POV Алёна Гриневская
Я заметила, что Евгений Павлович задремал, и решила отложить книгу. В воздухе витал приятный аромат жжёных поленьев — дедушка настоял на том, чтобы зажечь камин — благодаря ему гостиная, погружённая в полумрак, особенно преобразилась. Мои губы невольно расплылись в довольной улыбке, внутри меня что-то приятно трепетало, и это приводило меня в восторг. Так приятно было находится в этом кресле, укутанной в клетчатый плед, читать прекрасный роман и ловить на себе искренне счастливый взгляд, каким смотрел на меня дедушка Жени. Совершенно неожиданно позади послышался шёпот. Я обернулась и увидела Соколовского, стоящего в дверном проёме рядом со своим отцом. Женя улыбнулся мне, затем сказал что-то своему папе, не разворачивая лица, и двинулся ко мне. Александр Евгеньевич кинул на меня быстрый, несколько мутный взгляд, и ушёл. Женя прошёл к креслу, присел на корточки рядом и взял меня за руку. — Привет, — прошептала я, сжимая его холодные пальцы своими, — как прошла встреча? — Как насчёт того, чтобы поменяться местами? Сядешь ко мне на коленки? — Он смотрел на меня снизу вверх: черты его лица, освещённые лишь тусклым светом торшера и тлеющими в камине угольками, казались сейчас особенно чувственными, словно в них вдохнули жизнь, мелкие морщинки на лбу и около глаз, так заметные в дневное время суток, исчезли, теперь Жене можно было дать не больше двадцати лет, обрамлённые длинными и густыми репницами глаза блестели. Я поднялась с кресла, уступая место Соколовскому, а потом забралась на него. Он обнял меня за талию, одновременно с тем укутывая и себя и меня пледом, положил подбородок на плечо и ответил на вопрос: — Встреча прошла хорошо, партнёр отца показался мне человеком, отлично знающим своё дело. Ещё я познакомился с его женой, Агатой, она, между прочим, старше тебя едва ли больше, чем на пару лет. Это знакомство произвело на меня странное впечатление. — Что такое? — В первый раз я увидел Агату совершенно одну, ее лицо выглядело так, будто бы забыло что-то дома, однако уже через несколько секунд, когда она встретила своего мужа, это «что-то» вернулась обратно. Отдельно от своего мужа она смотрится совершенно иначе, чем с ним, понимаешь? — Он говорил буквально мне в шею, поэтому я задрожала. Я склонила голову чуть на бок, желая отодвинуться от горячего мужского дыхания: — Где-то слышала, что раньше люди были совсем другими, имели четыре руки, четыре ноги, две головы и два сердца, которые потом каким-то образом разделились и разбежались по всей планете, теперь люди вынуждены искать свою потерянную часть, а когда находят, смотрятся совсем иначе, чем в одиночестве. Может быть это их случай? — Ты перечитала книжек, — насмешливо прыснул Соколовский, за что быстро получил от меня небольшой толчок локтем, — а они просто влюблены. — Никогда не понимала тех девушек, которые готовы выйти замуж совсем юными. — Тихо пробормотала, чувствуя спиной размеренное биение сердца Жени. — Я вряд ли когда-либо осмелюсь принять такое предложение. Мужчина ничего не отвечал, однако сердцебиение его немного усилилось. Я смотрела на наши руки, скреплённые в замочек, и понимала, что мы ещё никогда не говорили о нашем будущем, мне всегда казалось, что оно слишком далеко, чтобы загадывать. Из календаря листики вырывались очень просто, потому что и время бежит просто, а ты никогда не готов принять тот факт, что впереди нет ничего, лишь неизвестность. Люди делятся на три типа — тех, кто живет в прошлом, им особенно тяжело приходиться, ведь каждая секунда напоминает им пережитую боль, неудачи и падения, тех, кто живет в будущем — они те ещё марафонцы, всегда торопятся в неизвестность, совершенно забывая о настоящем смысле своего пути, и тех, кто живет в настоящем. Разумеется, последних меньше всего на свете, а первые два типа объединяет именно то, что настоящее для них не представляет ничего особенного. К какому типу принадлежу я? Ко всем сразу, наверное. Я забываю учиться на ошибках прошлого, боюсь мечтать о будущем и теряюсь в настоящем, потому что именно оно самое непредсказуемое и запутанное из всех времён. — То есть, сделай я тебе предложение, ты бы отказалась? — Этот вопрос не на шутку напряг меня, но я нисколько не показала этого ни на своём лице, ни в движении тела. А надо ли вообще было это скрывать, если он все и так понимает? Я продолжала непринужденно улыбаться и сжимать его руку в его ладони: — Ты бы не сделал. — С чего это? Тут я нахмурилась и развернулась лицом к нему. Соколовский смотрел на меня голубыми глазами, выглядел он совершенно спокойным и даже несколько довольным, будто мое возмущение забавляло его. Я отпустила его руку, вскочила на ноги и отошла к камину. — Тебе смешно? — Бросила слова в огонь. — Просто я не понимаю, почему ты так уверена в том, что я не хочу жениться на тебе когда-то. — Он подошёл ко мне. — Да, мы с тобой никогда об этом не говорили, Гриневская, но все равно это нужно будет сделать. На эти мысли меня натолкнуло сегодняшнее знакомство с Андреем и Агатой, на самом деле. — Не думала я, что ты принадлежишь к числу людей, которые только и мечтают о том, чтобы вступить в брак, — недовольно проговорила, скрещивая руки на груди и наблюдая за красными угольками, — разочарована. — А я не думал, что ты панически боишься слова «замужество», — парировал мужчина, а затем добро и искренне засмеялся. — Я не боюсь этого слова. — Ответила немного громче, чем хотела, надула губы и снова уставилась на небольшой огонь, потому как не решалась поднять взгляд на Соколовского. Он был прав в своём предположении: я и вправду боялась этого слова, причём действительно панически. Сердце в моей груди было готово выпрыгнуть, выбежать из гостиной и никогда не возвращаться. Через пару секунд я все же посмотрела на Женю и столкнулась с веселым взглядом голубых глаз. — Почему смысл жизни многих людей сводиться к браку, детям и быту? Что в этом привлекательного? — Странная у тебя картинка совместной жизни. — Он снова пожал плечами. — Гриневская, я же не зову тебя замуж сейчас, просто спросил твоё мнение. Я вижу тебя в своем будущем, а... — Я тоже вижу тебя в своём будущем, — перебила, — конечно, я вижу в нем тебя, и никого иного, только сейчас это будущее для меня слишком серьёзное, понимаешь? — Успокойся, Алёна, это просто разговор, — улыбнулся. Он стоял совсем близко, такой родной и красивый, что все внутри меня волновалось. Каждой клеточкой я хотела быть с ним рядом, и я точно знала, что мы неразлучны. Может быть то поверье о разделённых людях в первую очередь применимо к нам самим? Потому что, смотря утром в зеркало, я замечаю нездоровую бледность, какие-то маленькие недостатки, а рядом с ним самой себе кажусь особенно привлекательной и, что важнее, цельной. Я сделала пару шагов к нему, обняла за талию и прислонилась щекой к крепкой груди, а он уткнулся подбородком в макушку и зарылся пальцами в густые локоны. Рядом трещали угольки, за окном сыпал снег, а время как будто остановилось.***
Вечер прошёл чудесно, к полуночи все разошлись по своим спальным пьяные, довольные прекрасно проведённым временем и радостными. Я была удивлена, что за столом ни разу не поднималась тема бизнеса отца Соколовского и прочие вытекающие. Мы рассчитывали, что поедем после обеда в понедельник, а утром съездим в саму Москву на семейный обед, завершающий наш маленький сюрприз Регине Робертовне, и действовали по плану. Я сидела в гостиной, потихоньку прощаясь с Евгением Павловичем, когда в дверном проёме появился Александр Евгеньевич. Он стоял, прислонившись плечом к косяку, и смотрел на меня заинтересованным взглядом. Спустя несколько секунд рядом с ним появился Женя, он кивнул мне и поднял уголки губ в нежной улыбке. Эта картина напомнила вчерашний вечер, когда они также стояли вдвоём. — Алёна, — старичок вернул к себе мое внимание, он не знал, что немного позади стоит его сын и внук, — ты сделала для меня столько приятного, сколько для меня не делал никто, после смерти Амалии, ты вернула мне свет, это правда, так жаль, что ты уезжаешь. Я почувствовала себя крайне неловко из-за того, что эти добрые слова были услышаны кем-то помимо меня одной. — Мне очень приятно это слышать, Евгений Павлович, — я накрыла его сморщенную руку своей ладонью и улыбнулась, — при первой же возможности приеду к Вам, обещаю, а пока Вы можете звонить мне, вот мой номер, — вытащила из кармана джинсов бумажку и протянула ему. — Спасибо тебе, Аленушка, — в уголках его глаз появились слёзы, — не забывай о том, что я сказал тебе вчера вечером, пожалуйста. — Ни за что. Наступила продолжительная пауза. Мы смотрели друг другу в глаза, молчали и общались где-то далеко в мыслях. К старичку подошёл Женя, положил на его плечо руку и сказал, что поможет ему подняться наверх. — До свидания, Амалия. Я нахмурилась, но не стала исправлять его. — До свидания, — это все, на что меня хватило. С каждым шагом, отдаляющим этого добрейшей души человека, все внутри беспокойно сжималось. Женя обернулся ко мне в дверях, всматриваясь в лицо, я спокойно кивнула и отошла к окну, обнимая себя руками. Чувство, будто меня разлучали с очень близким другом, не покидало. Я начала вспоминать вчерашнюю чувственную беседу у камина, тот надтреснутый голос, которым старик рассказывал историю своей любви к прекрасной женщине по имени Амалия, историю крайне трогательную и изумительную, и ту грустную тень улыбки, которая то и дело появлялась на его губах. Чужое горе ощущалось мною, как собственное, сердце было разбито. Я не ревела, но несколько горьких слезинок все же скатились по моим щекам. Рядом появился Александр Евгеньевич. Он был чуть ниже своего сына, но все равно значительно выше меня, поэтому ему приходилось смотреть на меня сверху вниз. Я поняла, что он благодарен мне. Его глаза василькового цвета на этот раз излучали добро и даже некоторое благоговение. Мужчина кивнул головой и аккуратно, без лишней настойчивости, приблизился. Мы так и стояли, прижавшись плечами, пока в кухне не послышался звонкий голос Регины Робертовны, приказывающий всем, наконец, выезжать.***
Мы ехали на двух машинах, я и Женя на его BMW, а остальные на машине Александра Евгеньевича. Дорога заняла чуть больше часа — на въезде в город образовалась достаточно большая пробка — за это время я успела подумать, наверное, обо всем на свете, а Соколовский мне в этом не мешал, потому что и сам летал где-то далеко от реальности. Эта тишина нисколько не давила, она была приятная и будто бы нежная, слышалось лишь наше дыхание, барабанящий по стёклам мелкий град, столь обыкновенный для этой поры, и тихо шумел двигатель. Около двух часов дня мы все вместе перешагнули порог ресторанчика, в котором, по словам Александра Евгеньевича, готовят очень достойный ланч. — Может быть, сынок, ты задержишься в городе? — Спросила Регина Робертовна как между прочим, поднесла к губам стакан и сделала глоток уже остывшего чая, которым завершался наш обед. — Ты мог бы узнать побольше о работе папы, сходил бы на несколько встреч, включился бы в активную жизнь Москвы, к ней ведь действительно нужно будет привыкнуть, Петербург совсем иной, не так ли? Можно вообще сразу начать квартиру смотреть. Я прикусила нижнюю губу, отводя глаза с сидящей напротив женщины на пейзаж за окном: весь город преобразился, блестящее в солнечных лучах белоснежное покрывало сменило скучную и равнодушную коричневую пыль, теперь все вокруг дышало иначе, оживлённо и с желанием. Зиму я любила, именно в это время зарождается вера в волшебство. — Я ещё не принял решения, — коротко ответил Соколовский. — А надо бы, — вмешался Александр Евгеньевич, — конечно, все происходит очень быстро, но мы с тобой уже разговаривали, ты уже взрослый мужчина и должен принимать соотвествующие решения. Никакого ответа. — В Питере нет перспектив. — Добавил мужчина. Я недовольно поморщилась, потому что никогда не могла терпеть такую гадость — называть настолько великолепный город, как Санкт-Петербург, каким-то там Питером. — Я все сказал и не собираюсь вести бессмысленный разговор, — холодно ответил Соколовский. — Перспективы есть везде, где человек их ищет, разве Вы не это говорили на лекции в университете? — Немного резко спросила я, возвращая внимание к отцу семейства. Губы Александра Евгеньевича расплылись в сардонической улыбке: — Неужели ты слушала, Алёна? Я то думал тебе было не до этого, в беседах с тем мальчишкой. Впрочем, это уже твоё дело. Будь ты внимательней, ты бы слышала, что я говорил также о том, что нужно ловить каждую возможность, которая летит в руки, если она потенциально может быть выгодна. — Ничего нельзя предугадать, — я проговорила эти слова вполне уверенно, но уже через секунду почувствовала сбивающее с толку волнение, — впрочем, только если это не предложение от Вас, не так ли? — В этой жизни очень важно уметь правильно расставить приоритеты. Александр Евгеньевич смотрел на меня таким взглядом, как будто был удивлён моей дерзостью, но по все его лицо — его цвет при дневном свете выглядело розовее обычного — не выражало вообще ничего. — Ты закончил? — Проговорил Женя сквозь стиснутые зубы. — Я не намерен терпеть такого отношения к Алёне. Мне надоело видеть то, как мои родители, казалось бы взрослые и вполне разумные люди, забывают об элементарном уважении личного пространства. Разумеется, я ваш сын, но это вовсе не значит, что вам позволено диктовать мне эти самые приоритеты. С ними, к вашему сведению, я разобрался ещё пару лет назад. Я аккуратно коснулась его предплечья в надежде остудить. Наступило молчание. Его перебил зазвонивший на краю стола телефон. Я нахмурилась, увидев имя матери на дисплее — за эти три дня она не позвонила ни разу — и зачем-то посмотрела на Соколовского. Мне будто нужен был ответ на вопрос, который я не знала. — Извините, нужно ответить, — быстро сказала я, поднимаясь из-за стола. Только отойдя в сторону, нажала на зелёную кнопочку. Сначала была тишина, а затем на том конце провода заговорил дрожащий женский голос: — Алена. Я сразу почувствовала дикий страх, сковавший мое тело, остановилась и уперлась одной рукой в край деревянного стола, расположенного чуть дальше того, за котором я только что сидела. Сердце испуганно билось в груди, но я его совсем не слышала. Весь мир затих в одну секунду. — Мам? — Я шумно выпустила воздух. — Мам, что такое? — Бабушка в реанимации, — всхлипывая, ответила она, — инсульт, врачи говорят... Пальцы разжали телефон и он упал на пол. Глаза наполнились солеными слезами и потекли по щекам, только я не чувствовала их совершенно, так же как не чувствовала и тепла, которым должно снабжаться мое тело ради самой жизни. Стало холодно. Я закрыла глаза и поняла, что не могу стоять на ногах — пол подо мной закружился, словно музыкальная пластинка в проигрывателе.