Гнев и справедливость

Он очнулся в темноте, трещащей цикадами, всхрапывающей лошадьми, пахнущей сухой травой, костром, кофе и лепешками. Рики повернулся на спину. Он искал взглядом звезды, когда над ним склонился человек. Человек приподнял голову Рики, поднес чашку к его губам и отобрал ее раньше, чем сорванное горло Рики успело почувствовать влагу. Рики потянулся за чашкой всем телом. — Нет. Маленькими глотками. Чашка снова коснулась его губ, и Рики снова не почувствовал воду. Горло скрутили спазмы и надоевший знакомый кашель. Сквозь красные круги перед глазами Рики увидел, что люди вокруг него одеты в хаки. Проклятый корпус цветных. Они помогли немцам загнать бастеров Витбоя в пустыню. Рики оттолкнул руку с чашкой и попытался ударить склонившегося над ним человека. — Успокойся. Я тебе не враг. Рики моргнул и узнал Руфуса. — Я не собираюсь тебя сдавать немцам за то, что ты путался с Витбоем. Я всего лишь хочу помочь. Может быть, в пустыне еще остались выжившие. Последний раз Рики видел Руфуса на собрании, решавшем, достойны Рики и Мари стать гражданами Рехобота или нет. А сейчас Руфус, похоже, решил, что Рики как-то связан с Витбоем. Сочувствовал восстанию, участвовал в нем, шпионил для Витбоя в Рехоботе — неважно. Руфус обещал ему помощь и хотел помочь людям Витбоя. — Нашел кого-то? — просипел Рики. — Двоих гереро, но они умерли после того, как напились. Нашим ребятам на западе удалось просочиться сквозь немецкое оцепление и помочь группе воинов Витбоя уйти. — Руфус снова поднес чашку к его губам. Рики уставился на его руки — большие, со сбитыми костяшками и длинными блестящими лунками ногтей. С Руфусом было семь человек. Четверых он оставил патрулировать пустыню. Остальных вместе с Рики отвез на ферму. Так Руфус называл принадлежащий ему жестяной дом в двадцати милях от Рехобота. Около дома не было ни загона для животных, ни курятника, ни одной грядки. В пятидесяти шагах от него Руфус и его приятели из корпуса цветных прятали украденное у немцев оружие, чтобы передать его Витбою. Закусывая во дворе фермы пальмовую водку солониной, Рики узнал, что Руфус провалился на прошлых выборах в фольксраад. Узнал, что выпивший Руфус с запалом часами может обвинять немцев. Они пришли сюда после нас. Едва высадившись, они начали жульничать. Первым делом обманули мелкого вождя при покупке земли. Он считал, что отдает им сорок английских миль своей территории, а они вписали в контракт немецкие мили, не позаботившись объяснить дикарю, что немецкая миля больше английской. Руфус говорил, что с самого начала Витбой единственный решительно отстаивал свое право сказать немцам «нет» и не подписывать с ними никаких контрактов. Он не нуждался в их защите и помощи и прямо сказал им об этом. Немцы не простили ему его независимости. Когда Витбой со своими людьми ушел в поход против гереро, немцы напали на Гибеон и увели женщин и детей из общины Витбоя. Только арест женщин и детей заставил Витбоя подписать договор о защите с немцами. Ты знаешь, Руфус наклонился к Рики, лихорадочно блестя глазами, какие пункты в договорах, которые подписали Витбой и ван Вик, самые оскорбительные и унизительные? Немцы запретили бастерам Рехобота и Гибеона заключать какие бы то ни было союзы и договора с другими народами и племенами без их разрешения. А еще дерьмовей седьмой параграф этого сраного договора, он обязал Рехобот и Гибеон принимать у себя немецкий гарнизон и даже кормить его. Руфус сплюнул. По его словам, получалось, что Витбой терпел приказы немцев пять лет и сорвался, когда немцы начали отбирать скот и сгонять с насиженных мест гереро. Он вступился за своих старых врагов, пьяный Руфус поднял палец к звездам. Один из приятелей Руфуса заснул и храпел. Двое других кивали каждому его слову. Спать легли под утро под дверью жестяного дома. На рассвете Рики проснулся от криков и возни. Руфус и бастер с волосатыми ушами и ноздрями крутили руки и гнули к земле того, кто накануне уснул раньше всех. — Предатель! Иуда! Гореть тебе в аду! — Третий бастер плюнул жертве в лицо, но промахнулся. — Сука, — пропыхтел Руфус, повалив бастера на спину и наступив коленом ему на грудь. — Мы всё знаем. Месяц следили за тобой. — Я не предатель. — Бастер на лопатках скалился и хрипел. — Если бы я был предателем, вас бы уже всех расстреляли! — Ты рассказал немцам, где мы передавали Витбою оружие. Его ранили, после того как мы передали ему оружие. — Нас ты не сдал только потому, что немцы хотели сначала прикончить Витбоя! Всё так же вдавливая колено в грудь трепыхающегося тощего бастера, Руфус прижал пистолет к его лбу и выстрелил. Кровь и кусочки мозга попали на лицо Руфуса, но он этого не заметил. Двое других бастеров взвалили убитого на лошадь и повезли его в Рехобот. Один из них обещал вернуться через три дня с лошадью для Рики. Днем Руфус съездил на охоту. Вечером они с Рики закусывали водку хорошо прожаренным мясом газели. Руфус говорил о прогнившем фольксрааде в Рехоботе. Всех его членов Руфус знал с детства, вместе с ними лазил через заборы, ездил на охоту, стрелял по гереро. Многие из его старых друзей превратились в жадных и ленивых свиней. Окончательно Руфус убедился в этом, когда немцы потребовали выдать им гражданина Рехобота, который якобы убил немецкого фермера. Фольксраад мусолил ситуацию неделю и в конце концов подчинился. Конечно, бастер, которого обвинили, был приличным ублюдком. Скорей всего, он и правда убил немца. Но фольксраад должен был придерживаться принципа, сказал Руфус, нельзя разрешать немцам казнить нашего человека. Они ведь не казнят своего за убийство бастера? И нашему суду немца судить никогда не позволят. Даже в договоре, гребаном договоре о защите, написано, что бастеры должны судить бастеров, а белые — белых. Руфус больше не верил в рехоботский фольксраад, не верил в рехоботскую конституцию. Тем более теперь, когда старый ван Вик болен и умирает. Ты разве не заметил на воскресных проповедях, как он похудел за последние месяцы, спросил Руфус Рики. Ах да, вспомнил Руфус, ты же не ходишь в церковь. Так или иначе, Руфус икнул, сынок ван Вика, Корнелиус, готов лечь под немцев, жадный идиот спит и видит, что, когда немцы проведут железную дорогу через Рехобот, он разбогатеет, обложив ее и перевозки пошлинами и налогами. Ночью Рики хреново спал. Ему снились пустыня, мертвый воин, шляпы с белыми платками. Лежа под утро без сна, он слышал, как проснулся Руфус. Прежде чем встать, Руфус склонился над Рики и поправил одеяло на его плече. Рики этого не просил, не хотел, но не мог не отметить, что это было гораздо приятнее, чем когда его одеяло поправляла Мари. Внутри у Рики трепыхнулось мерзкое, мягкое, жалкое тепло — он не помнил, когда последний раз мужчина прикасался к нему не для того, чтобы ударить. Прислушиваясь к утренней возне Руфуса, Рики думал о том, что вместо того, чтобы уехать с друзьями в Рехобот, Руфус предпочел остаться с ним, о том, что Руфус заметил, что он не ходит в церковь. — Вы с Мари всё еще спите в фургоне? — спросил Руфус, когда Рики встал. — Да. — Рики взял у него мех с водой и снова обратил внимание на его крупные руки и широкие плечи. — Ты можешь забрать этот дом, — Руфус кивнул на свою лачугу. — Его можно разобрать и перевезти на телеге. Не бог знает что, но крыша над головой для детей. Рики открыл и захлопнул рот. Он хотел отказаться, но Руфус был прав, Мари и детям нужен дом, и непохоже, что Рики сможет заработать на него в ближайшие несколько лет. — Мне этот дом ни к чему. — Руфус почему-то улыбнулся. — Он вообще не мой, принадлежал старику, который давно умер. Пойдем, хочу тебе кое-что показать. Около крыльца Руфус подхватил с земли винтовку Рики. Рики не стал возражать и зашел за ним в дом. В отличие от лачуг в Колсберге, окна здесь были. Еще был стол, стулья, масляная лампа. Разбросанные по углам инструменты и ящики делали дом похожим на склад или сарай. — Маловат для вас? — обеспокоенно нахмурился Руфус. — Сойдет. Руфус кивнул, уселся на табурет и положил винтовку Рики перед собой на стол. — Утром я заметил, что у нее искривился ствол и сбились нарезки. — Руфус ловко работал шомполом и молотком. — У меня должна быть пара коробок патронов для этой модели. Посмотри в углу. Вместо того чтобы искать патроны, Рики присел на край стола и уставился на Руфуса. Скользнув взглядом по его бедру, Руфус дважды моргнул и облизнулся. Сомнений у Рики больше не осталось. — Ты… — голос Руфуса вдруг стал тише. — Я хотел сказать, что ты можешь забрать патроны… — пробормотал он. Рики подвинулся ближе, коснулся коленом колена Руфуса, заставил его отложить винтовку и молоток. Всё еще таращась на винтовку, Руфус задышал быстрее. Ему было не меньше тридцати лет, а выглядел он растерянным девственником. Когда он наконец поднял взгляд, Рики усмехнулся. Его усмешка подействовала на Руфуса как выстрел. Он вскочил, опрокинул табурет и завис над Рики, будто не знал, что делать дальше. Недолго думая, Рики положил руку на его пах. Он успел почувствовать, что в штанах у Руфуса твердо, но не успел оценить размеры. Руфус выдохнул Рики в лицо и сорвал его со стола. Подхватил под задницу, поднял на руки, как девицу. Тискал, ощупывал, кусал шею. Утолив жажду прикосновения и первый азарт, Рики усомнился в своем возбуждении. Будет ли напора и ласк Руфуса достаточно, чтобы он полностью отвердел, остался твердым и смог кончить? После Уоррена Рики не был в себе уверен. Возможно, ему следовало постараться, как говорил Уоррен, и начать надрачивать свой член. Но он хотел, чтобы это сделал Руфус, потому терпеливо дожидался, пока Руфус наиграется, облизывая, ощупывая и щипая его. Руфус снова опустил Рики на стол. Сдернул с него рубашку, перекатил на спину, стянул штаны и сапоги. Провел своими огромными раскрытыми ладонями по животу и груди. Вцепился в сосок и потянул его. Для Рики это было чем-то новым. Никто раньше не трогал его соски. — Я не корова, — фыркнул он, — лучше подергай мой член. Руфус сгреб своей лапищей член и яички Рики. По тому, как он перекатывал их между пальцами, слегка сжимая то одно, то другое, Рики понял, что ошибся, — Руфус вовсе не был неопытен, он просто осторожничал и нежничал с Рики. Внутри у Рики снова трепыхнулось что-то мерзкое и жалкое, похожее на благодарность. Он обнял Руфуса коленями и потянулся к ремню на его штанах. Руфус оттолкнул его руки. Сам расстегнул, приспустил штаны и вжался горячим членом между ягодиц Рики. У Рики подвело живот от предвкушения, он приподнялся на локтях, мечтая рассмотреть Руфуса во всей красе и убедиться, что его член такой же крепкий и крупный, как его руки. Но Руфус не дал ему удовлетворить любопытство, дернул его бедра на себя, и Рики снова оказался на спине. Ему никак не удавалось подстроиться под темп Руфуса — тот то спешил раздеть, ощупать, то зависал. Когда Руфус начал протискиваться в его задницу, Рики инстинктивно сжал его бока коленями и упер руки ему в живот, будто хотел оттолкнуть. — Прости, прости, — забормотал Руфус, не останавливаясь. Рики рассмеялся и раскинул руки и ноги в стороны. В начале растяжение всегда было неприятным и болезненным. Первые мгновения чем-то напоминали прыжок в холодную воду. Напряжение и потрясение, потом облегчение и азарт. Рики хотел этой боли, это была единственная боль в жизни, которая вознаграждалась. Из-за открытой, неудобной позы у Рики свело связки в паху, в животе завязался узел. Руфус натягивал его на себя медленно, старательно, равномерно и не останавливаясь. И даже когда вошел до конца, не ослабил давления — втиснул яйца в задницу Рики, накрыл его собой, опутал руками его плечи, обхватил большими ладонями голову. И только когда Рики больше не мог пошевелиться, Руфус начал его ебать. Разогнавшись, он то собирал волосы Рики в кулак, то прижимал его лицо к своей груди и поил его своим потом. Рики с трудом дотянулся до своего члена. Достаточно было слабого сжатия и толчков Руфуса внутри, чтобы Рики забыл, где он находится, что случилось в пустыне, и стал кем-то другим, как во время ритуала вуду. Рики кончил, когда Руфус начал рычать. Он гнался за оргазмом так лихорадочно, горячечно и неугомонно, что едва не сломал стол и не уронил Рики на пол. Рики рассмеялся. Сколько же лет ты не трахался, Руфус?

***

Рики думал, что, заполучив его задницу, Руфус перестанет с ним нежничать, но он ошибся. Руфус помог перевезти и собрать жестяной дом для Мари и детей. Начал подкидывать Рики работу. Поручил перегнать стадо в Людериц, где в порту коров и быков погрузили на немецкий корабль компании «Вурманн». Благодаря этой подработке Рики и Мари купили овец. Делать Рики подарки Руфусу в голову не приходило, но он подарил Питеру щенка борзой, Виктору — пистолет, а Мари — новую немецкую машинку для стрижки овец. Единственное, о чем Руфус попросил Рики, — это сбрить бороду. Он не брился с тех пор, как покинул с Мари Кейптаун. У Рики не было причин отказывать Руфусу. Он подумал, что Руфусу неприятно целовать бородатого мужика, но снова ошибся. — Ты слишком молод, чтобы иметь детей, — довольно сказал Руфус, когда Рики побрился. Но Рики понимал, что дело не в детях. Будучи бывшим членом фольксраада, Руфус знал их с Мари историю. Похоже, Руфусу нравилось его лицо, несмотря на асимметрию, появившуюся в нем из-за выбитых зубов. Даже его светлые глаза Руфусу нравились. Сам Рики вовсе не чувствовал себя молодым. Скорее, ощущал родство со стариками, с которыми выпивал и чьи истории слушал. Ощущал родство с больными и калеками, которые просили милостыню около базарной площади. Руфус часто говорил Рики о своей ненависти к немцам, о своем презрении к трусливым членам фольксраада. Но Рики понимал, что пока Руфус доверяет ему не полностью. Рики знал людей, с которыми Руфус передавал оружие Витбою, но другие свои связи и планы Руфус от него скрывал. Он часто ездил в Людериц и в Кейптаун, и Рики подозревал, что там Руфус встречается с единомышленниками, недовольными колониальными порядками. Будь эти поездки деловыми, Руфус бы рассказывал Рики о них больше, как рассказывал о всех своих сделках. Рики и сам не понимал, хотел ли он знать все тайны Руфуса или ему было достаточно его члена. Руфус был надежным, сильным, внимательным и заботливым. Его больше заводило целовать и сосать шею Рики, чем его губы. Он целовал плечи Рики, когда Рики кричал во сне или когда думал, что Рики спит. Никто и никогда не отсасывал Руфусу до Рики. Руфус дрожал от восторга, если Рики ел мясо с его рук. Будь Рики другим человеком, встреть он Руфуса в другом мире, в другой реальности, возможно, он не только нашел бы утешение в его нежности, но и потерялся бы в ней. Но чтобы что-то потерять, нужно что-то иметь. Внутри у Рики было пусто. Нечего терять, нечего вложить, не о чем мечтать, нечего хотеть. В дни, когда внутренняя пустота ощущалась особенно остро, Рики напивался до беспамятства и вырубался в канаве перед баром. А утром он просыпался оттого, что Руфус целовал его плечи. У Руфуса была большая ферма в десяти милях от Рехобота. Толстая улыбчивая жена и семеро детей от года до тринадцати. В многочисленных пристройках около фермы жили старые родители Руфуса, брат его матери с тремя козами и еще дюжина бедных родственников. В одну из пристроек Руфус тащил Рики, после того как доставал его пьяным из бара или из канавы. Раздевал, мыл и никогда не упрекал. В такие дни его нежность казалась Рики такой же унизительной и отвратительной, как милосердие Марты. Милосердие, которым люди наловчились подменять справедливость. Когда Рики мучился похмельем, Руфус ухаживал за ним, кормил с руки, делал массаж и трахал. Если Рики не мог возбудиться и кончить, Руфус делал вид, что не заметил этого. Такое хорошее отношение и ленивое времяпровождение вызывали у Рики, обычно не перебивающего Руфуса, когда тот говорил о политике, желание порассуждать о справедливости. — Тебе не кажется, что раньше мир был устроен честнее? Люди становились рабами, потому что их к этому принуждали силой. Одно племя дикарей нападало на другое и уводило детей в рабство. Белые со своими пушками сжигали деревни и надевали петли на шеи выживших. Человек подчинялся, потому что у него не было выбора. Тебе не кажется, что подчиняться физической силе чище, искреннее, честнее, чем подчиняться немцам, преследуя собственную выгоду? — Нет, — Руфус энергично мотал головой. — Человек, у которого нет выбора, похож на животное. Слава богу, эти времена остались позади. Община бастеров многого достигла за последние годы. Мы стали сплоченнее, богаче, у нас появилось свое государство, мы стали лучше понимать белых. Нам приходится идти на компромиссы, но это лучше, чем война. Вы помогли им загнать людей Витбоя и гереро в пустыню и уничтожить их, хотел сказать Рики, но он знал, что Руфус ответит. Слышал подобные ответы на базаре. А что сделали для нас люди Витбоя и гереро, кроме того, что нападали и обворовывали нас? Рики терял желание спорить раньше, чем Руфус замолкал. Он говорил об общем благе, о торговле. Говорил, что Рехобот развивается. Бастеры прошли долгий путь, но многое еще предстоит сделать. Однажды Рехобот станет такой же сильной страной, как Англия или Германия. Руфус приводил в пример богатых бастеров, которые основывают свои торговые компании и заставляют немцев считаться с собой. Любовником Руфус был таким же воодушевленным, как оратором. Замечая, что Рики хмурится и мрачнеет от его болтовни, он переворачивал его на живот и разминал ему спину. Ладони у Руфуса были большими и шершавыми. Он медленно и долго гладил ими лопатки и бока Рики и тихим голосом напоминал ему о том, что вести дела с немцами выгодно — ты перегнал скот в Людериц и на заработанные деньги скоро начнешь строить новый дом. Тепло ладоней Руфуса расслабляло Рики, усыпляло, окружало, окутывало, оглушало и душило — от него нельзя было отклониться, убежать, спрятаться. Ему было невозможно сопротивляться. Потом Руфус наконец замолкал, начинал целовать плечи Рики и добирался до его задницы. Когда Руфус входил в него, медленно, поддерживая теплой ладонью под живот и не переставая гладить, Рики почему-то — не иначе, похмелье было виновато — вспоминал Уоррена. Сравнивал его с Руфусом. Уоррен душил его, бил, унижал. Но это казалось честнее. Страх и жалость к себе, которые Рики испытывал с Уорреном, были честнее и чище, чем всё удовольствие, которое ему дарил Руфус. Рики и сам не понимал, как такое может быть. Возможно, он просто разучился радоваться жизни.

***

После того как Рики сбрил бороду и стал иногда ночевать у Руфуса, Мари начала волноваться. Был холодный вечер, ветер тащил из пустыни колючий песок, когда Мари спросила Рики, есть ли у него женщина. Они сидели перед жестяным домом. Мари повесила на окна занавески. После первого бритья овец связала Рики и детям новые шерстяные одеяла. Он сказал Мари правду. Я сплю с мужчиной, он трахает меня, как женщину, и мне это нравится. Он хотел увидеть на лице Мари гримасу отвращения, хотел, чтобы она презирала его и ненавидела. Последнее время их отношения всё больше походили на близость брата и сестры. И это пугало Рики. Однажды у него уже была сестра. Теперь люди вроде нее и Локвуда могли бы сказать, что он отказался от семьи, в которой родился, и выбрал для себя новую. Но это было бы неправдой. Он никого не выбирал. Он не хотел, чтобы Мари полагалась на него, доверяла ему и надеялась на него. Он хотел, чтобы она разочаровалась в нем, в Рехоботе, в бастерах, взялась за голову и наконец увезла своих детей из Африки. Но у этой упрямой женщины оказалось слишком много понимания и терпения. Больше, чем Рики мог вынести. Как и с дурацким путешествием в Рехобот, Мари слышала только то, что хотела слышать. Его пошлые откровения она восприняла как новый виток укрепления доверия между ними.

***

Тайны Руфуса ворвались в жизнь Рики против его желания. В один из сухих дней, когда солнце слепило и подавляло, покидая базар, он заметил телегу, накрытую шерстяным одеялом. Телега катила мимо прилавка с финиками, когда беспризорный полуголый мальчишка потянул одеяло, и оно соскользнуло на землю. Под одеялом оказались не овощи, а деревянные ящики. Форма и немецкие печати выдавали в них собственность немецкого гарнизона. Торговцы и покупатели вокруг телеги зашептались, закрутили головами, все, как один, уставились на двоих немецких солдат, посмеивающихся у колодца в конце базарного ряда. Еще два немецких шлема маячили у прилавка с копчениями. Стоило кому-то из немцев заметить телегу с ящиками, начнется суматоха и стрельба. Последним, что одеяло упало, заметил возница телеги. Огляделся, задрожал, спрыгнул с облучка и скрылся между рядами. Впряженная в застывшую посреди базара телегу с опасным грузом лошадь лениво обмахивалась хвостом, отгоняя мух. Покупатели рядом с телегой исчезли. Двое торговцев начали поспешно собирать товар. Под взглядами дюжины людей Рики подошел к телеге, поднял одеяло, прикрыл им ящики и забрался на облучок. Впряженная в телегу кляча оказалась послушной и покладистой, отзывалась на слабое движение поводьев. Рики медленно направил телегу к выходу с базара. Около загона, в котором продавали коз, нарисовался сбежавший возница. Пересидев опасность под прилавками, теперь он запрыгнул на облучок и пристроился рядом с Рики. Дышал шумно и постоянно оглядывался, нервно смеялся, размахивал руками и нес чушь. — Ух. Я уже думал, мне конец. Давно мне не было так страшно. Одеяло упало, а я ехал себе дальше, уверенный, что всё зашибись. У меня чуть сердце не встало, когда я обернулся… Его звали Моисей — распространенное у набожных бастеров имя. Моисей шепелявил и дергал плечом, когда говорил. Ему было лет семнадцать, не больше. Не думая, Рики направил телегу туда, куда Руфус привез его после пустыни и где раньше прятали оружие для Витбоя. Рики не сомневался: если кто-то в Рехоботе ворует у немцев оружие, Руфус в курсе. Потеряв место в фольксрааде бастеров, он остался командиром немецкого корпуса цветных. За год, что Рики здесь не был, ветер засыпал песком место, где стоял жестяной дом. Неподалеку свозь песок проглядывала зола — кто-то недавно разводил здесь костер, а потом наспех забросал пепелище песком. Моисей трещал без умолку. Он не раз видел Рики рядом с Руфусом. Ободренный этим, выболтал имена сообщников, с которыми умыкнул оружие. Ящики интересовали Рики больше, чем болтовня Моисея. Вскрыв один, он вместо винтовок и разобранных пулеметов обнаружил динамит. Он видел его впервые, раньше только слышал, что динамитом бурские партизаны взрывали железную дорогу. Рики осмотрел, обнюхал и ощупал брусок динамита, отодвинул и выпрямил ногтем бикфордов шнур. — Что ты делаешь? Нельзя их трогать. Я должен был их только привезти. Мне даже открывать ящики запретили. Нам за это головы оторвут, — трещал Моисей, пока Рики отходил от фургона, укладывал брусок динамита в песок и поджигал шнур. Подожжённый шнур зафыркал и задергался. Моисей отбежал шагов на двадцать и присел. Рики отступил, не отрывая взгляда от елозящей по песку искре. Взрыв швырнул ему в лицо горячий песок, ударил в грудь теплым воздухом. Ничего красивей этого взметнувшего в небо песочного столба Рики в жизни не видел. Моисея взрыв привел в радостное возбуждение — он орал и прыгал на месте от восторга. Напрыгавшись, испугался наказания и начал кусать губы. К вечеру приехал Руфус и трое бастеров с бородами вокруг лиц по моде фольксраада. Слухи донесли до них в деталях, что случилось на базаре. Бастер в безрукавке под пиджаком отругал Моисея за невнимательность и легкомыслие. Бастер в пенсне осмотрел и пересчитал динамитные бруски. Руфус подошел к Рики и сжал его плечо. — Ты поступил очень смело. — Руфус широко улыбнулся. Безрукавка Под Пиджаком увез телегу с динамитом. В Рехобот Рики поехал на крупе лошади Руфуса. Ужинал с семьей Руфуса. Дети Руфуса бросали друг в друга хлебными мякишами, когда толстая жена Руфуса отворачивалась, Руфус подыгрывал своим сорванцам. Он вел себя легкомысленно, беззаботно и часто улыбался. Когда они вошли в пристройку, Руфус подхватил Рики под задницу и прижал к стене. — Ты сильно рисковал, помогая Моисею, — выдохнул Руфус в шею Рики. — Но теперь, когда ты в безопасности, я очень рад, что мне больше не нужно ничего от тебя скрывать. Сегодня ты доказал, что я могу полностью тебе доверять. Я рад, что всё произошло случайно. Я не хотел и не стал бы устраивать тебе проверки. Он трахнул Рики на весу, не позволяя коснуться ногами пола. Глядя бессонной ночью на потолочные балки, Рики думал о том, что его окружают хорошие люди. Руфус. Мари. Они знают, чего хотят, и готовы действовать. Он завидовал терпению Мари и воодушевленности Руфуса. Рядом с ними он ощущал себя ущербным. Слишком поверхностным, чтобы испытывать сочувствие к людям. Слишком испорченным, чтобы верить. Слишком слабым, чтобы мечтать и надеяться.