POV Алёна Гриневская
Будильник вырвал меня из легкого сна. Сегодня эти шесть с половиной часов тянулись особенно долго: я ворочалась в кровати, перекатываясь со своей стороны на сторону Соколовского, невольно прислушивалась ко всем звукам, особенно отвлекал бьющий в окна ветер, и чувствовала какое-то странное беспокойство — оно буквально витало в воздухе. Каждую ночь в голове крутится столько мыслей, что мозг просто не успевает обрабатывать каждую, и начинается неприятная бессонница. После сюрприза, преподнесенного Стасом, мне было не по себе, словно что-то обязывало. Я звонила ему в тот вечер, когда получила сборник, но он не ответил, пару раз звонила и выходные, однако никакого результата не получила. Власов пропал, причём сделал это самым наглым способом. В восемь утра я запрыгнула в трамвай, села у окошка и достала из сумки роман Шарлотты Бронте «Шерли», только вот сил и желания читать не было. Книжка осталась на коленях, взгляд устремился в окно — на улице царила сказочная зима: близился Новый Год, поэтому весь город был красиво украшен, особенно красивыми казались витрины магазинов, в которых стояли маленькие и большие разноцветные елочки, фонарные столбы ещё горели, а в небе висело несколько звёздочек. Если бы мой взгляд не зацепился за электронное табло, я бы, рассеянная из-за бессонных ночей, подумала, что сейчас вечер. — Девушка, проезд оплатили? — Ко мне подошла кондукторша, дама в возрасте с забавной кепкой на голове и ярко накрашенными глазами: это единственное, что я заметила за ту секунду, за которую она проверила мой проездной. Я не заметила, как задремала. Проснулась от резкого толчка. Началась какая-то суматоха. Мое внимание перескакивало с кондукторши, которая то и дело недовольно вздыхала, на пассажиров: женщина, сидевшая впереди меня, держала на руках девочку лет семи — малышка обнимала маму за шею и с слезами в глазах просила поехать домой — у окна стояла симпатичная девушка, она читала какую-то фантастику, как можно было судить по обложке, на противоположной стороне сидел седовласый мужчина, он посмотрел на меня и улыбнулся. — В чем дело? — Слышалось отовсюду. Оказалось, что авария. Я посмотрела в окно и поняла, что до университета осталось не так много, можно пройтись пешком. — Откройте заднюю дверь, пожалуйста! Морозный воздух ударил в лицо, обжигая щеки и нос. Я пожалела, что накрасилась, потому что теперь нельзя протереть слипающиеся ото сна глаза. Мой взгляд внимательно исследовал лица проходящих мимо людей — все ходили мрачные, как тучи, с таким выражением, будто им осточертел весь мир, улыбка была огромной редкостью: она выделялась среди всей темноты, словно вспышка, яркая и внезапная, и напоминала о важном. Уголки моих губ поползли вверх, мне хотелось, чтобы как можно больше незнакомцев заразились чем-то хорошим и тёплым, и пусть моя улыбка не будет полностью искренней, ведь сердце мое страдает, однако та настоящая ее часть наверняка сыграет свою роль. Я поднималась по лестнице к главному входу в университет, ища в сумочке пропуск, когда знакомый мужской голос окликнул меня. Стас Власов быстро поднялся ко мне, пропуская по две ступени сразу: лицо его с мягкими и круглыми чертами было ясным, будто он только что сделал огромное научное открытие, глаза, слезящиеся на морозе, смотрели в мои глаза уверенно, всей своей крепкой фигурой он излучал бодрость и веселье. — Доброе утро, — он улыбнулся, — ты получила подарок? — Стас, — решительно начала я без приветствия, ловким движением вытащила из сумки сборник стихотворений Бродского и прислонила к его груди, — я много раз говорила «нет», но ты как будто не слышишь меня... — Я тебя слышу. — Мягко перебил парень, делая шаг вперёд и тем самым окапываясь в нескольких сантиметрах от моего лица. Его голос был совершенно спокойным. — Это просто добрый жест, поверь. — Тогда к чему была записка? — Непонимающе нахмурилась. Он с полминуты стоял, опустивши руки по швам, и глядел на меня из-под длинных ресниц, а затем накрыл своими руками мою руку, по-прежнему прислоняющую к его груди книгу, и отстранил их от себя: — Давай забудем все, что я говорил, пожалуйста, и начнём все сначала, как друзья? Мне ужасно неловко разговаривать об этом. Каюсь, я был дурак, теперь думаю лишь о том, как бы все поправить. — Ты сейчас честно говоришь? — Добрая улыбка невольно коснулась моих губ, хотя глубоко внутри скрежетало сомнение и недоверие к его словам. Неужели его подарок был ничем иным, как символом примирения, и впредь он не будет вторгаться в мою личную жизнь? — Честно-честно, — повторил мою улыбку Стас, — только сборник обратно не возьму! Я усмехнулась, исследуя внимательным взглядом мужское лицо. «Эти замечательные серо-зелёные глаза не могут врать»: решила я и поверила каждому сказанному парнем слову. Дышать будто стало легче, ведь тяжёлая проблема разрешилась сама собой без вреда для кого-либо. Моим вниманием завладело розовеющее небо: рассвет в это утро был потрясающий.***
В течение всей рабочей недели я, Надя Подземцева, Варя Зайцева и Стас Власов сообща готовили проект, собираясь каждый день после занятий в университете. Стоял поздний вечер, когда мы расходились, уставшие и измотанные умственной работой, но довольные в то же время, потому знали: труды принесут плоды. Нам казалось, что все в проекте замечательно — и формат представления, и презентация, и качество информации. Каждый тщательно работал над своей частью, затем общими усилиями перепроверяли и упаковывали, будто завязывая на подарочной коробочке бантик. Короче говоря к понедельнику все были готовы. Я разговаривала с Соколовским каждый день, обычно вечером, когда мы оба находились дома. Его голос — Боже, как же я хочу услышать его над ухом (при мысли о нем рядом табун мурашек проносится по всему телу, а сердце подпрыгнет от волнения) — звучал тепло, но нельзя было не услышать сквозящую в словах усталость. Наш разговор заканчивался около полуночи, из-за его «скучаю» на губах невольно расцветала счастливая улыбка и он говорил, что слышит эту улыбку. Но в эту пятницу, придя домой после тяжёлого рабочего дня, я прилегла на кожаный диван, на котором мы с Женей частенько дурачились, обнимаясь и щекоча друг друга, и задремала. Мой лёгкий сон был приятным, он прогнал всякое беспокойство и, когда я проснулась, в голове прояснилось. Я взглянула на часы и поняла, что уже глубокая ночь: 02:13. На экране телефона отображалось два пропущенных от Соколовского. — Черт. — Я положила мобильник на стол, снова уселась на диван и уронила голову на тёплые, вспотевшие от волнения ладони. — Черт. Слёзы встали поперёк горла, перекрывая дыхание, и единственным моим желанием в эту секунду было выплакать все то напряжение, что скопилось за время колоссальной работы над проектом, и всю ту грусть из-за разлуки с Соколовским, которая непосильным грузом лежала на моем сердце. Как бы почувствовав мое волнения, прибежал Симба и начал подпрыгивать к моим рукам, закрывающим лицо. — Всего лишь неделя. — Я смахнула со щёк соленые слёзы. Мне хотелось сказать что-то ещё, поговорить с самой собой, но все внутри сопротивлялось этому, испуганно сжимаясь и не позволяя выговорить ни слова. В эту самую секунду раздался мобильный звонок: Женя. Я подтерла сопли и слёзы рукавом рубашки, сделала глубокий вдох и прокашлялась, мне не хотелось, чтобы мужчина заметил моей печали, ведь это непременно его самого расстроит и заставит нервничать. — Привет. — Я заговорила первая. — Ты звонил, извини, не слышала, мы готовили проект. Почему не спишь? — Привет, Гриневская, я волновался, — выдохнул он устало, — ты в порядке? Мое сердце защемило самым настоящим образом. На глазах снова выступили слёзы. Нос моментально заложило. Я тихо шмыгнула им, продолжая говорить все тем же, к удивлению спокойным голосом: — Все нормально. — Алена, в чем дело? — Он посерьёзнел, поняв, что-то не так. Я молчала, пряча нос в рукав, и чувствовала стекающие по щекам одна за другой крупные слёзы. Моя попытка взять себя в руки провалилась, тело и голова, уставшие и измотанные, отказывались притворяться. Его вопрос остался проигнорированным. — Ты приедешь, как хотел? — Я улыбнулась сквозь слёзы. — Алёна, — мое имя из его уст прозвучало не так приятно, как если бы он сказал его мне прямо на ухо, но все равно кожа покрылась гусиной корочкой, — отец спихнул на меня один важный проект, так что не получится выбраться. Я снова замолчала, поднимаясь на ноги и проходя на большой балкон. Окно было беззвучно открыто. Слёзы застыли неприятной тонкой корочкой на несильном морозе, пряди волос, выбившиеся из незамысловатого пучка, прилипали к щекам и лбу, губы же, потресканные от холода и искусанные, защипало. Мы молчали, но это не была напряжённая или неловкая пауза. Такова была особенность нашего общения — мы без особого труда могли говорить, не используя никакие слова. — Я понимаю. — Шепчу скорее себе, чем ему, касаясь кончиками пальцев горящих губ. — Понимаю. Он начал что-то говорить, но я его не слушала: моя рука, сжимающая телефон, опустилась вниз. Взгляд коснулся висящей высоко в небе неполной Луне — она освещала небольшой сквер во дворе дома Соколовского, и свет ее, холодный, безразличный, тем же качествами наделял и огромные деревья, укутанные снегом, и пустующую детскую площадку, и даже воздух. Все в эту секунду показалось мне неприятным и некрасивым. — Я очень устала и хочу отдохнуть. Доброй ночи. — Пробормотала я, подняв трубку к уху только для этих слов. Мне хотелось добавить, что я люблю его или что скучаю, но язык не поворачивался сделать это.***
Все выходные я помогала Насте с ремонтом в ее квартире — девушке внезапно вздумалось покрасить стены в нежно-розовый цвет и заменить некоторую мебель. Это время с подругой действительно отвлекло меня, я расслабилась и повеселела. Двадцать четвертого декабря стояла приятная морозная погода. Я выпрыгнула из трамвая и быстрым шагом направилась к университету. Сегодня опаздывать нельзя было — предстояло представить важный проект — я решила перестраховаться и уже в восемь сорок поднималась по ступеням к главному входу. В коридоре у нужного кабинета не было никого из всей моей группы. Тишину перебивало лишь несильное завывание ветра за окном, поэтому внезапно зазвучавшие тяжёлые шаги нельзя было не услышать: прямо в мою сторону шёл Александр Евгеньевич и наш ректор. Я внимательно смотрела на мужчин, увлеченно разговаривающих о каких-то университетских делах, и даже когда две пары темных глаз уставились прямо на меня не отвела взгляда. — Здравствуйте, — заговорила первая. — Здравствуй, Алёна. — Совершенно искренне улыбнулся ректор, останавливаясь рядом. — Ты же знаешь Александра Соколовского? Он сегодня будет принимать Ваши проекты, это большая честь для нас, а одну группу вообще пригласит в Москву на образовательные тренинги. Вот такой вот сюрприз первокурсникам в этом году! — Да, и в самом деле сюрприз, — кивнула, сверля взглядом раскрасневшееся от мороза лицо Соколовского старшего. Александр Евгеньевич кивнул головой, слегка хмуря брови, а затем вернул все своё внимание ректору. Мужчины пропали в аудитории и их негромкие голоса затихли за дверью из темного дерева. Я же села на холодный металлический стул, уронила лицо в ладони и тяжело вздохнула. Ещё в субботу Женя рассказал мне о том, что его отец будет принимать наши работы, поэтому я успела подготовить себя морально настолько, насколько это вообще было возможно, но вряд ли этого могло хватить.***
Наша подгруппа представляла проект последними. Все были ужасно взволнованы, ведь это был наш самый первый студенческий проект в жизни, который к тому же может обеспечить место на увлекательных и полезных тренингах в Московской компании, однако как только мы вышли к интерактивной доске, все беспокойство спряталось где-то глубоко внутри. Я была горда буквально каждой строчкой и каждой страничкой нашей работы. Презентация, информация, подача — все было идеально, на мой придирчивый взгляд. Когда мы уселись обратно за парты, в общий чат всей группы посыпалась похвала и комплименты — не только я, но и одногруппники оценили наш труд. Все были уверены, что победит именно наша работа, и мне хотелось верить в это, но какая-то часть меня сомневалась в честности отца Соколовского. И эта часть меня оказалась права. Александр Евгеньевич, после недолгих переговоров с ректором и ещё несколькими преподавателями, назвал имена ребят, которые заслужили возможность съездить на январские тренинги в его компанию, и этими ребятами, разумеется, были не мы. Все закончилось очень быстро, время ускорилось и ровно в двенадцать сорок пять семинар подошёл к концу. Одногруппники высыпали из аудитории, перешёптываясь о странном подходе к оценке работ, однако никто ничего не посмел сказать. Я оставалась сидеть на своём месте, рассматривая разговаривающих у преподавательского стола якобы профессионалов. — Алёна? — Стас положил на мое плечо крепкую руку. — Пошли? — Вы идите, — я взглянула на расстроенных Надю и Варю, — я догоню. Они непонимающе переглянулись, но спорить не стали и присоединились к толпе, включающей уже и преподавателей. В аудитории осталась я и он. Все мое внимание сосредоточилось на Александре Евгеньевиче, который сейчас убирал какие-то бумаги и ноутбук в кожаную сумку — он мужчина заметил меня только тогда, когда я отодвинулась на стуле с характерным звуком, чтобы подняться. Он вскинул голову, мазнул быстрым взглядом по моему лицу и продолжить собираться. Я сжимала в руках папку в твёрдой обложке, чтобы хоть как-то выплеснуть напряжение, и пыталась максимально успокоить дыхание. — Тебе что-то непонятно? — Александр Соколовский даже не смотрел на меня. Я стояла на верхних рядах, однако зрение было хорошее и позволяло хорошо видеть каждую эмоцию симпатичного мужского лица: он скрывал свои истинные чувства гораздо хуже, чем это получалось у Жени, поэтому несложно было по сдвинутым бровям и немного дрожащей нижней губе уловить раздражение. — Моя группа прекрасно справилась с заданием, все это знают. — Голос был твёрдым и уверенным, даже я сама не узнала его. — Ваше личное отношение ко мне не должно было повлиять на результат рабочего дела. Александр Евгеньевич облокотился на стол, натянул на губы насмешливую улыбку и сказал: — Алёна, поверьте, все честно. Вы не показали должного профессионализма, меня не впечатлило Ваше выступление и... — Не верю. — Я быстро спустилась по ступенькам вниз, к кафедре, и застыла прямо перед ним, чувствуя в воздухе сладкий запах его одеколона. — Вы поступили непрофессионально и нечестно по отношению ко всей моей группе просто из-за того, что нас связывают... — Нас с Вами, милая моя, ничего не связывает, — он съязвил. — Вы потерялись в моих глазах, Александр Евгеньевич, — процедила я, с усилием поднимая уголки губ в смелой улыбке, — я отвечала доброжелательностью на грубость, слушала Ваши лекции с неподдельным интересом и думала, что передо мной выступает настоящий бизнесмен, человек, знающий свое дело, однако глубоко ошибалась, Вы не только непрофессионал, но и ещё и бесчестный, несправедливый мужчина. — Алёна, если... — Я не закончила, Александр Евгеньевич. — Перебила. — Можете сколько угодно ненавидеть меня, но не нужно трогать остальных ребят в моей группе, они ничем не виноваты перед Вами. — Папка упала на его стол с громким хлопком. — Здесь все, что нужно, изучите наш материал ещё раз и скажите своё решение, принимая во внимание не только мои слова, но и отказ, лично я не намерена работать с Вами. — Это все? — Он притворно улыбнулся. — Нет, Вы должны знать кое-что ещё, — мне казалось, что сердце сейчас просто разорвётся, — я буду защищать мои отношения с Женей от каждого Вашего нападения, любая попытка разлучить нас заранее обречена на неудачу, он, я точно знаю, будет придерживаться такой же позиции, поэтому, если любите сына и не хотите потерять, постарайтесь держать своё недовольство при себе. Не дожидаясь какого-либо ответа, развернулась на каблучках и покинула аудиторию.***
Я решила пройтись до метро пешком и, погружённая в свои мысли, незаметно преодолела километров шесть. На пути мне попадались совершенно разные люди, но я была к ним абсолютно невнимательна — взгляд прыгал с лица на лицо, с чёрного пуховика на бежевое пальто и с одной машины на другую, однако разница между ними была незаметна, та граница, которараньше интересовала меня, размылась. Бабушка встретила меня, как обычно, с улыбкой, и я совершенно случайно повторила ее. Она что-то спрашивала, я отвечала и тут же умолкала, снова погружаясь в размышления. — Внучка, — бабушка отвлекла меня, накрывая своей шершавой ладонью мою руку, — ты скажешь хоть слово о проекте? Мотнув головой, я продолжила работать скалкой. Мое внимание перескочило на женскую руку, сжимающую мои белые от муки пальцы, а затем по щекам подкатились одна за другой крупные слезы. — Совсем расклеилась. — Горько усмехнулась собственному состоянию. — Этот Александр Евгеньевич завалил нас. Я виновата в том, что группа была нечестно оценена. — Скалка сжималась в моей руке с огромной силой. — Это такой низкий поступок! Поверить не могу, что Женя — его сын, они абсолютно разные. Бабушка вытерла руки о фартук, положила их на мои предплечья, но ни слова не сказала, будто боясь, что одна из произнесённых букв окажется лишней. Чайник засвистел на плите. — Чем я ему не угодила? — Воскликнула, быстрым движением переставляя чайник с одной конфорки на другую. — Взрослый мужчина, а мозг, как у... Резкий дверной звонок перебил меня. Я выпустила воздух через нос, без промедления прошла в прихожую, на ходу вытирая испачканным в муке запястьем вспотевший лоб, и открыла входную дверь. Все внутренности сжались в один тугой узел — прямо передо мной стоял Александр Евгеньевич. — Я видимо не вовремя, — усмехнулся он, переводя взгляд со скалки на мое красное от недовольства и кухонного жара лицо.