Навечно связанные

Этот город теплится осыпающимся на мозолистые ладони пеплом, колется в крови, растекаясь по венам цепким отчаянием, вьется и кружит голову. Бакуго рывком выдергивает свою сумку с верхней полки автобуса, высовываясь наполовину в проход и хвастается за поручень, резко затормозившего автобуса. Колени немного дрожат. Чувство колкой неловкости абсолютно непривычно ему, такому вспыльчивому и резкому с раннего детства. Дыхание сводит тупой ноющей болью, но не сильно, уже больше на переферии сознания. Словно старый шрам, который прошивает терпимой болью перед грозой, но это намного лучше, чем свежая, кровоточащая рана. Из-за мелкого гравия под ногами кроссовки немного разъезжаются и Бакуго наступает на песок, пытаясь минимизировать очаги внутреннего раздражения. Меньше людей. Меньше знакомых улиц, меньше поворотов головы с неловким, но все же немного заинтересованным взглядом. За пять лет наверное что-то изменилось, но эта мысль кажется максимально абстрактной и абсурдной, поэтому он просто отметает ее прочь. Асфальт под ногами сменяется пешеходными переходами, лестницами, выжженой травой на выгоревшей земле, окурками и шелухой от семечек. Бакуго противно от мысли о здешней грязи. Еще более противно от мысли, о том как здесь хорошо и чисто было раньше. Но он все равно специально шаркает, задевает мыском кроссовка бордюр, и поправляет спавшую лямку от сумки. Перед ним обычная панельная девятиэтажка, простая железная дверь в подъезд грязного синего цвета, с различными рода неприличными надписями и ободранными объявлениями. Обшарпанная лавочка рядом и мусорка, полная сгоревших окурков. Бакуго падает на лавочку, сбрасывая сумку на крыльцо подъезда, невольно облокачивается спиной на неровную деревянную поверхность и закуривает, затягиваясь до боли в легких. Серый дым сразу путается в светлых волосах и пропитывает их насквозь. Его одежда тоже впитывает пары никотина и шальная мысль в голове резко ударяется о стенки уже почти потухшего разума. /Денки скривится и целовать его не будет/ Она бъет болезненным импульсом, словно током, прожигая грудную клетку сильной режущей болью и Кацуки роняет сигарету, прижимая ладони к груди, крупно вздрагивает. Сердце стучит где-то в висках, отдаваясь болью при каждом коротком вдохе и пульс наверняка учащенный, как и тогда, как только он узнал, как только понял. Липкое чувство почти сразу обжигающим кипятком наваливается сверху, обдавая своим смрадным дыханием вязкой навязчивости. Это он виноват Он не уследил Он не досмотрел Он не захотел Это город, в котором его бросили Потому что Денки загнулся от передоза на этой самой лавочке, лицом в этих самых окурках, с грязными как солома волосами и блаженной улыбкой на лице. Кацуки тогда и забыть успел его искреннюю, светлую полуулыбку, от которой у него все внутри в тугой узел скручивало и нежность разливалась в его алых, чаще раздраженно прикрытых глазах. Но Каминари было на это похуй, как и на него, как и на все кроме дозы. Нет, он конечно клялся в вечной любви будучи в состоянии наркотического опьянения, плакал, пытался бросить, ломался по новой, снова истерил на плече у Кацуки, подставля лицо под сильную ладонь, дарующую ему тепло, но так и не бросал в итоге. Поэтому Кацуки здесь, в дань о памяти.. В память о смерти. Ох.. Да черт его знает, что он вообще здесь забыл.. Но одно он знает точно и наверняка. Это точно тот город, в котором не было и нет место для их счастливого «мы»..