Гнев и справедливость

Ньюкасл был маленьким городом из двух пересекающихся под прямым углом улиц. В конце каждой улицы лежали сваленные в кучу мешки с песком и стояли разрушенные пушечными ядрами дома. На развалинах играли белые дети с чумазыми, черными лицами. На главном и единственном перекрестке четыре телеги выстроились в торговый ряд. Женщины с полупустыми корзинами, в волочащихся по земле рваных юбках, вылавливали со дна телег последние овощи и фрукты. Лавки завесили надписями — «соли нет», «сахара нет», «масла нет». Английские казармы и тюрьму окружала стена из песчаника, дырявого, заплеванного и обоссанного. Закопав аптечки недалеко от мешков с песком, Рики полдня околачивался около крепости, надеясь, когда ворота откроются, проскользнуть внутрь или хоть краем глаза увидеть двор и тюрьму. Но за часы, что он провел на площади перед крепостью, ворота так и не открылись, лишь маленькая дверь в них дважды выплюнула безбородых юнцов в английской форме. На вид им было не больше пятнадцати, казалось, их вчера выдернули из английской глубинки и забросили на пыльные африканские холмы. За стеной гремели ломы и молотки, внутри крепости англичане что-то чинили или ломали. В полдень Рики был близок к тому, чтобы подкупить одного из белобрысых юнцов и расспросить его о крепости, тюрьме и заключенных. О пленных мтабела. В обмен на информацию Рики мог предложить только последнюю склянку опиума и эфир. Страх потерять свои единственные козыри отрезвил его. Норман сказал, что англичане бежали из Ньюкасла, забыв повесить пленных мтабела. Заняв Ньюкасл, буры удерживали город полгода, пока англичане не подтянули подкрепление из Кейптауна и Дурбана. Глупо рассчитывать, что солдаты, ошивающиеся в крепости сейчас, были здесь до атаки буров, во времена, когда в крепости держали Криса. Состав гарнизона наверняка поменялся. От этих людей Рики не узнает ничего нового о Крисе. Чем дольше он рассматривал крепость, тем острее чувствовал одиночество и пропасть, отделяющую его от Криса. Крис был здесь войну назад. Солдат мтабела, пленник англичан, дезертир и предатель для буров. После того как Крис покинул Ньюкасл, жизнь города изменилась до неузнаваемости. Под стенами крепости Рики понял, насколько легкомысленным был наполовину осознанный порыв, выгнавший его из поезда. Тщетный. Бессмысленный, бесполезный. Внутренний импульс, похожий одновременно на тревогу, тянущую боль, жажду и головокружение. Унять это беспокойство он мог, только увидев крепость, в которой когда-то держали Криса. Он как будто надеялся найти в ней подсказку, которая приблизит его к Крису. Наверное, Рики слишком много времени провел вместе с Войтом, слишком долго слушал его болтовню, переполненную надеждами, как опиумный сон. Когда тени начали удлиняться, у Рики закололо в боку от голода. Выменивать свои сокровища на еду было еще глупее, чем отдать их за разговоры с солдатами. Он отправился в город и там быстро понял, что наняться на разовую работу, чтобы заработать на лепешку, не получится. Повсюду около домов и офисов белых бегали прислуживающие им негры, еще несколько их черных родственников и белых оборванцев крутились неподалеку, мечтая занять место прислуги, если та подвернет ногу или попадет под колеса экипажа. В базарном ряду к закату остались две телеги. Белый мальчишка стащил кусок хлеба и забился в щель между домами. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, Рики приблизился к телегам. Украсть ему удалось только чахлый корень ямса. Прежде Рики никогда не ел ямс сырым. Он оказался таким твердым, что у Рики ломило виски, когда он откусывал, и челюсти, когда жевал. На витрине одной из лавок Рики заметил фотографии. В концентрационных лагерях, по которым его возила Марта, он не раз видел фотографии в руках белых, но до сих пор не имел возможности рассмотреть их вблизи. Фотографии походили на рисунки. Только над созданием такого детального и подробного рисунка художнику пришлось бы биться несколько часов. А в лагере спасения английский журналист направил фотоаппарат на бурскую женщину и щелкнул затвором. Фотография не зависела от времени и мастерства художника. Ее главный секрет был в технике. Техника выдергивала момент из жизни и отдавала его бумаге. Что-то вроде следа на песке или тени. Карл смог бы объяснить, как это работает. Рики стоило спросить Карла про фотографию, когда он был еще жив. На одной из фотографий паровоз пускал дым в белое полинявшее небо. На другой — мужчина сидел на лошади. На третьей — женщины стояли перед церковью. Над женщинами были фотографии дома, железнодорожной станции, круглощекого ребенка и урода. Человека без ушей и губ. Рики даже не сразу смог понять, черный человек на фотографии или белый. Через дыру в щеке просвечивали зубы и десны. Красивые большие глаза и густые, изогнутые дугой брови на этом страшном лице казались ошибкой. Из-за этого кричащего несоответствия образ человека распадался и никак не хотел складываться в единое целое. Рики смотрел на фотографию, пока у него не появилось ощущение, что однажды он уже видел это лицо. Плохо пережеванный ямс пустил корни в желудке и начал сдавливать грудь. Через целую вечность Рики понял, что смотрит на Согоди. Изувеченного до неузнаваемости. Тот, кто сделал это с Согоди, должно быть, был чудовищем. Тот, кто изуродовал Согоди, был во много раз хуже Уоррена, хуже англичан, заставлявших Рики работать на железной дороге и взрывавших бурские фермы, хуже буров, расстреливающих пленных цветных. В лавке, витрина которой была увешана фотографиями, продавали всякую всячину — жестяные миски, кружки и ложки, иголки, нитки, веревки, инструменты, леденцы, чернила, ленты и шляпки. По полу лавки, собирая пуговицы, ползал старик с желтой лысиной. Когда Рики ворвался внутрь, старик от испуга вжался в обшарпанный прилавок. — Что ты здесь делаешь? — просипел он, и стекла его очков вмиг запотели. Рики упал около старика на колени. — Фотография! Там, нам витрине. На фотографии мой брат. Я не видел его целую вечность. Мы расстались несколько лет назад. Я ищу его повсюду. Я запутался, не знаю, куда идти. Мне необходимо его найти. Что бы ни случилось. Он всё, что у меня осталось. У меня больше никого нет. — Плохо понимая, что говорит, Рики поставил старика на ноги и потащил его к витрине. Старик соображал и говорил медленно. У витрины прилип взглядом к сфотографированным на фоне церкви женщинам. О них он хотел говорить и вспоминать, но Рики накрыл фотографию женщин рукой, а потом растопырил пальцы на изображении паровоза. Он шарил руками по витрине, пока не создал из них раму для фотографии Согоди и не привлек к ней внимание старика. — Эта фотография, как и другие, — старик показал на фотографии всадника и виселицы, — из вещей Джемисона. — Джемисон был здесь? — Рики казалось, он пытается догнать поезд. — Да, Джемисон какое-то время был комендантом крепости. После Бенсона, мне кажется. Да, сразу после того, как мтабела напали на английские крепости в Родезии. Точно, Джемисон защищал от дикарей английских женщин и детей. После того как Джемисон поспешно покинул крепость, его вещи отдали старику. У него была единственная в Ньюкасле лавка, где продавалась всякая всячина. Среди вещей Джемисона были книги и фотографии. Сначала старик хранил их, надеясь, что Джемисон за ними вернется; когда Джемисона отвезли для суда в Лондон, украсил фотографиями витрину, чтобы привлечь внимание к лавке. — Вы знаете, где была сделана эта фотография? Кто ее сделал? — Присмотревшись к изображению Согоди, Рики заметил за его спиной полки с книгами. — Эту фотографию сделали в крепости? — Может быть. У Джемисона был свой фотограф. Он сфотографировал поезд, всадника, виселицу… Рики вспомнил Колсберг, шахты. Вспомнил, как ловко Согоди карабкался по веревочной лестнице. У него были длинные ноги, он всегда переступал через ступеньку. Вспомнил, как тихо, обняв колени руками и положив на них подбородок, Согоди сидел после восстания во дворе их с Крисом хижины. Согоди был мтабела. Если Крис ушел к мтабела, значит, он ушел с Согоди и его братьями. Рики искал в Ньюкасле тень Криса, и он ее нашел. Он должен забрать фотографию. Но старик не желал ее отдавать просто так, сказал, что люди останавливаются около его лавки, чтобы посмотреть на урода. Особенно приезжие. На прошлой неделе фотографии на витрине привели в его лавку двух журналистов, которые купили седло. Выйдя из лавки, Рики помчался на окраину города, где закопал свои вещи. Он собирался отдать старику склянку опиума, чувствуя, что фотография Согоди стоит всех его сокровищ и даже больше. Она укрепляла его связь с Крисом, делала ее осязаемой, переводила из плоскости мечты и надуманной влюбленности в нечто материальное и реальное, к чему он сможет прикоснуться в моменты отчаяния, в моменты, когда усомнится в себе и своем рассудке. Дневник Марты и фотография Согоди приоткрывали перед Рики ту часть жизни Криса, в которой ему не было места. Дневник Марты рассказывал о детстве Криса, фотография Согоди имела отношение к его жизни с мтабела. Крис был среди пленных мтабела, сказал Норман. Фотография сообщала, что Согоди был в крепости, был с Крисом и делил с ним заключение. Что случилось с Согоди потом? Норман ничего не говорил о нем. Если бы Согоди был в плену вместе с Крисом, Норман не смог бы не обратить внимания на его изуродованное лицо. Согоди мертв? Но зачем Джемисон его сфотографировал? Почему сфотографировал только его? Не других мтабела? Из-за его уродства, понял Рики. Джемисона привлекло уродство, оно и Рики заставило присмотреться к фотографии. Но если Джемисон сфотографировал Согоди, мог ли Джемисон спасти его? Возможно, Норман не нашел Согоди в тюрьме вместе с Крисом, потому что, уезжая, Джемисон забрал его с собой? Джемисон был доктором. Уродство Согоди могло привлекать его с медицинской точки зрения и эмоциональной, пугая, возмущая и волнуя, как Рики. А еще Джемисон любил мальчиков и трахался с ними. Он жалел Китоша. Он мог пожалеть Согоди? Если Джемисон увез Согоди из крепости, то где Согоди сейчас? Рики остановился в пяти шагах от искусственной насыпи из мешков с песком. Полуголый крупный негр с огромной пушистой головой сидел на корточках над его вещами и рассматривал заходящее солнце сквозь бутылку эфира. На развалинах дома в конце улицы ворковали голуби. Вдали свистел кнут, и извозчик кричал на клячу. Рики поднял камень и ударил негра по голове. Выпав из рук вора, бутылка эфира легла в землю. Негр свалился к ногам Рики, хрипел, вращал глазами, а когда крови вокруг его головы стало больше, чем волос, затих. Рики забрал свои вещи и вернулся в лавку. Отдал старику-торговцу склянку лауданума и, завладев вожделенной фотографией, убрался из города. Ночь он собирался провести, забившись между холмов, как прячущаяся от совы крыса. В свете луны он долго рассматривал фотографию Согоди, попеременно испытывая ужас, тоску и надежду. Надежду, что Джемисон спас Согоди от смерти. Надежду, что найдет Криса. Он тосковал по Колсбергу, по дням и ночам, проведенным вместе с Крисом. Рики согласился бы отрезать себе руку или ногу, чтобы снова делить с Крисом воду и еду, спорить с ним о веревках и подъемниках. При первом взгляде на фотографию Согоди Рики решил, что губы ему срезали ножом, а щеку продырявили тупым прутом. Наверное, в последнее время он просто не видел никого и ничего страшнее человека. Но чем дольше он разглядывал фотографию, тем яснее понимал, что раны Согоди — следы укусов. Над губами и щеками Согоди поработали мелкие хищники. Крупные бы просто сожрали лицо. Стервятники и гиены выели бы глаза и нос. Согоди изуродовали крысы, ласки или хорьки. Но чтобы человек позволил мелким грызунам есть себя живьем, его должны связать и лишить возможности сопротивляться. Наверное, грызунам понадобилось несколько часов, чтобы изуродовать Согоди. Возможно, те, кто связал Согоди, наблюдали за пыткой и слушали его крики. Согоди плакал и просил пощады. Невозможно сдержаться, владеть собой и молчать, когда тебя пожирают заживо. Как Согоди не свихнулся от этой пытки? Как не свихнулся после, когда понял, что больше никогда не сможет закрыть рта? Лунный свет лег на руку Рики, на фотобумаге он блестел, как слюна. Белый призрачный свет будто подсказывал — раз Согоди не мог сомкнуть губ, слюна, должно быть, постоянно вытекала из его рта. Рики судорожно вздохнул, представил себя на месте Согоди и быстро вытер губы. Они были мерзко мокрыми. Только не от слюны, а от слез. Он и не заметил, что плачет. Слез было недостаточно, чтобы ослепить его, но достаточно, чтобы намочить лицо. Кого он оплакивал? Себя или Согоди? Что, если он никогда не узнает, что случилось с Согоди? Что, если он никогда не увидит Криса? Под утро Рики снилось, что он идет по темному вельду. Спотыкается, оступается, падает, поднимается. Вокруг ни одной живой души. Все звуки умерли, и ветер подавился пустотой. Он проснулся полувозбужденным. Похоже, Марта что-то напутала, ошиблась или пропустила. Его яйца пульсировали. С отвращением и мстительным любопытством Рики обхватил пальцами член. Перед глазами пронесся хаос воспоминаний — Уоррен, Крис, копыта лошадей, белая задница Джемисона, ухмылки прихвостней Стюарта. Убегая от этих видений, Рики быстрее и резче задвигал рукой. Так это обычно работало с Уорреном — если он постарается, не будет лениться и сачковать, оргазм не только опустошит яйца, но и голову. Кончив, Рики почувствовал себя грязным, испорченным, использованным. Он зажмурился и долго не открывал глаз, будто боялся увидеть, что за ним наблюдают Марта, Уоррен, Джемисон… Согоди. Разлепив наконец веки, Рики осмотрел золотившийся в первых лучах солнца вельд. Редкая трава гнулась от росы. Вокруг блестящих капель танцевали насекомые с прозрачными сияющими крыльями. Из-под камня выскочила ящерица, каждым движением хвоста она разбрасывала мелкие, подсвеченные солнцем песчинки. В этой утренней игре света даже пятно спермы на ладони Рики не выглядело отвратительным. Словно его сперма была частью этого утра и не имела никакого отношения к прошлому Рики. Не имела отношения к его кошмарам, страхам, обидам и гневу. Его сперма и возбуждение были всего лишь еще одним проявлением жизни, как прыжки глупой ящерицы и подергивания крыльев безмозглых стрекоз. Рики решил, что готов рискнуть и прокатиться на крыше поезда. Переходя между вагонами вместе с Войтом, он видел, что мостики между ними не так уж узки и шатки — он вполне сможет удержаться на них. Около деревянного навеса, по которому станцию Ньюкасла можно было заметить издалека, стояло несколько пустых телег, английские солдаты развлекалась игрой в карты. Рассевшиеся неподалеку на земле негры ковыряли занозы и ногти на ногах. Все они дожидались поезда. Приблизившись к вокзалу, Рики услышал крики. За навесом, скучающими неграми и пустыми телегами солдаты затеяли проверку документов. Пыль окутала колени и белых, и черных. Безбородые солдаты отдавали приказы писклявыми голосами. Среди людей, которых они согнали в кучу, были дети и белая женщина. Рики был еще слишком далеко, чтобы понять, из-за чего возникла толкотня. Раздался выстрел, другой, черные попадали на землю, прикрывая головы руками. Пятеро солдат бросились выкручивать им руки и связывать запястья, четверо держали толпу на прицеле. Белая женщина осела на колени. От ее пронзительного крика у Рики свело челюсти и пересохло во рту. Двое черных детей, в ботинках и коротких штанишках, сели на землю. Они испуганно смотрели то на мать, то на мертвого отца, пытаясь понять своими маленькими головами, забитыми азбукой Морзе, научными чудесами и открытиями, что произошло. Приближаясь к ним, Рики ненавидел их и себя. Солдаты связали и подняли с земли четырех черных. Дерганый юнец в английской форме обыскал Рики и посмотрел на солнце через его регистрационную карточку. Потом потерял к нему интерес и позволил ему подойти к Войту. Пуля разворотила ему шею. Рики присел около Мари и закрыл мертвецу глаза. Подождав, когда Мари ослабеет от слез и отупеет от горя, Рики предложил ей похоронить мужа. Он объяснил, что белая церковь в Ньюкасле не станет отпевать черного и не позволит похоронить его на своей земле. Рики сказал, что мог бы узнать, где находится кладбище для черных. Но для этого потребуется время, и он боится, что на жаре тело скоро раздуется и начнет вонять. Казавшаяся вялой и заторможенной, Мари стиснула губы и подобрала юбки. Она непременно хотела помочь Рики нести тело и выкопать яму. Они провозились до заката. Отнесли тело в вельд, добыли лопаты, закопали. К вечеру юбки Мари стали мятыми и грязными, будто их пожевал верблюд, а лицо ее посерело от пыли. Дети заснули, пока Мари читала над могилой молитву. Рики и Мари бодрствовали до утра. — Кто-то украл документы Джона. Без документов нас выкинули из поезда. После того как ты ушел, нас выкинули из поезда, — бессвязно бормотала Мари. Рики кивнул. Он не чувствовал себя виноватым. Винить его в смерти Войта — то же самое, что винить Мари в том, что ее мужа убили такие же белые, как она.

***

Он поехал с Мари в Кейптаун как ее слуга. Еще одна белая женщина, путешествующая с черным слугой, не так настораживает и бросается в глаза, как белая с черным мужем. Рики рассчитывал, что в Кейптауне Мари посетит английское консульство и отправится домой. В Европу, Англию, Шотландию, или где там она родилась. Она действительно сходила в консульство и подала официальную жалобу на гарнизон Ньюкасла, жестоких необразованных солдат, которые без суда застрелили приемного сына миссионера и выпускника колледжа. После посещения консульства Мари дала Рики денег и попросила его купить для нее и детей телегу и лошадей для путешествия. — Ты очень помог мне в Ньюкасле. — Рики заметил: волнуясь, Мари заламывала мизинец к ладони и обнимала его остальными пальцами. — Я была абсолютно беспомощной. Когда он умер, я забыла, кто я и для чего мы сюда приехали. — Нет. — Рики предвидел, что она скажет, и это ему не нравилось. — Всё, о чем я прошу, — помоги мне и детям собрать всё необходимое, чтобы добраться до земель бастеров. Я не смею просить тебя о большем. Она недавно приехала в Африку, потеряла мужа и собиралась отправиться в опасное путешествие. Глупость и наивность этой женщины легко было перепутать с упрямством и самоуверенностью. Что бы Рики ни говорил, Мари не слышала. Когда у него появилось свободное время, Рики первым делом сходил к дому Лисьей Морды, где спрятал часть акций и денег. По пути он узнал, что недавно по Кейптауну прокатилась эпидемия оспы. Дом Лисьей Морды покосился и зарос вьюнком. На крыльце сидела женщина, осунувшаяся, полуслепая, потерявшая мужа и сына во время эпидемии. А может, и сумасшедшая — пока Рики разгребал землю под ее забором на заднем дворе, женщина пялилась в одну точку. Он ничего не нашел. Акции и деньги пропали. Пропали в доме Лисьей Морды и в других его тайниках. То ли Уоррен хорошо искал, то ли Карл присматривал за Рики даже после своей смерти. Он всегда знал, что Карл следит за ним. Но никогда не догадывался, что в этом мире можно найти настолько преданных союзников, что они исполнят твою волю после твоей смерти. Рики таких никогда не отыскать, а Карл, похоже, сумел. Он запретил своим людям грабить Рики, пока он жив, но велел позаботиться о том, чтобы, когда он исчезнет, припрятанные им деньги и акции попали к Ким. Карл часто предупреждал Рики, что он плохо кончит. Для того чтобы собрать Мари и ее детей в дорогу, Рики потребовалось несколько дней. Однажды на базарной улице он увидел издали Джульетту. В первое мгновение он захотел ее окликнуть. Она считала его мертвым. Думала, что его убили. Наверняка она скорбела по нему. Он остался стоять в тени и ничего не сделал, чтобы привлечь внимание Джульетты. Так будет лучше. Его воскрешение принесет ей радость, но радость не будет долгой, рано или поздно он неизбежно ее разочарует. Пусть лучше однажды Норман расскажет ей о Рики то, что посчитает нужным. Для путешествия Мари он купил три винтовки. Внутри неприятно царапнуло, когда он увидел, с каким детским интересом и благоговением десятилетний Виктор глазеет на оружие. В его возрасте Рики умел стрелять. Голова же Виктора была забита рассказами о мире, который остался за океаном. Когда они отъехали от Кейптауна, Рики начал учить Виктора обращаться с оружием. Устраивал для него охоты вроде тех, на которые возил его в детстве Норман: сначала стреляли по птицам, потом из засады по газелями, пришедшим на водопой. Виктор оказался способным учеником и больше не заговаривал с Рики о глупостях, которые вычитал в привезенных из Европы журналах. Через двадцать дней пути Рики смог взять его на охоту на кабанов. Рики научил Виктора не только стрелять, но и надевать шляпу так, чтобы ее не сдул ветер. Научил, когда лошадей следует поить, а когда кормить. Научил класть ружье на седло, если на горизонте появляются всадники. Время от времени они видели дикарей: мужчины, женщины и дети несли на головах пожитки и кувшины с водой. Иногда они проезжали мимо разрушенных краалей. После охоты Рики и Виктора на кабанов младший мальчишка Мари, семилетний Питер, начал огрызаться на Рики. За завтраком и за ужином отказывался подать соль и толкал его руку с кофе. В темноте бросал камешки ему в спину, по утрам подкладывал в сапоги ящериц и ужей. Когда Питер точно так же стал вредничать со старшим братом, Рики догадался, что он ревнует. Он тоже хотел ездить на охоты и научиться обращаться с ружьем. Сидение на облучке фургона с матерью считал едва ли не наказанием. Рики забавлялся, наблюдая за детскими амбициями, но веселье закончилось, когда однажды на рассвете Питер украл ружье и отправился охотиться в одиночестве. После часа поисков Рики нагнал мальчишку и надавал ему подзатыльников. Питер ревел, как раненый бегемот. Потом целый день тер красные глаза и жаловался матери. Следующие дни Мари бросала на Рики долгие взгляды, холодные, недовольные. Но он так и не услышал от нее ни слова упрека. Она либо приняла его методы воспитания и признала за ним право лупить ее детей, либо боялась с ним ссориться. И первое, и второе было хреново. Рики мечтал как можно скорей расстаться с Мари и ее детьми. Иногда бессонными ночами он перечитывал дневник Марты, иногда рассматривал фотографию Согоди. Пытался представить, как менялось это изуродованное лицо, когда Согоди говорил и двигался. Фотография всего лишь вырванный из реальности момент — она беспощадно мало говорила о человеке, о том, кем он был, что пережил и что чувствовал. Чем дольше Рики думал о Крисе и бастерах, которых тот спас, тем больше склонялся к мысли, что Крис ушел с ними. Человек, который сражался с мтабела и был готов умереть за них, не мог бросить бастеров, пока они не окажутся в безопасности. Скорей всего, Крис попытался увести их за линию фронта. Дезертирам опасно оставаться в бывших бурских землях и нельзя возвращаться в Кап. Им следует избегать встреч с англичанами, а значит, английские колонии Бечуаленд и Родезия для них тоже закрыты. С этой точки зрения земли бастеров и немцев казались хорошим местом. Могла ли цель путешествия Криса и бастеров совпасть с целью путешествия Рики и Мари? Или он так хотел в это верить, что был не способен думать о других возможностях? Иногда он задумывался о способности Криса сближаться с людьми. В Колсберге он согласился отдать «Де Бирс» алмаз в сто карат, чтобы выкупить шони из плена. Если бы не болезнь, он попытался бы спасти труса и предателя Тили. Он едва не умер вместе с мтабела. В опыте Рики не было ничего, что помогло бы ему понять и почувствовать, насколько глубокой и сильной была связь Криса с мтабела. Что двигало Крисом? Ответственность или привязанность? Возможно, в какой-то момент ответственность и привязанность сливались в одно? Рассматривая бессонными ночами звезды, он предположил, что, помогая Мари и ее детям, он поступает так, как поступил бы Крис. Крис защищал и оберегал бы их в путешествии и помог бы наладить им жизнь на новом месте. На основе размышлений Рики мог действовать, как Крис, но в силу своего характера не мог не тяготиться обществом Мари и ее детей.