Взрослая жизнь...ну вы сами знаете

Я застыла на пороге, строгим взглядом смотря на Александра Евгеньевича. Мне было непонятно, зачем Судьбе, если она существует, сталкивать нас при таких обстоятельствах, когда я раздражена до красноты щёк, испачкана в муке и держу в руках деревянную скалку. Мужчина стоял прямо передо мной, очевидно забавляясь комичностью ситуации, и усмехался уголками тонких губ. — Как Вы узнали, где я живу? — Выпалила я. — Настя, — тут же последовал короткий ответ. Я быстро закивала, вежливо попрощалась с Соколовским и не успела протянуть свободную от скалки руку к дверной ручке, как мужчина бесцеремонно перешагнул порог квартиры и прошёл в коридор. Этот момент произвел на меня знакомое впечатление — примерно так же взволнованно я себя чувствовала каждый раз, когда Женя вторгался в мою жизнь два года назад. Мое негодование испарилось за одну секунду, его место заняло волнение. Почему я виню себя за то, каким образом защитила своих одногруппников и тем более отношения с Женей? Я не должна извиняться за свою резкость, потому что она была произнесена мною в ответ, а не без причины на ровном месте — Александр Соколовский оскорбил меня, моих знакомых и получил по заслугам. Мы стояли в прихожей и смотрели друг на друга взглядами, совершенно различающимися по эмоции в них кричащей: он был абсолютно спокоен, я же напряжена до предела, потому что внутри боролись два противоположных чувства. — Послушайте, Алёна, — он быстро заговорил, — я о многом должен поговорить с Вами, пожалуйста, уделите мне время. Я недоверчиво нахмурилась, касаясь тыльной стороной ладони вспотевшего лба, и только открыла рот, чтобы дать положительный ответ, как позади Соколовского появилась моя бабушка — она просияла, словно бы увидела какое-то чудо, и тут же громко воскликнула: — Саша! Соколовский! Мой исступленный, ничего не понимающий взгляд вперился в улыбающееся женское лицо, затем метнулся к не на шутку удивленному мужскому. Александр Евгеньевич стоял на месте, словно вкопанный, и хлопал глазами, поэтому бабушке пришлось первой сделать пару шагов вперед — она обняла его, как давнего друга, со всей теплотой и нежностью, на которые было способно ее сердце. — Неужели, Виктория Сергеевна? — Добро засмеялся мужчина. На этой секунде меня можно было выносить на носилках. — Что здесь происходит? — Прошептала я. — Аленушка! — Воскликнула бабушка, поднимая восторженный взгляд на меня. — Это невероятное совпадение, невозможное, чудесное, как угодно, ты привела в наш дом моего бывшего ученика, Сашку Соколовского! Скалка отправилась на тумбочку, а я — в ванную. Набрала в ладоши холодной воды и ополоснула лицо, остужая пылающие взволнованным румянцем щеки. В голове одна за другой проносились мысли относительно произошедшего только что — такие совпадения разве случаются? Если раньше я сомневалась в том, что Судьба существует, то сейчас одного этого случая хватило для того, чтобы всякое сомнение было рассеяно. Следом после размышлений над вопросом из волшебной рубрики, я спросила себя: «А надо ли мне извиниться за своё неуважительное поведение?» Я встряхнула головой, прогоняя эту глупую мысль, вцепилась руками в края раковины и посмотрела в зеркало. Отражение выражало полное смятение и испуг. Глубоко вдохнув, я выпрямила спину и неуверенным шагом вышла из ванной комнаты. Александр Евгеньевич расположился за кухонным столом — в своём красивом костюме, выглаженном со всеми необходимыми стрелками, аккуратно выбритый и с выражающей фальшивую беззаботность ухмылкой, он напомнал мне Женю, когда я только его встретила. Я снова вернулась к вопросу о Судьбе, подобных столкновениях в мире и осознала в полной мере своё бессилие — оказывается, что от меня вообще никогда ничего не зависит. И встреча с Женей тоже была частью чьего-то плана? Остановившись в дверях, скрестив руки на груди и прислонившись к косяку плечом, я посмотрела на широкую спину мужчины, излучающую уверенность, властность и важность. Скрывать нечего — Женя был вылитый отец: видимо в их породе на генетическом уровне записана статность, при виде которой я тут же теряюсь, чувствую себя маленькой девчонкой. Где же та резкость и то негодование, с которыми я нападала на этого человека некоторое время назад? — И почему я раньше не спросила у Аленёнушки, кто отец ее Жени? Ведь знала, что он Соколовский, но не вдумывалась! — С восторгом говорила бабушка, не замечая меня. — Как же это все странно! — Это точно, — пробормотала еле слышно, проходя к окну и упираясь руками в края подоконника. Мой взгляд устремился к стоящему рядом высокоэтажному дому, многие которого были украшены разноцветными гирляндами — только благодаря им, на самом деле, и чувствовалось приближение чудесного праздника — я посмотрела на голые верхушки деревьев, тянущиеся к небу, на паркующиеся во дворе машины, чьи колёса тонули в грязных лужах, на недовольных мелким дождиком людей, державших торопливый шаг в стремлении как можно быстрее попасть в помещение. Я прикрыла глаза, погружаясь в мысли и отчаянно пытаясь сосредоточиться только на нужных, но краем уха отвлекалась на диалог бабушки и Александра Евгеньевича. Они вспоминали то, что происходило лет сорок назад и разговаривали о настоящем, о том, как удивительно встретиться спустя столько лет при таких странных обстоятельствах. — А Женя такой хороший мальчик, ты отлично его воспитал, Саша. — Говорит бабушка, наливая уже по второй кружке чая. — Помню первую встречу с ним: он был таким мудрым, решительным, сильным и любящим, что я сразу же поняла — он по-настоящему любит мою Алёну. — Бабушка, — я перебила, разворачиваясь к ней лицом, — не нужно. — А что такого? — Искренне рассмеялась женщина. Я умолкла, кусая нижнюю губу. Язык прилип к небу, словно бы не знающий, что можно возразить. Александр Соколовский, очевидно чувствующий мое смущение, едва заметно ухмыльнулся, может быть даже случайно, однако мною улавливались самые маленькие изменения в выражении его лица. — Бабушка, — я прервала их разговор, — я покажу Александру Евгеньевичу нашу библиотеку, хорошо? — Да, милая, а я пока что заварю еще чайничек чая, — заулыбалась бабушка, переводя ласковый взгляд с меня на мужчину. Соколовский поднялся из-за стола и последовал за мной в самую дальнюю комнату — рабочий кабинет моего отца, в который я заходила последний раз около года назад, когда отказалась от жизни в Нью-Йорке. Я перешагнула порог и остановилась на секунду, обращая внимание на полоску лунного света, бьющего в окно через неплотно закрытые шторы. В помещении царила чистота, на столе все документы были сложены в небольшую папочку, остальные аккуратно убраны в комодик, а книги на больших стеллажах расставлены в алфавитном порядке. Александр Евгеньевич остановился рядом со мной, так же рассматривая интерьер комнаты. Он наверняка пришёлся ему по вкусу, ведь в его собственном доме в Подмосковье все было обставлено в примерно таком же стиле. — Вы хотели поговорить? Мужчина недолго подбирал слова: — Простите мне мое поведение, Алёна, я ни в коем случае не должен был вести себя так, как повёл. Я ничего не отвечала, лишь продолжала смотреть прямо ему в глаза. — То, каким образом Вы заступились за своих друзей, впечатлило меня. Однако, я не думал, что в наше время можно встретить девушку девятнадцати лет, которая на самом деле будет настолько смела и мудра, как Вы. — У меня не было цели Вас впечатлять, — вставила я. — Поверьте, если бы я хоть на секунду усомнился в Вашей искренности, меня бы здесь не было. — Он неловким движением пальцев пригладил волосы на затылке. — Наше знакомство произошло не самым удачным образом, да и потом я вёл себя, мягко говоря, невежливо, но хочу заверить, что в будущем ничего подобного не повториться. — Неужели парочкой смелых высказываний я завоевала Ваше доверие? — Эти слова, мы оба это понимали, были ничем иным, как сарказмом. — Не высказываниями, а решительностью, с которой Вы заявили, что готовы бороться за моего сына, — ответил он, с искренней улыбкой наблюдая за моими краснеющими щеками, — как я уже сказал, Вы первая девушка, чьё сердце в столь юном возрасте способно правильно чувствовать такое взрослое чувство, как любовь. Мне хотелось ответить, что я знаю истинную причину попытки примириться со мной — он просто боялся потерять сына из-за своего дурного отношения к его любимой девушке — но решила промолчать во имя общего блага. — Я Вас услышала, — улыбнулась ему в ответ. — Так Вы согласны приехать в январе на тренинги? — А моя группа разве победила? Александр Евгеньевич кивнул, снова приглаживая волосы на затылке: — Я решил, что мы вполне можем себе позволить допустить к тренингам две группы первокурсников. — Буду рада быть в числе счастливчиков. — Это все, что я нашла ответить. Воцарилось молчание, только вовсе не напряженное, как пару минут тому назад. В моём кармане завибрировал телефон, на сенсорном экране отобразилось родное имя. Я развернулась на носках, отошла к окну и подняла трубку. — Здравствуй, Гриневская, — заговорил мужской голос на том конце провода, — как твои дела с проектом? Мое сердце отчего-то быстро забилось в груди, а на губах появилась та самая улыбка, которая во всем этом мире может адресоваться только лишь ему одному. — Здравствуй. — Я сидела на подоконнике, смотрела на пустующее место возле книжных стеллажей, где стоял Александр Евгеньевич, и теребила края свитера. — Все отлично, наш проект одержал победу. Мой взгляд перенесся на тёмную улицу, освещаемую лишь двумя фонарными столбами. Время уже было достаточно позднее, поэтому людей было мало — шла молодая парочка, за ними девушка с маленькой собачкой в руках и прямо около моего подъезда стоял крепкий мужчина, держа в руках букет красивых цветов. Женя тепло поздравил меня и продолжил что-то говорить , но я не слышала, потому что слишком увлеклась фантазией об этом незнакомце. Мне внезапно вспомнилось, как совсем недавно я сидела на коленях у Соколовского, укутанная пледом, и слушала треск догорающих в камине поленьев. — Алёна, — он произнёс мое имя с каким-то трепетом, словно бы знал, что я не слушаю его и мечтаю, — я молчу уже минуты две, ты заметила? — Прости, — прижалась лбом к холодному окну, продолжая разглядывать незнакомца с букетом: вот к нему вышла девушка, рыжеволосая красавица в черном пальто, накрашенными красной помадой губами и ослепительной улыбкой, вот они прижались друг к другу дрожащими от счастья телами, вот они обменялись нежными поцелуями и сели в машину, — ты хотел сказать что-то? — Хотел сказать, что скучаю, ­— он улыбнулся и эту улыбку можно было услышать, — извини, что не могу быть с тобой сейчас, Гриневская, я… Он осекся, громко кашляя. — Женя, что такое? — Медленно протянула. — Ты заболел? Вместо ответа снова кашель. — Нет, ерунда, — наконец ответил он. Я начала расспрашивать о его самочувствии, о том, мерил ли он температуру, пил ли какие-то лекарства, на что получала краткое «да» или «нет» с редким добавлением «не волнуйся». Наш разговор закончился буквально спустя пару минут, однако на переваривание полученной информации мне понадобилось около пятнадцати, поэтому по возвращении в кухню бабушка пробормотала невнятно: — Болтушка ты моя. — Александр Евгеньевич, — серьезно посмотрела на мужчину, который с довольным выражением лица кусал шоколадную вафлю, — вы возвращаетесь в Москву завтра? — Да, а что такое? — Женя заболел, у него температура тридцать восемь и жуткий кашель, я должна съездить к нему. Это очень срочно, пожалуйста, дайте мне адрес квартиры, которую он снимает, и было бы здорово, чтобы завтра в университете никто как бы не заметил моего отсуствия. — Все это я проговорила очень быстро, но Александр Евгеньевич понял. — Внучка, поверь, мужчины всегда преувеличивают в такие моменты, — послышалось от бабушки, — может быть не стоит так переживать? Отец Жени молчал, словно бы соглашаясь со словами женщины, а затем, нахмурив толстые брови, произнес: — А Женя в курсе предстоящей авантюры? — Если Вы мне не поможете, я все решу сама, — заявила я, изо всех сил пытаясь придать голосу уверенности и твердости. Мы так и сидели, сверля друг друга взглядами. Мужское лицо приняло несколько озадаченный вид, казалось, что в голове Александра Евгеньевича витает тысяча и одна идея того, что же можно сделать в данной ситуации. Я поняла, что он готов выручить меня, по голубым глазам — они блестели в неярком свете люстры, выражая согласие и одобрение. Соколовский взглянул на циферблат наручных часов, кивнул седой головой и поднялся из-за стола, не сказав при этом ни слова.

***

В половину первого ночи Сапсан прибыл в Москву. За четыре часа я успела выпить два стаканчика крепкого кофе без молока, съесть парочку не самых вкусных конфет, завалявшихся в кармане пальто, и прочесть пару страниц недавно приобретенной книги. Мне было сложно сконцентрироваться на тексте, в голове постоянно мелькала мысль о том, что я еду к своему Жене. Я одергивала себя, пряча счастливую улыбку в огромном шарфе, и твердила: «Я не просто так еду, а по серьезному поводу». Москва встретила меня противым снегом с дождем, тем самым нагло копируя мой родной Петербург. Перрон был практически пустой — мало кто в рабочие дни катается на поезде в такое позднее время — поэтому глаза без труда нашли указательные таблички, помогающие выйти с вокзала. Спустя еще каких-то десять минут я сидела на заднем сидении такси и ждала, пока машина доставит меня по нужному адресу. Оказалось, что до Жени не так уж и далеко ехать — дорога должна занять около получаса. Я удобно устроилась, откинувшиь на мягкую спинку сидения и обняв себя руками, а затем обратила свое внимание на картину за окном: Москва не спала, напротив, она пылала ярким пламенем, словно бы рассветным; все эти бесчиленные фонари, неоновые вывески и большое количество машин на дорогах в столь поздний час кричали о том, что покоя здесь не существует. Столица была полностью готова к празднованию Нового Года, чуть ли не каждый квадратный метр был украшен какой-нибудь гирляндой, красивым светильником в виде зайчика, снеговика или Деда Мороза, елочкой. Я любила этот волшебный праздник, однако в последнее время мне все больше и больше хочется отметить его тихо и спокойно, быть может, оказавшись в маленьком домике на склоне горы. Как было бы здорово проснуться первого января рядом с Соколовским, посмотреть в окно и увидеть заснеженные верхушки деревьев, потом позавтракать вкусными блинчиками с мёдом и уйти бродить по густому лесу. — Девушка, приехали, — вырвал из мечтаний водительский голос. Выскочила из машины и натянула шапку. Передо мной возвышался новый дом выстой в десять этажей. Такси затормозило перед нужной парадной, поэтому оставалось разве что дойти до двери. Взгляд метнулся к окнам на нужном девятом этаже: в них горел свет. К собственному удивлению, я обнаружила дверь в подъезд открытой. И как после таких случайностей не верить в судьбу? Все внутри меня волновалось, ведь прямо сейчас, спустя две недели разлуки, Женя окажется рядом. Все произошло очень быстро — я нашла лифт, дождалась, пока он с беспокойными и недовольным скрипом доставит меня на нужный этаж, прошла к двери из тёмного дерева и нажала на звонок. Прошло полминуты, а ответа все не было. Я повторно потянулась к звонку, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге показался Соколовский. Он выглядел практически также, как и четырнадцать дней назад, однако все же немного хуже. Из-за болезни, которая, судя по всему, не была такой уж безобидной, под его глазами появились тёмные мешки, сухие губы потрескались, само лицо как-то похудело и побледнело. Я перешагнула порог, невольно копируя Женину улыбку самого счастливого человека на всем белом свете, и со все возрастающим беспокойством искала ответы в его светлых глазах. Прежде, чем с моих уст сорвалась хоть одна буква, Соколовский притянул меня за талию и прижал к крепкой груди. Он уткнулся носом в мои волосы и засмеялся, словно радующийся новогоднему подарку ребёнок.