***
Симба улёгся на предплечье и громко замурчал, тем самым вырывая меня из дремоты. Я спала очень беспокойно, буквально отсчитывая часы до нашего с Женей расставания, голова свинцовой тяжестью лежала на подушке, мне не хватало сил даже на то, чтобы перевернутся на другой бок. Совершенно разными сомнениями терзалось мое сердце: будет ли Соколовский по-настоящему счастлив на новой работе; смогу ли я хоть день провести с мыслью, что он находится в другом городе; через неделю, месяц или год он ещё будет жить в Москве, а я в Петербурге или мы не выдержим разлуки и найдём иной выход? — Алёна, — он коснулся тёплыми губами моего плеча, — мне пора. Я поднялась на локтях, посмотрела на мужчину, стоящего рядом с кроватью — в выражении его лица мною было уловлено неподдельное волнение — и нахмурилась. В памяти всплыл разговор вчера вечера, в котором он спросил меня, хочу ли я жить в этой квартире с Симбой или вернуться домой, во втором случае он отдаст кота сестре. «Поживу одна, а там посмотрим» — ответила тогда. Одна. — Свитер, — пробормотала, кивая на кресло в углу, — ты забыл свитер. Женя взлохматил волосы, быстро пересёк комнату и взял вещь со спинки кресла. Спустивши ноги на пол, вздрогнула всем телом — паркет был холодным, как лёд — и подошла вплотную к мужчине. Он обнял меня, утыкаясь носом в волосы. Тишина давила отовсюду и только в объятиях я нашла покой. Вдыхаю его запах — до чего же я буду скучать по нему! — и зарываюсь пальцами в мягкие волосы. Дышу через раз. — Сделаешь кое-что? — Я отстраняюсь. — Это, может быть и глупость, но глупость, которая однозначно успокоит меня, когда ты уедешь. Он кивает, касаясь большими пальцами моих щёк. — Оставишь мне эту вещицу? — Я забираюсь руками под его свитер и подушечками пальцев скольжу по крепкому телу — от пресса к груди, а затем поднимаюсь к плечам. Все это время смотрю на его манящие губы, не смея поднять слипающиеся от бессонной ночи глаза к его глазам, наверняка тоже уставшим и расстроенным. Женя выпускает воздух из легких с некоторой тяжестью: все дело в том, что такая близость для нас обычно так или иначе кончается постелью, а сейчас это невозможно. Он медленно снимает свитер, затем помогает мне надеть его и натягивает на себя взятый с кресла. Я смотрю в его глаза, в то время как в груди бьется сердце, каждый удар которого сопровождается болью. Случайный читатель мог бы удивиться моим чувствам, они же наверняка покажутся ему громкой выдумкой, однако тот, кто знает меня, знает мою историю поймёт, что все это правда. Если я когда-то представляла любовь, то только такой и только с ним. Прижимаюсь щекой к тёплой груди и спрашиваю, точно ли он хочет уехать. Женя кивает.***
Он уехал в семь утра, забыв на столе книжную закладку, кота на диване и меня. Я пропала в ванной сразу, как только хлопнула входная дверь, облокотилась руками о раковину и взглянула в зеркало. Мне нужно было потренироваться натягивать на свои губы улыбку, чтобы никто даже не подумал, что у меня что-то случилось, только вот сил на это не было от слова совсем. Прохладная вода отрезвила. Длинные волосы были заплетены в косу, лицо благодаря тональной основе, пудре и румянам не выглядело таким болезненно бледным, подчёркнутые тушью глаза отвлекали внимание от синевато-серых мешков. Упала на стул, взяла в руки кружку Соколовского, из которой он буквально полчаса назад пил горячий кофе с молоком и корицей, и взглянула на гущу — по форме она напомнила мне крышу небольшого домика с дымоходом. Рабочий день тянулся вечность. Я решила, что после университета хочу заглянуть домой, чтобы проведать бабушку, однако по приезде я обнаружила, что ее нет. Она ответила на телефонный звонок и сказала, что уехала с подружкой Розой в театр. Я сидела на пустой кухне, смотрела в окно и думала о Соколовском, когда позвонили в дверь. Я почувствовала, как сердце забилось в испуге, руки задрожали из лёгких выбился весь воздух. Подскочив, как обезумевшая, метнулась в прихожую и распахнула дверь. — Добрый вечерок. — Воскликнула Настя с улыбкой на губах. Она перешагнула порог квартиры, ударяясь о мое плечо своим, и остановилась в прихожей. — Ой, подруга, ты выглядишь совсем неважно, пошли прогуляемся. Я скрестила руки на груди, вглядываясь в светящееся от радости лицо девушки. Мне было невыносимо больно от того, что картинка, созданная в голове, не совпала с реальностью: я надеялась, что Соколовский вернётся. — Насть, мне не до этого, — нахмурилась, — хочу посмотреть фильм какой-нибудь. — Знаю я тебя, будешь смотреть «Хатико» и затопишь соседей слезами, давай пожалеем пенсионеров и потусим, — она подошла совсем близко и, положив руки на предплечья, глубоко вздохнула, — сегодня пятница, последний рабочий день, тебе нужно отдохнуть, провести время в классной компании, то есть в моей, и забыть о неприятностях. — Неприятностях? — Я горько усмехнулась. — Брось, Аль, — Настя качала головой, всматриваясь в мои глаза, увлажняющиеся с каждый секундой все сильней, а затем притянула к себе и заключила в объятия, — Москва, слава Богу, не на конце света, вы увидитесь совсем скоро. Я закивала с прикрытыми глазами: — Ты права. Главное, чтобы ему там понравилось. Резкий звонок в дверь, второй за сегодняшний день, заставил меня вздрогнуть. Я отстранилась от Соколовской, посмотрела в ее голубые глазки и поняла, что она удивлена не меньше моего. Мы синхронно нахмурились и вперили взгляд в дверь, словно надеясь, что она возьмёт и станет прозрачной. Раздался ещё один звонок. Я взлохматила волосы, откидывая их за спину, и быстро открыла дверь. На лестничной площадке стоял незнакомый мне юноша, он держал в одной руке небольшую коробочку, а в другой какие-то документы. Взгляд серых глаз устремился к Насте, стоящей за моей спиной, а затем вернулся ко мне. — Здравствуйте. Вы — Алёна? — После кивка он протянул мне коробку, на которую положил листок с ручкой, дежурно улыбнулся и попросил расписаться. Я машинально расписалась, в это же время прижимая коробку к груди, и поблагодарила курьера. Он даже не кивнул, лишь сухо попрощался и побежал по лестнице. Настя выглянула из-за моей спины, вглядываясь в темноту, съевшую молодого человека, и пожала плечами: — Странно это все. Мы прошли в гостиную, уселись на диван друг напротив друга и положили коробку посередине. Настин любопытствующий взгляд падал на коробку, затем поднимался к моим глазам и снова устремлялся вниз. Я засмеялась, снова взлохматила волосы и принялась аккуратно распечатывать бумажную упаковку. Это был одно из самых красивых изданий сборников стихотворений Иосифа Бродского, которые я когда-либо видела. Сердце в моей груди забилось чаще. Я вскочила с дивана и начала листать страницы этой книги в поисках какой-то записки: меня не покидала уверенность, что это сюрприз от Жени. Два года назад, когда за окном стояло тринадцатое января, я ехала в трамвае и читала очередной труд этого гениального поэта, а спустя несколько минут встретила Соколовского. Это ли была не судьба? Он знает мою любовь к Бродскому, сам ее разделяет, поэтому сейчас такой жест был очень приятен мне. — Неужели он даже не удосужился подписаться, — раздосадовано поджала губы, — твой брат неисправим. Я продолжала рассматривать страницы волшебного сборника, широко улыбаясь, когда Настя заявила: — Тут конверт. Настя так же поднялась с дивана, подошла ко мне и протянула небольшой квадратный конвертик, на котором красивым почерком было написано мое имя. Я отошла к окну и дрожащими от нетерпения пальцами открыла письмо. «Ты сказала не терять надежду, так я и поступаю. Решил, что тебе будет приятно получить этот подарок, кстати, он не подлежит возврату (а то я тебя знаю)» — было написано на бумажке внутри конверта. Я вспомнила, как однажды, ещё в начале октября, я пришла в университет со сборником и читала под партой на скучной парой по истории — это, может быть, и было нарушением правил, однако точно делало полтора часа менее утомительными — тогда я впервые словила на себе заинтересованный взгляд Стаса. — Не думала, что Женя такой романтик, — тихо хмыкнула Настя. — Да, я и сама не думала, — кивнула, не поднимая головы, — он умеет удивлять.