***
По воскресеньям все бастеры Рехобота собирались в церкви. Священник был высоким тяжеловесом с блестящей лысиной и звонким голосом. Во время проповеди перепады интонаций его голоса приковывали внимание паствы, как крики ночных птиц. В церкви Мари подружилась с женой Корнелиуса ван Вика, сына нынешнего капитана. Несмотря на то, что, согласно конституции, капитана полагалось выбирать голосованием, никто не сомневался, что должность перейдет от отца к сыну. Рики зашел в церковь лишь один раз. После службы во дворе церкви цветные пили лимонад и говорили о делах и планах. О постройке фабрики по производству льда. О начавшемся строительстве железной дороги Людериц — Зехайм и найденных на холме Коулмана около станции Грасплац алмазах. Все эти разговоры напоминали Рики церковные сходки буров. В детстве они навевали на него скуку, теперь вызывали раздражение. Гораздо больше, чем железные дороги и фабрики, Рики интересовали бастеры, бежавшие из английского корпуса цветных во время англо-бурской войны. В церкви об этом не говорили. Рики пришлось собирать информацию на базарах и в барах. На базаре он впервые увидел дикарей, живших на глиняном плато. Они мазали головы глиной. На солнце она краснела и трескалась. Тела их тоже были красными от пыли, пупки торчали наружу, как ручки кувшинов. Торговцы Рехобота посмеивались над дикарями и обманывали их. На базаре Рики услышал истории о бастерах, живущих за пределами Рехобота. О Йоне Африканере, построившем город Виндхук и самостоятельно ведущем службы в местной церкви. Об общинах детей белых и нама. Одни называли себя нама, другие — орлама. Самые мелкие и нищие общины насчитывали около двухсот человек. Эти мелкие общины часто переходили с места на место, притесненные то гереро, то немцами, то другими общинами. Большой общиной, с которой приходилось считаться всем, была община Хендрика Витбоя, проживавшая в Гибеоне. Из рассказов стариков в баре Рики узнал, что больше пятидесяти лет бастеры из Рехобота, Гибеона и Виндхука вели вялотекущие войны с гереро и между собой. Каждый второй старик в баре после двух кружек пальмовой водки мог описать схватку, в которой принимал участие. Все их истории были одинаковыми — начинались кражей дюжины лошадей, быков или коров и заканчивались перестрелкой на полчаса, в которой погибало три-четыре человека. В баре Рики узнал, что Рехобот первым принял протекторат немцев, чтобы они защитили его от грабительских набегов соседей. Потом в разное время договора с немцами подписали гереро, Витбои и бастеры Виндхука. Но мира эти договора так и не принесли. У каждого торговца на базаре была наготове история о дальнем родственнике, знакомом, родственнике знакомого или знакомом родственника — нищем человеке из маленького, презираемого всеми племени, который после того, как пошел работать к белым, разбогател и добился уважения. Торговцы наперебой восхваляли перемены, новые времена и возможности. Даже тупой вождь гереро, которого раньше все презирали, говорили торговцы быками и тканями, разрешив немцам добывать медь в его землях, получал теперь от них каждый месяц столько денег, что мог купить шелковые платья всем своим женам и трахать в борделе Людерица белых шлюх. Бастеры из Виндхука, Гибеона и других общин приходили в Рехобот, чтобы продать быков, коров, лошадей и купить иностранные товары в лавках. Выпивку, яркие ткани, оружие, блестящие портсигары, банки сардин и шоколад. Несколько раз Рики стал свидетелем ссор из-за цен. Утверждая, что цены на скот определяют большие рынки в Людерице и Кейптауне, где продается больше всего коров и лошадей, торговцы Рехобота скупали скот по ничтожно низким ценам. Рики ничего не знал о больших рынках, но, понаблюдав за торговцами, понял, что занижать нарочно цены — это часть бизнеса местных скупщиков. Они покупали быков, коров и коз у гереро, нама, орлама и кхои-кхои, а потом дороже перепродавали их немцам. В немецкие гарнизоны, в Людериц, в Колманскоп, который стремительно рос вокруг новых алмазных шахт. Скверно было то, что Рики и сам воспользовался наивностью и неопытностью дикарей, чтобы купить коз и кур. Иначе детям Мари пришлось бы есть гусениц вместо мяса. Ван Вик со своим советом разрешил им поселиться на окраине города, между церковью и кладбищем. Мари и дети спали в фургоне, Рики — под ним. Представления Мари о ведении хозяйства сводились к выращиванию картошки и кабачков на огороде в Шотландии. Рики уговорил ее купить на последние сбережения коз и кур. Питера и Виктора научил присматривать за ними. Питер схватывал всё на лету. Справив свой восьмой день рождения, он распрощался со своим упрямством. Ходил с Рики на рынок и бойко болтал с торговцами. Виктор же, наоборот, подвижный и сообразительный в пути, теперь выглядел одновременно рассеянным и злым. Всё, что говорил Рики, он пропускал мимо ушей. В его маленькой кучерявой голове будто шла напряженная работа — он сравнивал Рехобот с Шотландией, где родился и рос. Рики буквально видел, что Виктор не может поверить в перемены и принять новую жизнь. Растерянность и новоприобретенная замкнутость Виктора раздражали и беспокоили Рики. Он сам был таким — бунтующим и неприкаянным, всегда не на своем месте. Меньше всего Рики нравилось, что у Виктора, как и у него, зародилось и стремительно развивалось презрение к людям. Виктор ненавидел дикарей и приезжих за глупость, торговцев — за ложь, горожан в церкви — за лицемерие, всех бастеров — за раболепие перед немцами, всех людей — за жадность и подлость. Стремясь хоть как-то отвлечь его, Рики возил его на охоты. Вокруг Рехобота было так много красно-желтых пыльных пустынь, что случались песчаные бури. Пересохшие русла рек наполнялись водой лишь в сезоны дождей. Животных было мало. Редко попадались водоемы, около которых можно было устроить засаду на крупную дичь. Часто во время охоты они проезжали мимо нищих краалей — три-четыре стоявшие кругом тростниковые хижины или землянки. В одних краалях жили полуголые дикари гереро, вокруг других бастеры в рваных одеждах пасли немногочисленных коз. Несколько раз Рики и Виктор заезжали в Виндхук. Огромный крест над церковью города был виден издалека. Как и в Рехоботе, в Виндхуке располагался немецкий гарнизон. В отличие от Рехобота в Виндхуке торговля была неразвита, вместо десятка лавок — один магазин, продававший необходимые товары местного производства. Перед сезоном дождей около Виндхука появились палатки и колючая проволока. В палатках жили немецкие солдаты. За колючей проволокой теснились мужчины, женщины и дети гереро. Заметив их, Виктор упросил Рики подъехать ближе. — Мой отец говорил, что концентрационные лагеря придумал Китчнер во время англо-бурской войны. Я их не видел. Ты когда-нибудь видел концентрационный лагерь? — Голос Виктора стал тонким и ломким. Рики кивнул, а потом, заметив, что мальчишка не смотрит на него, добавил: — Видел. В Трансваале. Англичане их называли лагерями спасения. Лагерем около Виндхука командовал немец в пенсне. Его приказы исполняли бастеры из Рехобота и Виндхука. Они решали, когда пленным есть, пить и работать. Угостив одного из бастеров табаком, Рики узнал, что гереро напали на немецкий гарнизон. Немцы устроили карательную экспедицию на краали гереро, призвав на помощь бастеров Виндхука. — Почему? — спросил Виктор, когда лагерь остался позади. — Почему капитан Виндхука разрешил построить этот лагерь? Мой отец говорил, что черные должны помогать черным. Мой отец говорил, что, когда мы приедем в Рехобот, мы будем бороться за государство черных. Твой отец слишком долго жил в Шотландии, он не понимал разницы между черными и цветными, не знал, что цветные презирают черных, подумал Рики. — Почему бастеры в Рехоботе слушаются приказов немцев? Почему бастеры в Виндхуке слушаются приказов немцев? Потому что им это выгодно, потому что они мечтают нажиться на этом, Рики снова промолчал. — Если сегодня немцы посылают бастеров Виндхука против гереро и те подчиняются, что помешает немцам завтра послать бастеров Виндхука против бастеров Рехобота? — Голос Виктора звучал так громко, что спугнул семейство красногрудых мелких птиц в кустарнике. Рики не нравилась злость Виктора. Он не придумал ничего лучше, как по возвращении в Рехобот дать ему почитать дневник Марты. Рики не хотел, чтобы Виктор ненавидел людей, как он. Он хотел, чтобы он понимал их, как Крис. Как Крис, был способен разделить с людьми их страхи, сомнения и надежды. Он сам не до конца понимал, чему должен научить Виктора дневник Марты. На его страницах было полно лжи, иллюзий, заблуждений, ненависти и презрения. И одновременно в описанных Мартой сценах, пусть они и были ложью, остро ощущалась извечная борьба человека с миром, неугомонное человеческое желание выйти за свои границы. Стать лучше, сильнее. Победить себя и обстоятельства. Рики знал дневник наизусть. Он нарочно открыл перед Виктором страницу с речью Стюарта. Человек не принадлежит сам себе, над ним всегда довлеет время, история и общество, записала Марта слова Стюарта. Каждый человек несет в себе идеальный мир. Справедливый, честный и полный любви. Самые отважные из людей переносят часть своего идеального мира в реальный. На этом пути им приходится нарушать законы, идти против общества, судить людей, опираясь на свои представления об идеальном мире. Пусть сам Рики не вписывался в идеальный мир Стюарта настолько, что Стюарт хотел его растоптать и уничтожить, теперь Рики понимал, почему Крис был предан Стюарту. В словах Стюарта были идеал и ритуал, в которые так легко поверить в детстве. Виктору тоже нужны были идеалы. Рики не мог их ему дать. Он был слишком опустошен и поломан. Он мог только подарить ему дневник Марты и надеяться, что за попытками Марты рационализировать свое презрение к черным, за стремлением матери Криса убить своего ребенка, за самозабвенной, едва не сделавшей из него убийцу привязанностью Барта к матери Криса, за спокойствием и уверенностью Мбаваны, за его готовностью оберегать слабых Виктор рассмотрит людей с их страхами и сомнениями. Отдав Виктору дневник, Рики оставил себе фотографию изувеченного, изуродованного Согоди. Она больше не пугала Рики так сильно, как раньше. Человек привыкает к любому уродству и любой жестокости.***
В сезон дождей Рики впервые прикоснулся женщине. Мари заболела лихорадкой, он переодевал ее, поил и кормил. Это было похоже на смазывание маслом шанкров и нарывов Карла. На левой ноге у Мари средний палец был длиннее большого, на икре виднелся кривой старый шрам, будто Мари в детстве напоролась на колючую проволоку. Рики слышал, что давным-давно Англия подчинила себе Шотландию, как Африку. Интересно, там тоже повсюду стояли блокгаузы и сети из колючей проволоки? Или нет, и Мари в детстве просто упала в куст с колючками? Мари горела и бредила десять дней, а когда очнулась, села на кровати и уставилась на Рики широко распахнутыми глазами. Одеяло она натянула до подбородка. Под прохудившейся шерстью было видно, как она подрагивает. После лихорадки тело часто выкручивают мышечные боли. Против них помог бы массаж, но стоило Рики приблизиться, Мари зажмурилась и втянула голову в плечи. Только тогда до него дошло, что она стыдится своей наготы. В следующие дни между ними неуловимо что-то поменялось. Рики всё чаще замечал, что Мари за ним наблюдает. Выражение ее лица при этом было напряженное, совсем как когда он ударил ее сына. Она будто хотела его в чем-то упрекнуть, но боялась с ним ссориться. Еще через несколько недель Мари начала выговаривать Рики, когда он возвращался пьяным из бара. Он приходил поздно, но Мари не спала и дожидалась его около фургона. Говорила, что беспокоится о нем. Говорила, что, если бы он меньше пил, он бы меньше кашлял. Она хотела, чтобы он меньше слонялся по базарам и барам, меньше общался со всякими отбросами. С нищими приезжими, дикарями, половина из которых воры, драчуны и скандалисты, а может, и убийцы. В церкви люди уже начали шептаться. Разве Рики хочет, чтобы о нем думали, что он вор и пьяница? Рики сказал, что ему плевать. Звезды прыгали перед глазами, то ли обвиняя во лжи, то ли в глупости. Мари загнула мизинец к ладони. Шею она обернула бирюзовым шелковым шарфом — яркое пятно на фоне серой поношенной одежды. Рики показалось, что раньше он этого шарфа никогда не видел. Мари купила его недавно? Неужели она принарядилась специально для Рики? Мари заговорила о гражданстве, об истекающем испытательном сроке, о предстоящем собрании, на котором будет решаться, примет их Рехобот или нет. Что, если кто-то из бастеров выскажется против? Она говорила «мы» и «они», и это звучало смешно, трогательно и глупо. Требуя ответа, Мари подошла ближе, поморщилась от исходившего от Рики запаха перегара, попыталась заглянуть ему в глаза. Рики был пьян и не сдержался. — Лучше бы ты беспокоилась о своих сыновьях. Прошло уже достаточно времени, пора тебе увидеть, что эта жизнь не подходит для них. Я знаю, ты приехала сюда, потому что этого хотел твой муж. Он мечтал о том, что его сыновья будут расти среди бастеров, будут гордиться своей черной кровью. Но теперь ты должна видеть, что здесь нечем гордиться. Черные здесь тупые, жадные и завистливые. Неужели тебе самой они не противны? Хватит быть тупой овцой, Мари, забирай детей и уезжай. Нельзя всю жизнь гоняться за мечтами. Нельзя портить себе жизнь, потому что он хотел тут жить! Они кричали друг на друга, пока не разбудили Питера. После сезона дождей, когда Рики исполнилось двадцать лет, он и Мари стали гражданами Рехобота.***
Рики продолжал в барах слушать истории. Подпаивал приезжих и расспрашивал о слухах и сплетнях, ходивших в вельде. Лопоухий гереро, носивший шелковые красные шаровары и очень ими гордившийся, рассказал Рики, что у Витбоя в отряде есть люди, которые воевали в англо-бурской войне. Бастер с головой, похожей на дыню, жил в маленькой общине, которая выращивала табак в болотистой местности на востоке. Он рассказал Рики, что многие из бастеров Витбоя, сбежавших с англо-бурской войны, еще носят английские мундиры. Сказал, что недавно бастеры в английских мундирах приезжали в его деревню за табаком. Командовал бастерами человек со следами удавки на шее. Говорили, англичане хотели повесить его, но виселица сломалась. Веревка виселицы повредила ему гортань, и голос его теперь всегда хрипел. Когда один из его людей изнасиловал деревенскую девочку, командир бастеров пристрелил его и сказал, что так с насильниками всегда поступают дикари зулусы. Несколько дней Рики не мог перестать думать об этой истории. Бастер, застреливший насильника, сказал, что так поступили бы зулусы. Крис жил и сражался с мтабела. Мтабела были зулусами. Умом Рики понимал: то, что один из бастеров помянул обычаи зулусов, ничего не значит. Не подтверждает и не опровергает догадку, что Крис ездит в бастерами Витбоя. Слухи о бастерах, дезертировавших с англо-бурской войны, тоже ничего не доказывали и не объясняли. У Рики по-прежнему было слишком мало информации. Он ни на шаг не приблизился к Крису. И одновременно какая-то иррациональная часть Рики твердила — Крис где-то там. Однажды он разделил судьбу с мтабела, теперь может разделить судьбу бастеров. Человек, приведший в Рехобот на продажу жеребцов — на боку свежие ножевые порезы, такие остаются, когда с краденых лошадей срезают клеймо, — рассказал, что бастеры Витбоя объединились с гереро, напали на немецкую ферму и перебили всех, кто на ней находился. На базарной площади Рехобота появились объявления, обещающие награду за голову Хендрика Витбоя, прощение преступлений каждому из его людей, кто сдастся, и денежную премию тем, кто укажет, где прячутся отряды Витбоя. Мог ли Крис быть с Витбоем? Мог убивать фермеров? Мог пристрелить бастера, изнасиловавшего девочку? Рики видел слишком много жестокости в своей жизни. Да, думал он, Крис мог сделать что угодно. Рики стал ездить на охоты один. Всё чаще он возвращался без дичи. Он искал людей Витбоя. Рехобот полнился слухами, и только те, кто сражались бок о бок с Витбоем, могли рассказать правду о бастерах, вернувшихся с англо-бурской войны. Рики была нужна правда. Днем его мучили дурные предчувствия, по ночам не давали спать кошмары. В своих путешествиях он нашел четыре недавно покинутых поселения Витбоев. Витбой оказался хорошим тактиком, понимал, что ему не выстоять в прямом столкновении с пушками и пулеметами немцев, потому выбрал партизанскую войну.***
Из Германии в гарнизон Рехобота привезли граммофон. Во время дневной сиесты из казармы тянулись липкие и тягучие женские голоса. Воскресными вечерами, после посещений церкви, бастеры стали устраивать танцы под пиликанье скрипок двух приехавших из Людерица бастеров-артистов. На Новый год через город прошла немецкая дивизия. Пулеметы на тележках накрыли, как быстро протухающее на солнце свежее мясо. Немецкий гарнизон Рехобота пробудился от сонливого ожидания и вместе с солдатами корпуса цветных стал прочесывать вельд, горы и пустыни, ища партизанские отряды Витбоя. Говорили, люди Витбоя хорошо прятались, нападали по ночам или когда их не ждали. Забирали лошадей и оружие и сразу отходили. В Рехобот часто привозили книги и газеты из Людерица. Однажды в баре Рики увидел газету с фотографией Барни Барнато на первой странице. Оказалось, алмазный миллионер, член правления «Де Бирс» покончил собой. Он бросился за борт парохода, направлявшегося в Англию. Барни Барнато недавно исполнилось сорок шесть лет. Давным-давно, целую жизнь и несколько войн назад, когда Барнато еще не был миллионером, он устраивал кулачные бои в Колсберге. Вспоминая широкие плечи и мускулистую задницу Барнато, Рики выпил за упокой его души с беззубым немым негром. Кроме новостей из большого мира газеты Людерица публиковали решения немецкого губернатора. Из газет Рики узнал, что солдатам приказано на месте расстреливать восставших гереро и людей Витбоя. Через неделю в Рехобот привели пленных из общины Витбоя. Полуголые, избитые и покрытые пылью мужчины, женщины и дети два дня сидели перед немецкой казармой. Говорили, их должны отправить в Людериц, в порту загрузить на пароход и отвезти на Акулий остров. Остров этот со всех сторон окружала вода, с него невозможно было сбежать. Женщины Рехобота приносили пленным людям Витбоя еду и питье. От этих добрых самаритянок весь город узнал, что Хендрик Витбой был ранен и умер от загноившейся раны. Его людей и сражающихся с ними бок о бок гереро немцы загнали в пустыню Калахари. Сейчас немцы вместе цветными из Рехобота и Виндхука патрулировали окрестности пустыни. Выбор у людей Витбоя и гереро был невелик — либо сдаться, либо умереть от жажды в надежде пересечь пустыню. Некоторые сдавались. Выходили измученные на немецкие посты. Одних немцы убивали, других заковывали в кандалы.***
В пустыне Калахари и ее окрестностях жили бушмены. Рики ехал за группой молодых охотников. Немецкий кордон он видел лишь раз, издалека. Это внушало надежду. Пустыня была слишком большой, чтобы за короткое время натянуть вокруг нее колючую проволоку. Пятеро молодых бушменов охотились на грызунов и кошек. Двое постоянно забегали вперед и дразнились, трое — толкались и смеялись. Земля вокруг была белой. Солнце высушило ее, превратило в камень и покрыло камни трещинами. Из трещин торчали пучки травы, такие же белые, как окружающие их камни. Редко появлялись акации с завязанными в узел стволами и побуревшими на солнце листьями. Ползучие растения вились по земле, повторяя и перечеркивая узоры трещин. К закату бушмены устроили привал, долго стучали камнями по земле, ища корни ползучих трав. Найдя, вырыли ямы, вытащили из них клубни размером с человеческую голову и присосались к ним губами. Рики слышал, что у этих клубней пористая структура, внутри много воды. Оставив бушменов в сумерках, Рики ехал всю ночь. Луны не было. Но звезды светили особенно ярко, изгнали с неба темноту, сделали его похожим на блестящую парчу. Давным-давно, еще в Капе, у отца Рики был парчовый халат. Вместо цикад по ночам в Калахари шумели лягушки. Рики не удалось найти ни одну из них. Он слышал, что живущие в пустыне лягушки большие, как цыплята, слышал, что они прячутся в земле под корнями и вылазят на поверхность только в сезон дождей. На следующий день Рики ехал по пустой неживой равнине. Плоская, белая, бесконечная, она раскинулась насколько хватало глаз и сливалась с небом. В пустоши было что-то успокаивающее и умиротворяющее. Она отрицала любые перемены. Она твердила, что мир большой и в нем найдется место для всех. Разве смогут немцы выследить на этих просторах гереро и людей Витбоя? Разве смогут прицелиться в этом размытом зноем воздухе? Нет, пустыня существовала для того, чтобы люди теряли в ней друг друга, теряли себя. Одежда и руки Рики покраснели от пыли. В полдень у него появилось ощущение, что он тащит на спине раскаленный тяжелый шар. Нести на спине солнце. Так, кажется, говорил Хендрик Витбой? Или так передавал его слова Войт? Он цитировал их по памяти. Мог ошибиться, перепутать. Но какая разница, если оба они мертвы? Остались только Рики и солнце на его спине. Иногда ему казалось, что он видит на горизонте людей. А может, черные линии, которые он принимал за людей, были всего лишь фокусом обожженных солнцем глаз. Рики снял рубашку и накрыл ею голову. Рубашка была мокрой, будто ее вытащили из воды. На закате в небе появились два орла. Тень одного была размером с Рики, тень второго могла поместиться у него на ладони. Когда кляча под ним начала спотыкаться, Рики спешился. Утолив жажду и не чувствуя голода, он мгновенно заснул. Утром его кляча околела от жажды. Рики мог бы повернуть назад, попытаться вернуться, но однообразие вокруг убедило его, что выбор направления не имеет значения. Рисунок трещин и узлы ползучих трав всё больше и больше привлекали его внимание. В полдень он снова видел людей на горизонте. Он попытался их окликнуть и сорвал голос. На закате Рики выбился из сил, опустился на землю и стал дожидаться ночного ветра. В темноте он напился из меха и, пытаясь сморгнуть или смыть слезами отпечатавшееся на веках солнце, побрел вперед. Через пятьдесят шагов он нашел мертвеца. Должно быть, он умер два или три дня назад. Кожа его побелела. Живот лопнул от газов, и солнце высушило внутренности. Рики заметил порез между большим и указательным пальцами мертвеца. Не думая, что делает, он поднес свою руку ко рту и прикусил кожу около большого пальца. Неизвестно откуда, Рики знал, человек у его ног умер от жажды, перед смертью он пил свою кровь. Рики подобрал с земли шляпу, повязанную белым платком, и напялил ее на свою голову. Белые мальчики, мысленно посмеялся он. Оставив мертвеца позади, Рики вдруг начал переживать о фотографии Согоди. Почему он не взял ее с собой? Почему так редко рассматривал в последнее время? Как мог расстаться с ней? Кто он без нее? Кому она достанется, если он не вернется из пустыни? Что, если она потеряется, исчезнет, как исчезло и пропало всё, что было для него важно? Лежа на животе, он смотрел, как выползает из земли солнце. По-утреннему масляное и желтое, лоснящееся и истекающее светом. Рики закрыл глаза, чтобы не видеть этого света.