Через полчаса телефон завибрировал в кармане джинсов. На экране отобразилось сообщение Соколовского: «Я припарковался практически у входа. Выходи». Я поджала губы, раздумывая. Неужели мне действительно придётся взять сейчас эту сумку с немногочисленными вещами и отнести ее в машину? Я буду жить с Женей? Сердце в груди трепетало очень быстро — примерно с такой скоростью бабочка машет своими небольшими крылышками — а воздух в легких постепенно заканчивался.
Дрожащими руками я подняла большую сумку и, попрощавшись с Некрасовой, вышла в коридор. Женщина на вахте сопроводила меня непонимающим взглядом, но ничего не сказала. Мои ноги нещадно ныли от усталости, а в желудке урчало, ведь я так и не поела приготовленной шарлотки. Хотелось пить.
В лицо ударил ледяной ветер сразу, как только я открыла двери. На улице творилось невесть что: метель ещё не успокоилась, все вокруг было усыпано пушистым снегом, напоминающим любимую мною сладкую вату. Ботинки оставались сырыми от предыдущей прогулки, поэтому ступням сразу стало холодно.
Соколовский встретил меня у входа в общежитие. Я хотела рассмотреть его эмоции, но ледяные порывы ветра, гоняющие стаи пушистых хлопьев, будто царапали лицо, поэтому удалось лишь столкнуться быстрыми взглядами. Мужчина хотел забрать из моих рук сумку, но я воспротивилась этому намерению, и ему оставалось только открыть мне дверь машины.
В салоне автомобиля было тепло и уютно, как всегда. Я быстро закинула сумку на заднее сидение и вернулась на место. Мое внимание зацепилось за документы, неаккуратно засунутые между кресел, а затем устремилось к Соколовскому. Я уткнулась носом в большой шарф, разглядывая серьезное мужское лицо: в тусклом свете одной единственной лампочки его цвет пугал бледностью и серостью, густые брови, сведенные уголочком на переносице, говорили о том, что Соколовский напряжен. Тому подтверждением служили и его губы — они были стянуты в тонкую алую полоску.
— Что? — Пробубнила я, нахмуриваясь подобно ему.
— Алёна, — он с непонятной тяжестью выдохнул мое имя, откидывая голову назад на сиденье, — черт, я запутался в своих мыслях, — уголки его губ слегка поднялись в ироничной ухмылке, — мне нужно понять, почему вместо того, чтобы решать проблемы по-взрослому, ты сбегаешь из дома и заставляешь всех своих близких волноваться?
Я закусила губу, рассматривая костяшки пальцев:
— Ты не ответил на мой звонок, вот я и ушла.
— То есть это я виноват в твоих действиях? — Хмыкнул Соколовский, возвращая взгляд ко мне. — Алёна, ты ведь понимаешь...
— Можешь открыть окно? — Я перебила его, потому что меня с головой накрыло отчаянное желание закурить. К счастью, пачка сигарет лежала в кармане.
Женя совершенно не изменился в лице и сделал то, что я попросила — нажал на кнопочку, открывая окно. Я закурила, рассматривая шатающиеся верхушки деревьев. По моему телу в который раз пронеслась нездоровая тёплая волна, прогревая каждую косточку и каждый сосуд. В горле пересохло, мой голос слегка осип:
— Я знаю, что поступила неправильно. Мне ведь никогда не хотелось идти на экономику. Математика всегда была моим злейшим врагом, а решила связать с ней всю свою жизнь. Так глупо.
Через небольшую щелочку в салон залетали огромные снежинки, похожие на лепестки белых роз, и оседали на моем пальто, тая буквально за пару секунд.
Мужчина ничего не отвечал. Только тогда, когда я выкинула окурок и полностью вернулась в салон, он посмотрел на меня. Этот взгляд был мне знаком — суровый, недовольный. Я точно знала, что Соколовский рассержен тем, что я курю, и наверняка бы хотел запретить мне эту глупую шалость, но не смел указывать мне. Он никогда не понимал принуждающие действия и считал, что выбор всегда должен делать сам человек без чьей-либо указки.
— Послушай. — Его пальцы ласково коснулись моих щёк, стирая остатки талого снега. — Ты сделала определённый выбор. Никто не застрахован от того, что его выбор внезапно окажется не тем, который вел бы к желанному результату. Это называется ошибки, а не глупость.
— Не могу же я уйти из университета, — прошептала я, опуская взгляд на его длинные худые пальцы, заправляющие за ухо прилипшие ко лбу тонкие волоски, — бабушка не перенесёт этого.
Мне внезапно стало стыдно за своё поведение. Я почувствовала укол совести за то, что имела наглость сбежать из дома, оставив в пугающем неведении бабушку: откуда она знает, что я в порядке, что я в тепле и уюте?
— Твоя бабушка любит тебя, а значит примет любой твой выбор. — Он также перешёл на шёпот.
Я еле заметно улыбнулась, кивая:
— Может быть ты прав.
Мне захотелось поцеловать его распахнувшиеся в довольной улыбке губы. Кислый вкус мятной жвачки щипал кончик языка. Сердце в моей грудной клетке забилось чаще, оно будто предвкушало дальнейших ласк. Я сглотнула, отрываясь от пухлых губ Соколовского и посмотрела на него сквозь пелену.
— Я чувствую, что должна кое-что спросить, — набираю в легкие побольше воздуха, — у тебя все хорошо?
Соколовский быстро посмотрел куда-то вниз, на те самые документы, выпихнутые между сидений, и, вытащив их оттуда, протянул мне:
— Мой отец хочет, чтобы я работал в его компании. Этот договор, подпиши я его, сделает меня гендиректором Московского филиала. Я тебе уже рассказывал, что между нами сложные отношения. Отец не понимает моего желания быть учителем и считает, что я должен заниматься бизнесом, который я на дух не переношу.
Мне вспомнился один из вечеров, когда Соколовский рассказывал о своей семье. На самом деле его история была очень похожа на мою собственную — родители постоянно кружились в делах, забывая о родных детях, нуждающихся в заботе и внимании, видели главной целью в жизни достижение определённого статуса и наличие круглой суммы на банковском счету.
— Зачем ему предлагать тебе работу в Москве? Почему именно сейчас? — Мои брови невольно поползли вверх. — Ничего не понимаю.
— Да, я тоже, — согласно кивнул мужчина, — сегодня утром папа приехал в Петербург, чтобы обсудить эти дела со мной, я его встречал в аэропорту.
Теперь мне ясна причина его столь раннего ухода. Абсолютно правильно я сказала бабушке о том, что лишь накрутила себя. Разумеется, я не думала о том, что Соколовский мне изменяет. Это глупо и смешно. Меня просто напрягал факт странной неизвестности.
Женя выпустил воздух из легких, возвращая документы на место. Я почувствовала, что мысли в моей голове замедлились и перестали быть похожими на быстро выпускаемые автотоматом шарики для пинг-понга. В голове стало пусто, будто бы мой разум начал спокойно дрейфовать, оставив позади ненужные клочки информации.
— Ты же не уедешь? — Вот все, о чем я могла думать. — Нет?
Я напряжённо вцепилась пальцами в его коленку, но уже через секунду ослабила хватку. Мне было достаточно одного его взгляда, чтобы понять ответ. Мужчина улыбнулся краешком губ и положил руки на руль, намереваясь ехать.
Сердце подпрыгивало каждую остановку на светофоре. Все происходящее казалось мне нереальным, магическим. Я завороженным взглядом следила за сменяющимся за окном пейзажем и пыталась прислушаться к своим ощущениям: спокойно, уютно, правильно. За ночью последовала непроглядная тьма, но свет фонарей и фар немногочисленных автомобилей настойчиво разгонял её, являясь будто лучами ещё спящего солнца.
***
Весь учебный день я провела как на иголках. Я нервно сжимала карандаш в руках каждый раз, когда издавался какой-то посторонний звук. Моя голова была забита мыслями о бабушке, матери и Марго. Разумеется, было безумно непривычно, ведь я впервые так надолго покинула дом (за исключением Нью-Йорка). За целую неделю я написала лишь два сообщения бабушке и одно сестре. Желания связываться с Инессой не было совсем.
— Гриневская, — преподавательница вырвала меня из размышлений, — Власов из вашей группы где?
— Я не знаю, — пожала плечами я, кинув быстрый взгляд в сторону Нади Подземцевой: она сидела за партой у окна, опустивши взгляд в тетрадку с написанным в ней чёрной ручкой конспектом, и даже ухом не повела на произнесенную фамилию лучшего друга.
— Позвони и узнай? — Устало пробормотала женщина, спуская на нос очки. — Вы же, в конце концов, готовите один проект.
Мне пришлось кивнуть. Телефонного номера одногруппника у меня не оказалось, поэтому, сразу после окончания последней пары, я была вынуждена догнать единственного человека, который наверняка знал нужную мне информацию.
— Надя! — Мой голос боролся с громкими разговорами вываливших из аудиторий студентов. — Надя, постой.
Подземцева или не слышала меня из-за постороннего шума или попросту игнорировала. Рукой я легонько ухватилась за ее плечо, и она развернулась ко мне лицом. По взгляду сразу стало ясно, что девушка действительно нарочно мимо ушей пропускала мой зов. В её серых глазах, обрамлённых тусклыми редкими ресницами заметно было раздражение и недовольство. Под влиянием этих же чувств, Надя поджала тонкие губы, накрашенные какой-то темной помадой, и выразительно нахмурилась.
— Чего тебе?
— Номер Власова есть у тебя? — Шум вокруг постепенно утихал. Теперь мне не нужно было кричать во всю глотку. — Наша преподавательница попросила ему позвонить, сообщаю, если ты не слышала.
— Я все слышала, — девушка демонстративно качает головой, будто бы осуждая, — но мне абсолютно плевать на него, на тебя и ваши отношения, поэтому отстань.
Она разворачивается, чтобы уйти.
— Думай, что хочешь, но между нами ничего нет, — громко говорю ей вслед, скрещивая руки на груди, — твоя ревность не имеет основания.
Подземцева поворачивается на каблуках и медленно приближается ко мне. В ее глазах теперь я вижу лишь страх и смущение. Мне становится неловко, что я вмешиваюсь, пусть и не по своей воле, в чужие отношения, чувства. Никто не заслуживает смотреть, как человек, которого он любит всем сердцем, выбирает кого-то постороннего.
Девушка заправляет за уши прядки каштановых волос, блестящих рыжими волнами в свете нескольких ламп, и спрашивает:
— Он разве тебе не нравится?
— Нет, конечно, — я аккуратно улыбаюсь, дабы не задеть чувств Нади, — у меня есть молодой человек, которого я очень люблю.
— Ладно, — ее острый подбородок чуть приподнимается, — я неправильно все поняла.
Киваю:
— Может, ты сама ему позвонишь?
Подземцева довольно улыбается и, не попрощавшись, уходит. Мой взгляд следит за ней до выхода, и только после того, как она исчезает за большими входными дверьми, мне удаётся выдохнуть с облегчением. Неужели мне и в самом деле не повезло оказаться в любовном треугольнике?
***
Я сидела на диване в гостиной, перечитывая «Театр» Моэма, когда мой телефон взревел в кармане домашних фланелевых штанов. На дисплее высветилось имя матери. Мои руки быстро захлопнули книгу и сжали корешок.
В трубке было тихо. Сначала мне подумалось, что Инесса ошиблась и набрала меня нечаянно, но затем на том конце провода послышался взволнованный женский голос:
— Алёна, здравствуй.
Я поздоровалась с женщиной и замолчала, ожидая последующих ее слов.
— Лёля, срочно нужна твоя помощь. Маргарита поссорилась с этим Вовой, заперлась в комнате и не желает никого видеть. Помоги мне с ней, пожалуйста.
— Если это попытка меня вернуть...
— Не дури, Лёля, — пригрозила строгим голос мать, — приезжай домой, жду.
Я держала телефон у уха пару секунд, после чего отбросила его в диванные подушки и откинула голову назад. Из моих легких быстро вышел весь воздух. Казалось, что за один лишь разговор я лишилась всей энергии, скоплённой упорным трудом за неделю. Мне не оставалось ничего, кроме как ехать к семье.
За семь дней я удобно расположилась в квартире Соколовского, мои вещи были повсюду. Сейчас мне было уже странно думать, что я могу жить где-то в другом месте. Я испытывала огромное удовольствие, просыпаясь рано утром в кровати с Женей. Да, мы не проводили гораздо больше времени вместе, но ночи в одной кровати дарили то ощущение единения, которого мне так не хватало.
Я мылась в душе, когда раздался продолжительный звонок в дверь. Обмотавшись белым пушистым полотенцем, вышла в коридор и приблизилась к двери. Меня почему-то не посетила мысль посмотреть в глазок. Я была убеждена, что Женя освободился пораньше и пришёл домой.
Меня ждало разочарование: на лестничной клетке стоял незнакомый мне мужчина, державший в руках два стаканчика кофе. Удивленный взгляд его голубых глаз, скользнувший от моих ног к макушке, заставил неловко вздрогнуть. Я крепче обняла себя руками, хмурясь:
— Эм, а Вы кто?
— Аналогичный вопрос, — усмехнулся мужчина, заглядывая через мое плечо в квартиру, — а Евгений Соколовский дома?
Я недоуменно потупилась, внимательно разглядывая незнакомца: он показался мне смутно знакомым, будто я уже замечала его где-то. Симпатичному мужчине было около пятидесяти лет — такой вывод можно было сделать по коротким темным с проседью волосам, овальному лицу, изборозжденному мелкими морщинами, грубому подбородку и впалым щекам. Одежда на нем была аккуратной, стильной и точно дорогой.
Мысль цеплялась за мысль, пока одна из них не показалась мне интересной. Я зацепилась за неё, обсасывая, как леденец, и поняла причину ускорившегося сердцебиения.
Сходство было удивительное.
— Отец? — Донёсся до меня глухой голос Жени, стоявшего на лестнице.
Я уставилась на него, окончательно лишившись дара речи. Мне казалось, что хуже быть не может, но увы: из-за сквозняка окно в гостиной открылось больше, чем нужно, и зацепило стоящий на подоконнике цветок.
Мне хотелось ругнуться, чтобы вместить в слова все то напряжение, которое испытывала. Я метнулась в комнату и обнаружила разбитый горшок, рассыпавшуюся землю и покалеченный цветок, который уже находился в зубах Симбы.
— Алёна, — на мои плечи приземлился тёплый махровый халат, — я разберусь, а ты одевайся.
Я кивнула, затягивая на талии пояс. Мой взгляд поднялся к отцу Соколовского: мужское лицо было совершенно непроницаемо. Неловкость витала в воздухе, как мне казалось, но ему это было совершенно безразлично.
