение, не посоветовавшись со мной. Ты действовал за моей спиной. Если ты не согласен, ты мог сказать «нет». Не трогай меня! Крис. Рики так громко и часто сопел и всхлипывал, что не услышал бы ни выстрелов, ни погони. Сразу после Колсберга он пустил коня в галоп. Скакал, не понимая, куда и зачем. Он остановился, когда воздух превратился в камни и его не получалось больше вдохнуть. Остановился, но всё еще не мог успокоить дыхание и сердцебиение, всё вокруг видел, словно через толщу воды, — никак не получалось ухватиться за реальность. Как мог Крис быть таким слепым? Как мог не видеть, не понимать, что происходит? Каждый день Барнато и Радд скупали по десять, двадцать, пятьдесят участков. Всё больше и больше. Им уже принадлежат две трети холма. Не только земля, но и люди, которые в ней копались. Черные и белые. Их ружья. Но этого Барнато и Радду мало, они хотят получить Колсберг целиком. Они настолько сильны, что им плевать на законы, договора, доверенности и лицензии. У них достаточно средств, хитрости и подлости, чтобы дожать, разорить и раздавить последних независимых старателей. Законы? Рики стиснул зубы. Английские законы на Колсберг не распространялись. Официально копи принадлежат бурской республике. Но законодательство буров было слишком медлительно и примитивно. Пока они осознают значение Колсберга, станет слишком поздно. Но разве не именно это беззаконие и оторванность от привычного мира с четким разделением на черных и белых влекли Рики в Колсберг? Здесь впервые на его памяти черным платили за работу. И этого было достаточно, чтобы Рики поверил, что в Колсберге зарождается новая система взаимоотношений. Здесь не только дикарям платили за работу, но и цветные могли купить участок земли наравне с белыми. Это была надежда. Зарождение нового. Рики вспомнил, как сидел под холмом с Родсом, слушал его фантазии об управлении миром и разглядывал полуобнаженные мужские тела. В тот момент он чувствовал себя с Родсом на равных. Три участка у Рики с Крисом, три у Родса. Как они с Крисом могли проиграть? Когда всё повернулось против них? Почему Крис не желал ничего видеть? Тащил на себе шахты, как вол тащит фуру. И как вол, тупел от работы. Рики пытался ему объяснить. Пытался показать, чего стоят все эти люди вокруг, но Крис видел только шахты. Как раньше видел и слышал только Стюарта. Слепой упрямец и трудяга, калечащий себя своей преданностью людям и работе. Раньше Рики считал преданность Криса пугающей и великой. Теперь она казалась отравой. Раньше он ненавидел Джонни и Стюарта за то, как самозабвенно Крис был им предан. В его самопожертвовании и самоотверженности было что-то от безумия коса, обрекающих себя на голодную смерть. Прощая Джонни боль, Крис поднялся над своими слабостями и страхами. Прощая Стюарту убийство племени Нголу, отказался от своих чувств и суждений. От Рики Крис тогда тоже отказался. А Рики не мог перестать думать о нем. Он то ненавидел его, то восхищался им. Ненавидел за то, что Крис оттолкнул его и предал чудесную близость, которая росла между ними. И восхищался его преданностью семье. В итоге Рики выбрал восхищение. Он не мог ненавидеть Криса. А выбрав восхищение Крисом и его преданностью, Рики начал мысленно с болезненным удовольствием, словно расковыривал подживающую царапину, примерять такую преданность на себя. Насколько легче и проще стала бы его жизнь, если бы он так же слепо был предан Крису? Наплевал на свою гордость и обиду, забыл, что Крис его оттолкнул, не боялся бы, что оттолкнет снова, вместо этого просто бы поехал к нему и встал перед ним на колени. Наверное, это и есть счастье — не скрывать своих чувств, не сомневаться, полностью довериться Крису. Наверное, такая слепая преданность Крису, отсутствие сомнений в нем и в себе сделали бы Рики чище и сильнее. Иногда он мечтал о такой самоотдаче и самозабвении. Но одновременно в нем жила и другая фантазия. Что, если бы Крис был так же слепо предан ему, как своей семье? Прощал бы ему всё, как прощал Джонни и Стюарту? Тогда бы он тоже был счастлив, а, может, даже бы почувствовал себя богом. Иногда он мечтал о такой власти над Крисом. Но последние полгода Рики с ужасом наблюдал, как Крис отдает свою преданность гребаным шахтам. Зацикливается на них, становится одержим ими. Это заставило Рики понять, что слепая преданность и всепрощение — это вовсе не сила, а слабость. Крис целиком и полностью отдал себя работе. Слабость, потому что в одержимости Криса шахтами было больше покорности судьбе, чем сознательного выбора. Он сам сказал, что никогда раньше не мечтал, не имел цели. Но ведь если у человека нет цели, он не способен сделать свободный и осознанный выбор. Крис просто отдавал себя. Сначала убийце и лгуну отцу, потом проклятым шахтам. Как Стюарт, шахты требовали от Криса всё больше и больше — больше сил, больше времени, больше уступок, самоограничений, больше самоунижения. Прошло бы еще несколько лет, и шахты превратили бы Криса в черного больного старика, пресмыкающегося перед теми, у кого больше власти. Рики не мог позволить этому случиться. Он готов был снова и снова стрелять в спину ничего не подозревающего Ви, только бы никогда не увидеть, как Крис превращается в запуганное и покорное жалкое существо. Лучше умереть. Лучше пусть он умрет. Небо посветлело. Рики казалось, он покинул Колсберг годы назад. Желтое марево разрасталось справа, предвещая появление солнца. Рики не понимал, где находится. Не знал, куда ехать. Не понимал, какой смысл теперь имеет движение. Какой смысл солнцу вылазить из-под земли? Кому нужен новый день? Что сейчас с Крисом? Удалось ли ему, мтабела и бастерам уйти из Колсберга? Или люди Радда их догнали? Рики дернул поводья, будто хотел повернуть назад. Движение напоминало судорогу, как судорога, было бессмысленным и бесполезным. Услышал бы он выстрелы, если бы между Крисом и преследователями завязалась перестрелка? Он не знал. Что, если Крис уже мертв? Наверное, Рики тоже скоро умрет. Солнце выбралось из земли. С запада к нему потянулся утиный клин. Значит, где-то недалеко есть водоем. У Рики не было с собой воды, но он не чувствовал жажды. Голода тоже не чувствовал. Даже если бы чувствовал, пистолет был плохим оружием для охоты. Он больше годился для того, чтобы убивать людей. Рики проверил барабан, у него осталось три из семи патронов. Он приставил пистолет ко лбу, потом лизнул дуло. Сделал это не потому, что хотел избавиться от себя, а просто чтобы проверить, что еще в состоянии управлять своим занемевшим, отупевшим до бесчувственности телом. Мтабела выносливые, они могут долго обходиться без еды и воды. И если Крис и его люди живы, то мтабела бегут впереди. Один за другим бастеры отстают от них, задыхаются, часто останавливаются и сплевывают. Горло у них дергает, в боку колет. Крис идет сразу за мтабела. Рики закрыл глаза и увидел это. Даже если мтабела побегут, Крис не отстанет от них. Он силен, вынослив и никогда не сдается, не отступает от того, что начал. Рики судорожно втянул в себя воздух. На глаза накатила влага, мешавшая ночью рассмотреть звезды. Теперь она размывала вельд, превращая траву в волны. Рики понравилось, когда наступила жара. Понравились вызванные ею головокружение и резь в глазах. Он не собирался останавливаться, не собирался отдыхать. Воспринимал усталость как благословение. Не нужно думать, не нужно переживать, всего лишь дышать. Наверное, теперь без Криса его жизнь всегда будет такой — неуверенное, бесцельное, бесполезное и бессмысленное движение сквозь раскаленный воздух. Начался закат, подул ветер, а тело Рики никак не хотело охлаждаться, не переставало гореть. Голод сдавил живот. Горло распухло от жажды. Пот затекал в глаза. С приходом темноты Рики начал дрожать. У него не осталось сил даже стиснуть зубы, потому он часто прикусывал язык. Резкая боль напоминала пробуждение. Возможно, только она и мешала ему потерять сознание от слабости. Стало любопытно, как долго он сможет еще продержаться в седле. Сам Рики ни за что не собирался останавливаться. Пусть лучше слабость и усталость сбросят его на землю. Так будет честнее. Война всегда честнее, чем сделки, компромиссы и перемирие. Перемирие дает врагу силы придумать новый обман. Договорись Крис с Раддом, он бы ничего не выиграл, лишь дал бы Радду время придумать новый обман. Рики попытался вздохнуть и не смог. Мтабела наверняка нашли воду для Криса. В пути Крис обычно пил мелкими глотками, задерживал воду во рту и надувал щеки, прежде чем проглотить. После дня в шахте он всегда делал большие глотки и проливал воду. Спиртное он тоже подолгу держал во рту и полоскал им зубы. А когда он сплевывал в темноте на свой член, его слюна блестела. Крис снова его бросил. Снова оттолкнул. Выбрал трусливых мтабела, лживых и подлых бастеров. Рики дернул губами, будто хотел оскалиться, сплюнуть или выругаться. Ни ночь, ни усталость не выбили его из седла. Не вырубили его, не успокоили нервы, не угомонили мысли. Перед рассветом Рики спустился на землю, упал на четвереньки и начал слизывать с травы росу. Глаза резало так, что даже когда в левый попала муха, Рики не почувствовал изменений. Собирая росу, он отполз от лошади шагов на десять. А когда поднял голову, увидел шестерых всадников. Заметив его, они перестроились — раньше ехали по двое, теперь растянулись в цепь, — обходя Рики по кругу, как сбежавшую овцу или недобитое животное. Двое из всадников достали ружья. Двое ехали без седел. У одного не было шляпы. Эти люди не походили на пастухов, охотников или фермеров. Если у них и были фермы, то находились они очень далеко. Отсутствие шляп и седел говорило о том, что они такие же беглецы, как Рики. Когда между Рики и всадниками осталось двадцать шагов, он рассмотрел в предрассветном тумане их белые лица. Рики вернулся к лошади и встал к всадникам боком, чтобы в него было труднее попасть из ружья. У него осталось всего три патрона. Доставать пистолет раньше времени не стоило. Пока он у Рики под рубашкой, пока его никто не видит, неожиданность на стороне Рики. Но сумеет ли он потом выхватить пистолет достаточно быстро? Какая разница — всадников шестеро, а у него всего три патрона. Ему ничего не оставалось, как ждать. Двое с ружьями придержали коней в трех шагах от Рики. У одного на левой руке не хватало пальцев. У второго щеку пересекал шрам. — Куда едешь, черномазый? — усмехнулся Беспалый, пока четверо других всадников окружали Рики и его лошадь. — Старая кляча, — оценил лошадь Рики скрипучий голос у него за спиной. — Издалека она казалась моложе, — заржали сзади. Не оборачиваясь к болтунам, Рики не сводил взгляда со Шрама и Беспалого. Шрам жевал табак и ерзал в седле, как после многодневной поездки. Пыль поднялась и забилась Рики в нос. — Ружья нет. — Седельных сумок тоже. Как же ты без воды… — Откуда ты? Отвечай, когда тебя спрашивают, обезьяна! — Немой, что ли? — Белый без сапог подъехал ближе, Рики увидел дыры на его штанах. Он слышал, многие разорившиеся старатели, не имея денег вернуться домой и не желая наниматься к другим белым, собирались в банды и грабили фургоны вокруг Колсберга. — Или тупой. — Белый со светлыми длинными волосам спешился. — Ты тупой или немой? — Шрам натянул повод. Его лошадь толкнула Рики в грудь, заставила отступить. Теперь он оказался зажат между лошадью Шрама и своей. — А может, он глухой? — Или умственно отсталый. Белые засмеялись. — Отвечай, ты тупой или умственно отсталый? — Шрам направил на Рики ружье. Ударил бы его стволом в лицо, если бы Рики не отвернул голову. Кто-то дернул его лошадь за уздцы. Так как Рики всё еще держал повод, его повело за лошадью, и он пошатнулся. Белые снова рассмеялись. Шрам тыкал Рики в лицо ружьем, а сам смотрел на товарищей. Его глупость подарила Рики несколько секунд. Он достал пистолет, выстрелил Шраму под подбородок, схватил его ружье и дернул на себя. От выстрела голова Шрама откинулась назад, изо рта полетели зубы. Шрам еще покачивался в седле, а Рики уже просунул руку с пистолетом между его телом и головой его лошади и выстрелил в Беспалого. Выстрелил и промахнулся. Миг длиною в один вдох Рики был всё еще зажат между лошадьми, потом опора за спиной исчезла. Он повернулся и увидел, как длинноволосый ставит свою лошадь на дыбы. Копыто ударило Рики в грудь, он упал на спину и выронил ружье. Перекатившись на бок, Рики выстрелил из пистолета не целясь. Попал в грудь разворачивающейся лошади. — Ублюдок! — закричал Длинноволосый. Рики поднялся на четвереньки. Пыль и слезы застилали глаза, боль в груди мешала вздохнуть. Он смог отшатнуться от одной лошади, другая врезала коленями ему в бок и перевернула, как жука. Передние ноги пролетели над лицом, задняя ударила по плечу и выбила его из сустава. Рики ослеп от боли и потерял бесполезный пистолет. Люди и лошади вокруг превратились в тени. Солнце показалось ненадолго и снова исчезло. Рики попытался отползти. Услышал смех и фырканье лошадей. — Не трать патроны. — Он убил Ларса. — Подними пистолет. — Обыщи его. — Он прятал пистолет под рубашкой. Длинноволосый схватил Рики за горло. Белый без сапог ощупал карманы. — Ты только погляди! — Босой поднял над головой деньги. Белый с черной бородой выхватил их. — Сколько там? — Пятьсот фунтов. Кто-то присвистнул. — Откуда, блядь, у обезьяны такие деньги? — Кого ты убил и ограбил, мразь? — Длинноволосый сильнее сжал горло Рики, заставляя его выкручиваться и сучить ногами. Босой перехватил ногу Рики, сдернул один сапог, потом второй. Заправленные в сапоги штаны сползли под задницу. — Может, он из Колсберга? — Может, неподалеку банда бастеров грабит фургоны? — Тогда они промышляют на нашей территории и их нужно проучить. — Задница как у бабы. — Он убил Ларса. Беспалый сдернул с Рики штаны. — Отрежь ему член, и будет тебе баба, — заржал Черная Борода. Длинноволосый всё еще душил Рики. Рики смог дотянуться здоровой рукой до его лица. Хотел выцарапать глаз, но сумел лишь схватить за ухо и дернуть со всей силы. Длинноволосый вскрикнул. Остальные заржали. Длинноволосый вскочил и ударил Рики ногой в живот, потом по обнаженным бедрам и яйцам. Рики попытался откатиться и закрыться. Кто-то наступил ему на вывернутое плечо. Перед глазами опять потемнело. Чужая рука надавила на макушку Рики и вжала его лицом в землю. — Задница как у бабы. — Ты давно бабу не видел. — А ты видел? — Сам, поди, не помнишь, в чем разница. — Однажды у меня была баба с такой маленькой задницей. — Черная или белая? — И как ты в такую маленькую задницу свою дубину засовывал? Кто-то наступил Рики на ноги. Кто-то раздвинул ягодицы. Рики дернулся. Ладонь на затылке сдвинулась. Длинноволосый уселся Рики на голову и прижал коленом больное плечо. Из-за боли в плече он не почувствовал, как в него запихнули член. Чувствовал лишь, как при каждом толчке колено Длинноволосого плющило и дробило вывернутое плечо. Казалось, его руку мелкими рывками вытягивают из сустава. Боль в руке заглушила все другие ощущения. Рики удивился, когда смог пошевелить ногами. Его ненадолго отпустили, потом навалились снова. — Слезь, Клат, ты его так задушишь. Не хочу ебать труп. Рики дернули за волосы, повернули его голову в сторону, позволили ему вдохнуть. Белый, таранивший членом задницу Рики, завалился ему на спину и воткнул кулак в землю около его лица. Два пальца с грязью под ногтями. Рики напряг шею — поверни он голову в сторону вывернутого плеча, боль уменьшится. Но давление на спину, толчки члена внутри, быстрые и требовательные, не позволили ему пошевелиться. Его снова отпустили. Он наконец повернул голову и уменьшил нагрузку на вывернутое плечо. Краем глаза увидел, как между его ног пристроился белый с черной бородой. — Что, больше не сопротивляешься? — Он хлопнул Рики по заднице. — Вошел во вкус, — заржали над головой. — Когда ты дергался, ты мне больше нравился. — Черная Борода снова шлепнул Рики. — Надеется, если будет лежать бревном, у тебя член опадет. — Над Рики смеялись и толкались. Он испугался, что они наступят ему на плечо. Черная Борода отпустил его задницу и навис над его спиной. Рики почувствовал его дыхание на своей щеке. Черная Борода попытался заглянуть ему в лицо, а потом он вцепился в плечо, и Рики заорал. — Вот так гораздо лучше. Сдавливая плечо Рики, он вставил в него член. Рики казалось, что ему отрывают руку. Воздух в легких закончился, а вдохнуть никак не получалось. Рики начал соскальзывать в темноту. Черная Борода отпустил плечо и погладил затылок. Три раза сильно толкнулся в задницу. Услышал, что Рики дышит, и снова надавил на плечо. — Орет, как свинья, которую режут. Рики хотел бы потерять сознание. Чтобы не чувствовать боли и не слышать смеха. Но каждый раз, когда темнота и пустота подкатывали, он пугался их. Боялся, что пока он будет в отключке, ему оторвут руку, отрежут член и яйца. Пугался так, будто от него что-то зависело. Будто, оставаясь в сознании, он мог что-то изменить. В сознании он или нет, эти люди сделают с ним, что захотят. Черная Борода отпустил его плечо, и Рики испытал благодарность и облегчение. Всхлипнув, он подтянул под себя ноги. Неужели ему разрешили перевернуться на бок? Разрешили погладить и ощупать больное плечо. Рики приоткрыл слипшиеся из-за грязи и слез глаза и увидел, как двое белых тянут к нему руки. Они снова схватили его, ударили больное плечо ногой, потом об землю, пытались задушить, выдавить глаза, набили землей рот и ебали, пока Рики наконец не потерял сознания. Он очнулся в темноте. Траву шевелил ветер. Надрывались цикады. — Крис, — прошептал Рики, не понимая, где находится и что случилось. У него совсем не осталось сил. Он едва мог вдохнуть, не мог сглотнуть, не чувствовал своего тела. Рики перевернулся на спину и увидел готовые выцарапать ему глаза когти звезд. Вместе с болью в плече пришли воспоминания. Понимание, что Крис не придет и не спасет его. Как спас от Стюарта. Как спасал много раз во сне. Пробуждаясь от кошмаров, Рики больше не сможет прижаться к нему в поисках утешения. Не будет близости. Не будет утешения. Не будет ничего. Рики обнял вывихнутое плечо и заплакал. — Прости, прости… Он не мог говорить. Прости, что я испортил твою жизнь. Прости, что цеплялся к тебе как пиявка. Прости, что подвел и предал тебя. Он не знал, как долго он плакал и жалел себя. Но слезы высохли, а горло распухло еще больше. Бедро укусил муравей. Рики ощупал поврежденное плечо. Сможет ли он сам его вправить? Если удариться о землю, если дернуть за локоть? Ничего не выйдет. Нужно встать. Идти. Найти воду. Найти ферму. Людей. Он не собирается умирать. Сраные обсосы, тупые европейские неудачники приехали в Колсберг разбогатеть, но не справились и стали бандой жалких грабителей. Без сапог. Без шляп. Тупые уроды, они бросили его умирать. Но Рики не доставит им такого удовольствия. Рики поднялся на ноги. С трудом стащил через больное плечо рубашку и обмотал ее вокруг бедер. Штанов нигде не было видно. И если он найдет их, вряд ли они остались целы. Он должен идти, пока у него есть силы. Придерживая раненую руку за локоть, Рики медленно и осторожно переставлял дрожащие ноги. Кому мне верить, кроме моих идеалов? Кто, кроме них, объяснит, что важно, а что нет? Рики споткнулся, понял, что, если упадет, не сможет встать. Из-за распухшего горла дыхание превратилось в хрипы. Звезды померкли. Потонули в сером свете. Трава металась перед глазами, будто Рики не еле переставлял ноги, а несся галопом на спине лошади. Стало трудно поднять голову, различать расстояние, распознавать предметы. Он, кажется, и слышать стал хуже. Всё заглушили хрипы в горле и бой крови в ушах. Не смей падать. Не смей сдаваться. Он знал, что, когда наступит полдень, жара его прикончит, он не сможет идти, заснет и больше никогда не проснется. Осталось не так много времени. Несправедливо, если всё так закончится. Тень упала рядом с Рики. Он слышал голос, понимал, что говорят на ломаном африкаанс, но не разбирал слов. Когда негр протянул к нему руки, Рики отшатнулся и едва не упал. Кто-то подхватил его со спины и помог устоять. Рики закричал и забился в чужих руках. Его отпустили, и он свалился на землю. Теперь он видел двух негров и стадо коз. Слишком многочисленное, чтобы принадлежать неграм. Это были рабы. Один молодой, второй старик. Откуда-то Рики знал этих негров. Он понимал это головой, но всё равно пинался и отбивался здоровой рукой, когда негры снова потянулись к нему. Он лежал на земле и сипел опухшим горлом. Один из негров догадался принести ему мех с водой. Рики отпил, подавился, захлебнулся — горло не пропустило воду, и она вылилась через нос. Рики заставил себя успокоиться, полил водой лицо и снова приложился к меху губами. Глотнул, сумел вдохнуть. Солнце прыгало на голову то одному негру, то другому. Трава опутала их ноги. Негры больше не пытались помочь Рики подняться, смотрели на него спокойно и терпеливо, будто готовы были ждать целый день, пока он подаст знак или сделает первый шаг. Их неподвижность подействовала на Рики усыпляюще. Он закрыл глаза на миг и тут же почувствовал, как слабеет шея, будто из нее вынули кости или она превратилась в камыш. Рики ударился затылком о землю и потерял сознание. Он пришел в себя на телеге. Больная рука лежала на свернутом шерстяном одеяле. Каждый раз, когда телега наезжала на камень, руку простреливало болью, а доски врезались в истерзанную задницу. Найти удобное положение не получалось. Рики хотел, чтобы ему вправили плечо. Но как это сделать, если он не позволяет к себе притронуться? Рики посмотрел на черную спину сидевшего на облучке человека, закрыл глаза, сосчитал до десяти и позвал: — Налу. Это были рабы его отца. Козы сбили Рики с толку. Коз ван Райнберги не разводили. Налу повернулся и придержал коней. Солнце всё еще висело высоко. Значит, до поместья близко, если негры успели сбегать туда и привезти телегу. — У меня вывернуто плечо, — сказал Рики. Налу, старший негр, наклонил голову. Второй, Игару, его сын, наверное остался со стадом. — Вправишь? Налу кивнул, обошел телегу, поставил в нее одну ногу и вопросительно посмотрел на Рики. — Всё в порядке, — устало сказал Рики. — Я не буду больше драться. — Нужно сесть. — Голос у Налу был тонким и скрипящим. Рики кивнул и скривился от боли, когда Налу потянул его вверх. Налу привалил его здоровым боком к борту телеги. Так Рики опирался на одно бедро. Рубашка, что была обмотана вокруг бедер, скомкалась и перекрутилась, Рики увидел кровь, но не смог разобрать, свежая кровь или подсохшая. Он знал: Налу тоже увидел кровь, заметил, что на Рики нет штанов, и догадался, что ему порвали задницу. Плевать. Налу осторожно и бережно коснулся локтя Рики. Рики зажмурился и кивнул. — Давай, — поторопил он. Налу дернул, Рики подавился криком. Боль пронзила плечо и кольнула грудь. Острая и парализующая вначале, постепенно расползлась дрожью по всему телу. Налу улыбался, а Рики никак не мог понять, встал ли сустав на место. Лишь когда Налу снова забрался на облучок и телега покатилась, Рики осмелился двинуть локтем и приподнять руку. Боль не ушла совсем, но рука слушалась. Гематома на плече напоминала коровью печень цветом и размером. Дом ван Райнбергов оказался больше, чем Рики его помнил. Отец вышел во двор. Белые выглаженные брюки, белая рубашка с накрахмаленным воротничком. Обнимая Рики, он мог испачкаться. Но отца Рики никогда не интересовали такие мелочи. Он пах кофе, табаком и мылом. — Я так рад тебя видеть, Рики. — Сетка морщин убегала от его светлых глаз под шапку светлых волос. — Ты плохо выглядишь. Магдалина приготовила твою комнату. Сиу набрал для тебя ванну и поможет тебе помыться. Я так рад, что ты вернулся. — Мне не нужна помощь. — Рики содрогнулся, отстранился от отца и встретился взглядом с Магдалиной. Она стояла на крыльце и пристально его разглядывала. Задержала взгляд на испачканной кровью рубашке на его бедрах и отвернулась. Они поставили железное корыто на ножках в его комнату на втором этаже. От воды поднимался пар. Рики бросил грязную рубашку на пол и пошатнулся. Вода щипала царапины и быстро потемнела. Рики поднял и опустил правую руку, подал локоть вперед, с удовольствием отвел назад и слабо улыбнулся. Выбравшись из ванной, он ощупал задницу. Крови не было. Если разрывы еще и кровоточили, то внутри и очень слабо. Кровь будет появляться еще дней десять после испражнений. Он знал это по опыту, после Стюарта. Рики забрался в кровать и закрыл глаза, когда пришла Магдалина и принесла опиумную настойку лауданума. — Спасибо, — сказал Рики. Он знал, что Магдалина его презирает. Будет сегодня полночи молиться за спасение его души. Завтра позовет священника окропить дом святой водой, будто в нем поселилась нечистая сила. Она считает его безумцем, потому что он проводил ритуалы вуду. Она считает его грязным, потому что видела, как похотливо на него смотрел немецкий гость. Будто Рики был виноват, что вызвал похоть. Будто грязью был не источник похоти, а ее объект. А теперь она видела пятна крови на рубашке, обмотанной вокруг его бедер. И наверняка про себя обозвала Рики шлюхой и потаскухой. Но христианское милосердие велело ей помогать больным и убогим грешникам. Потому Магдалина пришла в его комнату и принесла опиум. Рики был ей за это благодарен. Он откинулся на подушки и проспал два дня. Когда проснулся, небо переливалось закатными красками. Во дворе лаяли собаки и кудахтали куры. Тень голубя чиркнула по окну. В доме хлопнула дверь. Рики отвык от этих звуков и успел их забыть. И теперь с замиранием сердца узнавал заново. На миг он почувствовал себя ребенком, которому привычные обыденные вещи кажутся полными тайн. Его вещи в шкафу выглядели чужими. Рики оделся и спустился в холл. В большой гостиной толстая рабыня учила двоих черных детей пяти лет накрывать на стол. — Вилка должна лежать на салфетке, на расстоянии ладони от тарелки. Вот так, тарелка на расстоянии ладони от края. Рядом с вилкой клади нож. Бери бокал только за ножку, иначе останутся пятна и хозяйка накажет тебя. — Рабыня говорила в нос и улыбалась. К ван Райнбергам она попала еще в Капе. Во время крещения Магдалина дала ей имя Лотти. Рики не помнил, чтобы раньше в поместье так заморачивались со столовым этикетом. Видимо, у Магдалины появилось новое увлечение. Новые бархатные шторы на окнах, распятие покрупней на стене и столовый этикет. Увлечение, вероятно, объяснялось тем, что в доме часто принимали европейских гостей. Магдалина не хотела, чтобы ван Райнберги выглядели на их фоне дикарями. Дети, которых поучала Лотти, были ей чужими. Ван Райнберги приобрели их у дядюшки Юма. Он был крупным скотоводом. Его восемь сыновей обожали охоту, служили Юму опорой и поддержкой в делах. Раза-два в год они находили маленькую деревню дикарей, убивали ее жителей и забирали детей до пяти лет. В этом возрасте дети быстро забывают. Из детей, которые не помнят родной дом, получались отлично вышколенные домашние слуги. Буры всегда хорошо платили за рабов, особенно женщин, покупая будущее. Оба ребенка около стола были девочки. Их привели на ферму вместе с еще пятью детьми незадолго до отъезда Рики в Стюартвилль. Их привел Дуглас, младший сын дядюшки Юма, здоровый детина с темной шевелюрой и рыжей бородой. Глядя на него, Рики подумал тогда, что с удовольствием посмотрел бы, как Дуглас попробует пнуть так, как пинает детей, здорового негра и негр открутит его тупую голову. Визит Дугласа заставил Рики быстрей собрать вещи и уехать, не дожидаясь, когда привезут лопаты, которые он хотел взять с собой в Колсберг. Девочка разгладила скатерть и посмотрела на Рики. От ее настороженного взгляда и от воспоминаний у Рики неприятно заскребло внутри. Лотти улыбнулась Рики и предложила ему выпить. Сегодня в доме ван Райнбергов пили финиковую водку. На стуле, где раньше обычно сидел Рики, лежала пуховая подушка. Магдалина не только заметила кровь на рубашке, но из христианского милосердия позаботилась, чтобы ему было не больно сидеть, а заодно, чтобы он не думал, что может скрыть от нее свое унижение. Рики выпил два бокала финиковой водки, когда появились отец и Магдалина. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Магдалина. — Хорошо выспался? — поинтересовался отец, глядя мимо Рики. — Чувствую себя, словно заново родился, — соврал Рики. На стол подали запеченную телячью ногу с бобами. — Как идут дела в Колсберге? — спросил отец, наполовину обглодав свой кусок. — Я потерял участки, — ответил Рики. — Ты положила новые специи? — Ван Райнберг повернулся к Магдалине. Кажется, он не мог надолго сосредоточиться на чем-то одном. — Использовала привезенный из Индии карри. — На прошлой неделе мы получили письмо от Джульетты. — Ван Райнберг посмотрел на Рики. — Она написала его четыре месяца назад, его доставил дилижанс. Говорят, когда англичане построят железную дорогу, письма будут доходить гораздо быстрей. — Дорогу откуда и куда? — От Кейптауна до Каира. — Ван Райнберг рыгнул и вытер губы салфеткой. — Если провести дорогу из Кейптауна в Каир, она пройдет по нашим землям. По землям бурских республик, — сказал Рики. — Мы что-нибудь придумаем. Не будут же буры стоять на пути прогресса. Железная дорога принесет пользу всем. — Тебе не кажется, что придумывать что-то нужно было до строительства дороги? Иначе получается, англичане лезут на бурские земли, не спросив разрешения. — Оранжевая республика и Трансвааль теперь независимые государства, и нам нужно сотрудничать с англичанами, а не бояться их. Не вижу ничего дурного в том, чтобы провести железную дорогу. — В Колсберге тоже никто не видел ничего дурного, продавая им земли, а теперь англичане заправляют там всей добычей алмазов. — Попробуй банановый пирог. — Ван Райнберг наклонился к большому блюду, которое внесла рабыня. — Как Джульетте живется в Кейптауне? — Рики не видел сестру четыре года. Казалось, он лучше помнил Кап, чем черты ее лица. Отец нахмурил лоб, будто не знал, что ответить, или не мог выбрать, что именно рассказать. — Она и дальше с Локвудом? — помог ему вопросом Рики. — Она живет с ним и работает в его газете. — Рики послышалось или он услышал в голосе Магдалины гордость? Вспомнилась черная девочка из деревни, которая, когда Рики корчил из себя колдуна вуду, просила его приготовить приворотное зелье, чтобы она околдовала белого гостя ван Райнбергов. Все черные шлюхи мечтают о белых мужчинах. — Ты получал письма от Нормана? — Отец направил на Рики вилку. — Я был в Колсберге. Письма туда не доходят, — ответил Рики. — Как дела у Нормана? — Норман заезжал к нам два раза. После Колсберга, больной и слабый, пробыл у нас неделю. Доктор Веллингтон — ты его знаешь, он разводит овец на северном холме, — сказал, что легким Нормана пойдет на пользу морской климат, и Норман уехал в Наталь. Второй раз он был здесь две недели назад, вместе с англичанином, они планировали охоту на слонов, — сказала Магдалина. — Жаль, что ты не приехал раньше и не застал его, — вздохнул отец. Рики не знал, скучает он по Норману или нет, хотел бы его увидеть или нет. Скорей всего, нет, потому что с Норманом пришлось бы говорить о том, что произошло в Колсберге. Рики был к этому не готов. — Норман привез из Наталя новости. — Магдалина разглядывала Рики с пытливым любопытством, будто ей было известно больше, чем она говорила. — Один из черных детей губернатора Стюарта застрелил отца. Это случилось почти сразу после твоего отъезда в Колсберг. — Стюарт был чудовищем, — сказал Рики. — Да. Его застрелил Кристофер Стюарт. Помнится, ты водил с ним близкую дружбу во время Великого трека. Рики смотрел в ее подведенные охрой черные глаза и не понимал, чего она хотела. Хочет, чтобы он признался, что был в Стюартвилле в то время? Но ее это не касается. А Рики не хочет об этом ни с кем говорить. — Стюарт был чудовищем. — Магдалина отвела взгляд от Рики и посмотрела на распятие. — Но когда я услышала эту историю, то подумала, что именно из-за таких черных, как Кристофер Стюарт и твоя мать, о всех черных говорят, что в их душах живет темное безумие. — Темное безумие живет в жадных белых, которые крадут у черных их земли и скот, продают их в рабство и заставляют их работать на себя без платы! Магдалина облокотилась на спинку стула и приложила руку к груди. Агнус ван Райнберг моргнул и посмотрел на Рики, будто только что пробудился от сна. — Спасибо за ужин. — Рики встал. — Финиковая водка понравилась мне больше всего. Он поднялся в свою комнату. Окна выходили на кофейную плантацию. Сейчас на холмах разлеглась тьма и окутала туманом молодые кофейные деревья. Кофейные деревья первый раз цветут через три года, сказал папаша Стюарт. На плантации моего отца половина молодых деревьев умерла в первый год, еще четверть — во второй, соврал Рики. Кофейные деревья его отца не умирали, они спокойно росли в тени фиников и бананов и ждали своего часа разродиться красными плодами. Никто не посылал Рики просить денег у Стюарта. Он всё это придумал, чтобы увидеть Криса. Рики упал на кровать и уткнулся лицом в подушку. Вжался так сильно, что стало трудно дышать, а потом задышал снова. Стюарт был чудовищем. Убил отца своей жены и всех ее родных. Натравил своих сыновей друг на друга. По пути в Стюартвилль Рики представлял себе, как позовет Криса с собой в Колсберг. Хотел сказать ему: уезжай со мной. Представлял и боялся, что Крис откажется. Рики так сильно скучал по нему, чувствовал себя ослабленным и больным без него. Но, увидев Криса, он и вовсе свихнулся. Крис был нежным, внимательным, искренним, ранимым и уязвимым. И он тянулся к Рики, будто и не было двух лет разлуки. Будто они расстались только вчера. Крис подставился ему. Сказал, что не хочет его потерять. И Рики захотел невозможного, захотел чуда. Захотел получить Криса целиком. Без его прошлого. Без папаши Стюарта. Без Джонни. Как глупый эгоистичный ребенок, захотел узнать, на что Крис способен ради него. Проверить, на что он сам способен ради Криса. Кто, кроме моих идеалов, расскажет мне, что важно, что нет? Кражу денег Рики продумал, как ритуал вуду. Он не против был стать жертвой в этом ритуале. Это казалось честным и справедливым. После кражи, как думал Рики, события могли развиваться в двух направлениях. Легкий путь предполагал, что он украдет деньги и сбежит, Крис выследит его, и Рики заставит его выбирать. Или я, или Стюарт. Хочешь меня — забудь отца, забирай деньги и уезжай со мной в Колсберг. Трудный путь… Рики был готов к тому, что его поймают, изобьют, ранят, высекут, запрут. Он хотел столкнуть Криса с отцом, заставить его выбирать, и готов был заплатить за это. В расчетах Рики Стюарт хотел нажиться на сделке с ван Райнбергами, а значит, не станет его убивать. Изобьет, запрет, но не убьет, возможно, пошлет своих людей к Агнусу ван Райнбергу и потребует выкуп. В худшем случае отошлет в тюрьму в Наталь. Рики был готов и к такому исходу, так сильно он хотел узнать, как поведет себя Крис. Но Рики не был готов к тому, что Стюарт захочет его растоптать. Грязная потаскуха, черная подстилка, сказал Стюарт, нравится, когда тебя ебут? Так наслаждайся, потому что это последний раз, потом я запорю тебя до смерти. Рабы Стюарта следили за Рики и Крисом в доме Джонни. После того как люди Стюарта поймали и избили Рики, Стюарт приказал троим из них раздеть и выебать его. А потом его привязали во дворе. И когда Рики потерял сознание под плеткой, он и правда верил, что умирает. Тили видел, как люди Стюарта пихали в него свои члены. Тили пискнул «не надо, пожалуйста», а потом получил в живот кулаком и заткнулся. Рики его возненавидел. Не за то, что Тили ничего не сделал, а за то, что видел и мог рассказать Крису. В Колсберге Рики настоял, чтобы Тили поселился у Найджела Витбоя, подальше от них с Крисом. Сколько бы Тили ни клялся Рики, что никогда никому ничего не расскажет, Рики всё равно боялся. Даже если Тили будет молчать, Крис догадается, что он что-то скрывает и начнет расспрашивать. Рики ни за что не хотел, чтобы Крис знал. Он был не готов разговаривать с Крисом об изнасиловании, не готов к его жалости, сочувствию, не готов к его переживаниям, не готов был разделить их с ним. Не знал, что с этим дерьмом делать. Рики просто хотел быть счастливым и радоваться близости Криса. А Тили мог проболтаться и всё испортить. Рики перевернулся на бок и посмотрел в окно. Теперь бы он не стал ничего скрывать от Криса. За последний год меня дважды насиловали, сказал бы он, если бы встретил Криса. Только он не встретит Криса в ближайшее время. Потому что Крис его прогнал. Крис не желает его больше видеть. Крис ушел из Колсберга со сраными бастерами и мтабела, а не с Рики. Рики подошел к окну и закурил. На крыше ворковали голуби. У колодца спала собака. Вонючие складки на теле папы Легбе, неужели он утешает себя мыслями о том, как причинит Крису боль? Не считая твоего, во мне побывали девять членов. Нет, восемь, поправил себя Рики, белого со шрамом он успел убить, прежде чем обсосы заинтересовались его задницей. Это смешно, отвратительно и жалко. Кто, кроме моих идеалов, расскажет мне, что важно, а что нет? Важно то, что он не позволил Крису подписать контракт с «Де Бирс» и превратиться в их раба. Важно то, что он не позволил Крису угробить себя на чертовых алмазных шахтах. Остальное неважно. Ни его задница. Ни что он чувствует. Неважно даже то, что Крис не захотел понять его и прогнал. Рики подумал, что не сможет заснуть. Но потом он увидел опиумную настойку, которую Магдалина предусмотрительно оставила на столике около кровати, и мысленно поблагодарил ее. Рики накапал себе сразу сто капель и проспал без сновидений до утра. Утром пришел отец и раздвинул шторы в его комнате. Новорожденное солнце сражалось с луной за небо. — В Колсберге ведь одни камни? — спросил Агнус ван Райнберг. Рики непонимающе моргнул и приподнялся на локтях. — В этом есть что-то противоестественное, правда? Мертвое, страшное, бездушно-слепое. — О чем ты? — О местах, в которых ничего не растет, нет воды, нет животных. — Ван Райнберг задумчиво пожевал губу. Смотрел на склянку лауданума на столике около кровати. — Не обращай внимания. В молодости все мы видим только то, что хотим изменить. Но чем старше становишься, тем больше внимания обращаешь на совпадения и случайности. Начинаешь видеть связи, неочевидные, скрытые, между людьми, знакомыми и незнакомыми. Между их страхами и желаниями. Их грехами и мечтами. Тайнами и целями… Он говорил и говорил, а Рики не слушал, испытывая слабую жалость и приглушенное отвращение, давно разочарованный трусливым отцовским пустозвонством. Рики пропустил момент, когда отец переключился на тему кофе — напитка, который пьют по всему миру. — По всему миру — это где? — переспросил Рики. — В Англии, Америке, в Германии, Франции, Алжире, Египте и э-э-э… — Ван Райнберг наморщил лоб, будто пытался вспомнить другие страны. Рики и самому ничего не пришло на ум. Он так же мало знал о мире, как его отец. Рики почувствовал себя уязвленным и униженным. Меньше всего на свете он хотел походить на своего отца. — Неважно, — улыбнулся отец. — Только подумай, во всем мире, везде у людей одинаковая привычка. У черных, белых, арабов и косоглазых. Они все пьют кофе. Ван Райнберг хотел показать Рики кофейные плантации. Во дворе старый негр доил корову одной рукой. Пальцы на второй артрит пригнул к ладони. Во времена, когда Рики воображал себя колдуном вуду, он провел два ритуала, чтобы облегчить боли в пальцах старого негра. Бессердечные духи остались равнодушны. Листья кофейных деревьев были длинными и тонкими, как крылья стрекозы. На одном акре помещалось около шестисот деревьев. Кроме тепла и воды, кофейным деревьям была нужна тень, потому в тридцати футах от полосы кофейных деревьев высадили деревья банановые с широкими листьями и финиковые с листьями острыми и тонкими, как кинжалы. Кое-где виднелись свежие саженцы эвкалипта. — Этот сорт эвкалипта не будет цвести, зато через пять лет эти деревья станут выше всех остальных. Потом ван Райнберг повел Рики на ферму Барта, чтобы показать новое немецкое оборудование для приготовления пальмового масла. Масличные пальмы Барта были с бордовыми и оранжевыми плодами. Через каждые тридцать футов на столбах висели совиные домики. Обитавшие в них совы защищали масленичные пальмы от грызунов. Когда Рики и его отец пришли, Барт и его годовалый сын игрались с совенком, которого держал в ладонях горбатый раб. Передав голого ребенка рабу, Барт показал машины. — Рабы больше не очищают грозди плодов от насекомых и пыли вручную. — Барт похлопал по боку железного котла. Котел был с Рики ростом, чтобы его обхватить, пяти людям пришлось бы вытянуть руки и переплести пальцы. — Теперь это делает пар. Здесь кипит вода, плоды располагаются на поддоне сверху. Здесь внизу есть маленький генератор. Барт был босиком, на широкой, не заправленной в штаны рубашке виднелись пятна пальмового сока. За первым котлом стоял еще один — для вываривания. Дальше раскорячился пресс для выжимки масла. Пока Барт объяснял Рики, как всё работает, Агнус ван Райнберг улыбался и несколько раз хлопал Барта по плечу. Рики остался с отцом пообедать у Барта, в свою комнату вернулся, когда стемнело. В голове гудело от пальмового вина, которое Барт гнал по старинке, без всяких немецких технологий. Агнус ван Райнберг сказал, что Барт делает самое лучшее вино во всей Африке. Отец Рики, бесполезно пытавшийся привить любовь к садоводству своим сыновьям, наконец нашел единомышленника в Барте. Бартоломей Стюарт. Рики увидел злую иронию в том, что взаимопонимание его отца и Барта оказалось гораздо прочнее, чем близость и взаимопонимание между ним и Крисом. Барт и отец Рики вместе вспоминали прошлую весну, лето, сезон дождей и строили планы на будущее. Они вместе ничего не желали видеть, кроме своих деревьев. В Колсберге Крис тоже ничего не хотел замечать, кроме камней и алмазов. Рики разрушил его сонную одержимость шахтами. Но не испытывал ни радости, ни удовлетворения. Расслабленный пальмовым вином мозг вдруг предложил Рики остаться в поместье отца до своего дня рождения и дождаться приезда Криса. Он ведь обещал устроить для Рики на его семнадцатилетие самую длинную и прекрасную охоту в его жизни. Стоило об этом подумать, и Рики покрылся холодным потом. Кажется, такого стыда он не испытывал даже после дурацкого ритуала вуду в Капе. Не так уж унизительно сидеть перед Крисом на коленях и дергать свой член, гораздо унизительней и страшней остаться дома, ждать Криса и разочароваться в своих ожиданиях. Нет, у Рики не хватит смелости для этого. Чтобы заснуть, он снова принял сто капель лауданума. Утром проснулся с чувством тревоги и понял, что каждый день, проведенный в поместье отца, будет испорчен ожиданием Криса. Езжай домой, Рики, сказал Крис, как будто хотел знать, где его найти. Только Крис не будет его искать. Однажды Рики уже прождал его два года. Не стоит даже думать о такой возможности. Не стоит обманываться. Он знал, как быстро и легко надежда расцветает из ничего и ведет к очередному самообману. Вечером Рики приготовил коня, упаковал в седельные сумки одеяло, два ружья, несколько коробок патронов, табак, кофе и мехи с водой. За ужином отец рассказывал о торговых связях с Германией. О том, что племена бечуа признали протекторат Германии. Случилось это то ли месяц назад, то ли два. Неважно, Рики был уверен, немцы уже погнали бечуа на работу. Может, строить дороги, может, дома для белых. Стоит дикарям попасть под защиту европейцев, и они будут горбатиться на них всю жизнь бесплатно. Отмена рабства — самое большое лицемерие. Когда луна поднялась на небо и разогнала звезды около Южного Креста, Рики вошел в спальню отца. В шкатулке под кроватью Агнус ван Райнберг хранил английские фунты. Несколько долгих мгновений Рики удивленно таращился на белый колпак на голове спящего отца. Пока Рики медлил, Магдалина открыла глаза. Она села на кровати и прижала руки к груди, будто думала, что Рики пришел ее убить. Думала, что его накрыло тем же темным безумием, как его мать. Или как Кристофера Стюарта, с которым, по словам Магдалины, он близко дружил во время Большого трека. Рики забрал деньги и ушел.