***
Открыв глаза, он увидел звезды и услышал вой гиен. Он проклял мтабела за то, что они не добили его и оставили на съедение гиенам. Прислушиваясь к приближающемуся вою, Кристофер упал в пустоту. Когда он очнулся, над головой дрожали ветки. Над лицом кружили мухи, а он не мог пошевелиться и отогнать их. Когда муха зацепилась за его ресницы, Кристофер зажмурился и исчез. В следующий раз когда он пришел в себя, не смог открыть глаза. Боль в животе была такой сильной, что он зарычал. Его толкали и трясли. Он представил себе, что звери разрывают его на куски.***
Он увидел над головой плетенку из тростника. Мелкие стебли, трижды обернутые вокруг крупных, как в хижине Мбаваны в Капе. Пахло теми же травами, которыми Мбавана лечил Кристофера после того, как на охоте его ранил кабан. Но Мбавана погиб четыре года назад, когда они со Стюартом и Нголу напали на крааль лалу. Кристофер сам завернул мертвеца в бычью шкуру. Наверное, Кристофер бредил. А может, он умер и так выглядит его посмертие? Он не верил в христианскиe ад и рай. Слишком нереальными и надуманными они выглядели. Ад — страшилка для людей, плохо знающих жизнь и воображающих, что нет ничего ужасней кипящего масла. Кристофер с детства знал, что быть погребенным заживо гораздо страшнее и мучительнее. Рай тоже был фальшивкой — человек не способен всегда быть счастливыми. Скорее, Кристофер верил в загробный мир, один в один похожий на мир живых — те же хижины, тот же вельд и костры, только окружают тебя люди, которые давно умерли. Запах трав усилился, и Кристофер закашлял. От кашля боль в животе вспыхнула с новой силой. Старуха с лицом, похожим на мятый перезревший инжир, склонилась над Кристофером и затрясла перед его губами погремушкой из тыквы, будто хотела таким образом прогнать кашель. Но кашель не отступил, и к погремушке добавилось громкое пение. Старуха бросила порошок из трав в раскрытые глаза Кристофера и вонзила раскаленный нож ему в живот.***
Обезьяна раскачивалась на ветке и ковыряла в носу. Через глубокие морщины на ее лбу полз муравей. Гибкие пальцы задних ног сжимались и разжимались, скребя друг друга ногтями. Пронзительный крик птицы спугнул обезьяну, и сердце Кристофера забилось в горле. Ветка, на которой недавно сидела обезьяна, закачалась, отталкивая светлеющее утреннее небо. Борясь с тошнотой и головокружением, Кристофер прикрыл глаза. Рядом журчала вода и раздавались голоса. Все слова заканчивались на гласные, из-за чего речь напоминала пение. Зулусы, мтабела. В краале Нголу Кристофер научился понимать их язык. Но сейчас понимание ускользало. Каким-то непостижимым образом способность понимать чужой язык и узнавать человеческие лица оказалась связана со способностью ориентироваться во времени и пространстве. Кристофер не знал, где находится, сколько времени провалялся в отключке и не узнал склонившегося над ним человека — сросшиеся на переносице густые брови, песчинки в уголках губ и глаз. — Ты пришел в себя, хороший знак. — Человек скривил губы, ломая английские слова. Кристофер часто слышал такой говор в Колсберге. Воспоминание вызвало тревогу. Как далеко они ушли от Колсберга? Сросшиеся Брови просунул руку под затылок Кристофера и прижал к его губам мех с водой. Рука его была такой огромной, что большой и указательный пальцы накрыли уши Кристофера. Сделав несколько глотков, Кристофер заметил, что мтабела сняли с него перепачканную одежду и накрыли рану бурой повязкой из трав. — Нельзя много пить. — Сросшиеся Брови забрал мех с водой. За его спиной появились другие мтабела. Каждый день эти лица смотрели на Кристофера со дна шахты. — Мбия? Он был самым старшим из мтабела. Мбия кивнул, за ними закивали остальные. — Где… — Мы отнесем тебя в Булавайо. — Мбия кривил губы на английских словах и расслабился на последнем. Вспоминая значение и смысл последнего слова, Кристофер провалился в сон и проспал весь день.***
Ночью дым костра испачкал звезды и луну. Правым боком Кристофер ощущал жар огня, левым — холод ночного ветра. Сквозь слезы, навернувшиеся на глаза от дыма, Кристофер рассмотрел сидевших на корточках мтабела. Их разговор опять походил на песню. Интонации спора превратили песню в ритмичный походный марш. — Нельзя есть, только пить. — Заметив, что Кристофер проснулся, Мбия сел рядом. Его лицо лоснилось от жира, от рук пахло жареным мясом. Вода, которой он напоил Кристофера, отдавала гнилью. Утолив жажду, Кристофер смог перевернуться на бок, спиной к костру, и помочиться. Ощутив под плечами жесткие палки, он понял, что лежит на носилках. Чем дольше он оставался в сознании, тем сильнее у него болела рана — сначала пульсация дергала живот, потом сдавило поясницу и занемели ноги. Прикрыв глаза, Кристофер сосредоточился на дыхании — если он дышал медленно и поверхностно, боль притуплялась. Разговор мтабела накладывался на его вдохи и выдохи. А может, Кристофер подстраивал дыхание под чужие голоса? В какой-то момент он начал узнавать и понимать слова. Измученное сознание перенеслось в крааль Нголу. Кристоферу показалось, что не мтабела переговариваются у костра, а люди Нголу. Мбия сказал что-то про ружья, и Кристоферу почудилось, что Нголу планирует новый совместный поход со Стюартом. Во второй половине ночи мтабела подняли носилки и двинулись в путь. Тряска сделала боль невыносимой, и Кристофер потерял сознание. На рассвете, когда его опустили на землю, он попытался встать, и его рана начала кровоточить. — Отдыхать. — Мбия положил руку на его грудь. — Не есть, только пить. Знахарка. — Знахарка? — переспросил Кристофер на зулусском. Он хорошо помнил это слово. Мать Нголу была знахаркой. Она всегда дарила Мбаване пучки редких лечебных трав, а когда Мбавана умер, стала дарить травы Кристоферу. Пучки и порошки, защищающие от дурного глаза, колдовства, проклятий, ассегаев и ружей. Венок, поддерживающий смелость и силу, она подарила Кристоферу, когда он привел в крааль Нголу Рики. Тогда вместе с Рики Кристофер видел мать Нголу последний раз. Она умерла прежде, чем он заманил ее сына в ловушку. — Знахарка э-леги. — Мбия заговорил на зулусском. Кристофер понимал не всё, но уловил общий смысл. Мтабела отнесли его в крааль клана э-леги, местная знахарка зашила рану, но отказалась оставить его у себя, опасаясь злого колдовства. Мтабела спешили домой в Булавайо, и им пришлось взять Кристофера с собой. Ударив себя в грудь, Мбия объявил, что в Колсберге Кристофер спас ему жизнь. Однажды, когда подъемник сломался, схватился за веревку и не дал мешку с камнями упасть на голову Мбии. Теперь долг Мбии заботиться о Кристофере, пока он не оправится от раны. Кристофер не помнил, как спас жизнь Мбии, зато хорошо помнил восстание и сидевшего у подъемника Адама. Если бы Кристофер его не окликнул, Адам не увидел бы вовремя обезумевших убийц и не успел бы спрятаться в шахте. Мбия сказал, что до Булавайо десять дней пути. Мтабела шли ночью и утром, пока солнце не взбиралось в центр неба. От тряски Кристофер терял сознание. Днем изнывал от жары. По вечерам ему становилось лучше. Он теперь не только пил воду, но и начал есть. Опираясь на плечо Мбии, смог подняться и сделать пять шагов. В вельде мтабела вели себя как на шахтах. Единоутробный брат Мбии отмалчивался и хмурился. Джобе и Звиде, похожие друг на друга, как близнецы, смеялись и дурачились. Страдавший от их шуток Согоди улыбался и низко наклонял голову, будто стыдился их глупости и своей слабости. Через три дня у Кристофера вздулся живот, кожа вокруг повязки пошла красными пятнами. Приподняв липкую, пропитавшуюся травами ткань, он увидел, что рана загноилась. К вечеру у него начался жар. Мбия напоил его водой и сказал, что в Булавайо самые лучшие знахари — они спасли мать Мбии, когда ее укусила змея, и вылечат Кристофера. Он пытался посчитать, сколько дней они в пути, и не мог. Жар не позволял ему почувствовать ночную прохладу. Днем Кристоферу казалось, что его бросили в костер. Мтабела несли носилки по очереди. Делали короткие привалы. Даже на рассвете и в полдень перед глазами Кристофера висела темнота. При каждом шаге мтабела носилки били его по спине. Ему казалось, от этих ударов у него ломаются кости и лопаются почки.***
Кто-то прижал мокрую тряпку ко лбу Кристофера. Капли потекли по вискам. Влажная ткань впитала жар и быстро нагрелась — прикосновение из освежающего превратилось в давящее. Словно почувствовав это, тот, кто держал тряпку, смочил ее заново в прохладной воде и приложил к груди Кристофера. Ему показалось, что он в Колсберге, снова горит в лихорадке, а Рики омывает его тело. Кристофер перехватил чужую руку. Длинные пальцы, острые костяшки, короткие царапины, гладкие шелковистые ладони. Это не Рики. У Рики на руках всегда были мозоли: большие — под средним пальцем и мизинцем, маленькая — под большим. Рики грыз заусеницы на указательных пальцах и царапал ими Кристофера, когда обнимал. Кристофер не знал, где он, сколько времени пролежал без сознания и кто ему помогает, но руки Рики он не спутал бы ни с чьими. Чужая рука мягко выкрутилась из его пальцев. В хижине было жарко, несмотря на ветряную ночь, — через похожий на лисью нору вход Кристофер видел, как ветер гнет к земле пламя костра. В его неровном свете Кристофер рассмотрел человека в хижине. Повернувшись к нему спиной, человек с узкими плечами и маленькой, как у ребенка, лысой головой склонился над половинкой тыквы. Послышался всплеск воды, женщина повернулась и прижала влажную холодную тряпку к шее Кристофера. Сначала он увидел ее неприкрытую грудь, потом посмотрел в лицо. — Гинджу? — Да, Крис. Это я. Ты в Булавайо. — Голос ее был мягким и певучим. Руки — уверенными и крепкими, когда она приподняла его голову и прижала сосуд из тыквы к его губам. — Постарайся как можно меньше двигаться. Твою рану зашили, но позже она загноилась. Я сделала надрез, чтобы вычистить гной, и использовала пиявок. Она улыбнулась левым уголком губ. — Выпей, настойка поможет изгнать яд из твоей крови. Он сделал два глотка. Не успел распробовать вкус зелья, как приступ кашля скрутил его, и Кристофер потерял сознание.***
Мбавана сидел на пороге хижины и высматривал что-то или кого-то на улице в тумане рассвета. На ощупь, не глядя, Мбавана выломал веточку из тростниковой крыши, почесал ею пятку и сказал: — Мертвые не умирают, потому что приходят к нам во снах. Мбавана и его ветка исчезли, когда в хижину нырнул мальчишка. Широкий лоб, близко посаженные большие глаза, острый подбородок — это лицо часто смотрело на Кристофера со дна шахты в Колсберге. Он привык думать, что Согоди пятнадцать. От Мбаваны знал, что зулусы не считают свой возраст. Сейчас из-за морщины между бровей и печальных складок около губ Согоди выглядел старше. — Что случилось? — спросил Кристофер. — Ведьма сказала, что тебе лучше. — Согоди расцвел в улыбке и засуетился. — Я приготовил для тебя бульон, он поможет восстановить силы. Бульон был холодным и сладким. — Чья это хижина? — Мы в краале отряда у-неги, им управляет Фулата, мать великого инкоси Лобенгулы. Слава женщины в ее детях, сказал Мбавана на свадьбе Гинджу и Стюарта и пожелал Гинджу родить сына, который станет великим вождем. Через похожий на лисью нору вход в хижину попадал солнечный свет. Из-за него земля на пороге казалась белой, натянутая кожа на колене Согоди блестела. Кристофер слышал, что Булавайо — столица мтабела и от Колсберга ее отделяет много миль. — Ведьма сказала, что знает тебя. — Согоди смотрел в землю. — Да. Мы встречались. — Кристофер не знал, что Гинджу рассказала людям в Булавайо о своем прошлом, и не хотел говорить лишнего. — Она… — Согоди тер пальцами левой руки указательный палец правой, будто стирал грязь или расчесывал укус. — Когда твоя рана загноилась, она поставила пиявки и наложила повязки, вытягивающие гной. Но… Он надолго умолк и замер, потом снова начал тереть палец. — Я никогда не видел, чтобы человек так долго спал, — выпалил Согоди. — Ты в Булавайо уже десять дней и всё время спишь. Кристофер пошарил рукой по циновке, ища, что подложить под голову — сам он ее не удержит. — Когда я был маленьким, моего отца ранили в живот. — Согоди прочертил рукой линию от своего пупка к ребрам. — Он, как и ты, потерял много крови, но всё время оставался в сознании. За неимением лучшего Кристофер подсунул под голову половинку тыквы. Сердце пустилось в галоп. Руки дрожали, будто он целый день лупил киркой по стене шахты. — Что ты делаешь? — взволновано спросил Согоди, когда Кристофер приподнял повязки на животе. — Ведьма сказала, их нельзя снимать, нельзя пускать к ране воздух, иначе она снова загноится. Порез был на три пальца левее пупка и короче мизинца Кристофера. Стянутые жилой края припухли. Справа виднелось отверстие для выхода гноя. Но гноя не было. Кожа вокруг не была ни твердой, ни воспаленной. Рана заживала хорошо. И сама по себе не должна была вызывать слабость, которую чувствовал Кристофер. Согоди придвинулся ближе и тоже осмотрел живот Кристофера. — Зелья, которые ведьма тебе дает, — Согоди перешел на шепот, — думаю, это из-за них ты постоянно спишь. Кристофер видел, как Макинрайт месяц бредил от малярии, как Барт две недели горел в лихорадке после того, как провел ночь в яме с грызунами. Он сам много дней не мог выплыть из темноты, когда подцепил лихорадку в Колсберге. Он хотел рассказать об этом Согоди, но веки отяжелели — Кристофер прикрыл глаза и не смог их снова открыть.***
Он сидел на берегу реки вместе с Рики. Им снова было по четырнадцать. Они были обнажены и счастливы. Недавно они стреляли газелей, купались, ужинали, кувыркались в песке, снова купались. Теперь Рики развлекался, набирая в кулак песок и медленно высыпая его на колено Кристофера. Давным-давно, в Капе, араб, продававший лошадей, подарил Стюарту песочные часы. Песок просачивался из одной колбы в другую так же медленно, как между пальцев Рики. — В прошлом году мы охотились на носорогов. — Рики улыбнулся. — Норман и Геррит поймали детеныша носорога и привязали его к дереву, чтобы показать детям. Ты знал, что носорог самый тупой и ленивый зверь в мире? Когда малыши тыкали его палкой в задницу, он разбегался и таранил лбом дерево, к которому был привязан. И так раз за разом. Он думал, что дерево его враг, ничего не замечал вокруг и ничему не учился. Рики высыпал песок и раскрыл ладонь. — Кожа у носорога была морщинистая, как моя ладонь. Тогда, три года назад, Кристофер перехватил его руку, поцеловал ладонь и почувствовал под губами песок.***
Кошка запрыгнула Кристоферу на грудь. Урчала и вылизывала лапы. В Капе Кристофер никогда не видел домашних кошек. Но Мбавана рассказывал, что, когда он был маленьким, в хижине его матери жила кошка. Полосатая, с мелкими острыми зубами и шершавым языком. Мбавана жил в маленьком зулусском племени. Кошек к ним привезли зулусские торговцы, менявшие слоновую кость на латунную проволоку, ситец и стекляшки в португальском Делагоа. Когда Мбаване было около семи лет и он начал сам пасти коз, его мать выгнала кошку, боясь гнева великого Чаки. В тот год у Чаки, великого воина и правителя всех зулусов, умерла мать. Чака сошел с ума от горя и повсюду видел врагов. Женщин, которые держали кошек в краале его матери, Чака обвинил в колдовстве, приказал обвязать травой и сжечь. Семья Мбаваны жила далеко от крааля матери Чаки, но слухи о страшной казни заставили женщин прогнать кошек. Те кошки, говорил Мбавана, поселились в подлеске около реки, одичали, размножились и царапали детей, которые отправлялись за водой. Гинджу проскользнула в хижину. На талии она носила ряды деревянных раскрашенных бус, они прикрывали низ живота и лобок. Обычный для незамужних зулусских девушек наряд дополняли надутые желчные пузыри и сумка из козьей шкуры. — Гинджу, как давно ты живешь в Булавайо? — спросил Кристофер. — Я пришла сюда, когда последний раз цвела умдубу. Давным-давно, в Капе, Мбавана настоял, чтобы на ферме Стюартов соблюдали зулусский календарь посевов. Кукурузу полагалось сеять, когда после сезона дождей в конце июля зацветало дерево умдубу. В конце июля день рождения Рики, некстати подумал Кристофер. Гинджу достала из своей сумки ступку с деревянным пестиком, смешала травы, высыпала их в чашку и протянула зелье Кристоферу. Она пришла в Булавайо во время цветения умдубу, подсчитал Кристофер, около десяти месяцев назад. Она провела здесь почти столько же времени, сколько они с Рики в Колсберге. — Что ты делала до Булавайо? Как Лиам? — Он умер. Заболел лихорадкой и умер, почти сразу после того, как мы ушли из Стюартвилля. Взгляд Гинджу остановился на повязках на животе Кристофера. На улице заспорили друг с другом два звонких мальчишеских голоса. — Потом я плохо помню, что делала. Плакала, рвала на себе волосы, ела змей и ящериц, ходила от деревни к деревне, пугала детей, пасших коз, и женщин, идущих за водой. Вела себя как сумасшедшая, пока не оказалась здесь. Нобела, главная знахарка Булавайо, напоила меня зельем, которое возвращает разум, и я стала ее ученицей. Даже зелье от боли живота победит головную боль, если тот, кто его принял, верит, что принимает зелье от головной боли, сказал однажды Мбавана Кристоферу. Тогда старый зулус лечил немоту и бессонницу Кристофера после того, как Барт закопал его в бочке на краю поля. И считал, что настойки подействуют, только если Кристофер захочет, чтобы они подействовали. Видимо, с Гинджу произошло нечто похожее. Она пришла в Булавайо и нашла здесь то, в чем нуждалась. Кристофер не знал, что именно это было — Нобела, знахарка Булавайо, которая позаботилась о ней и взяла ее в ученицы, или, может, крааль, похожий на крааль ее отца Нголу. На крааль, в котором она выросла, а Кристофер и Стюарт его уничтожили. В Булавайо Гинджу нашла то, что искала, и ее безумие и скорбь отступили. Травы осели горькой пленкой на горле Кристофера. Гинджу резко вздохнула, черты ее лица стали жесткими, когда она посмотрела Кристоферу в глаза. — Спроси трусливых бабуинов, которые принесли тебя, что случилось с их семьей. Кристофер повернул голову вправо, потом влево — перед глазами всё расплывалось. — Но сначала отдохни, — Гинджу коснулась его щеки и столкнула его в сон.***
Он видел дом отца. Веранду, заваленную мешками с овечьей шерстью, библиями и седлами. Залитый солнцем двор и обнаженного человека, растянутого на земле. Его спина и бедра кровоточили. Только теперь это был не Рики, а Лиам. Лиам кричал, и на его спине открывались новые раны. Никто не сек его плетью, раны появлялись сами собой. Никто нигде и никогда не будет в безопасности, сказал Кристофер Марте. Она верила, что Лиаму лучше жить со Стюартом и забыть мать, чем отправиться вместе с ней в скитания. Никто нигде не в безопасности. Кристофер открыл глаза в пустой хижине. Вокруг в полосах света плавала пыль. Рядом лежал перевернутый сосуд из тыквы. Он больше не будет пить травы Гинджу. С двенадцати лет он уходил в темные и пустые сны и не хотел, чтобы это менялось. Смерть Лиама, смерть Мбаваны, предательство Рики — плохие, болезненные и мучительные события должны происходить один раз, а не повторяться снова и снова во снах. Он отказался от трав, но так и не ответил для себя на вопрос, хотела ли Гинджу отравить его. У нее были причины желать ему зла. Он помог ей с сыном сбежать от Стюарта, но не верил, что Гинджу испытывает благодарность. Четыре года они жили бок о бок, виделись каждый день и редко разговаривали — Кристофер не знал Гинджу, она не знала его. Они принадлежали к одной семье, но оставались незнакомцами. Каким-то образом, специально или нет, Стюарт создавал отчужденность между людьми, которые его окружали. Или наоборот, люди в окружении Стюарта черствели и отгораживались друг от друга, защищая свои границы, чувства и эмоции. Как Кристофер защищался от снов. Мбия пришел на закате. Вместе с ним в хижину скользнула кошка, выгнула спину и потерлась о голые ступни Кристофера. — Вчера я видел, как ведьма срезала у тебя пучок волос. Когда Барт закопал трехлетнего Кристофера в бочке на краю поля, Мбавана в наказание заставил Барта выпить отвар из бычьих кишок и желчи. Пока Барта рвало, Мбавана ходил вокруг него и приговаривал: если с Кристофером что-то случится, я наведу на тебя колдовство, и ты будешь харкать кровью, пока не выблюешь все свои внутренности. Повторяя это, Мбавана вырвал у восьмилетнего Барта клок волос. Ничто так не усиливает доброе или злое колдовство, как части тела человека, для которого колдовство создают. Части тела и выделения, как кровь, пот и сперма. Доброе или злое колдовство. Когда Кристофер впервые собирался в военный поход, Мбавана вырвал у него прядь волос, чтобы приготовить зелье, защищающее его от ножей, мачете и ассегаев. — Прости. — Мбия наклонил голову. — За что? — Я не смог ей помешать. Я пытался, но ее защищали двое палачей Нобелы. — Палачи? — Они убивают тех, кого ведьма обвиняет в колдовстве. — Мбия поежился. — Что случилось с твоей семьей, Мбия? На широких плечах Мбии виднелись свежие царапины. Он посмотрел на дверь, будто прикидывая, мог ли кто-то подслушать их разговор. — У моего отца было сто племенных быков и пятьсот коров. Два умкоси назад он послал меня и моих братьев в Колсберг. За год до того, как Гинджу стала женой Стюарта, Кристофер был на празднике умкоси в краале Нголу. Зулусы сеяли кукурузу в июле, урожай собирали к новому году. На умкоси, празднике урожая, племя гуляло всю ночь. Возможно, на празднике умкоси Стюарт впервые заметил Гинджу — увидел, как она прыгает и танцует в свете костров, и захотел забрать ее себе. Два умкоси назад, сказал Мбия, значит, он покинул племя два года назад. Он пробыл в Колсберге дольше, чем Кристофер и Рики. — Клан как ящерица, — прошептал Мбия. — Вчера ей отрезали хвост, сегодня отрос новый. Когда мы вернулись, стада моего отца стали стадами инкоси Лобенгулы, хижины моего отца и его жен были сожжены. Ведьма Нобела обвинила моего отца в колдовстве и его убили. — Мбия со свистом выпустил воздух через стиснутые зубы.***
Мбия и Согоди приходили утром и на закате. Согоди приносил еду и смотрел в пол. Мбия рассказывал новости. Он, его братья и Согоди теперь принадлежали к полку молодых воинов у-неги. Дни их были заняты тренировками. Через день после того, как Кристофер перестал пить травы Гинджу, головокружения прекратились, беспокойные сны о мертвых ушли. На закате третьего дня, опираясь на плечо Согоди, Кристофер встал на ноги и вышел из хижины. Мышцы подрагивали, рана отзывалась тупым давлением, будто к животу прижали камень и вдавливали его в кожу. Крааль вокруг не походил ни на один крааль, который Кристофер видел раньше. Вместо десятка круглых хижин, спиралями расходящихся от усадьбы вождя, здесь хижины были длинными и узкими. Согоди держался по правую руку от Кристофера. Достаточно близко, чтобы поддержать, если он пошатнется, и достаточно далеко, чтобы не стеснять движений. Убедившись, что Кристофер твердо стоит на ногах, Согоди метнулся к своей сумке и достал тростниковый колпачок для члена и меховую набедренную повязку. — Это мех выдры. — Согоди погладил тонкие полоски, не глядя Кристоферу в глаза. — Пока ты был без сознания, я поймал у реки трех выдр, вычистил и натер маслом шкуры. Невольно Кристоферу вспомнились слова Стюарта: из-за тебя мой сын будет, как дикарь, ходить полуголым и босым, и любой белый сможет его надуть или пристрелить. Стюарт говорил о Лиаме. — Позволь, я помогу тебе? — Согоди опустился на колени. Точно так же опускались на колени слуги Нголу, чтобы после умывания натереть тело вождя маслом и одеть его. Никто и никогда не помогал одеваться Кристоферу. Разве что Рики однажды в шутку пытался натянуть ему на ноги сапоги. Согоди глубоко вздохнул и задержал дыхание, стараясь не прикасаться к коже Кристофера. Соединенные веревкой из коры милоны мягкие полоски меха прикрыли пах и ягодицы Кристофера, оставив бока открытыми. Крааль полка молодых воинов освещали костры. В их свете казалось, что тростниковые казармы покрывал идеально гладкий равномерный слой высохшего навоза, а крыши сплели из самых длинных стеблей тростника. Между казармами царила непривычная после Колсберга чистота — ни веток, ни листьев, ни луж, ни костей. Отсутствие человеческих следов и длинные линии на земле говорили о том, что около казарм недавно подметали. Согоди шел рядом с Кристофером. Не заговаривал сам, но охотно отвечал на вопросы. В полку у-неги была тысяча воинов до двадцати пяти лет. Когда воину исполнялось двадцать пять, он женился, надевал на голову кольцо и переходил в полк женатых воинов. Согоди рассказал, что у воинов нет своих коров и коз, но инкоси Лобенгула обязал крупных скотоводов кормить его армию. Слушая Согоди, Кристофер припомнил, что слышал раньше о зулусской армии от Мбаваны и Стюарта. Воины зулусов были выносливыми, хорошо тренированными и дисциплинированными. Но еще они были важной политической силой. Когда Кристоферу было четырнадцать, Стюарт взял его с собой на переговоры с младшим братом правящего инкоси натальских зулусов Мпанде. Стюарт охарактеризовал Мпанде как мягкого, безвольного и легко поддающегося влиянию человека, но считал, что Мпанде победит своего брата, потому что его поддержит армия. Стюарт оказался прав. Зулусская армия перешла на сторону Мпанде в войне с Дингааном, потому что Мпанде пообещал разрешить воинам жениться в двадцать пять лет. Дингаан же в этом вопросе придерживался строгих правил своего старшего брата Чаки и позволял воинам обзаводиться семьей лишь в тридцать пять лет, считая, что женщины забирают у мужчины жизненную силу. А еще раньше, по словам Мбаваны, воины помогли Дингаану убить его брата и правящего инкоси Чаку. В конце своего правления Чака превратился в безумца, говорил Мбавана, в своем безумии он убил многих. Но возмутили его армию не убийства невинных, а новая военная реформа — Чака лишил воинов мальчиков-оруженосцев, носивших за ними в походах их пожитки — воду, коту и циновки. Согоди объяснил, что крааль полка у-неги находится в трех милях от Булавайо. Сказал, что недалеко от Булавайо есть и другие военные краали. Когда Кристофер спросил, где можно раздобыть лошадей, Согоди сказал, что лошади есть у белых проповедников. До их церкви всего десять миль. И когда Кристофер окрепнет, Согоди с радостью отведет его туда. Когда они вернулись к хижине, половина луны выкрасила небо и тучи в белый цвет. После прогулки Согоди снова опустился перед Кристофером на колени, хотел помочь ему раздеться, но Кристофер отстранил его и справился сам. Лежа один в хижине на своей циновке, он думал о том, что через неделю достаточно окрепнет, чтобы пройти пешком десять миль до миссии проповедников и украсть у них лошадь. Сами они лошадь ему не отдадут, а у Кристофера не хватит сил, чтобы отправиться на поиски Рики пешком. Сны о Рики приходили после снов о Мбаване и Лиаме, это было плохим знаком. Мбавана объяснил бы такие сны тем, что Рики угрожает опасность.***
На следующий день Кристофер прогулялся по краалю и посмотрел тренировку воинов. Воины выстроились в ряды, ударили одновременно древками копий по щитам и разбились на пары — завязались сотни поединков. Мбавана говорил, что самое важное в бою на ассегаях — избегать кучности. Между дерущимися ходили командиры и лупили тупыми концами копий приближающиеся друг к другу ближе, чем на четыре фута, пары. Сейчас в руках воинов были деревяшки, но в бою воин обязан всегда следить за тем, чтобы, замахиваясь на врага, не порезать ассегаем своего. После десяти минут сражения командиры отозвали свои отряды. Воины утолили жажду и осмотрели следы ударов на телах друг друга. После короткой передышки командиры отодвинули «раненых» на заднюю линию и снова протрубили атаку. Поединки чередовались с короткими паузами до заката. Все зулусские воины были высокими и крупными, но не тучными, с равномерно развитыми мышцами, высушенными изнуряющими тренировками. Наблюдая за тем, как они быстро двигаются, как слаженно бросаются по команде в бой, как остервенело молотят палками соперника, Кристофер испытал сначала восторг — от вида тысячи дерущихся захватывало дух, — потом подавленность. Ловкость и красота зулусских воинов были бесполезны в эпоху ружей и пулеметов. На левом фланге Мбия сражался, держа палку в левой руке. В двухстах футах от него Джобе дрался с худым молодым воином. В пару Согоди достался коротышка. Согоди уходил от ударов, часто отступал и коротко замахивался — он будто боялся близкого боя. На выпадах воины подбадривали себя выкриками и рычанием. Вечером, после тренировки, воины умылись в реке, вернулись в крааль и развели костры. За едой хвастались, спорили и шутили. Кристофер сидел рядом с Мбией. Неожиданно Мбия вскочил и запустил чашкой из половинки тыквы в высокого воина. Это Нгомаан, в детстве мы вместе пасли коз, пояснил Мбия Кристоферу. Нгомаан был любимым сыном инкоси Лобенгулы. Так как по обычаям зулусов вождю наследовал не старший сын, а тот, кого он сам выбирал, Мбия верил, что однажды будет сражаться под командованием Нгомаана. А пока Нгомаан был драчливым мальчишкой, всего год назад ставшим воином. Кристофер огляделся в поисках Согоди. Опередив его вопрос, Мбия сказал, что Согоди ушел навестить мать. Она давно жила в миссии английских проповедников и Булавайо навещала только на праздник умкоси. Мбия назвал мать Согоди красивой, но непутевой. Ее трижды выдавали замуж. Но каждый раз она сбегала к отцу, жалуясь, что мужья ее избивают. Пять лет назад мать Согоди нашла утешение в христианской миссии. Мбия скривился и добавил, что в миссию ходят только неудачники, слабаки, бедняки, уродливые и бездетные женщины, больные — все, кто не нашел своего места в племени из-за лени или проклятия духов. Согоди тоже непутевый, вздохнул Мбия. Мягкий и ленивый, ничем не интересуется, ничего не хочет, ни с кем не дружит, ни на чем не настаивает — такие никогда не добиваются успеха. Сколько дед ни старался сделать из него мужчину, так и не смог выбить из него лень. Он и в Колсберг Согоди отправил, когда заметил, что тот стал часто ходить в миссию, носить рубашку, как белые, и прятать в хижине книгу белых. В Колсберге Согоди не ленился, подумал Кристофер. — Как давно около Булавайо появились проповедники? — спросил Кристофер. — Много умкоси назад. Еще при инкоси Мзиликази, отце Лобенгулы. Мзиликази дружил с английским проповедником Робертом Моффатом, называл его своим братом и всегда радовался его приездам. Говорил, что у белых людей есть… Мбия говорил на зулусском, и Кристофер всё лучше понимал его, но последнее слово он слышал впервые. — О чем ты? — Смелость, обаяние, гордость, готовность идти до конца и умение управлять людьми — качества истинных правителей, инкоси. За это Мзиликази уважал белых и подарил Роберту Моффату землю, чтобы он построил свою миссию недалеко от Булавайо. Теперь в миссии живет сын Роберта Моффата, Джон Моффат. После ужина Мбия познакомил Кристофера с Фулатой, матерью инкоси Лобенгулы. Толстая старуха с белыми волосами. Возраст не только выпрямил, но и проредил их, забрал ресницы, стер брови. Фулата охотно подшучивала над молодыми воинами и над собой. Говорила, что из-за нее в Булавайо перевелись все заклинатели дождя. Какая от них польза, если дождь всегда идет через три дня после того, как у нее разболится палец на ноге. Она спросила Кристофера о его шрамах. Он еще днем заметил, что воины засматриваются на них. Шрамы казались им украшением, знаком отличия, летописью одинаково славных победы или поражения, доказательством того, что воля воина сильнее его тела. Кристофер мог соврать, что получил свои шрамы в бою. Для зулуса, говорил Мбавана, нет ничего хуже, чем оказаться связанным и беспомощным. Когда он сказал, что спину и грудь ему прижег старший брат, одни воины вытянули лица, другие зашептались. Фулата покивала и вспоминала времена, когда прятала Лобенгулу от его отца в Драконьих горах. Это сейчас ее сын, Лобенгула, великий инкоси, а много лет назад он был мальчишкой, которого несправедливо обвинили в измене.