***
Моим любимым месяцем в году всегда был ноябрь — в Петербурге он особенно волшебный. Зима частенько перенимает бразды правления в самых первых числах, и к моему дню рождению улицы практически всегда устланы пушистым одеялом. В этом году все было несколько иначе: несколько дней подряд валил снег, затем он таял и весь город буквально утопал в грязи и слякоти, но и этого, на самом деле, можно было ожидать. Я выпрыгнула из трамвая, на ходу запихивая потрёпанный сборник стихотворений Анны Ахматовой в сумку, и приземлилась в огромную лужу. Капли грязной воды тут же разлетелись в стороны и стоящие поблизости люди недовольно покачали головами. Виновато пожав плечами, я быстро покинула остановку и пересекла улицу на желтый цвет. Из моей головы не выходил Соколовский, и в этот раз это было больше похоже на неприятное помешательство: он не ответил ни на один из моих нескольких звонков за прошедшие два часа, хотя рабочее время уже было закончено. В моем районе было очень много кондитерских, пекарен и кофеен, они попадались на мои глаза каждые несколько метров. Множество людей заходило в эти заведения, хлопая дверьми, и по всему кварталу разносился приятный сладковатый аромат только что испечённых булочек. Близился шестой час, поэтому улицы уже были освещены множеством фонарных столбов. Смотря на эту картину, я думала о том, что нужно прямо сейчас ехать к Жене. В наушниках играла приглушённая мелодия из плейлиста классической музыки, а окружающий мир будто бы двигался ей в такт. Мой взгляд зацепился за пожилую пару, сидящую за круглым столиком в одной из кофеен: седовласый мужчина улыбался тонкими губами и смотрел влюблёнными глазами на свою спутницу, чьи щеки разрумянились от смеха. Я замедлила шаг, поджимая губы, и подумала о том, что любовь может называться любовью только тогда, когда она проносится сквозь года, ведь именно в тот момент отношения перерастают в серьезный союз. Мое напряжение обострилось телефонным звонком: это оказался Стас. — Алёна, привет. — Мужской голос показался мне заспанным. — Ты звонила мне сегодня пару раз, я был занят, извини. Что-то случилось? — Да, здравствуй, — я остановилась у окон одной из многочисленных кофеен, рассматривая обстановку внутри, — тем утром, когда ты меня подвозил, я забыла у тебя в машине шарф, который мне очень дорог, я хотела бы, чтобы ты его вернул. В трубке слышались какие-то неприятные шорохи и посторонние звуки, заставляя меня нахмурится. Я спросила, все ли в порядке, на что получила тихое «да» и «погоди». Прошло пару секунд, прежде чем парень заявил: — Могу вернуть его завтра, если встретимся в кино, например. — В понедельник отдашь, — тяжело вздохнула, — пожалуйста, Стас, не нужно этого, я же тебе уже все сказала. — Окей, в понедельник, — ответил парень, отключаясь. Мне в очередной раз стало неловко из-за всей этой истории со Власовым, ректором и письмом, которое, как я поняла, так и не было возвращено автору, ведь Стас ни разу не появлялся в университете после той пары. Я завернула под арку и оказалась в небольшом дворике, каждый уголок которого был мне знаком - и детская площадка, в зимнее время практически никем не посещаемая, и небольшие голые осины, и узорчатые изгороди пустующих грядок. Все мысли сбились в кучу. Под ногами хлюпал грязный снег, перемешанный с серой землей. Я смотрела вниз, пытаясь вспомнить сон, который так встревожил меня на последней паре. Из глубоких размышлений меня вытянул знакомый женский смех, доносившейся из окна крупного внедорожника, стоявшего прямо около нужной парадной. В салоне автомобиля горел свет, поэтому сидящих в нем людей нельзя было не заметить. Я увидела, как Инесса нагнулась к водительскому сидению и пылко поцеловала незнакомого мне мужчину. Уголки моих губ случайно поднялись вверх, какое-то непонятное волнение затрепетало в груди. Мне не хотелось, чтобы мама почувствовала себя неловко, поэтому я быстро прошмыгнула в подъезд и забежала в лифт. Чувствовала себя так, будто увидела нечто секретное, что не должна была увидеть вот таким образом. Щеки и шею обжигал горячий воздух. Мама пришла домой спустя десять минут после меня и сразу скрылась в ванной. Я сидела на небольшом деревянном кресле-качалке и жевала сушки, когда женщина явилась на кухню. Ее внешний вид был взволнованным, возбужденным и несколько исступленным — она словно отсутствовала в данном помещении. Инесса смотрела серо-голубыми глазами в окно, скрестив руки на груди, думала о чём-то далеком и не обращала на меня никакого внимания. — Мам, — я отправила в рот уже четвёртую по счету сушку, — все хорошо? — А, Лёля, ты тут? — Инесса попыталась натянуть расслабленную улыбку. — Как дела в университете? Мои мысли крутились вокруг одного вопроса, который я никак не могла осмелиться задать. Затем ко мне пришло понимание того, что Инесса сама должна рассказать мне о своих новых отношениях. Так будет правильней. — Все в порядке, — пожала плечами, замечая то неловкое движение пальцев, которыми женщина заправила короткую прядь за ушко, — нам нужно поговорить, мам, присядь, пожалуйста. Вот тот самый момент, когда можно нормально поговорить. Инесса села на деревянный стул рядом и, уставив локти в стол, уставилась на меня недоумевающим взглядом. — Я хочу попросить тебе отпустить меня, — сделала глубокий вдох, — в прошлый раз я ушла из дома немного неправильно... — Да, сбежала, — перебила мама; словив на себе мой недовольный взгляд, она извинилась и замолчала. — Просто хочу, чтобы в этот раз все было по-человечески, — искренняя улыбка коснулась моих губ, — пожалуйста, разреши мне жить с Женей, я действительно этого хочу. Нахмуренные тонкие брови, сжатые в тонкую полоску алые губы и посерьезневший взгляд буквально кричали о том, что просьба будет отклонена, но затем мама произнесла то, от чего уже мои брови были готовы поплыть вверх. — Я тебя отпускаю, Лёля, — она нашла мою руку на столе и сжала ее тонкими пальцами, — мне все уже давно стало ясно: ты его любишь и все равно к нему сбежишь. — Мам... Я кинулась на ее шею, крепко обнимая, и поблагодарила за понимание. Горячие слёзы скопились во внутренних уголках глаз, а затем несколько капелек скатились по щекам. Мне стало так легко на душе, так приятно и тепло, что теперь буквально все проблемы потеряли свою очередь. Все мое внимание сконцентрировалось на одной лишь мысли: через час я буду дома и узнаю, наконец, что происходит.***
Спустя четверть часа я в очередной раз забросила все необходимые вещи в большую сумку, вызвала такси и напечатала Соколовскому радостное сообщение о том, что приеду через полчаса. Было очень волнительно делать все вышеперечисленное, сейчас будто бы совершалось нечто особенное, действительно важное. Погруженная в размышления о Соколовском, я сидела на краю кровати и сверила взглядом дверь гардеробной, когда в комнату влетела Маргарита и, плюхнувшись на кровать, зарылась лицом в подушку. Она начала что-то бубнить, но я не могла разобрать. — Гоша,— я коснулась ее крепкого плеча, — ты что? Сестра подняла голову и, откинув быстрым движением кудрявые волосы за спину, посмотрела на меня грустными и несколько злыми глазами: — Зачем ты, блин, уезжаешь? Все же было нормально, ты должна была помочь мне решить вопрос с мамой — как мне есть сказать о том, что я согласилась выйти за Вову? Она же его терпеть не может! — Я уехала пару недель назад, а вернулась для того, чтобы тебе помочь, — подогнула под себя ноги, взяла подушку и положила ее на колени, — думаю, что сделала достаточно, ты не согласна? Девушка качнула головой, опуская взгляд: — Но как же... — Твое поведение слегка эгоистично. Я не собираюсь решать все твои проблемы, ведь ты уже взрослая, смелая и ответственная девочка, которая может постоять за себя. Конечно, я помогу тебе, но я не стану руководить твоими действиями и чувствами. Делай то, что считаешь нужным, а дальше посмотрим. Марго смотрела на меня большими тёмными глазками не моргая, а затем еле заметно улыбнулась и, положив руки на мои плечи, попросила: — Я решила, что будет правильно преподнести эту новость в тёплом семейном кругу, дома. Поможешь мне все организовать? Можешь позвать Женю, если хочешь, он сильный и если что сможет вырвать Володю из рук мамы.***
Я нервно теребила в руках края свитера, чувствуя сдавливающую горло тошноту. Мое внимание перепрыгивало с предмета на предмет, как безумное, и ни на секунду не могло остановиться на чём-то одном. От моего дома до жилого комплекса Соколовского было минут двадцать езды, но это без пробок, в которые я всегда удачно попадаю. Машина застряла на проспекте в пяти минутах от нужного дома, и не двигалась с места проклятые двадцать минут. Мое терпение, натянутое словно струна виолончели, лопнуло, и я решила пройтись пешком. Тяжелая сумка нарушала мое равновесие и тянула вниз, но я была преисполнена уверенности и преодолела нужное расстояние очень быстро. Симба бросился к моим ногам сразу, как я перешагнула порог, громко замяукал и пропал в ванной, где обычно прячет свою игрушку. Я поставила сумку на пол, сняла ботинки и прошла по длинному, тёмному коридору в гостиную, затем в кухню и спальню. Соколовского не было дома. Взгляд устремился к настенным часам: 22:22. Присев на край кровати, я вытащила телефон и быстро набрала мужчину. Он снова не ответил. Мое волнение достигло апогея, теперь я уже судорожно начала перебирать все варианты того, что могло случиться. Воздух в помещении был холодным — я обнаружила, что окно в спальне открыто. Уперевшись в подоконник руками, я смотрела на чёрные деревья, упрямо тянущиеся голыми верхушками к небу, беззвёздное небо и огромную полную луну, так удачно выглянувшую из-за густого облака. Спустя пару минут я приняла решение позвонить сестре Жени, может быть она знает, где он. Продолжительный звонок оборвался: «Абонент занят или находится все зоны действия сети, перезвоните позже или оставьте голосовое сообщение». — Черт, — я вскочила с кровати, метнулась в прихожую, села на пол и натянула кожаные ботинки. Мне открыли спустя каких-то пару секунд, будто бы ожидая моего прихода. Дима, парень Насти, замер на пороге, придерживаясь за ручку двери и нацепил дежурную улыбку: — Привет, Аль, а ты чего так поздно? — Да, привет, Настя где? — Торопливо забормотала, пытаясь через плечо Димы разглядеть квартиру, но парень был слишком высокий и сделать это было невозможно. — Женя не отвечает на мои звонки и сообщения со вчерашнего вечера, я волнуюсь за него. Думаю, что мне нужна помощь Насти. — Ты поэтому тут? Я просто думал, что ты снова переехала к маме. Серые глаза юноши, взгляд которых сосредоточился на моем лице, всегда внушал спокойствие и доверие, но в этот раз я уловила нечто большее. Моим вниманием завладел знакомый кожаный портфель, стоящий на комоде у стены. — Дим, вот скажи, только честно, я похожа на дуру? — Толкнула крепкую мужскую грудь ладошкой и шустро прошмыгнула в квартиру. — Алёна! — Недовольно воскликнула парень. Это была небольшая студия, поэтому ориентироваться было просто. Я сразу увидела спешащую ко мне навстречу девушку и услышала скрип закрывшейся двери в ванную. Меня обуревало возмущение, раздражение и злость, но в первую очередь волнение и тревога. Прямо сейчас в моей голове парили десятки вопросов, ответы на которые мог дать только главный персонаж всей истории. — Объяснишь? — Я скрестила руки на груди, рассматривая девушку: растрепанные волосы наэлектризовались, отчего несколько волосинок интересно торчали в разные стороны, нижняя губа, бывшая чуть больше верхней, была прикушена будто бы в неловкости, а широкие брови в удивлении поползли вверх. — Я и не знаю толком, что произошло. — Настя сделала шаг ко мне, качая головой. — Мы с Димой наткнулись на него пьяного на скамейке час назад и привели сюда. Сначала я подумала, что вы поссорились, но он отмахнулся и сказал что-то про работу. Давно его таким не видела, может быть с позапрошлой весны, когда вы расстались. Мне стало жутко при упоминании тех месяцев одиночества и отчаянного желания стать кем-то, кроме самой себя. Что такого могло произойти в жизни Соколовского за эти сутки? Разве я могла что-то упустить в его мыслях и поведении? Неужели не было никаких признаков гложущих беспокойств? Кивнула Насте, коснувшись ее предплечья, и прошла к двери ванной комнаты — не заперта. С неприятным скрипом я попала в маленькое помещение, стены которого были выложены светло-желтой кафельной плиткой, и обнаружила своего мужчину сидящим на полу: Соколовский поднял на меня усталый взгляд, всматриваясь в каждую деталь моего лица одновременно, и натянуто улыбнулся сухими губами. — Привет, — прошептала совсем тихо, стараясь придать дрожащему голосу спокойствия. Соколовский кивнул, возвращая взгляд к своим широким ладоням, сжатым в замочек. Я медленно опустилась на пол рядом с Женей, прислоняясь плечом к его плечу, и замолчала. Внутри меня все скаталось в один плотный комок, который каждым своим движением причинял мне боль. Меня с головой накрыла обида, но не за себя, а за любимого человека — такое чувство, будто сидя сейчас с ним, я ощущаю все то, что испытывает он. Захотелось плакать от несправедливости и жестокости этого мира, хотя я ещё даже не догадывалась, что произошло. Спустя пару минут мужчина заговорил, ближе прислоняясь ко мне: — Недавно заступился за одного мальчишку из четвёртого класса, над ним издевались парни постарше. Его зовут Евгений Соколов, представляешь? Любопытное совпадение. Спустя пару дней после этого я случайно застал драку — эти недоумки снова напали на мальчишку. Мне пришлось собрать всех родителей, отцом зачинщика этого конфликта оказался какой-то чиновник, и он был абсолютно уверен, что его сын не способен на драку. Я отстранил хулигана от учебы, а в ответ получил угрозы. Это все было вчера, сегодня на меня прилетела жалоба от этого папаши на то, что не могу обеспечить безопасность детям в школе. Соколовский замолчал. — Я теряю работу, которую люблю и ненавижу одновременно. Что мне делать — радоваться или унывать? Конечно, я понимаю, что ничего поделать с такими обстоятельствами нельзя, всегда будет кто-то, кого не волнуют чужие истины, чужие жизни, всегда будет кто-то, кто богаче, хитрее и жёстче других. Меня интересует лишь одно — а что делать другим? Я не борец за справедливость, вовсе нет, я лишь человек, который хотел говорить. — А что, если бы ты не вступился за него? — Спросила я. — Никто не знает, что случилось бы в той стычке. Они ещё дети, не понимающие совсем ничего, им неизвестна ни ответственность, ни серьёзность. Эта жалоба — меньшая из бед, ведь ты боролся за честность. Мы со всем справимся. — Я положила руку на крепкое мужское бедро и пошевелила пальцами. Женя наклонил голову ко мне, прислоняясь своим лбом к моему, и накрыл мою руку своей ладонью: — Я не хотел, чтобы ты видела меня таким. — Разбитым? — Пьяным. — Пожалуйста, не надо скрываться, — шепчу ему в губы, касаясь кончиками пальцев щетинистой щеки, — мы вместе при любых обстоятельствах, разделяем каждое несчастье и счастье. — Моя хрупкая, маленькая девочка, — тихо лепечет мужчина, пропуская через пальцы локоны длинных волос и не сводя с моего лица туманного взгляда, — сколько в твоей голове таких мыслей? Я засмеялась, заливаясь смущенным румянцем: — А вот это уже больше похоже на пьяный бред. — Ничуть, — упрямо кивает он, — скажи мне, в чем твой секрет, Гриневская? Ответ был тут же прочтён во взгляде. Мой секрет в том, что я люблю его. В то время как его секрет в том, что он любит меня. Все так и есть. Мы друг в друге.