***
К Йоханнесбургу они подъехали поздно вечером. Марта сняла номер в гостинице. Два этажа, деревянные жалюзи, балконы, накрытые навесами из дырявой парусины. Бордель в Кейптауне выглядел дворцом по сравнению с этой развалюхой из кирпича-сырца. Хозяин гостиницы, тучный коротконогий англичанин, приехал в Йоханнесбург пять лет назад, разорился на золотых приисках, но преуспел в гостиничном бизнесе. Сначала он отказывался стелить в комнате матрасы для приемышей Марты, потому что они черные, но потом согласился за дополнительную плату. За время путешествия Рики дважды обыскивал фургон Марты, пока она спала, но так и не смог выяснить, где она прячет деньги. Скорей всего, она носила кошелек на теле. Слугам Марты выделили место под открытым небом около конюшни. Здесь ночевали еще трое негров. Одетые только в набедренные повязки проводники английских охотников. Департамент для регистрации находился на центральной улице между адвокатскими конторами, торговыми фирмами и офисами газет. Главным отличием этой улицы от деловой части Кейптауна были деревянные тротуары под балконами зданий. Ходить по ним разрешалось только белым. Черного или цветного за то, что ступит на тротуар, могли побить. На дороге Рики пришлось уклоняться от телег и всадников. Перед регистрационным ведомством выстроилась очередь. Сморщенные черные старухи и старики, несмотря на жару, кутались в шерстяные одеяла. Босые индусы с обернутыми выцветшими полотенцами головами топтались на месте. Несколько человек спали, семья с пятью детьми уселась на ступенях и закусывала маисовыми лепешками с молоком. Ближе к полудню, когда воздух поплыл от жары, около регистрационного департамента собралась толпа. Вместе с одетыми в европейские одежды индусами в начищенных ботинках пришли работники шахт в рваной одежде. Оборванцы с пятнами киновари на лбу подняли над головами растянутый между палками кусок парусины. «Индийский национальный конгресс» — гласила надпись на парусине по-английски. «Мы тоже граждане британской империи» — заявляла надпись покривее и поменьше на деревянной табличке. «Один король для всех» — кричали сразу несколько парусиновых огрызков. Двое человек в галстуках-бабочках установили посреди улицы жаровню на трех ножках, полили жестяное ложе бензином и зажгли огонь. Ветер потащил дым к окнам департамента регистрации. На его крыльце показались трое полисменов. Маленький человек, худее и ниже Рики ростом, вышел вперед и поднял над головой бумаги. — Я глубоко уважаю Британскую империю. Я считаю себя гражданином Трансвааля, хотя мне и не предоставили избирательного права. Я готов принимать полное участие в содействии общему благополучию страны. — Голос у маленького человека был мягким, но не тихим. Этот маленький человек начал с признания в любви Британской империи, а закончил призывом сжечь регистрационные карточки и удостоверения личности. Он назвал черный закон об обязательной регистрации унизительным для человеческого достоинства. — Согласно этому закону любой белый в любое время может потребовать у вас показать ваше удостоверение личности. Любой белый может опозорить вас, зайдя в ваш дом в ваше отсутствие и потребовав у вашей жены показать ее удостоверение личности. Оборванцы загалдели. Здоровяк в чалме высказал желание убивать. Маленький человек с мягким голосом поднял руки и виновато улыбнулся. Будто извиняясь, он заговорил о том, что при всём своем уважении к законам не верит в их непогрешимость. Особенно когда дело касается интересов групп людей, которые не имеют своего представителя в парламенте. Подошла очередь Рики заходить в кабинет чиновника. Носатый и потный англичанин сидел за большим столом. Над прикрытой тряпкой тарелкой летали мухи, в пепельнице дымилась сигарета, на чистых листах бумаги виднелись чернильные капли. С Рики англичанин говорил нарочито медленно, спросил, где родился, чем занимался. Ни на один вопрос Рики не дал правдивого ответа. На ходу он выдумал себе биографию. Что-то заимствовал из рассказов Карла, что-то — из сказок шлюх в Кейптауне. Биография получилась небывало яркой, но не вызвала удивления у чиновника, лишь хмурый кивок. В результате носатый англичанин выписал Рики еще один временный пропуск и сказал, что его регистрационная карта будет готова через три-четыре недели. Когда Рики вышел на улицу, индусы сжигали в жаровне свои регистрационные документы. Наблюдавшие за этим полицейские ушли и вскоре вернулись с длинными бамбуковыми палками. Такими лупят неповоротливых, медлительных рабочих на рудниках, плантациях и железной дороге. Полицейские потребовали от индусов разойтись и погасить костер. Сказали, что любые документы, выданные английской колониальной администрацией, — собственность Великобритании. Каждый, кто уничтожит собственность Великобритании, отправится в тюрьму. Индусы притихли и зашептались, но не разошлись. Маленький человек с мягким голосом приблизился к жаровне и скормил огню свой пропуск. Глядя на полицейских, маленький человек подошел к группе индусов, одетых по-европейски. Взяв у одного из них блюдо из синего фаянса, куда собрали пропуска, маленький человек вернулся к жаровне. Один за другим, не торопясь, он бросал карточки в костер. Полицейский с мокрым от пота лицом ударил маленького оратора дубинкой по ногам. Упав на колени, тот не выронил блюда. Когда он сжег еще один пропуск, его ударили по правой руке. Тогда упрямец поставил блюдо на землю и стал бросать бумаги в огонь левой рукой. Сразу двое полицейских ударили его палками по голове и спине. Растянувшись на животе, маленький человек попробовал дрожащей рукой закинуть в жаровню еще один пропуск и потерял сознание. Индусы загалдели, они кричали на английском, но из-за волнения их говор стал неразборчивым. Полицейским пришлось снова применить палки. Когда главные крикуны оказались на земле, подоспела кавалерия. Пятеро полицейских на лошадях. Впечатленный мужеством маленького человека, Рики пошел вместе с толпой индусов к тюрьме. Ею служил длинный, похожий на конюшню барак на окраине города. Рядом в таких же бараках располагались казармы военного гарнизона. Разница была лишь в том, что в казармах вырезали окна, а в тюремном бараке — лишь узкую щель у земли. Через эту щель в следующие дни друзья передавали заключенным еду. Многие из навещавших бунтовщиков индусов недавно приехали в Африку. Спасаясь от голода на родине, они по контракту работали на рудниках. Платили им мало, за медлительность били, за прогулы сажали в тюрьму. У большинства из них изо рта торчали раскрошившиеся почерневшие зубы. Приходили к тюрьме и зажиточные индусы, которые держали свои лавки и мастерские. О маленьком упрямом ораторе говорили, что он выучился на адвоката в Лондоне. Больше всего Рики интересовали индусы, служившие в колониальных войсках. Он надеялся, что цветные с другого конца земли расскажут ему что-то о цветных из Кейптауна, сражавшихся, как и они, под знаменами Британской империи. Любые слухи и сплетни могли помочь ему приблизиться к Крису. Прислушиваясь и присматриваясь к индусам, Рики выяснил, что большинство служивших в колониальных войсках были сикхами. С двумя из них Рики заговорил, когда те покинули тюремный двор. Он украл табак у Лотара и предложил его индусам. Надеясь завоевать доверие и завести разговор, собирался сказать, что тоже служил в колониальных войсках. Но стоило Рики приблизиться, как сикх в красном тюрбане выбил у него из рук мешочек табака и толкнул его на землю. Собрать табак Рики помог большеглазый Мали. У него была черная, как у африканца, кожа, но черты лица тонкие, как у европейца. Вопреки догадкам Рики, Мали не был бастардом и родился далеко от Африки, его семья столетиями жила в Индии, и у всех у них был такой же черный цвет кожи. Еще в Кейптауне Ананда рассказал Рики, что ненависть индусов к чернокожим родилась в давние мифические времена. Согласно легенде, некогда Индию населяли чернокожие демоны ракшасы. Жестокие и кровожадные. Великие индийские герои-завоеватели, Рама и Агни, уничтожили ракшасов. Но коварные ракшасы возвращаются в мир снова и снова, рождаясь в телах убийц, воров и чернокожих. Рики был уверен, что высокомерное отношение индусов к черным — не что иное, как презрение рабов, живущих в доме, к рабам, работающим на поле. Мали было тридцать лет, он сильно сутулился и шаркал ногами при ходьбе. Когда он был ребенком, его родители перешли из индуистской веры в христианскую. В Йоханнесбурге двадцатипятилетний Мали приобщился к буддизму. Когда маленького человека и его соратников выпустили из тюрьмы, Мали показал Рики индусский район Йоханнесбурга. На его окраине тесно прижимались друг к другу лачуги из жести, мало чем отличавшиеся от хибар у подножия Колсберга. Миновав жестяные лачуги, Мали, завидев людей, стал громко выкрикивать: «Осторожно, мусорщик идет!» Мали объяснил Рики, что принадлежит к касте параванов и обязан предупреждать прохожих о своем приближении, чтобы они случайно не коснулись его. — А что произойдет, если кто-то тебя всё-таки коснется? — спросил Рики. — Человек, коснувшийся неприкасаемого, будет осквернен, ему придется забыть дела, по котором он шел, и бежать домой, совершить обряд очищения и переодеться. Рики заметил, что, когда Мали нервничал, он грыз заусеницу на большом пальце. Он грыз ее, рассказывая Рики о неприкасаемых. Грыз, когда увидел женщин, сидевших с пустыми кувшинами около колодца. Они тоже были из неприкасаемых, не смели подойти к колодцу и осквернить воду. Каждый раз, когда кто-то из высшей касты проходил мимо колодца, женщины складывали руки в молитвенном жесте в надежде, что у прохожего найдется время и желание плеснуть воды в их кувшины. На главной улице индусского района глиняные дома стояли рядом с каменными. Мечеть, буддийский храм и христианская церковь прижимались друг к другу дворами. Будучи параваном, Мали не смел входить ни в один храм. Но он показал Рики место, на котором он стоял, когда его коснулась благодать Будды. Это случилось посреди пыльной дороги, напротив храма, Мали убирал лошадиный навоз и засмотрелся на красивую девушку. А дальше случилось то, что никогда не случалось и не должно было случаться. Иначе как чудом Мали это не называл. Девушка улыбнулась мусорщику, несмотря на то что она была дочерью уважаемого всеми доктора. В тот день девушка вошла в храм. В следующие месяцы Мали бегал к буддийскому храму, чтобы снова увидеть ее. Через полгода он сделал для нее фигурку мельницы из дерева и отважился подарить. Держал маленькую мельницу на раскрытой ладони, чтобы девушка случайно не прикоснулась к нему. Из-за девушки Мали стал буддистом. Рики ничего не знал о буддизме, из рассказа Мали запомнил лишь самое начало истории. Будда был царевичем, жил во дворце и не знал, что происходит за его стенами. Но счастливое детство не могло длиться вечно. Однажды Будда вышел из дворца, увидел бедного, больного и умирающего, и его жизнь изменилась навсегда. Рики не понял, почему Будда выбрал отказ от желаний как способ уйти от болезни, бедности и смерти. Мали никогда не учили ничему, кроме как подметать улицы и чистить уборные, но он был достаточно умен и сумел почувствовать иронию. Красота девушки потрясла неприкасаемого, как бедность, болезнь и старость когда-то потрясли царевича Будду. Когда стемнело, люди собрались во дворе мечети, чтобы послушать маленького оратора. После двухнедельного заключения он осунулся и ослабел, но голос его звучал по-прежнему мягко и уверенно. Он говорил о соглашениях и компромиссах. О понимании, уважении к противнику, к законам и принципам. Для английского правительства принципиально помешать незаконному въезду индийцев в Трансвааль. Для трансваальской общины индийцев принципиально избежать клейма принудительной регистрации. Когда маленький человек сидел в тюрьме, генерал Смютс предложил ему компромиссное решение, позволяющее обеим сторонам сохранить свои принципы. Смютс предложил индусам зарегистрироваться добровольно, чтобы сохранить их гордость. После этого он обещал отменить закон об обязательной регистрации. Во дворе мечети завязался спор. Маленькому человеку пришлось объяснять товарищам разницу между регистрацией как знаком сотрудничества и доброй воли и регистрацией из страха наказания. Обычно страх перед наказанием заставляет людей подчиниться ограничению. Но мы можем подчиниться ограничению добровольно, потому что считаем такое подчинение необходимым для общественного блага. Люди разошлись во второй половине ночи. Около колодца сидели женщины из неприкасаемых, никто не ответил на их призыв наполнить кувшины водой.***
Марта все никак не поправлялась. Лотар, Фини и Марвин целыми днями валялись пьяными. Приемыши Марты бегали по всему городу и повадились чистить карманы приезжих на вокзале. Рики украл у Марты две склянки лауданума и прогулялся около английских казарм. Англичане говорили с ним охотнее, чем индусы. Ему понадобилось несколько дней, чтобы вытянуть у них всё, что им было известно о корпусе цветных, сражавшемся против буров. Получалось, что из Кейптауна привели шесть полков цветных. Генералы часто посылали цветных первыми в атаку на бурские позиции. Нередко вместе с цветными отправляли ирландские и шотландские отряды. Прыщавый солдат вспомнил, что слышал, что три полка цветных буры взяли в плен, а потом расстреляли. Один полк — в Драконьих горах, другой — около Претории, третий — никто не мог вспомнить точно где. Рики спросил о дезертирах. Прыщавый солдат и его приятель с вечно отвисавшей челюстью о дезертирах знали мало, но один раз видели, как английская кавалерия охотилась на дезертира-одиночку, загоняя его, как кабана. Рики спросил, нет ли слухов о цветных, бежавших из бурского плена. Солдат с седой бородой припомнил истории маленьких отрядов, скрывшихся в вельде. Солдат с выбитыми передними зубами сказал, что цветные из его полка мечтали бежать в Рехобот. Говорили, что так называется государство, которое бастеры создали между Капом и Юго-Западной немецкой Африкой. Рики помнил рассказ Нормана наизусть. Норман сказал, что Крис помог бежать пленным цветным, когда бурский генерал приказал их расстрелять. Теперь он понимал: чтобы найти Криса, ему потребуются годы.***
Индусы собирались во дворе мечети почти каждый день. На лице маленького оратора появились свежие синяки. Его избили люди, недовольные его сменой отношения к регистрации. Избиение произошло около ведомства регистрации. Обидчиков забрали в тюрьму. Теперь маленький человек добивался их освобождения с таким же рвением, как тремя неделями ранее — отмены закона о регистрации. Во дворе мечети маленький оратор много говорил о любви, которая суть и основа всех религий. О любви к врагам. О даре жизни. Об ахимсе — непричинении зла. Он считал, что только ахимса изменит мир. — Люди постоянно воюют, но мир от этого не стал справедливее и лучше. — Маленький человек, получивший образование в Англии, видел в ахимсе самое большое проявление мужества и самую большую воинскую добродетель. Активная ахимса требовала от человека отстаивать его принципы, не зная страха перед смертью. Человек, который отдает свою жизнь, — разоружает всякого врага, твердил маленький оратор. Если ты отстаиваешь справедливость и защищаешь свои принципы с оружием в руках, будь то ружье, палка или кулаки, ты испытываешь вооружение противника или его физическую силу. И лишь если ты отстаиваешь свои принципы, не прибегая к физическому сопротивлению, с готовностью умереть, тогда ты испытываешь душу противника. Только обращаясь к его душе, ты можешь его изменить. Маленький человек говорил, что смерть любого живого существа — трагедия, катастрофа. Но человек, умирающий за свои убеждения, потому что отказался от насилия, даже от насилия, необходимого, чтобы защитить свою жизнь, такой человек уподобляется святому. Такая смерть самая достойная, потому что она служит общему делу и меняет мир. Примером истинных воинов маленький человек назвал арабов, которые бросились на французские пушки, безоружные, с криком «Аллах» на устах. Маленький человек утверждал, что именно отвага арабов и их готовность умереть обезоружили французских артиллеристов. Те прекратили стрельбу и стали неистово размахивать шапками, приветствуя как друзей тех, кто только что были их рабами. Маленький человек верил, что только отвага и готовность жертвы умереть способны отпугнуть и остановить убийцу. Наш мир привык к жестокости, любое сопротивление только укрепляет жестокие сердца. Вступая в бой с убийцей, ты лишь укрепляешь жестокость в его сердце. Ты можешь справиться с одним врагом, с другим, но найдется тот, кто переступит через твой труп. О тебе забудут. Такова судьба сражающегося. Но враг всегда будет помнить человека, который отказался защищаться и добровольно отдал ему свою жизнь. Маленький человек говорил, что в мире было бы гораздо меньше завоеваний, если бы у притесняемых народов хватило мужества предстать перед агрессорами безоружными и готовыми умереть. Англия не смогла бы покорить Африку. Не захватила бы земель буров. И земель дикарей. Маленький человек сокрушался о тысяче дикарей, погибших за шесть часов. Рики не сразу понял, что он говорит о мтабела. Вместе с Мали он стоял за воротами мечети — черным и неприкасаемым не разрешалось входить внутрь. Стоя так далеко от оратора, Рики приходилось вылавливать его слова из перешептываний людей и жужжания мух. Когда он заговорил о мтабела, Рики задержал дыхание. Смерть дикарей была ужасна, сказал маленький человек, но ее не заметили. С самого начала дикари были обречены. Они вышли с копьями против пулеметов. Они умерли сражаясь, и их забыли. О них все забыли. Гораздо больше пользы они бы принесли, если бы пошли на пулеметы безоружными. До сих пор бы о них говорили, о них скорбели бы, ими бы восхищались. Они знали, что обречены, но не поняли, что могли умереть с пользой для всего мира. Рики захотелось зайти во двор мечети и ударить маленького оратора. Разбить ему нос и губы. Но Мали схватил Рики за локоть прежде, чем ему преградили путь двое мусульман с мачете. Они готовы были убить любого черного, который осквернит своим присутствием святую землю. Рики был беспомощен. Беспомощность, своя и чужая, внушала ему отвращение. В речах маленького оратора беспомощность корчилась под напором изворотливой мысли. Изворотливая мысль маленького оратора старалась превратить его личную беспомощность в сказку о величии. Но Рики видел, как много было в этой сказке от безумия коса, убивающих своих коров, и жалкого желания Джемисона быть избитым. Джемисон был не глупее маленького оратора, потому в своей беспомощности, которая сжирала его изнутри, он тоже пришел к выводу, что нужно уничтожить народ, чтобы остановить агрессию Родса. Иногда маленький человек сравнивал английский парламент со шлюхой, которая продается министрам, или с бесплодной женщиной, не способной никому принести пользу. Маленький человек горячо предостерегал от двух главных современных суеверий. Первое он видел в утверждении, что западная культура отличается от восточной. Он настаивал, что нет никакой разницы между человеческими культурами, есть только болезнь цивилизации. — Индией и Южной Африкой управляет не английский народ, а современная цивилизация. При помощи своих железных дорог и телеграфов, всего того, что прославляется как торжество цивилизации. Прославляется великими и умными людьми. Но человек часто верит в сон, который видит. Прежде люди работали столько, сколько им хотелось. Теперь тысячи рабочих собираются вместе и работают на фабриках, рискуя своей жизнью, работают на миллионеров. Прежде люди делались рабами в силу физического принуждения. Теперь их порабощают соблазн денег и роскошь, приобретаемая за деньги. Вторым вредным суеверием после веры в цивилизацию он считал веру в революцию. В Англии он много общался с индийскими анархистами и часто слышал от них, что, когда власть перейдет в их руки, всё пойдет хорошо. Маленький человек считал, что внутренние изменения гораздо важнее внешних. Внешняя деятельность окрашивается эгоизмом и лицемерием. Внутренней деятельности такая катастрофическая опасность угрожает в меньшей степени. Всё будет хорошо, только если каждый будет трудиться на своем месте ради общего блага. Он говорил о том, как важна каждая, даже самая низкая, работа. Он настаивал, что даже во время митингов и забастовок неприкасаемые должны убирать улицы и чистить канавы, иначе начнется эпидемия. Не может быть всё хорошо в городе, в котором неприкасаемые не убирают улиц и не чистят канав. Через несколько дней во двор мечети пришли искать поддержки индийцы с плантации сахарного тростника. Английские надсмотрщики недодавали им еды, а на прошлой неделе одного из них без всякой провинности забили насмерть палками. Работники плантации собирались бастовать, обещали придерживаться методов ахимсы-ненасилия и просили индусскую общину Йоханнесбурга их поддержать. Маленький человек долго их расспрашивал о плантации, о порядках, хозяине, работе. А потом велел им вернуться на плантацию, доставить собранный тростник на мельницу и перемолоть его. И только потом уже бастовать и отстаивать свои принципы. В противном случае, если тростник не будет перемолот, плантатор понесет большие убытки. Нанесение ущерба противнику противоречит главному принципу ахимсы, сказал обученный в Англии оратор. Тот, кто практикует ненасильственное сопротивление, обязан при каждом шаге считаться с положением своего врага. Через несколько дней после того, как рабочие вернулись на плантации, маленький человек повторил во дворе мечети шутку, которую услышал в колониальном ведомстве. Я не люблю ваш народ, сказал секретарь генерала Стюмса, и совсем не склонен помогать вам, но как мне быть? Вы помогаете нам в беде! Как же можем мы применить к вам силу! Я часто хотел бы, чтобы вы прибегли к насилию так же, как бастующие англичане. Тогда бы мы сразу знали, как поступить с вами. Но вы не желаете вредить даже врагу. Вы стремитесь к победе исключительно при помощи налагаемых на себя страданий и никогда не выходите за пределы вежливости и рыцарства, которые вы сами для себя установили. Это делает нас буквально беспомощными. Рики не поверил, что речь англичанина звучала именно так, скорей всего, не было и вовсе никакого болтливого англичанина и маленький оратор всё придумал.***
Мали умер на рассвете. Лицо ему разбили дубинками, одежду сорвали, гениталии отрезали. На груди и боках виднелись вмятины, говорившие о переломах грудины и ребер. Рики узнал его по рукам с обкусанными заусеницами на больших пальцах. Узнал плачущую над телом убитого дочь лекаря. Однажды, стоя с Рики перед буддийским храмом, Мали задержал дыхание и прошептал «это она», указывая на худенькую круглолицую девушку. В тот день ее сопровождали трое братьев. Теперь ее лицо побелело от горя, она проклинала и плакала. Когда братья попытались поднять ее и увести с улицы, дочь лекаря закричала: — Он не насиловал меня, я любила его, я вам сказала, а вы убили его, убили! Один из братьев снял рубашку и накинул ее девушке на голову. Скрывая лицо, надеялся скрыть позор? Ее? Свой?