Навечно связанные

Шото смотрит прямо на Кацуки, ровно и спокойно. Его взгляд твердый и уверенный, а протянутая ладонь выглядит безумно крепкой и надежной. — Ты мне веришь, Бакуго? — Кацуки недоверчиво смотрит на половинчатого, нервно ерошит свои волосы и опускает взгляд на протянутую руку. Недоверчиво тянет свою в ответ. — Не знаю. Шото притягивает Кацуки к себе, касается светлых волос в невесомом поцелуе и с нежностью трется кончиком носа о чужой, вызывая удивление в красных глазах. — Я тебя никогда, слышишь? Никогда не брошу. И Бакуго тут же теряется в собственных мыслях и внезапно нахлынувших чувствах. Вся боль, что копилась внутри последние несколько лет, вся затравленность, злоба и агрессия, все суицидальные мысли, все порезы на запястьях… Это все убийственным калейдоскопом проносится перед глазами, заставляя зажмуриться, сглатывать слезы и кричать, мять руками чужую серую рубашку, впиваться ногтями в молочно-белую кожу Шото, оставляя красные жгучие следы, и снова кричать в попытке отпустить себя. — Ну же. Тодороки прижимает его к себе и поглаживает вихрастую макушку, успокаивая. У него тоже ворох этих воспоминаний. Чужие, въевшиеся в подкорку мозга, разъедающие кости и мышцы, они сжигают его собственные мысли дотла и дышать становиться нечем. Страшно, когда предают друзья. Больно, когда последние люди уходят с тобой геройствовать, а ты потом надсадно рыдаешь у изуродованного трупа и кричишь что-то про несдержанные обещания и разрывающееся в очередной раз от безумной боли сердце. Он помнит, как Бакуго предал Хитоши, используя его в своих целях раз за разом. Как на его руках умер Денки, от собственной разбушевавшейся причуды. Как Урарака, истекая кровью, просила их не убиваться и вытирала ему слезы. Как Деку просто рассыпался в прах от причуды Эри. Помнит так отчетливо, что даже не понимает, как еще стоит на ногах и обнимает Бакуго. Они помнят слишком много и хорошо, а потому они не могут друг друга потерять.