***
В дом Родса он смог попасть только через месяц. До этого почти не видел Джемисона. Сначала он взял на себя все хлопоты по поводу похорон Пикеринга. Потом у Родса случился сердечный приступ, и Джемисон не отходил от его постели. Знаешь, рассказал он Рики при встрече, когда Родсу было девятнадцать, врачи сказали, что он не доживет и до двадцати. Его сердце шумит как паровоз. Я никогда такого не слышал. Оно долго не выдержит. Это чудо, что оно до сих пор работает. Родс говорит, что не боится смерти, говорит, что, по крайней мере, от сердца умирают быстро, тихо и чисто. Но я знаю, что он боится. Всю жизнь боялся. Первый сердечный приступ случился с ним в двенадцать лет. Разве мог ребенок не испугаться? Родс никому не говорит, но я знаю, у него бывают видения. Он видит то ли призраков, то ли демонов. Вскакивает по ночам и бежит куда глаза глядят. Пока его кто-нибудь не остановит. Джемисон приходил к Рики в комнату, курил опиум, прикрывал глаза и говорил про Родса. А Рики скрывал свое нетерпение и злость и смирялся. Ему придется слушать, если он хочет, чтобы Джемисон провел его в дом. Первое свое завещание Родс написал в семнадцать лет, сказал Джемисон. В пасмурный день Джемисон сказал, что у Родса завтра будет прием. Члены парламента, английские чиновники и дельцы придут со своим слугами, многие останутся ночевать на вилле Родса. Рики был готов. Он давно одолжил старое тряпье у шлюх. Джемисон жил бедно. А значит, его прислуга должна ходить босиком, носить набедренную повязку вместо юбки и застиранную до дыр рубашку. Джемисон врач, значит, его прислуга, как бы бедна она ни была, должна выглядеть аккуратно. После Колсберга волосы Рики отросли, и он попросил Малену состричь их. — Без волос твоя голова выглядит меньше, широкие плечи заметнее. У тебя нет груди. Для женщины у тебя слишком крупные ступни и большие руки. — Разглядывая Рики в женском платье, Малена щелкала языком. — Ладно. Для белой женщины такое строение было бы неестественным. Но ты черный, они по-другому созревают. — Кто тебе сказал эту чушь? — Это все знают. — Малена наклонилась и окутала Рики запахом цветочных духов. — Видел на базарной площади готтентотку шести футов ростом? Слышал истории про племя, в котором женщинам бинтуют грудь, чтоб не росла? Слышал рассказы про бушменок со слоновьими ногами, которые оставляют за собой слоновьи следы? — Ага, а в Европе, говорят, живут гоблины и эльфы. — Но их давно никто не видел. — Бушменок со слоновьим следами вообще никто никогда не видел. Но так удобно думать, что черные отличаются от белых не только цветом кожи, но еще строением и развитием. Чем больше отличий, тем лучше, верно? Совсем хорошо было бы, если бы у нас еще и кровь была другого цвета. Малена потеряла интерес к разговору и теперь смотрела в окно, рассеянно улыбаясь кому-то.***
Джемисон поехал к Родсу верхом. Его служанка пошла рядом, держась за стремя лошади хозяина. Родс жил в старом дворце, который отстроили четыреста лет назад для португальского губернатора. Дворец окружали сады. Много акров земли засадили декоративными цветами и деревьями. Если среди них и были фруктовые деревья, то редких, мало плодоносящих пород, выигрывающих только внешне. Если под большими цветами и появлялись плоды, они падали с веток, не дозрев. По мнению Рики, если бы на отведенной под сады земле выращивали кукурузу, ее урожай прокормил бы маленькую бушменскую деревню, в которой жил Шоба. Когда Родс купил португальский дворец, сказал Джемисон, фасад производил величественное впечатление, но внутренние помещения нуждались в реставрации. Родс положил на пол мрамор, стены покрыл шелком, люстры заказал на лучшей стекольной мануфактуре Бирмингема. Со временем Родс выстелил веранды дорогими персидскими коврами. Прежде чем войти в дом, Рики вымыл на кухне ноги. Кухня делилась на две части — внешнюю и наружную. К выходу из зала с газовыми плитами пристроили деревянный навес, под которым кухарки разделывали мясо и промывали овощи. От зноя древесина исходила паром. В каменной кухне было прохладнее, чем на улице. Три негритянки беззаботно переговаривались, мешая в больших котлах мясное рагу. На высоких конфорках грелись чайники с кофе. — Ты откуда? Где живет твоя семья? Что ты умеешь делать? — служанки осыпали Рики вопросами, потом показали ему, в какую комнату отнести седельные сумки доктора Джемисона. Спальни располагались на втором этаже. Черная, как уголь, бушменка велела Рики пользоваться только лестницей для прислуги. Узкая лестница закручивалась вокруг самой себя в спираль, как дикорастущий побег ротанга. Широкий коридор второго этажа выложили мраморными плитами с синими прожилками. Двери в спальни вырезали из редкого красного дуба. Открывались они широко и бесшумно. В центре комнаты, отведенной Джемисону, стояла большая кровать под москитной сеткой. К подоконнику прижимался отполированный до блеска стол на львиных ножках, с позолоченными ручками ящиков. Выйдя из комнаты, Рики заглянул в другие спальни. В двух — у кроватей стояли чемоданы, принадлежавшие гостям, приглашенным остаться на ночь. Четыре спальни пустовали. Над кроватями сонно вздыхали москитные сетки, потревоженные прокравшимся через открытые окна ветром. Лишь в одной комнате кровать стояла без матраса и москитной сетки. Рики решил, что в этой комнате умер Пикеринг. Он спустился вниз. В коридорах пахло сигарами и фруктами. Кухарки, перебивая друг друга, скороговоркой обсуждали лентяйку, которую выгнали три дня назад. Одна из кухарок поймала лгунью на том, что она плохо прополоскала постельное белье. Вторая — на том, что неблагодарная негодяйка стащила недоеденный виноград с тарелки хозяина. Я ей говорила… я ее предупреждала: еще одна ошибка… с таким характером ей трудно будет найти работу… Я поручилась за нее, а она меня подвела… Что обо мне подумают приличные люди… ни совести у нее, ни стыда. Возмущение сделало женские голоса крикливыми и сварливыми. Оставив позади кухню, Рики прошел по широкому коридору с высокими окнами. По небу поползли язвы заката. На западной стене под потолком и окнами рождались бесформенные, как пятна плесени, тени. Последние солнечные лучи обыскивали восточную стену, ощупывали висевшие на ней деревянные маски и щиты. Размерами щиты напоминали зулусские, скрывающие воина по шею. Но выглядели более массивными, и сделаны были из темного дерева. Маски тоже выглядели тяжелыми. Вытянутые лица, узкие щели для глаз. Носы и губы тоньше и длиннее указательных пальцев Рики. Круглые лбы блестели так, что Рики стало любопытно, блестят они из-за лака или из-за полировки. Как только он коснулся маски, из-за угла выбежал белый, схватил Рики за руку и развернул его к себе. У белого было морщинистое обветренное лицо, как у бурских погонщиков скота. Вопреки этому выдубленному солнцем и ветром лицу, тело белого: плечи, грудь, руки —были худыми, как у человека, который никогда не знал физического труда. — Вот! Живое доказательство моей теории! — Белый дыхнул на Рики виски и потащил его через распахнутые двери в большой зал. Здесь за столом сидели семеро мужчин. При виде Рики Джемисон дернулся и приоткрыл рот. Рики же заметил, что он сидит по правую руку от Родса. И хотя между их стульями оставалось достаточно места, чтобы служанка могла подойти и поменять тарелки, Джемисон всем телом склонялся к Родсу. С тех пор как Рики последний раз видел Родса в суде, Родс похудел, но не изменил своей любви к светлой мятой одежде. Двое человек за столом были в черных английских фраках. Двое — в характерных для буров потертых пиджаках с заплатками на локтях. Последний белый повязал шею шелковым платком на манер английских охотников. — Господа! Прошу вашего внимания! — Белый рядом с Рики несколько раз дернул его за руку. — Теодор, где ты ее взял? — засмеялся Шейный Платок. — Если хочешь позабавиться с черной, делай это в другом месте. — Шейный Платок плеснул себе виски. — Заткнись, Скотти. — Фрак с тонкими усами поморщился. — Господа! Прошу всех еще раз взглянуть на эти предметы. — Теодор продолжал дергать Рики за руку после каждого слова. Движение это было каким-то неосознанным, инстинктивным, растерянным, тревожным, взвинченным, похожим на нервный тик. Будто белый плохо владел собой. Свободной рукой он показывал на стол, где между тарелками и бутылками лежали золотые медали, чаши и статуэтки. — Я нашел это в землях шони. Немытых, трусливых и ленивых дикарей! В их землях я нашел каменные башни и стены. Прочные и высокие. Давным-давно на месте этих стен стоял большой город, в котором жило от десяти до двадцати тысяч людей. Рядом с городом жители вырыли глубокие шахты. Они добывали золото и создавали дивной красоты предметы. Мы с коллегами назвали это место — город и золотые рудники — Зимбабве. — Нервный и крикливый белый дернул руку Рики два раза, будто его свела судорога или он подавал непонятный сигнал. С похожей беспорядочностью и бессмысленностью дергают друг друга шимпанзе, когда сталкиваются с опасностью. — Совершенно точно, что трусливые, нечистоплотные и глупые шони не могли создать этот город. Как не могли создать его и другие дикари, живущие в бассейне реки Замбези. Эти строения никак не могут быть связаны ни с одним известным нам африканским народом. Черные не строят, не создают государств, не объединяются в общественные союзы. Это противоречит их характеру. Зимбабве с его башнями, стенами и золотыми рудниками могли построить арабы, финикийцы или испанцы, высадившиеся в Африке в шестнадцатом веке. Или, как считает мой французский коллега, исследовавший наскальные рисунки в пещерах Сахары, которая раньше была тропическим лесом, давным-давно в Африке существовала цивилизация белых. Смотрите! — Теодор впился нервными пальцами в подбородок Рики. — У этой женщины черная кожа, но глаза светлые! Я видел такое в маленьком племени, которое живет в изоляции, прячется в вельде Бечуаналенда. Черная кожа и светлые глаза. Разве это не лучшее доказательство того, что Африка когда-то принадлежала белым? Де Фриз предполагает, что некоторые наследственные свойства у растений, свиней и людей могут повторяться через несколько поколений. Быть незаметными, потом возвращаться через несколько поколений. Предположим, у этой рабыни… Забавно: англичане отменили рабство, но продолжают называть черных рабами. Рики опустил голову, чтобы скрыть усмешку. Нервный Теодор снова впился пальцами в его подбородок, стремясь продемонстрировать всем его глаза. — Ее предки были белыми и могли работать на шахтах в Зимбабве. А потом пришли черные дикари и уничтожили эту высокоразвитую белую цивилизацию. Рики вспомнил, что однажды он слышал, как люди говорили, что сифилисом можно заразиться от прикосновения, слышал, как белые говорили, что черные женщины вынашивают своих детей десять месяцев, как слонихи, и рожают только в полнолуние. Слышал, как одни черные считали, что белые знают всё, другие твердили, что белая кожа — признак смертельной болезни. То, что говорил белый про его глаза, сейчас было такой же глупостью. Как и в каждом бредовом построении, белый опускал самое простое и очевидное объяснение — глаза Рики были светлыми, потому что его отец был белым. — Я считаю, что Зимбабве — это утерянная библейская страна Офир, — сказал Родс, — в которую библейский царь Соломон посылал детей израильских за золотом, слоновой костью и павлинами для своих висячих садов. Легендарная библейская страна Офир, которую мы потеряли. — Которую разрушили черные дикари, — сказал один из фраков. Буры в потертых пиджаках переглянулись, будто плохо понимали, о чем речь. Нервный Теодор наконец отпустил подбородок Рики, и Рики наклонил голову, чтобы не выдать своего раздражения. — Да, к сожалению, мы потеряли великую цивилизацию и ее богатства, — вздохнул Родс. Рики заметил, что Джемисон рядом с ним сделался бледней скатерти. — Вы думаете, в этих шахтах в междуречье Замбези и Лимпопо есть еще золото? — спросил бур с бородой и волосами, торчащими пучками, как кусты можжевельника в вельде. — Мы люди практичные, — сказал Родс. — Практичный человек должен смотреть в будущее. Мы должны закончить то, что начали Камбиз и Александр Великий, чтобы навсегда покончить с войнами, бедностью и болезнями. Междуречье Замбези и Лимпопо ценно не только своими недрами, но и географическим положением. Джемисон рядом с Родсом складывал салфетку, сначала в треугольник. Потом в квадрат, потом снова в треугольник. — Немцы мечтают объединить Германскую Восточную Африку с Германской Юго-Западной Африкой, создать единую колонию — Срединную Африку и опоясать весь континент кольцом своих владений. Немцы уже отправили в Междуречье Замбези и Лимпопо своих агентов. Португальцы вспомнили о том, что они были в Африке первыми и тоже мечтают объединить свои владения на западе и востоке Африки, для этого им тоже нужно Междуречье. А есть еще Трансвааль. Мы окружаем их с запада, юга и востока, они боятся полного окружения и сделают всё, чтобы помешать нам захватить Междуречье. Служанки принесли две масляные лампы и свечи. Нервный Теодор выпустил руку Рики и, не глядя в его сторону, выплюнул: — Пошла вон. Пока Рики был в гостиной, на улице полностью стемнело. Коридор распался в темноте. За спиной Рики Скотти трепался о глупых и жадных трансваальских бурах. Капские буры, конечно, совсем другое дело — происходили из благородных голландских родов или получили образование в Европе. В то время как Трансвааль и Оранжевая республика — сборище невежественных угрюмых бандитов. Послушав еще немного, Рики узнал, что Родс создал Южно-Африканскую привилегированную компанию. Он называл ее государством в государстве, и она имела право создавать администрацию, армию и полицию, чтобы следить за порядком на территориях дикарей. Узнал, что захват Междуречья Родс планирует проводить в три этапа: сначала подписать с вождем мтабела Лобенгулой договор на разработку полезных ископаемых, потом под прикрытием этого договора привести на земли шони и мтабела свои отряды, построить крепости и, наконец, спровоцировать мтабела на войну. Луна освещала Рики путь, когда он открывал двери в комнаты на первом этаже. Его интересовали письменные столы, секретеры и книжные шкафы. За книгами в одной из комнат Рики нашел сейф. В другой — сейф прятался за картиной. На каждом сейфе висело по два замка. Рики слышал, что такие замки грабители сносят динамитом. Слышал, что умелый ключник легко подберет к ним ключи. Рики же ничего не оставалось, как обыскивать ящики столов. Он не нашел ключей от сейфов. Зато нашел связки писем. Когда он поднес письма к окну, чтобы в лунном свете пробежаться по строкам, в коридоре раздался смех, женский лепет и шлепок. Из женщин на вилле Рики видел только служанок. Какой-то белый решил поразвлечься с черной. Несколько минут Рики тревожно прислушивался, потом вернулся к письмам. Рики не знал точно, что ищет. Ему нужны были деньги, но чаще всего он представлял себе, что найдет у Родса договоры о присоединении участков в Колсберге к «Де Бирс». Вроде того, что предлагали подписать им с Крисом. Рики не знал, что будет делать с таким договором. Но нафантазировал себе, что договор может стать ниточкой, которая поможет распустить всё одеяло. Он был уверен, что вся империя Родса строится на обмане, шантаже и давлении. Потому он аккуратно складывал в стопку бумаги с оттиском «Де Бирс». В одном из ящиков стола он нашел железную коробку. Мини-сейф, достаточно маленький, чтобы поместиться в седельной сумке Джемисона. Из письма с гербом Рики узнал, что Родса назначили казначеем Капской колонии. На секретере Рики заметил глубокое блюдо для фруктов, наполненное алмазами. Похоже, Родс специально выставил их на всеобщее обозрение, чтобы поразить кого-то своим богатством. Две горсти Рики отправил в карман, остальное оставил, помня о том, как трудно в последнее время сбыть алмазы. Особенно после того, как все скупщиков стали работать на Родса. Алмазы годились для подарков и взяток, но рассчитывать получить за них деньги было наивно и глупо. Ничего не понимая в ценных бумагах, Рики прихватил акции «Де Бирс» и новой компании Родса по добыче золота «Южноафриканские золотые поля». Немного денег Рики всё-таки нашел. Под чернильницей на столе в комнате, где недоступный сейф прятался за картиной. В библиотеке в нижнем ящике стола, между страницами блокнота и книг. В темноте Рики не рассмотрел названий книг, которые читал Родс. В общей сложности Рики досталось четыреста фунтов. На втором этаже из одной спальни доносился храп. Во второй приглушенно ругались два мужских голоса. В третьей вздыхала и вскрикивала от удовольствия женщина. Джемисона в комнате не было. Положив маленький сейф, акции и алмазы в седельные сумки, Рики забрался под москитную сетку и уснул. Ночью Джемисон в своей комнате так и не появился. Рики увидел его утром, когда белые завтракали на веранде. Англичане и буры мучились похмельем — ворочали нос от свежих булочек и налегали на кофе. Джемисон и Родс сонно моргали покрасневшими глазами — либо трахались всю ночь, либо вспоминали Пикеринга. А может, и то и другое. Завтрак растянулся до обеда. После кофе принесли разбавленную соком водку. Солнце вскарабкалось на небо и стремилось прожечь навес веранды. Но дерево и три слоя парусины надежно укрыли людей. Солнцу оставалось лишь лизать доски пола перед их ногами и жечь песок в саду. От нечего делать Рики обошел двор. Старый негр в набедренной повязке подвязывал в саду деревья. Руки и ноги его походили на палки, живот раздут, как у тех черных, которые в детстве часто недоедали. На конюшне белый с шейным платком, Скотти, ругал черного конюха. Тот молчал и переступал с ноги на ногу. В какой-то момент терпение Скотти кончилось, и он схватился за вожжи. Черный не пытался бежать — прятал голову, подставлял спину и бока; потеряв от удара набедренную повязку, опустил одну руку прикрыть гениталии. Получив вожжами по уху так, что пошла кровь, конюх упал на колени. С бешено колотящимся сердцем Рики вошел в вонючий сумрак конюшни. Он не знал, что собирается сделать. Больше всего хотелось взять грабли или лопату у стены и ударить белого. Если ударить с размаху по голове, пожалуй, Рики даже сможет его убить. Но что будет дальше? Рики поймают, осудят и казнят. Джемисон не сможет ему помочь. Два дня в Кейптауне поболтают о том, что черный убил белого, а потом о Рики все забудут. Вместо того чтобы нападать на Скотти, Рики подкрался сзади и толкнул его плечом. — Простите, господин. Скотти замер с занесенной для удара рукой. Подбородок и щеки его посинели от щетины. Глаза были красными от гнева и выпивки. Забыв о конюхе, он ударил вожжами Рики по плечу и правой руке и обозвал черной шлюхой, путающейся под ногами. Потом белый растерял запал, утомился и ушел. Конюх, которого отхлестали вожжами, вытер соломой кровь вокруг уха, подобрал упавшую набедренную повязку. — Что ты тут делаешь, что ты здесь забыла? — закричал конюх на Рики. — А ну пошла отсюда, иди, говорю, пока управляющий не увидел, что ты тут шляешься! Он сделал к Рики шаг, будто хотел вытолкать его из конюшни. На свету Рики осмотрел себя и увидел, что рубашка там, где по плечу прошлись вожжи, порвалась. Он вернулся на кухню. Кухарки угостили его кофе и кукурузной кашей. Белые на веранде теперь играли в шахматы. Вернее, Родс и Джемисон играли, англичане — сегодня без фраков, а в домашних халатах, — дремали, свесив головы на грудь, а буры глушили виски, соревнуясь, кто кого перепьет. Теодор, который вчера показывал всем глаза Рики, сидел с альбомом на коленях и что-то размашисто рисовал карандашом. Уехали Джемисон и Рики перед закатом, когда ночной ветер только начинал разгонять дневную жару. Протрусив до борделя за лошадью Джемисона десять миль, Рики почувствовал себя разбитым и вымотанным. Песок облепил вспотевшее тело, как водоросли — ракушки на скалах. Рики забрал седельные сумки и взвалил их себе на плечо. Когда Джемисон соскочил на землю, Рики упер грязную ладонь ему в грудь. — Не сегодня. Я не хочу, чтобы ты видел, что внутри. — Он встряхнул седельные сумки. — Фредди. Рики покачал головой. Ни за что. Я видел тебя с Родсом. Видел, как ты к нему льнешь, видел, как ты на него смотришь. Ты очарован им, ты жалеешь его и сочувствуешь ему. А он тебя поглощает. Тебе лучше не знать, что именно я украл у Родса. Джемисон опустил голову и вздохнул. — Родс хочет, чтобы я оставил врачебную практику и стал его комиссаром в междуречье Замбези и Лимпопо. — Междуречье даже еще не принадлежит англичанам! — воскликнул Рики. — Родс сообщил в Англию, что какой-то черный царек в Междуречье попросил у английской королевы защиты. — Это правда? — Не думаю. Это повод ввести войска на земли дикарей. Якобы защищая их от соседей и буров. — А потом присвоить их земли. Джемисон кивнул, резко приблизился к Рики и взял его лицо в ладони. — Оружие не поможет. Рики мотнул головой, пытаясь избавиться от его рук. Но Джемисон не отпустил. — Сколько бы мы ни передали дикарям оружия, у белых его будет больше. — Родс очаровал тебя, — выплюнул Рики. — Да. Он знает, что умирает. Он умеет любить. Он страдает не только от слабого здоровья, но и от незаживающей душевной раны. Он верит в себя. Он знает, чего хочет. Знает, как этого добиться. Он понимает людей и умеет это понимание использовать. Он не жалеет ни себя, ни других. Я восхищаюсь его человеческими качествами и ненавижу то, что он делает. Сможешь ли ты меня понять, Фредди? — Не знаю. — Рики мотнул головой и понял, что соврал. В его чувствах к Джемисону тоже была двойственность. Только полюс у нее был другой, чем у чувств Джемисона к Родсу. Рики привлекали поступки Джемисона, его позиция в суде, его неравнодушие, знания и образ мыслей, но он считал его жалким человеком. — Родса не остановят ружья. Восстания. Сопротивление, Фредди. Он уничтожит всё, что встанет у него на пути. Единственный выход — сделать так, чтобы на его пути стоял он сам. — О чем ты? — Рики и сам удивился своему вопросу. Он ведь злился на Джемисона, не видел смысла в его словах и в его попытках наделить Родса сверхъестественной силой. Но вдруг повелся и поддался его бреду, как уступал его извращениям. Джемисон крепче сжал ладонями его лицо. Смотрел и говорил как одержимый. — Когда он спекулировал на рынке алмазов, мир не обратил внимания; когда он прибирал к рукам чужие участки в Колсберге, когда обманывал старателей, миру было наплевать. Когда он вытеснил всех конкурентов с алмазных приисков, мир закрыл глаза; когда он засадил черных работников за колючую проволоку, мир не заметил этого. Что скажет мир, если он уничтожит целый народ? Я хочу и боюсь узнать это. Боюсь, что миру будет наплевать, если он уничтожит черный народ. Боюсь, чтобы остановить Родса, нам придется дать ему на растерзание белых. Джемисон опустил руки на плечи Рики, погладил большими пальцами его подбородок. В его сияющих глазах Рики ясно увидел, что он очарован не только силой Родса, но и своим страхом перед тем, на что Родс может оказаться способен. Рики также понял, что Джемисон уедет. Бросит врачебную практику, откажется от всего, поедет на край света, чтобы узнать, как далеко Родс способен зайти. И никто его не остановит. — Ты прав. — Джемисон убрал руки от лица Рики. — Мне не стоит смотреть, что у тебя… Он кивнул на сумки. Рики почувствовал, что они давят на плечи. Почувствовал, как ноют сбитые в кровь ноги. Расставаясь с Джемисоном, он не чувствовал удовлетворения, только усталость. Несмотря на то, что сегодня он только завтракал, а день катился к вечеру, Рики не чувствовал и голода. Бордель готовился к приходу посетителей. Пока большинство девиц принаряжались в своих комнатах — двери стояли нараспашку, пахло духами, громкие просьбы чередовались с тихой руганью, — в зале внизу мальчики-малайцы набрасывали на столы скатерти — сегодня бордовые, как кровь, — и поворачивали бутылки на барной стойке, чтобы видны были этикетки. Рики вскипятил на кухне ведро воды и поднялся наверх. Дверь в комнату Карла была приоткрыта. Стоявшая к двери спиной женщина в синем бархатном платье с открытыми плечами засмеялась и повернулась к Рики. — Фредди, — улыбнулась Малена, — рада, что ты вернулся. — Иди к нам, Фредди, — подал из полумрака комнаты голос Карл. — Мы как раз о тебе говорили. Малена снова засмеялась. Склонилась. Тени заплясали по стенам. Малена с Карлом курили опиум и обменивались сплетнями. Рики занес кастрюлю с кипятком в свою комнату, сумки с ворованным засунул под кровать. — И что же вы говорили обо мне? — Он принес свою курительную трубку. Внутри еще остался опиум с прошлого раза. Рики поднес трубку к лампе. Малена облокотилась о стену и прикрыла глаза. Отблески и тени из лампы целовали ее длинную шею и обнаженные плечи. — Малена рассказала мне о ваших прогулках в порт. — Карл лежал на кровати. Грудь и пах прикрывал цветастый шелковый халат. Карл взмахнул рукой, пытаясь поймать муху. Язва между большим и указательным пальцами сегодня открылась и повлажнела. — Рассказала мне о прекрасном и удивительном знакомстве со Стефаном — человеком «подожди, у меня сейчас встанет, поздно, я уже кончил». Смеясь, Малена приложила руку к животу. — Мне нужно идти, сегодня обещал прийти мой нежный юный француз. — Иди, иди, моя невеста, и не щади никого. Рики выпустил облако дыма вслед Малене. Облако порвалось на два, когда Малена бесшумно прикрыла дверь. — Малена — чудная девочка, правда, Фредди? — Да, — согласился Рики. — И честная, верно? — Да. — Я как раз рассказывал ей, что кто-то украл у меня слабительное. Украл перед тем, как твоя сестра заболела дизентерией. Как, кстати, она себя чувствует сейчас? Тяжелое время у девочки выдалось. Одна напасть за другой. Сначала болезнь, потом передозировка лауданумом. Рики вздохнул. Старый сифилитик знал об оружии и о Джульетте. Неясным оставалось только одно. — Карл, почему ты говоришь со мной так? — Как я с тобой говорю, Фредди? — Намеками. Не напрямую. — Ты отравил свою сестру. Я знаю, что это как-то связано со смертью Май Ди. Ты как-то использовал свою сестру, чтобы убить его. Мне наплевать на Джульетту и на Май Ди. Но я не переживу, если что-то случится с единственной женщиной, которую я любил. Если Ким заболеет или расстроится, если кто-то будет ей угрожать, я убью тебя. И это не будет смерть во сне. Ты понимаешь меня, Фредди? — Да. — Опиум сделал Рики веселым и беспечным. — Ты хочешь сказать, что сделаешь так, что я пожалею, что родился. — Тебе не нужен такой враг, как я. — Точно. Но уже ничего не изменишь, опиум избавил Рики от сожалений. Карл угрожал ему, следил за ним и выведывал у Малены его секреты. — Зачем тебе оружие, Фредди? — А ты догадайся. — Рики улыбнулся. — Догадайся, разузнай, нужно же тебе хоть как-то развлекаться, пока ты тут гниешь. Рики поднялся. На месте, где он сидел в комнате Карла, остались пыль и песок.