***
Рики открыл глаза. Доктор Джим стоял голым у окна и разглядывал в свете занимавшегося рассвета следы от пряжки и ремня на своем теле. Впалая грудь. Худые плечи, маленькая поджатая задница. Доктор Джим обернулся, заметил, что Рики смотрит. Опустил голову, присел на край кровати. — Ты был возбужден, — тихо заметил доктор Джим. — Это было плохое возбуждение, — устало сказал Рики. Доктор Джим невесело усмехнулся. — Прости. Я ненавижу себя за то, как обошелся с тобой. Он погладил колено Рики. — Уходи, — сказал Рики. — Я противен тебе? — За то, что разыграл, разозлил и использовал меня? Да. До сих пор доктор Джим смотрел в пол или на колени Рики. Пока он говорил, доктор Джим поднял взгляд. Он выглядел удивленным. Не рассчитывал, что Рики поймет, что произошло, и сможет сформулировать свои мысли? Он ведь, в конце концов, всего лишь тупой черный, который легко злится или легко подчиняется. У черных ведь нет и не может быть иных состояний. Они либо люто, бешено злые, либо покорные, как женщины. От этих мыслей на душе у Рики стало еще гаже. — Прости меня, Фредди. — Доктор Джим больше не прикасался к нему. — Это как болезнь. Когда у меня приступ, я думаю только о своей боли и забываю о других. Я не должен был использовать тебя. Не должен был на тебя давить. Наверное, вообще не должен был к тебе приходить. Но после того, что произошло в зале, я постоянно думаю о тебе. Думаю о том, как ты держал ружье. О том, как смотрел на всех, будто они свиньи. Думаю о том, как звучал твой голос. Сорванно, неровно, он дрожал, но не от того, что тебе страшно, а будто ты сдерживался. Будто внутри у тебя было намного больше злости, чем ты показывал. Намного больше, чем человек способен показать. Знаешь, древние греки придумывали богов для каждого сильного чувства. И если бы бог гнева существовал, он выглядел бы так, как ты в тот вечер. — Не размазывай мне снова дерьмо по ушам. — Рики резко сел. Их лица оказались рядом. Что же доктор Джим за человек такой? Жалкий и отвратительный. Он снова разозлил Рики. — Скажи правду: у тебя стояло, когда белый ебал Шоба, и потом, когда я заставил Шоба выебать белого? — Да. Это было плохое возбуждение. Это возбуждение сделало меня соучастником, насильником и жертвой одновременно. Я ненавижу и презираю это возбуждение. Ненавижу и презираю себя за это грязное возбуждение. Я отрезал бы себе член, если бы верил, что это поможет никогда больше не возбуждаться от чужой боли. Но даже без члена я буду испытывать мерзкую дрожь внутри, жар и невозможность вздохнуть. Это как болезнь, Фредди. Даже будучи врачом, я до сих пор не знаю, что хуже: носить свой позор, свое уродство и боль на коже, как Карл, или внутри, как я. Я безумен. Знаешь ли ты, что такое безумие, Фредди? — Я знаю, что такое безумие. — Рики стиснул зубы. Несколько мгновений доктор Джим смотрел на него, будто взвешивал его слова, пытался угадать, что за ними стоит и как близко Рики знаком с безумием. — Тогда ты знаешь, что иногда твое безумие сильнее тебя. Иногда ты словно перешагиваешь черту и перестаешь быть самим собой. Рики молчал. Что он мог сказать? Что он знает каждую язву на теле Карла и иногда в опиумном дурмане представляет такие язвы на своем теле? Иногда испытывает отчаяние, иногда думает, что заслуживает гораздо больше страданий, чем просто отчаяние. Почему доктор Джим его так бесит? Имеет ли он право злиться на него после того, что сам сделал с Шоба? Имеет ли он право презирать доктора Джима? Чем то, что сделал доктор Джим с ним, хуже того, что он сделал с Шоба? Нет, с Шоба Рики поступил намного хуже. Соблазнил, подсадил на опиум и вывернул его наизнанку, отобрав у него человеческое достоинство. Самым страшным для Шоба было не изнасилование белыми, а то, что Рики заставил его самого насиловать белого. Но еще хуже то, что если Рики сейчас понимает, что доктор Джим его использовал, то Шоба так и не понял, что с ним сделали. Нет, он не имеет права злиться на доктора Джима, он ничем не лучше его. Не дождавшись от Рики ответа, доктор Джим вздохнул и стал одеваться. Натянул на плоскую задницу панталоны, ткань во многих местах протерлась и истончилась так, что просвечивала. Это напомнило Рики о Колсберге, где всё быстро изнашивалось — вещи и люди. Поверх панталон доктор Джим надел штаны. Просунув руки в рукава рубашки, он никак не мог справиться с пуговицами. Они выскальзывали у него из пальцев, а если попадали в петли, то не те, что нужно. Доктор Джим беззвучно выругался. Рики поднялся с кровати и привычно обернул простынь вокруг бедер. Он хотел зажечь лампу и набить трубку опиумом, но вместо этого подошел к доктору Джиму и застегнул пуговицы на его рубашке, чувствуя себя при этом так, будто промывает и смазывает маслом шанкры Карла. — Фредди, что ты делаешь сегодня утром? — напряженно всматриваясь в его лицо, спросил доктор Джим. — Ничего. — Я хочу, чтобы ты пошел со мной в суд как мой помощник. — Зачем? — Мне будет легче, если рядом будет человек, который знает мои постыдные тайны. — Что я должен буду делать? — Ничего. Рики не мог решить, стоит ли ему найти Шоба и попросить у него прощения или, наоборот, оставить Шоба в покое и надеяться, что тот скоро забудет и Рики, и то, через что Рики заставил его пройти. Потому Рики выбрал доктора Джима.***
Здание суда стояло недалеко от парламента. Высокие окна. Мраморные стены. Вдоль них сидели на корточках туземцы. Жевали табак и маис и щурились на солнце. Перед деревянной дверью дежурили двое английских солдат. Внутри было грязно и душно. По углам в коридорах лежала пыль, штукатурку у окон покрывали разводы от воды, хлеставшей сквозь щели в оконных рамах в сезон дождей. Доктор Джим сказал, что в Кейптауне есть еще одно здание суда, где рассматриваются дела иностранных граждан и компаний, решаются административные и финансовые споры. Перед входом в зал доктор Джим пожал руки двум мужчинам в серых костюмах. Оба назвали его доктором Джемисоном и не взглянули в сторону Рики. Хотя англичане отменили рабство, к черным, сопровождающим белых, они по-прежнему относились как к мебели. Точно так же они бы вели себя, если бы доктор Джим принес в здание суда скамейку для ног. Невысокий забор, вроде того, за которым держат на фермах коз, разделял зал на две неравные части. В меньшей части вся мебель: столы и стулья — стояли на деревянных постаментах. По другую сторону забора тянулись лавки как в церкви. Из пяти рядов скамей два были заняты. За исключением троих фермеров — буров от англичан всегда отличала неряшливая и заношенная одежда, — все люди в зале были англичанами. Протискиваясь мимо загородившего проход толстяка, доктор Джим взял Рики за локоть и не отпускал, пока они не заняли места около прохода в первом ряду. Отсюда Рики мог хорошо рассмотреть людей за высокими столами. Человек в длинном черном балахоне и парике скорей всего был судьей. За другим столом молодой англичанин подпирал рукой опухшее лицо. Ему что-то нашептывал мужчина с острыми усами. После каждой фразы Усы промокал платком лоб или шею. За третьим столом, как пояснил Рики доктор Джим, устроились двенадцать присяжных. — Случайно приглашенные удобные люди, — охарактеризовал их доктор Джим. Или Рики теперь следовало называть его «доктор Джемисон»? Рики не видел ничего удивительного в том, что, общаясь с бедняками, шлюхами и черными, он сократил свое имя до короткого и легко запоминающегося «Джим». Среди присяжных Рики узнал Локвуда. Не поднимая взгляда, он что-то строчил в своем блокноте, близко поднеся его к глазам, спрятанным за стеклами очков. Еще один человек кроме Локвуда привлек внимание Рики своими мятыми светлыми штанами. — Родс. Я встречался с ним в Колсберге. — Рики повернулся к доктору Джиму, ожидая, как он охарактеризует Родса. И Доктор Джим его не разочаровал. — Ты был в Колсберге? — На миг доктор Джим встревожился, потом вздохнул. — О боже… Родс — мошенник и удачливый делец, который купил себе место в капском парламенте на деньги своей компании «Де Бирс». — А кто это рядом с ним? — Рики кивнул на человека, к которому Родс склонился. Тот выглядел слишком юно и взволнованно, постоянно оглядывался и глазел по сторонам, будто ему тут не место. Рики намного лучше скрывал свое любопытство. — Его секретарь Пикеринг. Говорят, он живет в доме Родса с тех пор, как тот вернулся из Колсберга. — Доктор Джим поерзал на стуле. — Похоже, слухи не врут, раз Родс купил ему место в суде присяжных. Рики легко представил себе, какого рода слухи доктор Джим имеет в виду. Родс не только спит с этим молокососом, но пытается устроить его карьеру и вывести его в общество. Судья призвал зал к тишине. Присутствующих — к вниманию. Юноша рядом с Родсом вытянулся на стуле в струнку, будто хотел казаться выше. Человек с опухшим лицом громко уронил на стол руку, которой поддерживал голову. — Мистер Висон, прошу встать, — обратился к нему судья. — Мы собрались здесь, чтобы рассмотреть дело о смерти вашего наемного рабочего Китоша. И определить, виновны ли вы в намеренном убийстве или стали причиной смерти вашего рабочего по неосмотрительности, нанеся ему тяжкие телесные повреждения. Мистер Висон поскреб щетину. Не позволяя ему сесть, судья попросил рассказать о событиях воскресного вечера двадцать шестого июня, приведших к смерти работника утром понедельника двадцать седьмого июня. Мистер Висон говорил в нос и картавил. — В воскресенье после обеда… — Мистер Висон поправил воротник рубашки. — …я одолжил свою лошадь Джону. Мистеру Калебу. Он живет в Кейптауне. Гостил у меня два дня. Приехал, чтобы обмыть… Обсудить покупку овец… у него… — Мистер Висон, если понадобится, мы вызовем мистера Калеба позднее свидетелем. Сейчас вернитесь, пожалуйста, к делу. Мистер Висон потер шею. — Нас интересует ваш наемный работник Китош, — напомнил судья. — Ага. Я попросил мальчишку… Китоша привести лошадь назад. И строго наказал ему не садиться на нее верхом. Он не послушал и приехал верхом. То есть он слез на землю недалеко от дома, чтобы обмануть меня. Но его видели черные, что работали в поле. Они мне и сказали во время ужина. Я имею в виду, после ужина. После ужина я обычно пью кофе на веранде и курю. — Мистер Висон, что было дальше? — Я позвал Китоша и спросил его, почему он ехал верхом, хотя я строго наказал ему не залазить на мою лошадь. — Что он ответил? — Я спросил его раз, потом еще раз и еще раз. Но он молчал. Я спрашивал и спрашивал, а этот… работник молчал, будто не слышал меня. Доктор Джим рядом с Рики опустил голову и беззвучно выругался. — Что вы сделали после этого? — Приказал привязать его к столбу и высек. Потом, чтобы он не слонялся по ферме ночью, я связал его вожжами и запер на пустом складе. — Это был последний раз, когда вы видели вашего работника Китоша живым? — Судья сидел, наклонившись вперед и сплетя пальцы в замок. Из-за крупных суставов узел из рук казался больше его лица. — Нет, позже, после ужина, я заходил на склад. — Разве вы не ужинали перед тем, как высекли Китоша? — Да, но… потом я вспомнил, что не доел пирог из сахарного тростника. — Мистер Висон переступил с ноги на ногу. — Самогон из сахарного тростника, — прошептал побледневший доктор Джим. — Что было потом? — Потом я пришел на склад. Увидел, что Китош ослабил путы и лежит не там, где я его оставил. Он хотел сбежать, потому я позвал повара и конюха, чтобы связали его лучше. — Как именно вы его связали? — Руки за спину и к столбу, ноги обмотали за щиколотки веревкой и привязали к другому столбу. Я оставил с ним мальчишку, помощника конюха, чтобы он следил, чтобы Китош не убежал, и ушел. А утром этот мальчишка прибежал и сказал мне, что Китош умер. После мистера Висона одного за другим судья вызвал буров в потертой одежде. Они рассказали, как пришли вечером к мистеру Висону. Он был занят, сек своего работника. Они постояли пятнадцать минут, посмотрели и ушли. Судья вызвал, а солдат привел черных повара и конюха. Они подтвердили слова о том, что Китош пытался сбежать и хозяин приказал его связать. — Теперь мы хотели бы выслушать врача, который осматривал тело работника Китоша после его смерти. Джемисон толкнул забор для коз и покинул загон для зрителей. Бледный, с покрытой потом лысиной, он сжимал и разжимал кулаки, рассказывая о своей работе. О том, что иногда он по распоряжению суда и полиции осматривает тела убитых; если необходимо, как в случае с Китошем, делает вскрытие. У Китоша были в нескольких местах сломаны ребра. Большая трещина на грудной пластине. Смерть наступила оттого, что сломанное ребро проткнуло легкое. — Мог он сломать ребра, пытаясь освободиться от пут? — Нет. — Джемисон быстро замотал головой, а потом обернулся и протянул руку к Рики. — Фредди, ты не мог бы мне помочь? Только теперь Рики понял, что до боли стискивает кулаки и челюсти. Он поднялся и на негнущихся ногах приблизился к Джемисону. — Господин судья… — Джемисон взял Рики за локоть, поставил боком к судье и присяжным. — …у Китоша ребра были сломаны здесь. — Он коснулся двумя пальцами груди Рики. — Порка, даже самая суровая, не может причинить такой травмы. Связывание тоже не причинит такой травмы. Это должен был быть удар, очень сильный удар. Намного сильнее, чем удар кулаком в грудь. — Джемисон прижал к груди Рики ладонь. — Ребра у Китоша были не просто сломаны, они были расплющены в нескольких местах. Буквально расплющены. Их раздавили. Хозяин бил и топтал его ногами, когда он был связан и беспомощен. Мистер Висон раздавил ему грудную клетку. — Спасибо, мистер Джемисон. — Судья шевельнул большими пальцами сложенных в замок рук. — Висон раздавил ему грудную клетку, — повторил Джемисон. — Спасибо, но вы здесь для того, чтобы назвать причину смерти, а не делать предположения. Сядьте, пожалуйста, на место. Во время перерыва Джемисон и Рики вышли на улицу. Джемисон опустился на ступени крыльца, закурил и погрузился в себя. Первый раз Рики разглядывал его в свете дня. Песчинки в бровях и на пушистых ресницах. Тонкая напряженная шея. Пятна пота на рубашке в подмышках. Туфли на босу ногу с острой щиколоткой. В зале суда голос Джемисона звучал не так, как Рики привык. Не был мягким и спокойным. В зале суда Джемисон захлебывался словами, словно боялся, что его прервут и он не успеет высказать всё, что его мучает. Прикончив первую сигарету, Джемисон вспомнил о Рики, вскочил, распахнул перед ним портсигар, спросил, не хочет ли он есть или пить. — Всё в порядке, — сказал Рики и сам себе удивился: он никогда не был склонен к пустым утешениям. Джемисон кивнул — слышал ли он вообще, какую глупость сказал Рики? — и снова погрузился в раздумья. В пяти шагах от крыльца закутанный в одеяло черный старик сплюнул табак и прокаркал: — Хозяин Висон должен заплатить родителям Китоша за смерть их сына. Они уже старые. Других детей у них не будет. Братья Китоша умерли в младенчестве. Китош был единственным сыном и кормильцем. А значит, хозяин Висон должен дать им корову за то, что лишил их кормильца. — Или двух коз, — закивал другой черный. Его шея была длинной и тонкой, голова покачивалась над плечами как маковый бутон. Когда Рики и Джемисон вернулись в зал, судья по просьбе барристера мистера Висона пригласил в зал мальчика, бывшего с Китошем в последние часы его жизни. Мальчик сказал, что после того, как Китоша растянули между столбами, он сначала затих и не двигался, потом начал выкручиваться и, наконец, плакал и кричал, что хочет умереть. — Что именно он кричал? — Я умер. Я умер. — Как ты думаешь, почему он так кричал? Мальчику было не больше десяти. Его худые руки и ноги распухли от укусов желтых муравьев, будто он недавно разорил муравейник. — Я думаю, ему было так больно и страшно, что он решил умереть. — Решил умереть и умер, — протянул Усы, промокая шею платком. — Слышал ли ты раньше о таких случаях, когда человек решал умереть и умирал? — Да, когда мой дед заболел, он сказал, что хочет умереть, и умер той же ночью. Я слышал, в соседней деревне лев отгрыз охотник ногу, он тоже захотел умереть и умер. — Это бред. — Доктор Джемисон вскочил на ноги. — Ребенок не понимает, о чем говорит. Люди не умирают, потому что решили умереть. Мальчик принимает следствие за причину. В обоих рассказанных им случаях у смерти была физическая причина. Болезнь или раны. — Успокойтесь, доктор Джемисон, или я попрошу вас покинуть здание суда. Мы уже слышали ваше мнение. Теперь хотим пригласить других экспертов. Двое человек в серых костюмах, с которыми Джемисон здоровался при входе в зал, пересели ближе к забору. — Доктор Амсон, прошу вас. Доктор Амсон, мужчина с обвисшими морщинистыми щеками, сутулился и шаркал подошвами. — Правда, что вы живете и работаете в Африке тридцать лет? — Да, сэр. — Случалось ли вам во время врачебной практики сталкиваться со случаями, когда больной решал умереть и умирал? — Не совсем так. Я видел, как люди умирали, потому что теряли желание жить и переставали бороться. — Объясните, пожалуйста. — Впервые я увидел это, когда ухаживал за раковыми больными. У меня было два пациента с одинаковым диагнозом. Один боролся за свою жизнь, второй потерял веру и желание жить. Первый победил болезнь, второй умер. — Как вы можете это объяснить? — У меня есть теория: когда человек болен или ранен, его организм работает на пределе сил, ему нужны все резервы, все силы. В такой ситуации желание умереть может материализоваться и убить. — Наблюдали ли вы подобный феномен у африканцев? — Чаще, чем у белых. Вероятно потому, что они ближе к природе. Доверчивые и искренние, как дети, они живут в мире духов, тогда как европеец опирается на факты. Над детским примитивным сознанием мысль имеет большую власть, чем над взрослым. Мысли, сказки. Я видел, как раненый, взятый в плен африканец катался по земле и кричал «я умер, я умер», через несколько часов он действительно умер, хотя ни одна из его ран не была смертельной. Я видел, как женщина, разродившаяся мертвым ребенком, кричала, что хочет умереть, а потом упала замертво, вытолкав из лона ведро крови. Хотя перед этим ее кровотечение остановилось. — Вы видели тело Китоша, работника мистера Висона? — Да. — Считаете ли вы, что Китош, работник мистера Висона, мог умереть, потому что желал смерти? — Китош был молодым человеком. Высоким и широкоплечим, что говорит о его здоровье. С развитой мускулатурой, что говорит о его силе и выносливости. Он был тяжело избит, но в его молодом теле было достаточно сил, чтобы восстановиться, если бы он не отказался от жизни. — Ложь! — Джемисон снова вскочил. — Никто не выживет, если ему раздавить грудную клетку. — Сядьте, доктор Джемисон, — рявкнул судья. Другой врач, доктор Лапироус, рассказал об английском солдате, проявившем удивительную стойкость духа. Парень так сильно хотел жить, что, будучи раненым, всю ночь ждал, когда его товарищи вытащат его с поля боя и доставят к врачу. Да, кивнул доктор Лапироус, он видел, как люди выживали с такими же повреждениями, как у Китоша. Он видел, как люди опускали руки и умирали от гриппа и лихорадки. Усы еще раз вызвал мальчика, видевшего Китоша в его последние часы. — У тебя была с собой вода? Да, он принес с собой кувшин воды. Да, он предлагал Китошу пить. Но Китош отказался. После мальчика слово взял доктор Амсон. — К сожалению, его отказ от воды подтверждает его нежелание жить. У него были разбиты губы, но, если бы он хотел жить, он мог бы влить воду между зубов. — Лжецы, подонки, ублюдки, лживые продажные стервятники, — пробормотал себе под нос Джемисон. Судя по поглядевшим в его сторону присяжным, слышал его не только Рики. Судья снова объявил перерыв. Перед зданием суда зажглись фонари. В их свете кожа черных, сидевших у стен на корточках, стала синей. Доктор Амсон вышел на крыльцо и закашлялся. Голуби сорвались с крыши здания суда. Приступ кашля был таким сильным, что Амсон ухватился за стену, чтобы не упасть. — Туберкулез, — равнодушно проговорил Джемисон. — Залеченный и запущенный. Амсон кашлял весь перерыв. Они вернулись в зал после совещания присяжных. Продажные и лживые судьи признали мистера Висона виновным в нанесении тяжких, но не смертельных телесных повреждений его работнику Китошу, судья назначил штраф. Усы пожал руку судье и каждому из присяжных. Джемисон споткнулся на пороге зала, упал бы, если бы Рики не поддержал его за локоть. Черные около здания суда исчезли, словно они знали решение суда заранее и им надоело ждать, когда его огласят. Спускаясь по ступеням, Джемисон уронил портсигар. Мистер Висон вышел один и забрался в седло худой лошади — кожа да кости, без подков, с изъеденным клещами крупом. Из-за этой клячи погиб Китош, Рики передернулся. Джемисон никак не мог прикурить, и Рики помог ему, зажег спичку и сложил руки лодочкой, прикрывая пламя от ветра. Даже когда он выкинул спичку и опустил руки, Джемисон долго на них смотрел. В темноте, рассеянной фонарями и светом из окон, улицы Кейптауна казались уже, чем были днем, дома — выше, фигуры людей — тоньше. — Что я должен был сделать? — спросил Джемисон. В переулке раздался звон стекла, взвизгнула кошка. — Нужно было показать им тело. — Джемисон сплюнул. По дороге пронесся галопом всадник, песок из-под его копыт попал Рики в глаза. — Но они не позволили принести в здание суда труп. Что я мог сделать? За витриной магазина старая малайка ростом с десятилетнюю девочку мыла пол. — Я должен был поговорить с присяжными перед заседанием, объяснить им всё. — Джемисон частил и забывал делать паузы между словами. Около гостиницы с французским флагом остановилась коляска. Белый кучер с черными шрамами на голенях и предплечьях завозился с раздвижной крышей — то поднимал, то опускал ее. Механизм щелкал. — Я должен был разговорить Амсона или Лапироуса перед судом и узнать, что они собираются говорить. Нужно было не пустить их в зал. Отвлечь. Обмануть. Сломать им ноги, в конце концов. — Чем невнятнее он говорил, тем больше капель слюны вылетало у него изо рта. В Столовой бухте один из пароходов дымил трубой. Около борделя спорили, кричали и толкались четверо молодых англичан. В зале на первом этаже Ким играла на пианино. Черные волосы полностью скрывали узкую спину. На лестнице на втором этаже мужчина с большими руками перегнул через перила шлюху-индуску и ощупывал ее ляжки с глупой улыбкой на лице. В одной из комнат вскрикнули. Джемисон очнулся от своих бормотаний и остановился, готовый броситься на помощь. Он встревоженно прислушивался и не двигался, но крик не повторился. Джемисон пошел за Рики на третий этаж и вошел за ним в его комнату. Когда Рики прикрыл дверь, дотронулся рукой до его груди так, как делал это в суде. Тогда Рики ощутил волнение, теперь смог для себя сформулировать его причину — я мог бы быть на месте Китоша. Если бы я не обокрал отца, я бы не курил опиум в своей комнате, а нанялся бы на работу и, возможно, во всём зависел от ублюдка, который даже за своей лошадью не умеет смотреть. Рики прислонился к стене и закрыл глаза, позволяя Джемисону делать, что он хочет. Он услышал, как Джемисон задерживает дыхание. Почувствовал, как он разводит пальцы в стороны и сводит их вместе, опускает руку ниже. Джемисон вздохнул; судя по возне, опустился на колени. Рики ощутил пахом его горячее дыхание. В следующее мгновение Джемисон накрыл раскрытым ртом его член через штаны. Это было приятно. Возбуждение развернулось в низу живота и заставило сердце Рики биться быстрее. Джемисон поелозил губами у него между ног, намочил ткань, зацепил яйца и ставшую чувствительной головку напрягшегося члена, а потом отстранился и зашуршал одеждой. Рики услышал, как на пол упала пуговица, услышал, как Джемисон откинул туфли. — Пожалуйста. — Джемисон вложил в руку Рики ремень. Рики открыл глаза. Казалось, он пробыл в темноте слишком долго и забыл, что нужно от него жалкому человеку, который сидит перед ним на коленях и смотрит на него снизу вверх огромными влажными глазами. Рики скользнул взглядом по полувозбужденному члену доктора Джима и сжал ремень. — Ляг на кровать, — сказал Рики. — На живот. Не было нужды уточнять. Доктор Джим опередил его, растянулся на кровати, развел и свел ноги, положил руки под голову, убрал, повернул голову в одну сторону, в другую. Никак не мог устроиться, найти удобное положение. Застыл и выгнул спину, когда Рики ударил первый раз. Скомкал простыни, когда ремень опустился между лопаток. Вымоченные слюной Джемисона штаны облепили мошонку и член Рики. Он бил Джемисона по ягодицам — закладывал удары один рядом с другим и крест-накрест. Темнота в комнате не позволяла рассмотреть красные полосы на коже. Рики видел только трясущееся белое тело доктора Джима. Он то кусал предплечья, то открывал рот в беззвучном крике. Рики лупил, не чувствуя усталости. Это было как опьянение, как первый вдох опиума. Тело стало легким, отказалось от законов тяготения. Время рассеялось. Бордель и город вокруг перестали существовать. Голова опустела. Когда плечи Джемисона начали часто трястись, Рики прекратил избиение и пошатнулся. Силы закончились резко и внезапно. Чтобы сесть на пол, Рики пришлось держаться за стену. Дрожащими руками он перемешал табак с опиумом и зажег лампу. Медные стенки вспыхнули золотым. Лампа завораживала своим неровным светом. — Хочешь? — спросил Рики доктора Джима, сделав первую затяжку. Света лампы не хватало, чтобы рассмотреть его лицо. Доктор Джим протянул руку, и Рики передал ему свою трубку. Прежде чем взять ее, доктор Джим погладил костяшки пальцев Рики и нарисовал пальцем круг на внутренней стороне его запястья. Доктор Джим так долго гладил его руку, что Рики захотелось спать. Он проснулся в кровати рядом с доктором Джимом. К окну присосалась темнота. В дверь коротко и отрывисто стучали. — Джим, — позвала Ким. Доктор Джим резко сел и застонал. Рики коснулся его спины, желая проверить на ощупь, не порвал ли он где кожу. — Что-то случилось? — Доктор Джим перехватил пальцы Рики и быстро их поцеловал. Потом он сполз с кровати, натянул штаны и подошел к двери. Полоса света разрезала его лицо и грудь пополам — Ким держала перед собой масляную лампу. — Прости… — Она понизила голос, чтобы Рики ее не слышал. Рики подумал, что кому-то из шлюх нужна помощь, кто-то из девочек или мальчиков Ким пострадал, иначе зачем ей понадобился доктор Джим посреди ночи? — Ты заплатил за всю ночь, но человек внизу… Рики больше не вслушивался, он задумался о том, за что заплатил Джемисон. Тихо ругаясь, Джемисон собрал в темноте свои вещи и оделся. Перед тем как уйти, он присел на край кровати и коснулся щиколотки Рики. — Прости. Мне нужно идти. Не дожидаясь ответа, Джемисон выскользнул из комнаты. Простыни под Рики были влажными от пота. Пол всё еще хранил тепло дня. Ты заплатил за всю ночь, сказала Ким. И она имела в виду не комнату. За комнату платил Рики. Джемисон заплатил за Рики. Она не шутила, когда говорила, что легко найдет клиента для его задницы. Но Рики не думал, что она провернет такое за его спиной. Рики оделся и спустился следом за Джемисоном. В зале внизу двое молодых англичан в окружении пустых рюмок играли в кто кого перепьет. Девушка-индуска расчесывала волосы. Малена, задрав юбку, поправляла чулки. Мужчина с густыми черными волосами спал, уткнувшись лицом в стол. Рики вышел на улицу. Двор был пуст. Но достаточно было прислушаться, и Рики услышал Джемисона. Он спорил и ругался. Рики пошел на голос. Обогнул дом и увидел Джемисона рядом с высоким мужчиной в шляпе, сапогах и с патронташем на груди. Похоже, незнакомец собирался в дорогу. У него был широкий шаг, и он то и дело останавливался, чтобы подождать Джемисона. Они поднимались по улице, спиной к гавани, лицом к окраинам. За двухэтажками вдоль дороги потянулись одноэтажные лачуги. У одной из лачуг стояла телега. Куривший рядом с ней человек поспешил пожать Джемисону руку. Джемисон толкнул калитку забора и поторопился к покосившемуся дому. Двое мужчин наступали ему на пятки. Через несколько минут они вынесли из дома длинный ящик. Внутри ящика громыхнуло, когда его бросили на телегу. Громыхнуло тяжело и характерно. Рики видел такие ящики в порту, видел, как из таких в Колсберге продавали ружья. Откуда ружья у доктора Джемисона? Тем временем мужчины вынесли второй ящик. Джемисон вытер руки о штаны, хотя сам ящики и не поднимал, полез в карман и дал высокому мужчине деньги. Жаль, Рики не видел, как он передает деньги Ким. Не видел сколько. Сейчас это были не шиллинги и гинеи, а бумажные фунты. И Рики сомневался, что бумажка была одна. Джемисон приплачивает кому-то за перевозку оружия? Один из мужчин пожал руку Джемисону, второй поспешно вскарабкался на облучок телеги и нетерпеливо хлестнул лошадь. Телега покатилась. Рики вышел из переулка, в котором прятался, и пошел к Джемисону. Тот смотрел на Рики, наморщив лоб и приоткрыв рот. Рики понравилась его растерянность. Захотелось усилить ее. — Сколько ты заплатил Ким за ночь со мной? — Фредди, я не хотел тебя унизить… С удовлетворением Рики отметил, что не ошибся насчет Джемисона. Этот жалкий извращенный человек обладал развитой совестью. Его чувство вины было легко пробудить, и оно лизало ему пятки, как грешникам — адское пламя. Но сейчас Рики не интересовали сделки Джемисона с Ким, это он обсудит с ней. — Кто были эти люди? — Рики кивнул в темноту, где скрылась телега. — Сколько ты им заплатил? — Фредди, пожалуйста. — Кому ты передаешь оружие? — Фредди, пожалуйста, зайди в дом, и я всё объясню. — Джемисон с тревогой осмотрел улицу. Пока Джемисон закрывал за ним калитку, Рики осмотрел двор: вытоптанная земля, ни сорняка, ни овощной грядки. Дом склеен из глины, размазанной по деревянному костяку, и накрыт крышей из соломы. — Ты здесь живешь? — усмехнулся Рики. Джемисон кивнул. Внутри пахло спиртом, маслом для свечей, мылом и немного — отсыревшей одеждой. Комнат было две. Рики осмотрел закопченную печь на кухне с единственной лавкой около стола и горой посуды в углу. — Крыша слишком низкая, — сказал Рики. — Тебе лучше готовить на улице, иначе не избежать пожара. — Я тут не готовлю. — Джемисон пожал плечами и почему-то улыбнулся. Рики сел на лавку. — Для кого оружие? — Для дикарей. — Кто эти люди? — Рики мотнул головой в сторону улицы и уехавшей по ней телеге. — Бывшие старатели из Колсберга. Разорились в прошлом году, теперь работают на «Де Бирс» и возят в Колсберг виски, инструменты и технику. Винят «Де Бирс» в своем разорении и не прочь за хорошее вознаграждение напакостить компании. — И сколько они берут? — Пятьдесят фунтов. Рики прикинул в уме: если ящики полные, в каждом — по восемнадцать винтовок. — Где ты берешь винтовки? Как часто отсылаешь? Сколько людей, готовых возить оружие, ты знаешь? Кому именно они передают оружие? Где именно около Колсберга они передают черным оружие? — Фредди, у меня всего лишь двое людей. Я отправляю оружие черным два раза в год. Чаще я не потяну с моими доходами. — У меня есть деньги. — Рики вскочил на ноги и заходил по маленькой комнате. — Мы должны найти больше людей. Не обязательно из «Де Бирс». Можно использовать почтовые дилижансы. По долгу службы врача ты постоянно общаешься с людьми. Хорошо, что ты лечишь бедняков, среди них всегда много недовольных и неудовлетворенных. — Рики закусил губу. — Но ты должен быть осторожен. Если англичане узнают, они устроят тебе суд, в котором лжи будет еще больше, чем в деле Китоша. Они тебя повесят. Потому ты не должен больше сам покупать ружья. Мы найдем другой способ. Найдем не только ружья. Мы добудем черным пулемет. В разобранном виде его тоже можно упаковать в ящик. В собранном он выплевывает триста пуль в минуту. — У Рики перехватило дыхание. Он видел, как папаша Стюарт расстрелял из пулемета племя Нголу. Видел реку, окрасившуюся кровью. За каких-то сраных десять минут двести воинов расстались с жизнью. Он также видел зулусов в бою. Видел, как они поджигали фургоны и палатки буров. Убивали детей и женщин. Неужели он хотел дать дикарям пулемет? Увлеченный собственными мыслями, Рики не сразу заметил, как Джемисон на него смотрит. Так смотрят дети на скорпиона или гадюку. С любопытством и страхом. Охотники на льва. Со страхом и с желанием. Идеи Рики Джемисона в одинаковой степени привлекали и пугали. — Ты платишь мошенникам, чтобы передать черным тридцать шесть винтовок два раза в год. Сколько черных умирают за год? Скольких черных запирают за год за колючей проволокой? То, что ты делаешь сейчас, ты делаешь для успокоения собственной совести. Чтобы утешить себя. Чтобы сказать себе: я попытался. Но рано или поздно снова наступит момент, когда ты спросишь себя: что я мог сделать? Что я должен был сделать? Рики знал: приплетать к делу с оружием суд нечестно, Джемисон никак не мог повлиять на исход дела Китоша. Но Рики готов был использовать любые средства, чтобы раздавить сомнения. Его и свои. — Пора посмотреть правде в глаза. Другого выхода нет. Или дать черным оружие для защиты их земель, или смотреть, как их перебьют и загонят за колючую проволоку. Может, когда белые поймут, что у черных есть, что им противопоставить, они остановятся? Рики говорил, а перед глазами стояла кровавая река. Сердце колотилось, собственный голос звенел в ушах. Он сам не понимал, верит своим словам или нет. Джемисон поймал его за руку, притянул к себе и вжался лицом в его живот. — Ты прекрасен в своем гневе, — прошептал Джемисон. Рики передернулся, словно его облили холодной водой.