Взрослая жизнь...ну вы сами знаете

— Как мне обращаться к вашей маме? — Мы ехали вот уже двадцать минут в абсолютной тишине, поэтому мой голос показался громким и несколько удивил Настю, сидящую сзади и слушающую музыку через наушники; Женя в свою очередь продолжал осторожно вести машину, сверля взглядом лобовое стекло. — Регина Робертовна? — Алька, не заморачивайся, зови ее Риной, ее все так зовут, на русский лад, так сказать, — засмеялась девушка, ныряя головой в проем между передними сидениями, — ну, а вообще, у нас в семье все просто, мы обожаем уменьшительно ласкательные, так ведь, Жанюнечка? — Женюнечка? — Я невольно усмехнулась, смотря на строгий мужской профиль. — Это мама тебя так называет? Уж точно не папа. Соколовский кивнул, кидая быстрый взгляд в мою сторону: — Да, ненавижу, когда она так делает. Автомагистраль с каждым километром отдаления от Петербурга становилась все мрачнее. Тьма рассеивалась резкой вспышкой каждые пять минут — встречные машины, от которых остались одни лишь фары, так же медленно плыли по дороге и пропадали там, откуда мы только что выбрались. В салоне было практически тихо, слышалась лишь негромкая музыка из наушников Насти и шум двигателя. Я аккуратно сняла ботинки и поджала ноги под себя, устаиваясь поудобнее в кресле. Окно, на которое я облокачивалась спиной, дрожало бы словно от холода, но на самом деле машина просто выехала на неровную кочковатую дорогу. Я совсем нечаянно зачитала отрывок стихотворения, которое я написала буквально сегодня утром. — Спина прямая, как струна, Движение упрямое руки И сладкий голос твой – маяк, Все это воскрешает умершие мечты мои. Сказала, что дальше не помню, и замолчала. Я была странным поэтом — писала редко, никому свои работы не показывала — Соколовский лишь раз услышал пару строчек за завтраком — и совершенно забывала даже небольшие четверостишия. Все мое вдохновение, без него я не могла работать, испарялось сразу, как только я попадала в напряженные ситуации, а такие, к сожалению, с поступлением в университет возникали значительно чаще. — Пожалуйста, прочти полностью. — Женя повернулся ко мне вполоборота, скользя взглядом по лицу. Я быстрым движением выудила из кармана сумки смятую половинку тетрадного листа и просмотрела написанные чёрной гелевой ручкой строки. Мне было странно и даже несколько страшно решиться прочесть вслух целое стихотворение. Мельком взглянула на Настю, все так же копающуюся в телефоне, и заговорила не торопясь: — Спина прямая, как струна, Движение упрямое руки И сладкий голос твой – маяк, Все это воскрешает умершие мечты мои. Ты для меня упавшая звёзда, Благодаря которой забыты прежней жизни холода, Теперь одни мы навсегда, Родные, близкие друзья. Щиплют щеки, ты сама уж не своя, Разрумянилась, меня увидев из окна, И улыбнулась тонкими губами, Маня все больше на себя. Несусь к тебе, в руках розы, Рассыпаю по дороге комплименты всем прохожим Да, такова любовь для нас, людей: Оживляет без проблем. Влюблён, совсем лишён рассудка, Чертами нежными я вдохновлён, Глазами карими затянут в омут И спасён в ту же секунду. Спешу по лестнице крутой, Мечтаю, как дурак, Дурак счастливый, И не один такой, на самом деле. Ты открываешь дверь и говоришь: «Ждала». Была подарком к празднику, Не помню, правда, к Рождеству ли, К Пасхе или к Дню Рожденья. Осталась на всю жизнь, Заняв пустое место в сердце, Теперь друг другу дарим каждый день Тепло объятий и унисонный стук сердец. Я умолкла, поджимая губы и рассматривая костяшки своих пальцев. Жутко нервничала. Теперь уже по поводу того, что может сказать Женя. Он продолжал внимательно вести машину, но теперь выражение его лица выражало некоторое замешательство. Минут пять в тёмном салоне, воздух в котором благодаря обогревателю был тёплым и в то же время неприятно сухим, стояла абсолютная тишина, громкая и волшебная. Машина замедлилась, а затем и вовсе остановилась на обочине. Меня захлестнуло волнение, словно бы сейчас мой День Рождения и вот-вот вынесут праздничный торт. Та же детская улыбка появилась на моих губах в эту секунду, а щеки обжег румянец смущения. — Это самое прекрасное, что я слышал из своих уст, — Соколовский полностью развернулся ко мне, повторяя мою улыбку, — Гриневская, почему ты раньше не читала своих стихотворений? Мое сердце билось в груди. Захлестнул восторг, благодарность и искреннее и настоящее счастье. От волнения, мучившего меня вот уже несколько часов, не осталось и следа. Я наклонилась к Жене, обвивая его шею руками, и коснулась в нежном поцелуе его губ. Их вкус всегда дарил невероятное наслаждение — ментол и сигареты. Мне не нравился табачный запах только в том случае, если он был единственным, но как только к нему примешивалась ментоловая жвачка — это было то, что заставляло все мои внутренности приятно сжиматься. — Ты прочтёшь мне ещё раз? — Он чуть отстранился, упираясь своим лбом в мой. Я невольно засмеялась, пальцами зарываясь в густые волосы на затылке, и сказала, что обязательно перечитаю стихотворение. Позади послышался скрипучий голос Насти: — Ребятки, успокойте свои гормоны, тут вообще то дети.

***

Около шести часов утра автомобиль свернул с очередного шоссе куда-то в лес. В темноте, которая через пару часов рассеется с первыми лучами солнца, не было видно совершенно ничего, фары лишь на секунду освещали густые ветви сосен и елей, свисающих к дороге и словно бы указывающих путь куда-то вперед, чтобы затем снова все вокруг уснуло. Глубокой ночью мы останавливались на заправке, чтобы Женя смог купить кофе, и мы с Настей улеглись друг на друга на заднем сидении. На самом деле я жутко волновалась за то, что Соколовский целую ночь будет вести машину, и поэтому чуть ли не каждый час в волнении открывала глаза. Иногда я просыпалась именно в тот момент, когда мимо проезжала очередная машина — это, впрочем, не было редкостью — и тогда вовсю разглядывала строгий мужской профиль. Он не замечал моего пробуждения, все так же сосредоточенно вглядываясь в темноту, а я продолжала медленно скользить взглядом по лицу. Это успокаивало меня. Когда машина заметно сбавила скорость, я уже не спала. — Доброе утро. Мы близко, да? — Спросила, наклоняясь между кресел. — Доброе, все верно, — кивнул головой он, — как спалось? — Плохо, но мне хотя бы спалось, — прошептала, стараясь не разбудить Настю, — может быть ехать на машине было не лучшим вариантом? — Все хорошо, Ален, мы совсем скоро приедем и я отдохну. Ты забыла, что я был директором школы? Привык сидеть за отчётами, когда стрелка часов уже далеко убежала за двенадцать. Он умолк, протирая правой рукой уставшие глаза. Я расстроенно покачала головой — бессонная ночь для любого человека будет испытанием, особенно, если эта ночь проведена за рулем. В животе было пусто, поэтому меня слегка поташнивало. Оставалось надеяться, что на родительской кухне найдётся хоть какой-то маленький перекус для такого раннего утра. Спустя пятнадцать минут автомобиль остановился. Настя моментально почувствовала это и проснулась — всю дорогу она спала, как ребёнок в колыбели, и ни разу не проснулась за все время. — Вай, как быстро, — сонно пробормотала девушка, потягиваясь и улыбаясь во все тридцать два, — доброе утро, голубки! Я нахмурилась, поражаясь этому оптимизму, однако невольно повторила улыбку подруги: — Привет, ребёнок. Набрав в легкие побольше воздуха, я выскочила на улицу и подняла голову вверх, ища взглядом звёзды, но застала лишь одну — Полярную. Вдали улочки сгущалась тьма, солнце сладко сопело за линией горизонта, будто совершенно забыв о том, что буквально через три часа его ждёт подъем, однако выстроенные в ряд красивые фонарные столбы освещали небольшое пространство у домов. Как говорил Женя, его родители жили в небольшой новомодной деревне, построенной по последнему образцу современности совсем недавно, она состояла всего лишь из нескольких кварталов и была заселена преимущественно людьми из бизнес сферы. Внезапно с территории нужного участка раздался еле слышный лай собаки. Я нырнула с головой в салон машины и посмотрела на Женю, отстегивающего ремень: — Ты не говорил, что у твоей семьи есть собака. — Его зовут Стефан, — ответила за брата Настя, натягивая на голову капюшон огромного фиолетового пуховика, — Жень, я пойду в дом, скажусь о нашем приезде, попрошу отца помочь вытащить сумки. — Сам справлюсь, — голос Соколовского уже исходил откуда-то из багажника и потому сильно приглушался, — Алёна, иди в дом, замёрзнешь. Я взглянула на Настю, прикусила нижнюю губу и сказала, чтобы она шла одна. Девушка без промедления оказалась у большой двери, та была не заперта, и через пару секунд ее шаги стихли за забором. Мой заспанный взгляд зацепился за номерной знак — дом был девятым на улице. — Давай помогу, — я подошла к багажнику, вытащила какую-то неизвестную сумку и забросила ее на плечо. Соколовский неодобрительно покачал головой, мол, почему я не ушла в дом с Настей, я лишь пожала плечами и нелепо улыбнулась: — Не хочу без тебя. — Хорошо, — быстро ответил он, с громким хлопком закрывая багажник и блокируя машину, — Стефан очень строгий, он даже к родным людям относится холодно, однажды укусил отца, так что с тех пор они не ладят. — Не удивительно, — пробубнила под нос, — это ты к тому, чтобы я к нему не подходила? — Брось, Гриневская, — искренне засмеялся Женя, — это я к тому, чтобы ты была осторожной, когда к нему подойдёшь, ты ведь не упустишь возможности повозиться с животным. С этими словами Соколовский двинулся к двери. Мы оказались на большой территории, хорошо освещённой горящими лампами на крыльце. Дом был двухэтажным и выглядел меньше и аккуратнее, чем в моем воображении — от папы Жени я ждала кричащей вычурности — в окнах на первом этаже горел свет, а второй был погружён во тьму. Входная дверь открылась, на крыльцо вышел Александр Евгеньевич и поспешил спуститься по ступенькам, чтобы помочь сыну с вещами. Мужчина выглядел заспанным, но при этом взгляд был оживленным, а каждое движение бодрым. На него была надета плюшевая курточка, синий цвет которой, сливаясь с белым светом ламп, невыгодно подчеркивал седину. — Доброе утро, — первым заговорил Женя. — Доброе, — Александр Евгеньевич кивнул сыну, едва улыбаясь, — я же говорил, что ехать ночью плохая идея, выглядишь не очень, — он взял в руки одну сумку и обратил на меня внимание, — здравствуйте, Алёна. Папа Жени развернулся, шустро поднимаясь по ступеням, поэтому пришлось поприветствовать его спину. Женя, избавившись от одной из сумок, попросил мне отдать ту, которую я самостоятельно вытащила из багажника. Я с неохотой отдала, сунула руки в карманы и последовала за ним. — Добро пожаловать домой! — На пороге нас уже встречала мать Жени. Это была миниатюрная женщина низенького роста, с мягкими чертами лица, широкой улыбкой и тёмными, глубоко посаженными глазками, обрамлёнными густыми ресницами — я сразу отметила, насколько гармонично перекликается между собой каждая деталь. Весёлый настрой его мамы тут же заставил меня забыть о беспокойстве и теперь я с огромным удовольствием наблюдала за тем, как женщина кинулась на шею сына с крепкими объятиями. — Женюнечка! — Она поцеловала его несколько раз, прежде чем заметила меня, прячущуюся за широкой спиной Жени. — Алёна, мне так приятно с тобой познакомиться, надеюсь, ты не против, если мы сразу перейдём на «ты». — Нисколько, Регина Робертовна, — улыбнулась, пожимая ее горячую руку. — Мне так приятно с тобой познакомиться, — она повторилась, — поверить не могу, что вы сделали мне такой сюрприз! — Рина, брось мучать детей, — голос Александра Евгеньевича смеялся, — Женя, мы подготовили вам гостевую, поднимитесь и разберётесь. В этот момент к моим ногам бросилась рыжая кошка, цепляясь когтями за концы большого и длинного шарфа, обвязанного вокруг моей шеи. — У вас и кошка есть! — Воскликнула я, присаживаясь на корточки. — У нас кого только нет, — послышалось от папы Жени, — эту зовут Майя, утром тебе предстоит познакомиться с целым зоопарком. — Да, это точно, — голос Регины Робертовны казался самым бодрым и громких среди всех наших, — все они остались от Насти, ей будто не хватало игрушек, всегда тащила бездомных питомцев в дом. Я засмеялась, продолжая гладить кошку. — Алёна? — Женя окликнул меня, уже стоя на лестнице. — Ты идёшь со мной или остаёшься тут? Комната, подготовленная специально для нас, была чуть ли не вдвое больше спальни в квартире Соколовского, и при этом была обставлена с особой тщательностью — кровать, прикроватные тумбы, шкаф были выкрашены в одинаковый молочный цвет и идеально подходили к небесно-голубым обоям, пушистым белым коврам и висящим на стенах картинам, изображающим чудесные пейзажи. Я прошла к кровати и присела на край, рассматривая небольшой кактус, одиноко стоящий на прикроватной тумбе. Соколовский закрыл дверь, прислонился к стене и посмотрел на меня: — Устала? — Немного, — улыбнулась, — но ты устал гораздо сильнее, всю ночь вёл автомобиль, тебе нужно отдохнуть. Женя тяжело вздохнул, взлохмачивая чалку пятерней, а затем присел рядом со мной на постель: — Ты права. Как насчёт того, чтобы несколько часиков поспать?