***
Мы шли по широкой тропинке по заснеженному лесу и молчали, каждый был занят своими мыслями. Я постоянно смотрела куда-то вверх, на заснеженные верхушки сосен и елей, и вспоминала, как пару месяцев назад делала то же самое, но в обществе Жени. Мне захотелось остановиться на месте и прислушаться к звукам природы. Абсолютная тишина словно давила на меня откуда-то сверху вместе с тысячей мелких снежинок, оседала на моих плечах и тянула к холодной земле. Совершенно внезапно раздался стук — дятел с особым пристрастием принялся долбить кору дерева своим острым клювом. — Алёна, хочу кое-что Вам рассказать. — Внезапно заговоривший Евгений Павлович вернул меня в реальность. Я кивнула и зашагала по широкой тропинке вместе с дедушкой Жени, взявшим меня под руку. Мне пришлось приложить огромные усилия для того, чтобы действительно слушать его, не отвлекаясь на размышления. — Мне было двадцать пять, а Амалии всего восемнадцать, когда мы познакомились тем августовским вечером. Да, это была поистиннее волшебная встреча! В клуб меня затащил мой брат, а Амалию – ее сестра. Мы столкнулись на улице, когда оба отдыхали от музыки и людей, и случайно разговорились. Я влюбился в неё с первого слова, поверьте мне, Алёна, такое случается, однако судьба распорядилась иначе и мы разбежались по разным городам на следующий же день, так и не успев признаться друг другу в чувствах. Только спустя несколько лет мы снова встретились, чтобы никогда более не расставаться. Маля, я всегда так ее называл, была волшебной девушкой, она на протяжении многих лет была мне не просто женой, она была моим главным учителем, вдохновителем, защитницей. — Звучит слишком невероятно и красиво. — Прошептала достаточно тихо. — Разве? — Широкие брови поползли вверх в искреннем удивлении. — Странно, что Вы так считаете, Алёна, я успел составить о Вас определённое мнение, причём не без помощи внука, и что-то мне подсказывает, что Вы верите в судьбоносные события. — Вы правы. — Коротко отвечаю, невольно задерживая внимание на мужских пальцах, старых и слабых, сжимающих мою руку. — Однако судьба только сводит людей, затем вся ответственность и все решения сосредотачиваются в человеческих руках. Наши с Женей отношения строятся именно на взаимном уважении, доверии, понимании. Он ласково улыбнулся, словно бы я в эту секунду превратилась в маленькую и глупенькую девочку, которой он — взрослый и умудрённый опытом мужчина — вынужден обьясняет совершенно элементарные вещи: — Я рассказал Вам все это не для того, чтобы лишний раз убедить Вас в искренности Жениных или Ваших собственных чувств. То, что происходит сейчас, — это всего лишь небольшое испытание судьбы. Мой внук вернётся к Вам в полном здравии, будьте уверены в этом. Не успела я разомкнуть губы, чтобы ответить дедушке Жени, как прямо перед нами пронеслась небольшая коричнево-рыжая лисица и остановилась у одной из сосен. Я затаила дыхание, наблюдая за хитрой охотницей: будто бы не замечая нашего присутствия, она сначала недолго нюхала ствол дерева, топчась на месте, затем шустро кинулась к соседнему, принялась искать что-то уже у него. В эту минуту из-за облаков показалось солнышко, в чьих лучах шкура лисицы заблестела интереснейшим образом и сильно порыжела. Евгений Павлович державший меня за руку, тихо прошептал что-то, что я не смогла разобрать, и несильно сжал мою руку в своей ладони. К сожалению, в самый неподходящий момент в кармане моего пуховика зазвонил телефон и лисица подняла нас свои тёмные глаза. Одна секунда и она уже скрылась в глуши, не оставив после себя ни единого следа. — Слушаю. — Пробормотала я в трубку, все ещё смотря в ту сторону, куда убежала лиса. — Алёна, это Александр Евгеньевич, мне звонили из больницы и сказали, что состояние Жени улучшилось. Я договорился с врачом, мы можем навестить его.***
В реанимационном отделении сегодняшним утром было так же пусто, как и вчерашним. Ничего не изменилось. На секунду мне даже пришла в голову мысль, что в этом месте время, должно быть, застывает. Ни в одном месте на всей планете, полагаю, нельзя понять, насколько бессилен человек перед одной секундой, кроме как у больничной койки близкого. Секунда имеет для одного человека важность вселенских масштабов, но вместе с тем совсем ничего не значит для мира в целом, которому, как бы ни было прискорбно признавать, абсолютно все равно на одну душу. — Алёна, подождите здесь, — Александр Евгеньевич шёл впереди меня и с Регины Робертовны, — никуда не уходите только, сначала я должен ещё раз переговорить с врачом. — Да, конечно, — я села на металлический стул, который за ночь будто бы даже стал мягче, взлохматила волосы дрожащими пальцами и уставилась в огромный плакат, висящий на противоположной стене. Ещё вчера ночью я практически выучила его наизусть. Теперь мне точно известно, что необходимо делать при проявлении первых признаков гриппа и каких ошибок лучше не совершать. Было бы здорово иметь такой плакат с правилами для жизни: не знаешь что делать — посмотрел инструкцию, последовал совету и продолжил жить счастливо. — Да, завтра утром переведём его в обычную палату, посещать можно будет в старого обозначенные часы и только предъявив соотвествующие документы на вахте, — говорил доктор в то время, как мы шли по коридору, которому словно бы не было конца. Я то и дело поправляла волосы, нервно закусывала нижнюю губу и никак не могла сосредоточиться на реальности. Мысленно я по непонятной причине постоянно возвращалась куда-то назад, в тот момент, когда узнала о том, что Женя попал в реанимацию. Прямо в ту секунду, когда широкоплечий мужчина в белом халате открыл передо мной дверь в палату, ко мне вернулось осознание того, что прошло уже два дня, как все случилось. Два дня пронеслись за одну секундочку и наглым образом выкинули меня из себя. Я пропустила вперёд себя Жениных родителей и застыла перед дверным проемом, не показываясь в палате, — Привет, мам, — Женин голос был пугающе тихим, — пап. Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, однако быстрое биение сердца напоминало автоматную очередь, коленочки дрожали от страха. — Привет, сынок, — забормотала Регина Робертовна, шмыгая носом, — ты так меня напугал, Женя, так напугал, бессовестный мальчишка, что я чуть сама не... — Рина, брось, что с ним могло случиться? Он всегда был бойцом, да? — Александр Евгеньевич, знаю точно, был напуган и обеспокоен произошедшим с Женей не меньше супруги, однако всеми силами пытался скрыть этот факт. — Как ты, сын? — Гораздо лучше, — ответ последовал незамедлительно, — только очень хочу пить. Регина Робертовна, решившая обратиться за помощью к медсестре, застала меня в дверном проёме: она все ещё выглядела взволнованной и уставшей — ее светлые глазки блестели от слез, тонкие губы, сухие и потрескавшиеся, дрожали — но она будто бы помолодела лет просто потому, что увидела сына живым. Мы смотрели друг на друга и не могли ничего сказать. — Алёна, в чем дело? — Женщина всё-таки заговорила первая. — Не знаю, — тихо ответила, утирая рукавом толстовки скатывающиеся по щекам горькие слёзы и в обычной своей манере прикусывая нижнюю губу. — Где Алёна? — Спросил Соколовский уже своим голосом. — Она в порядке? Ты позаботился о ней? Регина Робертовна положила свою легкую ручку на мое плечо, а затем совершенно неожиданно обняла меня и прошептала на ухо, что все будет хорошо. Я закивала, протирая раздражённые от слез и напряжения глаза, отстранилось от женщины и перешагнула порог палаты. Соколовский лежал на высокой койке и выглядел совершенно иначе, чем в последнюю нашу встречу. Он заметно похудел — теперь черты его лица стали ещё более жёсткими и выразительными, но это отнюдь не выглядело здорово, нельзя было также не заметить выделявшиеся венки на шее, венах и даже лбу. И постарел он тоже заметно: цвет глаз изменился с небесно-голубого на серый, а на коже лица появилось множество новых морщинок. Я подошла к мужчине и осторожно, боясь сделать лишнее движение, коснулась своими пальцами внутренней стороны его широкой ладони. Во взгляде, обращённом на меня, я прочла особое чувство, которого прежде не видела. Женя не без особого труда поднял свою руку, коснулся большим пальцем моей сырой щеки и вытер пару слезинок. — Здравствуй, Женя, — тихо прошептала я, прикрывая глаза. — Здравствуй, — уголки его губ дрожали, — Гриневская, ты в порядке? Добрый смех невольно вырвался у меня из груди. Прижимая ладонью его руку к своей щеке, я испытывала огромную благодарность кому-то или чему-то неизвестному, позволившему нам быть вместе. Следующие слова врывались у меня сами собой, а вместе с ними на губах расцвела улыбка самого счастливого человек на свете: — Ты неисправим, родной. — Очень хорошо звучит это твоё «родной», — усмехнулся мужчина именно так, как обычно делает, — почему, чтобы ты начала так меня называть, должно было произойти это все? Пожала плечами, осторожно опуская его руку, наклонилась к его лицу и поцеловала колючую щеку. — Прости за тот разговор, — пользуется моментом и шепчет на ухо, — я не должен был говорить то, что сказал, это была моя ошибка. — Женя, не стоит сейчас говорить об этом. — Задержалась над ним, поправляя упавшие на сырой лоб чёлку. — В тот вечер из нас двоих ты по крайней мере был тем, кто сказал то, что действительно думает, а не то, что считает нужным думать. — Волшебное время подошло к концу, — возвестил появившийся из ниоткуда врач. Стоя сейчас рядом с Женей, которого я чуть не потеряла, ко мне пришло осознание того, что время и вправду волшебное.