POV Евгений Соколовский
13 января, двумя годами ранее
Петербург сегодня был особенным: густой туман — с двадцать третьего этажа было это четко видно — словно окружал город неприступной стеной, свинцовые тучи поглощали верхушки зданий, холодный ветер безжалостно трепал голые деревья и стряхивал с их длинных ветвей снег, вернее, его остатки, неприятно моросил дождь. Я стоял на балконе, держа между пальцев сигарету и смотрел куда-то вниз. В кармане спортивных штанов зазвонил телефон — будильник был заведён на шесть тридцать утра. Я проснулся в шесть, когда спальня ещё была погружена в непроглядную темноту, прошёл в ванную и принял прохладный душ. Мне было несложно сосредоточиться на мыслях, внутри и снаружи я был абсолютно спокоен. Крепкий кофе прогнал несчастные остатки сна, поэтому взгляд, которым я рассматривал медленно движущиеся по улицам фигурки людей, был абсолютно трезвым. Я представлял свой первый рабочий день в школе несколько раз, однако не стремился создать в голове какую-то фантазию. За свою жизнь я усвоил одно полезное правило: без ожиданий нет и разочарований. Я лишь знаю, что и мой уход из отцовской компании, и годы обучения в педагогическом университете — все это было для того, чтобы оказаться в этом дне, тринадцатого января, и заняться тем, что мне по душе. Одежда была приготовлена с вечера, поэтому я оделся за несколько минут, допил уже остывший кофе, сбрызнул шею одеколоном и ровно в семь утра захлопнул дверь квартиры. Я не испытывал тревоги или волнения, мне просто хотелось поскорее сесть за учительский стол, чтобы провести первый урок русского языка и литературы — тем более, что он был с десятым классом (подростки в шестнадцать-семнадцать представляют из себя нечто забавное и интересное). Моим планам приехать пораньше не было суждено сбыться — я встал в большую пробку на мосту и следующим за ним проспекте, и только спустя час выехал на нужную улицу. Еще десять минут кружил, как последний идиот, по району в поисках нужного места: навигатор сегодняшним утром шалил, никак не желая помочь мне с поиском школы. Я всегда внимательно слежу за дорогой, и этот раз не был исключением — по обе стороны от меня тянулись длинные ряды машин разных марок и цветов, это несколько сбивало с толку, однако впереди все было чисто. Девушка, выбежавшая на эту узкую улочку из-за внедорожника, была неприятной неожиданностью — я успел затормозить прежде, чем хотя бы краем капота коснуться ее, только вот это не помешало ей поскользнуться на льду и упасть. «Вы прибыли в пункт назначения» — громко заговорил навигатор. Я выскочил из салоны автомобиля, ругаясь на ходу, и обнаружил лежащую на земле блондинку — она смотрела расширенными от испуга глазами куда-то в небо, лепетала что-то непонятное и невнятное. Мое внимание, подобно ей, устремилось к небу, оно было чистое, без единого облачка, и голубое, каким бывает только в апрельский полдень, а затем снова опустилось вниз. — И долго ещё лежать будем? — Невольно усмехнулся, понимая всю абсурдность данной ситуации. — Здесь как бы дорога. Она для автомобилей, а не для сна. Наши взгляды столкнулись и, пожалуй, это были самые красивые глаза, которые я когда-либо видел — темно-карие, очень похожие по цвету на кофе или горький шоколад, единственный мною любимый — они были обрамлены густыми ресницами и широкими бровями. Я обнаружил, что на город, ещё час назад сладко спящий под грузными чёрными облаками, спустились первые лучи восходящего солнца — теперь все вокруг медленно заливалось этим приятным золотым светом и как будто оживало.17 декабря, наше время
Людям свойственно придумывать, придавать ситуации интересности путём добавления деталей, пусть даже слишком фантастических. Стоя на балконе снятой позавчера квартиры и вспоминая знакомство с Гриневской, я понимаю, что успел за эти два года многое додумать — конечно, в тот момент, когда она чудом не угодила ко мне под колёса, я не заметил ее карих глаз или резкой перемены погоды в Петербурге. Тогда я думал лишь об одном — как бы не опоздать на свой первый урок — это сейчас мне кажется, что искра имела место быть. Алёной я заинтересовался совсем не тринадцатого января и влюбился, разумеется, не в тот день. Я сделал глоток крепкого кофе, следя внимательным взглядом за мужчиной, делавшим вот уже третий круг вокруг школы и детского сада на утренней пробежке, и подумал, что было бы проще послать все к черту, вернуться в Петербург, найти всё-таки работу в какой-то школе и быть с Аленой рядом, однако спустя тридцать секунд понял — все правильно. Москва всегда представлялась мне городом возможностей, приятных перспектив и движения в целом. Да, в отличие от Петербурга, столицу нельзя было назвать душевной или вдохновляющей, она была мотивирующей и активной и словно не хотела отвлекаться на лишнее. Меня устраивал темп этих улиц, торопящиеся на учебу и работу люди, автомобильные пробки и завывание сирен, потому что я понимал, к чему все это приведёт. Я приехал в Москву для того, чтобы попробовать себя в том деле, которое будет не только отлично оплачиваться, но и позволит попробовать себя в новой роли. После той встречи с Андреем Володиным и его супругой мои сомнения испарились, будто их никогда и не было, факт того, что я смогу крутиться в мире этих успешных людей, как-то подстегивал, но единственным моментом, что волновал и продолжает волновать меня, является Гриневская — ее не было рядом, двухдневная разлука стала пыткой. Это было странно понимать, ведь даже живя в одном городе были дни, когда мы не виделись, но мы вполне справлялись, а теперь эти часы растягивались, как будто резиновые. Дело все в том, что само понимание того, что я не могу оказаться в данную секунду рядом с ней, а она — со мной, ложилось непосильным грузом на мои плечи. Я старался отвлечься, однако каждую минуту мысли возвращались к девушке: чем она сейчас занимается? Она едет в трамвае. Да, все верно. Часовая стрелка моих наручных часов указывает на восемь. Это значит, что Алёна пару минут назад запрыгнула в трамвай, села у окошка, сняла с шеи огромный клетчатый шарф — батареи в общественном транспорте в декабре работали так сильно, что становилось невыносимо жарко — доставала из сумки очередной английский роман, не тот, сомнительный, на чьи страницы будто бы нарочно вылили глупый сюжет, банальные фразы и пустых героев, а тот, который восхищает, захватает. Гриневская сидит, опустивши сонный взгляд в книгу и каждые две минуты зевает, забавно морща носик. Спустя пятнадцать минут она отрывает свое внимание от романа и обращает его на окружающий мир — выглядывает в окошко, рассматривает мелькающее между зданий неяркое солнце и щурится его лучикам. Именно в такие моменты Алёна становится особенно красивой. Я вышел из дома раньше, чем требовалось, поэтому в восемь тридцать уже стоял перед главным входом в офис. Огромное здание в тридцать этажей возвышалось совсем рядом, его верхушка упрямо тянулась к облакам, а в окнах уже горел свет. Стоя на морозе с сигаретой между пальцев мне совсем не было холодно, напротив, хотелось снять с себя это пальто, пропахшее Петербургом и искренностью, чтобы остаться в одной рубашке. — Евгений? — Поблизости послышался хорошо знакомый женский голосок: это была Агата Володина. — Доброе утро. — Здравствуйте, — я натянул на губы доброжелательную улыбку, затем сделал пару шагов к мусорному баку и затушил сигарету, — а Вы... — А я приехала с Андреем, он уже сидит в кабинете Александра Евгеньевича. — Она закончила предложение за меня, искренне улыбаясь пухлыми губами, а потом замолчала. — То, что Вы решили работать с отцом, похвально. Я посмотрел на неё любопытствующим взглядом. Агата еще при первой встрече показалась мне симпатичной девушкой: ее светлые глазки блестели в солнечных лучах и слезились, щечки с каждой секундой пребывания на холоде румянились все сильнее, а круглое личико выражало неподдельное добродушие. Я вспомнил, насколько взрослой и серьёзной она выглядела сидя за тем столиком около месяца назад — рядом с мужем Агата преображалась, становилась совсем другим человеком. — Вы так думаете? Агата кивнула, заправляя за ухо прядь русых волос: — А разве важно, что думаю я? В любом случае решение всегда остаётся только за Вами. Москва, хочется искренне верить, станет для Вас другом, как и ее жители. — Надеюсь на это, — непринужденная улыбка снова расцвела на моих губах. Наступила неловкая пауза, которую девушка, судя по всему, вынести не смогла: — Мне кажется или Вы чем-то расстроены? Я отвёл взгляд на ветви голого дерева, стоящего поодаль, — кривые и длинные, они производили пугающее впечатление, но мне было достаточно того, что через несколько минут я с головой окунусь в новую работу. Мое сердце беспокойно билось в груди, как и в первый раз, когда я оказался в гимназии перед дверью в кабинет русского языка и литературы. Все мысли были заняты воспоминаниями. — Нет, все нормально. — Сухо сказал я. — А взгляд у Вас затуманенный, — я чувствовал на себе заинтересованный взгляд Агаты: она рассматривала мое лицо в попытках найти ответ на свой вопрос, однако, ни одним мускулом своего лица я не выразил истинных чувств и она от досады прикусила нижнюю губу, — впрочем, это не мое дело. — Верно, — кивнул, возвращая внимание к женскому лицу, — Вы, кажется, куда-то спешили? — Эта фраза всегда помогала мне отделаться от тех лиц, чьё присутствие рядом доставляло только лишь дискомфорт. В это несколько нервное и волнительное утро у меня совсем не было настроения разговаривать попусту. — Люблю опаздывать, — ее губ коснулась странная ухмылка, — некоторых людей такое поведение раздражает, а некоторых, напротив, приятно распаляет. Я заставил себя улыбнуться: — До свидания, Агата, хорошего Вам дня. Девушка кивнула головкой, поправляя сползший на лоб красный берет, и уверенным шагом удалилась в незнакомую мне сторону. Спустя несколько секунд ее стройная фигура скрылась за углом бизнес центра, а я продолжал стоять на месте, смотря рассеянным взглядом на своё отражение в чистом окне и думая о обо всем и вместе с тем ни о чем.***
Я держал уверенный шаг, направляясь из лифта к отцовскому кабинета, когда меня окинул знакомый мужской голос: передо мной стоял Андрей Володин — его гладковыбритое лицо со здоровым румянцем на щеках и кончине носа было ясным, то же выражал и взгляд светлых глаз. Сразу стало понятно, что Володин только что вышел из переговорной — да, все верно, на двери, под которой он поймал меня, висела табличка «meeting» — и никак не может отойти от бурного обсуждения проекта. Мужчина держал правой подмышкой папку с документами, а в левой руке находился пустой стаканчик из-под кофе, поэтому рукопожатие удалость только после того, как стаканчик был выброшен в мусорную корзину. — Здравствуй, — он улыбнулся бодрой улыбкой, — поздравляю тебя, думаю, что ты сделал верный выбор. Я в точности повторил его улыбку, замечая вот уже во второй раз с нашей встречи ямочки на его щеках, и проговорил: — Спасибо, посмотрим. Мужчина ослабил ловким движением галстук, окинул открытую часть офиса быстрым взглядом, и через пару секунд вернул внимание ко мне — по его нахмуренными широким бровям и внимательному взгляду, исследовавшему мое лицо, стало понятно, что Андрей пытается вспомнить что-то, что касалось именно меня. — Эврика! — Добро воскликнул Володин. — Послушай, Женя, приезжай на празднование Нового Года ко мне в загородный дом? — Это очень приятно, но... — Я приглашаю и твою спутницу, если она у тебя есть, — добавил Андрей, как бы извиняясь, хотя ни капли не был виноват в моем отказе. Мне совсем не хотелось продолжать разговор после этих слов, напоминавших лишний раз о Гриневской. Я вздрогнул, чувствуя наполняющий помещение морозный воздух и, посмотрев мимо Володина, увидел у окна незнакомую женщину — именно она прогнала затхлость и духоту и впустила вместо них свежесть. — На самом деле мне нужно зайти к Александру Евгеньевичу, — снова пожал ему руку и улыбнулся простой и непринужденной улыбкой, — над твоим приглашением я подумаю, обещаю. — Буду рад видеть тебя, — повторился Андрей. Я кивнул головой, развернулся на пятках и быстрым шагом направился к кабинету отца. Набрав в легкие побольше воздуха, я перешагнул порог и столкнулся прямо лицом к лицу с папой: этим утром он выглядел совсем не таким, каким я запомнил его на рабочем месте десять лет назад — тогда он казался напряженным, несколько агрессивным, а сейчас, напротив, был абсолютно расслаблен и спокоен, один лишь блеск голубых глаз выдавал испытываемое возбуждение. — Здравствуй, — я заговорил первым. Папа крепко пожал мою руку, довольно улыбаясь, и сказал, что я неважно выгляжу. Дело все в том, эти две ночи, проведённые в Москве, были бессонными: меня тревожил каждый даже самых тихий звук, в комнате, несмотря на то, что было открыто окно, стоял затхлый воздух, и ещё много-много всяких деталей не позволяли мне погрузиться в глубокий сон. Глазным образом, я точно знал, на меня влияло отсутствие Гриневской прямо под боком — за то время, что мы живем вместе, я настолько привык к обнимающей меня за талию легкой руке, тихому сопению над ухом и приятному цитрусовому запаху женского тела и волос, что теперь стало как-то неприятно лежать в постели. — Твой первый рабочий день, да? — Он ухмыльнулся, положил руку на мое плечо и несильно сжал его пальцами. — Вернулся спустя десять лет, с ума сойти! Я стоял, внимательно слушая отца, и чувствовал удивительный прилив энергии, словно передо мной только что открылось невероятное количество возможностей, которые помогут раскрыть мой потенциал. В груди возбуждённо билось сердце, оно точно знало, что выбран верный путь, хоть и требующий некоторых жертв. Отец пригласил меня сесть на гостевое кресло, сам же сел за стол и быстро набросал план моей работы на сегодня, предупредив, что уже завтра подобного не произойдёт — «погружение начнётся сразу, предупреждаю, времени на разгон нет». Он закончил свою речь такой фразой: — Работу свою ты прекрасно помнишь, теперь к ней прибавится ряд обязательств, но ты справишься, я уверен, а все необходимое будешь узнавать по ходу дела, я помогу с этим.***
Незаметно пролетела первая неделя: как обещал отец, времени на раскачивание и постепенное включение в дело не было, поэтому пришлось с самого первого часа в собственном кабинете зарыться в работу — нужно было понять, что после себя оставил прежний генеральный директор компании, покинувший свой пост не так давно, разобраться вообще в деятельности всего отдела и хотя бы первоначально освоиться в коллективе. Все три пункта выполнялись мною с определённым успехом, поэтому отец, как я предполагал, оставался мною доволен, хотя ни слова об этом не говорил — в пятницу вечером, когда весь отдел уже разбежался по домам, папа заглянул ко мне в кабинет, уселся на небольшой диванчик в углу и, взяв мармеладную конфетку в рот, проговорил: — Честно признаюсь, не ожидал. Я оторвал внимание от документов, лежащих на столе прямо передо мной, спустил очки на нос и посмотрел на папу. — Чего именно? — Того, что ты будешь настолько хорош. — Он не улыбался, однако это делали его глаза. — Помнишь, что я сказал тебе, когда мы ездили в юбилей твоей матери по делам? Я пытался вспомнить слова, сказанные в тот день, только в голове было так много важных мыслей, касающихся работы, а ум так устал и был так вымотан после напряженной работы, что ни одной даже отцовской фразы не мог припомнить. Один лишь разговор был важен для меня в тот день, именно его никак нельзя было выбросить из головы. — Это в твоей крови, — он взял из вазочки ещё одну мармеладную конфету и быстро прожевал, — ты замечательно показал себя в свою первую неделю, это искренний комплимент. — Странно, что ты не добавил, чтобы я не обольщался, — недовольно прыснул, — но и на том спасибо. В воздухе повисла тишина, которая странным образом напрягала меня. Я рассматривал мужское лицо в попытках прочесть мысли — чего он желает добиться этим разговором? Папа поднялся с дивана, прошёл к моему столу и протянул небольшую папку с документами. — Что это? — Нахмурился, заглядывая в бумаги. — Я думал, что этим проектом ты будешь занимаешься на выходных вместе с Володиным. — Я уезжаю в Петербург в воскресенье, есть кое-какое дело в университете, где я читал лекцию, поэтому все ляжет на твои плечи, — быстро ответил он, возвращаясь на диван. Мне потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы не выразить удивление: я и думать забыл, что папа читал несколько раз лекции в ВУЗе Гриневской. — Что за дело? — Голос звучал вполне уверенно. — Все тебе расскажи! — Гортанно засмеялся папа, не отводя исследующего взгляда от моего лица, и, не заметив никакого постороннего интереса, решил рассказать. — Ты же знаешь, что я читал пару лекций в Экономическом университете? Так вот ректор предложил мне идею взять нескольких его первокурсников на пару рабочих дней сюда, в Москву, чтобы они посетили наш филиал и экономическую конференцию, поняли, как все работает. — Алёна сказала, что будет представлять проект в понедельник, — я нахмурился. — Да, твоя Алёна тоже будет. — Ты будешь отбирать этих нескольких счастливцев по их работам, так ведь? — Угадывающе произнёс я. — Все верно, это огромная честь для меня. — Эти слова были сказаны с какой-то довольной улыбкой, будто папа был рад, что вывел меня на эмоции. Алёна была той частью моей жизни, которой ни с кем и никогда мне не хотелось делиться, она была слишком драгоценна для чужих ушей и глаз, поэтому сама мысль о том, что через пару дней отец будет общаться с Гриневской, злила меня. Ко всему прочему прибавлялось осознание нечестности ситуации — почему он сможет ее увидеть, а я, столь отчаянно нуждающийся в ней, — нет? — Ты же не будешь брать во внимание... — Ваши отношения? — Перебил отец, распечатывая третью мармеладную конфету. Я кивнул тяжелой головой. — Нет, нужно уметь отделять личное от рабочего. Если она проявит себя, то отчего бы и пригласить ее сюда? — Он положил надкусанную конфету на салфетку, свернул ее и ловким броском закинул в корзину. — Хотя это будет забавное совпадение. В народе говорят, что муж и жена — это одна сатана, может быть твоя Алёна будет настолько талантлива в этом деле, насколько и ты, язык у неё подкован, да и в голове вроде что-то есть... — Хватит, — резко оборвал его я, — перестань говорить о ней таким насмешливым тоном, вообще перестань говорить о ней, это касается только меня и ее. — Я же сказал, что умею отделять личное от рабочего, поэтому тебе не стоит волноваться об этом, — уголки его губ слегка приподнялись, — все будет в порядке. Он говорил ещё что-то, но я не стал слушать, а сосредоточил внимание на пустом кофейном стаканчике, стоящем на краю стола. Спустя пару минут отец попрощался со мной, нацепив на лицо то фальшиво-доброжелательное выражение, которое я терпеть не мог, и вышел из моего кабинета. Хлопок двери удивительным образом совпал с треском ломающегося в кулаке карандаша. Я почувствовал, как все тело накрыла огромная усталость, в висках громко застучало сердце, как будто испуганное, а глаза защипало. Быстро вытащив из кармана мобильник, набрал Гриневскую, но она не взяла трубку. В руке сломался ещё один карандаш.