***
Май Ди был маленьким тощим малайцем. Первый раз он встретился с Рики в баре борделя. Было одиннадцать часов вечера. Белые девицы ушли наверх с клиентами. Одна из индусок сидела на коленях у английского солдата, вторая пила розовое вино у барной стойки. Хромая негритянка сидела между двумя французами; судя по европейским костюмам, они недавно прибыли в Кейптаун. Негритянка с улыбкой позволяла французам себя ощупывать. Один запусти руку в лиф ее платья, второй задрал юбку и играл с подтяжками чулков. Май Ди нарядился в английский фрак, на ноги напялил сапоги с оббитыми железом носками. Если он и взглянул на Рики, то только раз, когда Ким представила их друг другу. Во время короткого разговора Май Ди пялился на шлюх. Возможно, хотел этим показать Рики свое неуважение, возможно, вел себя так со всеми. Рики всё еще о нем ничего не знал. Рики использовал образ, который создал для него Карл. Разыгрывал из себя наивного черного. Когда Май Ди сказал, что хочет деньги вперед, Рики сказал, что только дурак платит деньги, не увидев козу, и согласился дать вперед только половину. Договорившись о десяти фунтах за винтовку, Май Ди заломил цену на патроны. Рики сказал, что за такие деньги сам сделает патроны из старых подков. Всё так же не глядя на него, Май Ди посмеялся. Пока они торговались за патроны, с улицы пришла компания английских офицеров. Ким села за пианино. Мальчик-малаец босиком, с голым торсом, в одних шароварах прошелся под музыку на руках и начал выделывать всякие акробатические трюки перед англичанами. Второй раз Рики встретился с Май Ди в баре около набережной, чтобы передать залог. Длинный зал бара покрывала низкая крыша. Крису бы пришлось здесь наклонять голову. Но малайцы были низкорослыми. Наворачивали рис за столами и не переставали разговаривать. Молодые малайки с яркими губами крутились за длинной стойкой. Резали, наливали, подкидывали в глубоких сковородках блины и овощи. За стулом Май Ди, как за троном, стояли шестеро человек. У троих были мачете за поясами, у троих — револьверы. Они не двигались, пока Май Ди пересчитывал деньги и договаривался с Рики о том, что он может забрать оружие через неделю. Выйдя из бара, Рики остановился покурить на противоположной стороне улицы. Он выкурил три сигареты, когда малаец с револьвером вышел из бара и пошел вверх по улице. Рики двинулся за ним, решив, что неделя — достаточное время, чтобы разузнать побольше о делах Май Ди и определиться, стоит ли заказывать у него ружья еще раз или есть другой путь. Малаец с револьвером носил сандалии на деревянной подошве. Она била по мостовой, как ложка по горшку с маслом. Малаец заходил ненадолго в маленькие лавки. На витринах некоторых головки сыра соседствовали с яркими тряпками. Похоже, Карл был прав и часть бизнеса Май Ди была связана с вымогательством. На следующий день Рики снова пришел к бару, в котором встречался с Май Ди. Еще один малаец с револьвером и поросячьим носом провел Рики на конюшни. Во дворе немцы и англичане выбирали лошадей для прогулки и обговаривали цены с хозяевами-малайцами. Конюх-малаец впрягал лошадь в экипаж. Малаец, за которым следил Рики, нырнул в погреб за конюшнями и вынырнул из него с двумя большими ящиками. Ящики он поставил под скамью экипажа. На скамью сел немец с густой длинной бородой. Едва отъехав от конюшен, коляска остановилась около аптеки. Малаец передал ящик аптекарю. Дальше, будучи пешком, Рики не смог отследить движение коляски. На следующий день он взял лошадь. Во время его пребывания в Кейптауне по совету Карла он держал лошадь на конюшне недалеко от борделя. Там же Карл держал своих лошадей и фургон. Как и за комнату, Рики оплачивал содержание лошади на месяц вперед. За пару дней Рики узнал, что у Май Ди есть склады на трех фермах за городом. Одной фермой управляла белая вдова с пятью детьми. На других жили семьи скотоводов. Самыми интересными Рики показались связи людей Май Ди в порту. Два дня подряд они ездили в порт после заката. Оба раза к одному и тому же месту, в стороне от причалов и стоянки больших судов. Малайцев встречал англичанин с закрученными усами и узкой лисьей мордой. Каждый раз он вел за собой мула, который тащил низкую телегу. На ней громоздились мешки и ящики. На некоторых мешках темнели печати Ост-Индской торговой компании. На других — эмблемы частных компаний. На длинных ящиках Рики заметил оттиск английского герба. Во вторую ночь Рики увидел, как малайцы забрали из порта и увезли на ферму вдовы пять ящиков с оружием. Возможно, Лисья Морда служил на одном из кораблей. Возможно, работал в порту. Так или иначе, его работа позволяла ему воровать грузы. Задумав проследить за Лисьей Мордой, Рики вернулся на следующее утро в порт и прослонялся там три часа, пока Лисья Морда не появился около десяти. При дневном свете он выглядел лет на сорок. Из порта Лисья Морда отправился на базарную площадь. Там, среди людской суеты, он долго сидел под навесом одной из лавок и поглощал одну за другой три миски мясного рагу. Потом в квартале одноэтажек он долго препирался с бледной женщиной во дворе маленького дома и долго играл с карапузом лет пяти. Он не служил на корабле. Жил с семьей в Кейптауне. Его работа в порту давала ему вход на склады и возможность выносить из них товар для малайцев. То, что Рики сначала принял за груз с одного корабля, прибыло на разных кораблях. Лисья Морда был очень полезным человеком. Закончив дела с малайцами, Рики зашлет к нему Джемисона. Продавшись один раз, человек легко продастся второй раз. Особенно если платить ему будет белый соотечественник, такой же англичанин, как он. Лисья Морда сочтет за честь воровать оружие для Джемисона. Рики вернулся в бордель голодным и в хорошем настроении. За последние полгода он редко мог осилить полноценный обед. Девчонки-индуски готовили на кухне для всех острый рис с курицей. Рики впервые похвалил их стряпню и не стал забирать еду в свою комнату. Днем окна и двери борделя стояли распахнутыми. По залу для гостей гулял сквозняк. Шлюхи с мокрыми волосами и замотанными полотенцами головами ели, красили ногти, чинили одежду и болтали. Раньше Рики не стал бы прислушиваться к их разговорам, но утренняя прогулка и возбуждение от слежки разбудили его внимание. Одна из девочек-индусок раз в неделю отдавала часть своего заработка матери и младшим сестрам. Отец ее погиб пять лет назад на мельнице. — Каково мне было, когда я вчера узнала, что моя младшая сестра валяется на сеновале с чертовым возницей почтового фургона. Не знаю, сколько у них это длится. Подозреваю, что мать и так скрывала это от меня так долго, как могла. Но вчера он вернулся из Трансвааля, и эта дурища убежала к нему. Только под утро вернулась. Совсем головой не думает. У него денег едва бутылку купить хватает. Я ей говорю: забеременеешь и кому ты будешь нужна? А она морду воротит. Мол, я смогу о себе позаботиться. — А она хоть красивая, или у нее такие же темные пятна на коленях и локтях, как у тебя? — засмеялась белая шлюха с передними золотыми зубами. Не оборачиваясь, Рики услышал, как по полу что-то покатилось, потом раздался смех. Если возница почтового фургона захочет жениться, ему понадобится заработок. Люди мечтают о счастье. Мечты стоят того, чтобы пойти на риск и согласиться перевозить оружие. Ящик с винтовками можно закрепить под дном фургона. Со своего места Рики видел часть улицы. Мимо дверей борделя старик катил в сторону базара тачку, набитую глиняной посудой. Собака рыла яму в песке. Жизнь казалась Рики полной возможностей. Нужно было просто лучше прислушиваться к людям. Когда Рики покончил с обедом, в дверях появился доктор Джим. Он снял шляпу и комично прижал ее к груди, будто собирался произнести клятву. Белая шлюха чмокнула его в щеку. Продажный мальчик показал ему нарыв на шее. Все наперебой предлагали доктору Джиму еду и выпивку. Черная шлюха с необъятной грудью подала ему засахаренные орешки. — Спасибо, не могу, у меня от них изжога. — Голос доктора Джима был мягким, тихим и липким, как пот. — Виски лечит любую изжогу. — Индуска, сокрушавшаяся о судьбе сестры, потянулась через стойку за бутылкой. — Фредди. — Доктор Джим присел около Рики, взгляд его бегал от пустой тарелки к бокалу пальмового пива перед Рики. — Я видел твою лошадь во дворе. — Утром были дела, — лениво сказал разморенный едой, выпивкой и хорошими новостями Рики. Сообщать Джемисону о Лисьей Морде пока было рано. — Что ты делаешь после обеда? — Ничего. — Я хотел познакомить тебя с одним человеком. Он живет в тридцати милях от Кейптауна. Рики прикинул, что, если поедет, вернется к полночи. Если человек, о котором говорит Джемисон, согласится перевозить оружие, то поездка того стоит. Он вопросительно посмотрел на Джемисона. Тот слабо кивнул и виновато улыбнулся. — Позаботься о нем хорошо, Фредди. Отсоси ему. Дай ему всё, что он захочет. Не обижай нашего доктора Джима. После того как он увидел тебя с ружьем, он места себе не находит, — голосили шлюхи, когда Рики вышел с Джемисоном под раскаленное небо. Доктор Джемисон провел две ночи подряд в комнате Рики, этого не могли не заметить. Не могли не обсуждать, выдумывая подробности и детали, опираясь на предыдущие визиты Джемисона к мальчикам-малайцам. Рики не волновали сексуальные опыты Джемисона и не коробили слухи об их отношениях, его полностью захватила сделка с оружием и связанные с ней надежды. Джемисон ездил на старой лошади. После десяти минут галопа она начала спотыкаться. Нервничала и крутилась на месте, когда рядом по дороге проезжали фуры, запряженные волами. — Тебе нужна новая кляча. И новые панталоны. Твои совсем протерлись. — Рики шутил и пребывал в прекрасном настроении. Несколько месяцев назад около Кейптауна появились телеграфные столбы. Раньше во время своих одиноких прогулок Рики не обращал на них внимания, теперь расспросил Джемисона о телеграфе. Ему понравилось, как Джемисон объяснял — спокойно и обстоятельно, не делая скидок на то, что Рики необразованный черный. Джемисон разговаривал с ним как с равным. Мысль, что теперь за несколько минут можно передать сообщение в Наталь или Преторию, показалась Рики невероятной. Поверить в это было трудно, почти невозможно. По пути Джемисон краснел и улыбался. К маленькой церкви из кирпича-сырца они приехали, когда солнце село. — Это Элоис. — Джемисон представил Рики старика с пожелтевшей повязкой на глазу. Месяц назад ему щепкой от полена выбило глаз; когда рана загноилась, он приехал в город и обратился к Джемисону за помощью. Элоис пожал Рики руку и улыбнулся — глубокие морщины сложились в кресты на его переносице, щеках и подбородке. Элоис сорок лет жил в Африке. Тридцать пять из них он ездил по диким землям и нес дикарям слово Божье. Повсюду его сопровождала умная и преданная жена. Она не только готовила и стирала для него, но и помогала в работе. Он изучал языки дикарей, она записывала каждое слово и пояснение. Она лечила его раны. Родила ему пятерых сыновей. А потом умерла. Старший сын Элоиса упал с лошади и свернул себе шею. Сам он перенес лихорадку и малярию столько раз, что превратился в развалину. Сердце Элоиса стало слабым, стоило пройти десять шагов — и Элоис мучился одышкой. Всё, что ему осталось, — это вспоминать старые прекрасные времена и гордиться своими сыновьями. Трое из них, как отец, выбрали судьбу проповедника, подолгу жили среди диких племен и близко к сердцу воспринимали их беды. Сыновья Элоиса готовы были перевозить оружие для черных. Старший из выживших детей Элоиса пять лет назад взял себе черную жену и поселился в краале ее отца. Каждый год у него рождалось по ребенку. Он был счастлив среди дикарей, но потом пришли белые и забрали у племени весь скот. Сын Элоиса хотел вернуть скот, и для этого ему нужны были ружья. Другой сын Элоиса был торговцем и приезжал в Кейптаун раз в четыре месяца по делам. У него было много друзей среди дикарей и, исходя из его рассказов о бесчинстве белых, Элоис не сомневался: в следующую поездку его сын охотно возьмет с собой ружья. Он приедет в Кап через два месяца. — Его телега запряжена быками или лошадьми? — спросил Рики. — А что? — Лошади быстрее и выносливее. Мысли Рики унеслись далеко вперед. Тридцать винтовок, что он получит от Май Ди, он передаст старшему сыну Элоиса. До приезда другого договорится с Лисьей Мордой. После сделки с Май Ди у него останутся деньги купить еще тридцать винтовок. Потом нужно подумать, где достать больше денег. Будут деньги — можно подключить к делу возницу почтового фургона. Со временем он мог бы передавать дикарям по сто, а может, и пятьсот ружей в год. Всё это были мечты, но с ними Рики чувствовал себя сильным. Он хотел верить словам Карла — мечты помогают нам понять целое и постичь мир. И надеялся, что не потеряется в своих мечтах, как потерялся его отец. — Это хорошие, честные, трудолюбивые люди, — сказал Элоис о племени, в котором жил его сын. — Они уже пятьдесят лет ни с кем не воевали. В прошлом году они приняли к себе семью из деревни, которую разрушили белые. Рики подумал, что было бы прекрасно знать, кому именно они передают оружие. Ему стоит встретиться с сыновьями Элоиса, расспросить о черных, с которыми они общаются, и узнать, что происходит около Наталя и в междуречье Зимбабве и Лимпопо. Рики и Джемисон остались ночевать у Элоиса. Он постелил им овечьи шкуры на церковных скамьях. Распятие и стена за ним купались в лунном свете. Грубо вырезанная человеческая фигура на кресте походила на птицу со сломанными крыльями. Доктор Джим достал из походной аптечки склянку лауданума. — Хочешь? — спросил он Рики. Рики отрицательно мотнул головой, думая о том, что впервые за последние полгода сможет заснуть, не заглушая свои мысли и тревоги опиумом. У него появилась цель. Он чувствовал себя на своем месте. Он мог сделать что-то полезное. Мог что-то изменить.***
Когда Рики вернулся в Кейптаун, около борделя его ждала Джульетта. В сером платье с высоким глухим воротничком. В животе у Рики заурчало. Последние дни он ел за двоих. Он спрыгнул на землю — пыль взлетела до колен — и обнял Джульетту. — Как ты? — Ты сказал, что живешь здесь? — Она покосилась на бордель и наморщила лоб, словно не могла решить, остаться или бежать. Рики улыбнулся и подхватил чемодан Джульетты. Куда убежишь с таким тяжелым чемоданом? — Ты в нем камни, что ли, носишь? Заходи! Дверь, как обычно днем, стояла распахнутой. В зале на первом этаже Ким и две белые девочки возились с пианино — подняв крышку, вытирали пыль, проверяли клавиши, подтягивали струны. Малена замазывала синяк на плече желтой мазью. Джульетта боязливо оглядывалась. Пропустив мимо ушей вопросы шлюх о том, как прошла ночь с доктором Джимом, Рики предложил Джульетте поесть. А когда она отказалась, налил ей выпить. Он мог бы увести ее в свою комнату, но захотел насладиться ее растерянностью. В растерянности Джульетты чувствовалась брезгливость, и это всколыхнуло внутри Рики волну протеста. Протеста почти инстинктивного и пока неосмысленного. — Рассказывай. — Он поставил локти на стол, убрал их и закинул ногу на ногу. Его переполняла энергия. — Прости, что я пришла к тебе без предупреждения. Джульетта взглянула на шлюху-индуску. Она сидела перед чашкой кофе и, вынув из лифа полную грудь с крупным соском, смазывала ее кремом. Смутившись, Джульетта отвела взгляд и уставилась на свои руки. Она как будто запретила себе глазеть по сторонам. Но уже через минуту не сдержала любопытства и обернулась на спускавшуюся по лестнице белую девушку. — Ну и как, Лили? — закричала девице Малена. — Я оказалась права? Этот худосочный французик трахнул тебя в задницу? Верно ведь? Ну, бледная сучка, я была права? Гони мой шиллинг! Джульетта низко опустила голову, сгорбилась над своим стаканом вина. Рики развеселился. Кем Джульетта себя возомнила? У твоего отца было восемь тысяч акров земли, пять тысяч коров и сорок рабов. Твой английский ебарь пристроил тебя на работу в газету. И теперь ты смущена и пристыжена тем, что тебе приходится искать комнату в борделе? Вздувшийся живот папы Легбе, да чем ты лучше шлюхи? Тебе никто в Кейптауне не сдаст комнату. Ты не можешь выйти замуж за того, кого хочешь. Не можешь любить того, кого хочешь. Если бы не Локвуд, ты бы не работала в газете, а мыла бы посуду или полы за кусок хлеба. Джульетта снова украдкой оглядела зал. Бездомная цветная решила, что она лучше шлюх. Это так характерно для цветных и черных, усмехнулся Рики. Так по-рабски. Рабы, работающие в доме, считают себя лучше рабов, горбатящихся в поле. Рабыня, раздвигающая ноги перед хозяином, считает, что она лучше домашних рабов. А уж дети рабыни, дырки которой пользовал хозяин, и вовсе верят в невероятное — воображают, что вырастут и станут белыми. Рики знал это по себе. Белые в этом смысле были гораздо честнее черных. Им всё равно, раб ты, дикарь, цветной или шлюха. Белые наказывают черных либо потому, что так принято, либо потому, что это доставляет им удовольствие. Может, Рики стоит объяснить Джульетте, сколько черных были бы счастливы поменяться сейчас с ней местами? Скольким черным из Колсберга, с рудников и сахарных плантаций бордель покажется райским местом? Не нужно недоедать, горбатиться целый день, сбивать руки и ноги в кровь, теряя сознание от жары и бессилия. Можно пить кофе, жрать печенье и бездельничать полдня, а по вечерам подставляться. Ведь тела черных никогда им не принадлежали — для белых они всегда были рабочими руками, ногами и отверстиями. Или, может, стоит объяснить Джульетте, что, если бы она захотела завтра здесь работать, Ким бы не взяла ее. Ким сказала бы, что у нее приличный бордель, а для приличного борделя хватит и двух черных шлюх. Чем мы лучше шлюх, Джульетта? Бордель для черных — это как монастырь для белых. Возможность посмотреть на себя со стороны и подумать о разных видах унижения. — Я ушла от Локвуда. — Он тебя выгнал? — Нет-нет. Он не такой человек. Он верный, добрый, готовый ради меня на всё. Это всё я виновата. Я не могла с ним больше оставаться. Не могла ему больше врать. Он заслуживает лучшего. — Джульетта закрыла лицо руками и разрыдалась. Рики вздохнул. Он еще не услышал историю Джульетты, но она уже его утомила. Когда Джульетта заговорила об арабе, ее глаза засияли сквозь слезы. Он красивый, благородный, он заставлял ее сердце выпрыгивать из груди каждый раз, когда она его видела. Когда они заговорили впервые, она чуть не умерла. Когда он прикоснулся к ней, она пережила восторг, похожий на религиозное откровение. Такой восторг, наверное, переживали христианские святые, отшельники и аскеты, когда после долгих лишений и страданий видели Бога. Увидев его, они понимали, что лишения и страдание очистили их душу для этого момента, благодаря лишениям и страданиям между ними и Богом не осталось больше преград из мелочных эгоистичных желаний и ложных мечтаний. После такого откровения человек, даже если захочет, не сможет вернуться к прошлой жизни. Весь мир против нас, сказала Джульетта, нам никогда не пожениться. С самого начала их связи, которая длилась уже год, Джульетта запрещала себе надеяться, ведь его семья — потомки пророка. Она долго жила от одной встречи с ним до другой. Но теперь они решились бежать. Оставить всех, кого знали. Отказаться от всего. Она откажется от своей работы. Он — от своего наследства. Ради своей любви они добровольно отправятся в изгнание, будут жить, как дикари. — И где же он сейчас? — спросил Рики. Перед отъездом он должен позаботиться о делах. Ты не представляешь, Рики, сколько денег, земель и рабов у его семьи, вздохнула Джульетта. Сейчас он ждет караван с солью и золотом. Этот караван обеспечит влюбленных деньгами на первое время. Рики подумал, что, даже если он расскажет Джульетте, что видел, как ее прекрасный сказочный араб избивает негра на улице, даже если скажет, что он ударил и его, это ничего не изменит. Джульетта всё равно будет его любить и восхищаться им. Ее любовь напоминала защитную оболочку, вроде панциря черепахи, — пока Джульетта влюблена, справедливость и жестокость ее не пугают. Потому Рики сделал единственное, что мог сделать: он снял у Ким для Джульетты комнату и заплатил за месяц вперед.***
Май Ди прислал за Рики малайца с мачете. Звали его Цен, в складках тонкой шеи он прятал шрамы от удавки или от веревки виселицы. — Куда мы едем? — спросил Рики. — Прогуляться, возьми деньги. В ту ночь луна была такой узкой и тонкой, что ее можно было спутать со скоплением звезд. Казалось, их мерцание раскачивает небо. Юго-восточный ветер гнул кедры на границе Кейптауна. Как Рики и предполагал, Цен привез его на ферму к вдове. Окна маленького дома закрыла темнота. Вдова и дети давно легли спать. Около сарая щипали траву две оседланные лошади. Внутри малаец с пистолетом за поясом раскачивал масляную лампу на вытянутой руке. В ее свете Май Ди показал Рики ящик с оружием. — Я обещал тебе тридцать винтовок. Но тут всего двадцать. С моими людьми случилось большое несчастье. — Май Ди взмахнул руками, покачал головой и скривился. Впервые Рики видел, чтобы он так активно и показательно проявлял эмоции. Еще он впервые смотрел на Рики, а не мимо него. — Пятерых моих людей арестовали английские солдаты. Их будут судить. Их повесят. Их арестовали, когда они везли тебе винтовки. Рики осмотрел ящик, поворошил солому. Ли-Метфорд. Стволы поцарапанные, но ровные. Рики поднял одну винтовку, чтобы лучше ее осмотреть. — А где патроны? — Они были в ящике, который отобрали проклятые англичане. Рики кивнул и вычел из причитающихся Май Ди денег три купюры. — Ты что, глухой? — пискливо закричал Май Ди. — Не понимаешь, что я тебе говорю? Эти винтовки мне слишком дорого обошлись! На этих винтовках кровь моих людей. Англичане казнят их. А сначала будут пытать. Кто знает, о чем мои люди проболтаются? Мне придется стать осторожным и тихим, как ящерица, и забросить все дела, пока англичане не успокоятся. Теперь понимаешь, как дорого мне обошлись твои винтовки? Этих денег… — Он вырвал купюры из рук Рики и выплюнул ему в лицо: — …не хватит чтобы возместить то, что я потеряю. В два раза больше денег будет мало. В три раза мало. Винтовки были твои. И ты должен возместить мне потери. Только так будет честно. — Я не верю ни одному твоему слову, — сказал Рики. Четыре дня назад он видел, как ящики с оружием завезли в этот сарай. Если здесь побывали англичане, почему они не забрали всё? У Рики хватило мозгов не сообщать Май Ди, что он следил за его людьми. Если скажет, может распрощаться с надеждой перекупить Лисью Морду. — А мне плевать, во что ты веришь, черная шлюха! Цен схватил Рики сзади за локти. Перед тем как ударить Рики в живот, Май Ди дернул уголком губ. — Ты не овощи на базаре покупаешь! Потому платишь не только за товар, но и за риск моих людей! Я мог бы не отдавать тебе эти винтовки. Но я ценю свою репутацию, ценю деловые соглашения, уважаю своих партнеров. Даже если они грязные, укуренные опиумом шлюхи! — Май Ди ударил Рики по почкам. Боль прострелила в поясницу, колени подкосились. Цен дернул Рики за локти, не позволяя упасть и согнуться, чтобы боссу было удобнее бить. — Ты заберешь свои винтовки. И принесешь мне триста фунтов в зубах. Я даю тебе три дня. И ты должен благодарить меня за терпение! — У меня нет таких денег, — выдохнул Рики. Май Ди снова дернул уголком губ. Рики попытался, но не смог отвернуть голову. От удара в челюсть его рот наполнился кровью и перед глазами потемнело. Цен за спиной дергал Рики за локти, сводил их вместе и давил на поясницу, отчего Рики казалось, что его позвоночник переломится пополам. — Так попроси у своих дружков, для кого ты покупаешь ружья! Или ты собирался вооружить шлюх в борделе? — Май Ди врезал кулак в правый, потом в левый бок Рики. Рики оглох и ослеп от боли. Цен вывернул Рики плечи и толкнул его навстречу новому удару. Рики не мог ни вздохнуть, ни сплюнуть заполнившую рот кровь, он лишь сипел. — Ты мне должен! — заревел Май Ди. Рики показалось или он подпрыгнул? Он то приближался, брызгая слюной в лицо Рики, то удалялся, замахиваясь для удара. — Мне плевать, где ты возьмешь деньги. Не дадут друзья — заработай жопой. — Много работать придется, жопа не выдержит, — заржали сзади, снизу, сверху. Рики теперь плохо ориентировался в пространстве, всё слилось в болезненное красное марево. Голос Май Ди звучал словно вдалеке. — Если не принесешь деньги через три дня… — Май Ди снова пробил Рики в челюсть, и Рики проглотил выбитый зуб. — …я отрежу тебе пальцы! Каждый день задержки буду отрезать по пальцу. Когда пальцы закончатся, отрежу руки. Вздумаешь бежать… — Май Ди снова ударил. Переносица хрустнула так оглушительно громко, что Рики перестал слышать. Май Ди схватил его за волосы и кричал что-то в лицо. — Ты понял, грязный выблядок? Я не слышу? — Май Ди обрушил кулак на подрагивающий живот Рики. Рики дернулся всем телом, казалось, он падает, проваливается в темноту. Но рука в волосах не позволила ему потерять сознание. — Я не слышу? Рики захрипел. Говорить не получалось. — Три дня! Я даю тебе три дня! Рука в волосах исчезла, Рики уронил голову на грудь и обвис в руках Цена, чувствуя облегчение и благодарность за то, что его наконец оставили в покое. Май Ди сплюнул себе под ноги. Как по сигналу, Цен отпустил Рики, позволил ему упасть и прижаться разбитым лицом к холодному глиняному полу. — До скорой встречи, сука. — Рики не разобрал, кто это сказал — Май Ди, Цен или малаец с лампой. Рики не мог пошевелиться, не мог повернуться, только сжимал и разжимал кулак, глядя, как земля забивается под ногти. Услышав топот лошадей, Рики прикрыл глаза и перевел дыхание. Потом он посмотрел на ящик с винтовками. Он лежали на телеге с большими колесами. Если Рики найдет вожжи, он запряжет в телегу свою лошадь. Он отвезет винтовки к Элоису, Рики всхлипнул и ощупал бок. Но сначала ему нужно отдохнуть. Боль скоро успокоится. Он вспомнил Китоша. Его затоптали ногами. Рики повезло, ему всего лишь помяли бока. Вставай, сука, хватит страдать. С трудом Рики перевернулся на спину. Когда он сможет вздохнуть полной грудью, тогда он сможет и подняться. Он лизнул окровавленные губы. Дрожащими пальцами ощупал переносицу. Хрящ ходил из стороны в сторону. Язык распух настолько, что Рики не смог определить, сколько зубов потерял. Хватая ртом воздух, он прислушался к бешено колотящемуся сердцу. Будто испугался, что оно выпрыгнет из груди, накрыл его ладонью. Нужно отвезти винтовки к Элоису до утра, прошептал Рики. Постепенно дыхание и сердце успокоились. Рики поднялся на четвереньки. Нужно найти воду, потом заняться оружием. Опираясь рукой на стену, Рики вышел из сарая. Звезды светили ярко, значит, до рассвета еще далеко. Дом вдовы окутала сонная темнота. Шатаясь, Рики добрался до загона со свиньями. Бурая матка спала в окружении поросят. Рики засунул голову в корыто с водой. Звон в ушах усилился. Помогая себе ладонью, Рики напился. Немного посидев без движений, он убедился, что дышится ему теперь намного легче. Потом он толкнул себя на ноги и распахнул дверь сарая. Вытолкать телегу на улицу у него не хватило сил, потому он завел внутрь лошадь. Руки всё еще дрожали, поэтому он долго возился с упряжью. Прежде чем залезать в седло, опустился на землю отдохнуть. Звон в ушах вернулся. Напоминал то ли церковный колокол, то ли стоны корабельных труб. Вонючая задница Легбе, он не сможет проехать тридцать миль. Он не удержится в седле. Со второй попытки Рики закинул себя на спину лошади. Первые ее шаги отдавались болью во всём теле, потом Рики привык. Избитые бока болели меньше, когда он нагибался к гриве и ложился на шею лошади. Главное, не смотреть на землю. От ее шатаний и прыжков у Рики кружилась голова и тошнота перекрывала дыхание. Через несколько миль он заметил, что вцепившиеся в повод пальцы онемели — не разогнуть. Не только пальцы и тело потеряли чувствительность, восприятие тоже разладилось — Рики трясся на лошади, а ему чудилось, что он падает. Иногда он останавливался, выпрямлял спину и осматривался. Что, если он забыл дорогу? Что, если ошибся направлением? Сердце подпрыгивало к горлу. Приходилось стискивать зубы, чтобы его удержать и ехать дальше. Церковь с крестом на крыше Рики увидел на рассвете. Траву покрывал серый туман. Элоис уже встал и возился с козой во дворе. Завидев Рики, он выбежал навстречу. Элоис оказался очень сильным — не позволил Рики свалиться на землю, затащил в церковь. Заставил выпить воды. Рики вырубился, когда Элоис смывал с его лица грязь и пыль. Он пришел в себя с криком. Отлежал руку, но решил, что плечо не работает. Вывихнуто, выбито из сустава. Его растоптали лошадями и бросили в вельде умирать. Рики вцепился в деревянную лавку. Лавки, шкуры, распятье на стене, яркий солнечный свет за окном. Рики вспомнил про винтовки. Вздохнул с облегчением и застонал, поднимаясь на ноги. Элоис распряг его лошадь и пустил пастись на поле, привязав за переднюю ногу веревкой. Телега стояла пустая. Элоис появился от курятника с корзиной яиц. Сказал, что не хотел оставлять винтовки на виду и спрятал их в погребе. В погребе было полно паутины, от взгляда в земляную яму у Рики закружилась голова. Элоис накормил Рики кукурузной кашей с сыром и налил ему кружку вина. Он ни о чем не спрашивал, и Рики был ему за это благодарен. — Когда приедет твой сын? — Седлая лошадь, Рики кривился и часто останавливался передохнуть. — Через две недели. — Хорошо. Я раздобуду к этому времени патроны. Или Май Ди убьет меня, подумал Рики, забираясь в седло. Он поехал в Кейптаун шагом. Избитые бока отзывались болью на каждое движение. Солнце катилось к закату, пачкало небо кровью и розовыми слюнями. Издали Рики видел маленькие фермы. Вокруг стад сонных коз носились с хворостинами мальчишки-негры, у ручья черные прачки стирали белье. Стучали валики, хлопала ткань, когда ее встряхивали. Вода в ручье пенилась от мыла. Недалеко от кедровых рощ на окраине Кейптауна Рики обогнал фуру, запряженную четырнадцатью волами. В пути он ни о чем не думал, так было легче терпеть боль и неудобство. Вместе с мыслями умерли представления о расстоянии и времени. Не нужно переживать, спешить и бояться. Войти в шумный зал готовящегося к приему гостей борделя после вымученного внутреннего и внешнего безмолвия было для Рики равносильно прыжку со скалы. Он споткнулся и выругался. Уступая ему дорогу, шлюха-индуска сделала шаг назад и приоткрыла рот. Другие девчонки тоже уставились на его разбитое лицо. Не имея сил разговаривать, Рики махнул им рукой. Можно подумать, вам самим не прилетало. За время, что он снимал в борделе комнату, он повидал синяки даже на лице Ким. Она вышла из подсобки, сделала шаг к Рики, остановилась и послала за ним Малену. — Мне ничего не нужно, — буркнул Рики около двери своей комнаты. — Давай я хоть твою грязную одежду постираю. — Малена болезненно сморщилась, будто побили ее, а не Рики. Что-то помешало Рики открыть дверь. Он толкнул сильнее. На полу лежала простынь. У стены — разрезанный матрас. Кровать была перевернута. Его два ружья исчезли. Май Ди послал своих людей обыскать его комнату. Но деньги они не нашли, потому что Рики хранил их у Карла, в одной из его многочисленных аптечек. Малена заметалась по комнате, поставила кровать на ножки и отодвинула ее к стене. — Оставь, — вздохнул Рики. Она подошла к нему, приложила холодные пальцы ко лбу. — Ты горишь, Фредди. — Пройдет. Малена помогла ему снять рубашку. По правому боку расползался большой синяк. На левом боку и животе подрагивали синяки поменьше. Синяки напоминали коровьи внутренности, синие, бордовые с прожилками кровеносных сосудов. С рубашки и штанов, пока Рики раздевался, сыпался песок. Когда Малена ушла, Рики лег на матрас. Ночной ветер еще не пробудился, но ему было холодно. Рики бил озноб, а дотянуться до простыни в двух шагах не хватало сил. Обнаженный, он подтянул колени к животу и обхватил их руками. В аптечке Карла у Рики осталось триста фунтов. Он мог отдать их Май Ди. Если отдаст последние деньги Май Ди, не сможет купить патроны. Рики зажмурился. Внутри всё дрожало, виски давило. Глотать было больно. Он вдруг подумал о Крисе. О том, как очнулся на руках Криса, после того как папаша Стюарт избил его. Он бы отдал всё — руку, ногу, жизнь — за то, чтобы открыть глаза и увидеть Криса. Увидеть его встревоженное лицо. Почувствовать прикосновения его губ и рук. Знать, что он удержит, не даст сломаться, спасет. В голове у Рики всё перепуталось, он не смог вспомнить, почему Крис бросил его. Почему между ними всё закончилось? Почему Рики сейчас не с Крисом? Ничего и никогда он не хотел так сильно, как быть с Крисом. Так почему же он не смог удержать его? Не сохранил то, что было между ними? Он так сильно виноват перед Крисом. Он ошибался. Ошибался во всём. Ничего не важно, ничего не имеет значения, главное — быть вместе. Плевать, где и как. Пусть даже за колючей проволокой. Окажись они заперты, Рики бы заботился о Крисе. А Крис заботился бы о нем. Что, если он никогда больше не увидит Криса? Что, если Крис мертв? Что, если Рики виноват в его смерти? Он уехал из Колсберга верхом, а Крис с мтабела и бастерами выбирались пешком. Что, если они не смогли уйти, их нагнали и убили? Крису отрубили голову и засунули ее в мешок. Рики всхлипнул. По щекам потекли слезы. Они душили, мешали вздохнуть. Когда слезы иссякли, Рики почувствовал пустоту. Не было больше ни боли, ни страха. Кто подскажет тебе, во что верить, если не твои идеалы и мечты? Нет, Крис не умер. Он слишком сильный, чтобы умереть. Слишком честный. Слишком отважный. Смерть сломает о него свои зубы. Если бы Крис умер, Рики бы заболел, кровь шла бы у него изо рта, носа и глаз, пока бы не вытекла вся полностью. Какие еще кары мешочек гри-гри обещал тем, кто причинит ему зло? Рики то выныривал из бреда, то проваливался снова. Дверь приоткрылась. В комнату вплыла масляная лампа. — Фредди, Фредди, — заговорила лампа голосом Карла и замерла около матраса, на котором скорчился Рики. Покрытые язвами руки мелькнули перед лицом Рики. — Я предупреждал тебя, Фредди. — Карл положил мокрую тряпку Рики на лоб, перевернул его, осмотрел синяки, смазал их вонючей мазью, не переставая вздыхать. — Эти люди не держат обещаний. Не знают чести, не знают жалости. Они не успокоятся, пока не высосут из тебя всё. Если бы я мог, я бы связал тебя и запер, чтобы ты не делал глупостей. Теперь я могу только ворчать. Что еще мне остается? — Ты был прав. — Рики закашлялся и перевернулся на бок. — Прав насчет Май Ди. Но ошибся насчет меня. Когда мы встретились, я действительно был потерянным и напуганным, но всё изменилось, когда у меня появилась цель. Я больше не потерянное и напуганное ничтожество, я знаю, чего хочу, и на многое готов ради этого. У меня есть двадцать винтовок. Мне нужно раздобыть к ним патроны. Я знаю человека, который мне поможет. Знаю, чем на него надавить. Потом он достанет мне еще винтовки. Мне понадобится больше денег. Нужно придумать, где раздобыть их… — Фредди. — Карл зажег лампу для опиума. — Что сказал Май Ди? Чего он хочет от тебя? Рики раздраженно фыркнул и не ответил. — Давай. — Карл помог Рики сесть и дал ему курительную трубку. — Опиум снимет боль и прояснит голову. Губы у Рики так распухли, что он не чувствовал толком трубку. Он неловко затянулся, и дым, не успев наполнить легкие, вырвался наружу через уголок губ. Следующая затяжка удалась ему лучше. Карл был прав: боль и бред отступили. — Я знаю таких людей, как Май Ди, — продолжал Карл. — Он не отпустит тебя, пока не отберет всё. Даже когда ты будешь думать, что больше у тебя нечего отнять, он всё равно будет брать и брать. Отрывать от тебя части, как голодный зверь. Пока ты не умрешь или не будешь полностью опустошен. — Я тоже знаю таких людей, — жестко сказал Рики. Он думал о Колсберге, Барнато и Родсе. — Я знаю людей, по сравнению с которыми Май Ди — трехдневный теленок. — Фредди, тебе нужно бежать. У меня есть знакомый в городе. Он имам и работает на французское посольство. Он может тебя спрятать. Как имам может работать на французское посольство? — Рики рассмеялся бы, если бы боль позволила. Арабский приятель Карла был шпионом. — Я пока не собираюсь прятаться. — Фредди… — Заткнись, Карл. — Важная мысль крутилась на краю сознания Рики, но он никак не мог ее поймать. Он наполнил легкие опиумом. Прислушался к голосам и музыке внизу. Возможно, если бы они стихли, ему было бы легче услышать самого себя. Карл хоть и молчал, но отвлекал. Рики не мог не слышать его дыхание. Внизу раздался девичий смех. Пусть все исчезнут. Оставят его в покое. Ему нужно еще немного времени, свободы и одиночества. План созрел сам собой, его не пришлось обдумывать. Чем меньше обдумываешь, тем меньше сомневаешься. — Карл, у тебя есть бумага? — Зачем тебе? — Написать завещание. Сочинить любовное письмо. Нацарапать анонимный донос. — Конечно, Фредди, у меня есть бумага. Что-то еще? Рики не ответил, глядя, как лунный свет поедает подоконник. Почему раньше Рики не замечал, что он с каждым днем становится тоньше и меньше?