POV Евгений Соколовский
13 апреля
Последние дни в Москве были солнечными. Ранним утром улицы тонут в лёгком тумане, который должен развеяться, едва часовая стрелка уставится концом в цифру девять. Машина плыла по дороге так, будто под ее колёсами даже не асфальт был, а потоки воздуха. Хотя, вполне возможно, мне все это казалось. Да, определённо, это бред. Я опустил окно, вдыхая носом запах резины, выхлопных газов и табака — к сожалению, здесь только таким и дышишь. Мысли вернулись к острой коленке, уткнувшейся сегодня утром мне в бедро, а затем решили вдруг сделать пару оборотов вокруг позавчерашней ночи, когда Алёна возникла на пороге спальни, укутанная в плед. С полуночи и до часу я лежал, подложив ладони под голову, и смотрел в потолок. Ни одного звука из кухни до меня не доносилось. Окно было приоткрыто, в комнате царила прохлада. Тонкие порывы ветра легонько трепали тюль, которая подсвечивалась желтым светом огней города. Я лежал, по крупицам собирая диалог с Алёной — мы оба не высказались до конца, будто стояли на противоположных сторонах одной улицы и пытались что-то друг другу крикнуть, но из-за шума проезжающих мимо автомобилей и автобусов это представлялось невозможным. И вот она зашла, легла рядом. Тепло ее тела тут же почувствовалось моим. Перво-наперво я успокоился. Не знаю, почему, но это для меня было важнее всего — заботиться о том, чтобы с ней все было хорошо. Когда она под боком, с ней ничего не случится плохого; то же касалось меня самого. Она целовала синяки на моем теле, задерживаясь и прислоняясь мягкой щекой к коже. Это все казалось естественным, как будто так и должно быть — то, как она льнула ко мне и как я ее прижимал; то, как целовал ее губы, шею и грудь; то, что она шептала на ухо; то, как мы без остатка отдались друг другу, соскучившись за полтора месяца. Помню, как она болтала в полудремоте о доверии. Я отвечал искренне, честно, прикладывая массу усилий для того, чтобы сосредоточиться на самых обыкновенных вопросах. Все потому, что тогда, уставший и успокоившийся, я жутко хотел спать. Так крепко и так хорошо, как за два часа, я не спал пару месяцев. И сегодняшняя ночь тоже оказалась той, в которую я выспался. После ужина с Андреем, пары бокалов белого вина и приятного разговора, конечно, мои нервы расслабились. Оставшееся время до полуночи мы с Алёной просто лежали — она прижималась к моему боку, уткнувшись носом в шею, а я гладил ее мягкие волосы. Мы не заметили, как уснули. В коридоре остался гореть свет. Только среди ночи, когда я поднялся из-за неприятного сна, он был погашен. Да, сон. Мне снилась ворона, которая сидела на подоконнике окна в офисе. В кабинет вошла Алёна, а чернокрылая птица тут же исчезла. В следующую секунду она вылетела каким-то образом в коридор и села на плечо Гриневской, озлобленно каркая. Я как раз затормозил перед бизнес-центром. Охранники на входе, как всегда, пожелали хорошего дня. Улыбка сползла губ ровно в ту секунду, когда я зашёл в лифт, потому что теперь мысли сосредоточились исключительно на работе, на сегодняшнем договоре с Богомоловым. Поставив последние подписи, все благополучно разрешится. Вспомнился вопрос, который вчера был поставлен ребром — сразу после обеда Богомолов, улучив момент, предложил мне работать на него. Конечно, нельзя сказать, что я спал и видел, как работаю на этого человека — нет, мне просто хотелось уйти из-под крыла отца. А вот и он. Папа стоит у кофейного автомата, нажимая вот уже в третий раз на одну и ту же кнопку. — Доброе утро. Он окончательно сломался. — Говорит папа, замечая меня. — Да. Прохожу мимо, не оборачиваясь. Слышу следующие по пятам шаги. Папа заходит вместе со мной в мой кабинет и, закрыв дверь, прислоняется к ней спиной. Я первым делом открываю окно, чтобы впустить в помещение свежий воздух, затем вытаскиваю из сумки рабочий ноутбук. Когда я сажусь в кресло, отец отходит от двери, чтобы сесть на гостевой диван. Он спрашивает что-то о работе, о ближайших договорах и встречах с подрядчиками. Выясняется, что сегодня я должен съездить с Володиным на встречу вместо него. — Мне нужно сказать пару слов студентам, а потом доделать дела. Не опаздывай. Вы должны быть здесь к пяти часам. Богомолов не любит ждать. Я киваю, делая вид, что пропустил мимо ушей его слова о студентах. — Послушай, сын, — уж очень посерьезневший тон отца заставляет меня поднять на него глаза, — после этого договора, как считаешь, сможешь занять мое место? Это предложение не сказать, чтобы удивило, вовсе нет, рано или поздно это должно произойти, только вот на данный момент я меньше всего видел себя, работающим с отцом, пусть и не под его непосредственным руководством. И, конечно, я не мог забыть о весьма неплохом предложении, которое сделал мне Богомолов вчера. — Пока не могу сказать. Вчера Богомолов предложил мне работу, я думаю согласиться. — О чем ты? — Мужчина хмурится. — Какая ещё к черту работа? Я в самом деле не понимаю, почему ты вообще допускаешь, что можешь вот так просто взять и уйти, когда многие годы я рассчитывал на тебя как на своего преемника! Я качаю головой и отвечаю, что сразу после случившихся в конце февраля событий задумался над этим вопросом. — Конечно, мне не отказаться ото всего, что ты мне дал, но я постараюсь, чтобы отныне твоё вмешательство в мою жизнь было минимальным. Как считаешь, будет оно таковым, если я займу твоё кресло? Отец ничего не отвечает. Он подходит к окну, рассматривая город. Я вижу, что по шее у него побежали красные пятнышки — сигналы того, что сейчас папа очень сильно злится. Эта особенность передалась и мне. — Ничего не скажешь? — Спрашиваю я. — Мы с твоей матерью все решили. Никакого развода не будет. — Что? Что-то дернуло меня встать и подойти к отцу, тогда как внутри все негодовало. Мы стоим на расстоянии вытянутой руки друг от друга, однако на самом деле мы намного, намного дальше. Между нами годы непонимания, мелких и крупных размолвок на работе и в стенах дома, две его ошибки, которые повлекли за собой разные последствия: одна из таких ошибок стоила мне полутора месяцев разлуки с Алёной. Да, я был жесток — возможно, не стоит относиться так категорично ко всему случившемуся, ведь по итогу все наладилось. Только вот что, если бы ничего не наладилось? И то, что он причинил столько боли матери, сестре…это было непростительно и заслушивало твёрдого непринятия. — То, что слышал. Твоя мама остаётся со мной, потому что я ее люблю, а она любит меня. Мы прожили вместе тридцать лет, вырастили двоих детей, построили бизнес. Мы — семья. Семья, которой я не заслуживаю, быть может, настолько она хороша. Вы, ты и Настя, лучшее, что могло со мной случиться. — Папа, пойми, я мог бы многое отпустить, но не то, что я из-за тебя едва не потерял Алёну, — горькая улыбка касается моих губ. — Едва? Так вы все же помирились? — Да. — Я рад за тебя, за вас обоих. — Кажется, его голос становится почти ласковым, но в следующую же секунду холоднеет: последующие слова будут касаться исключительно дела, это ясно сразу. — Послушай, я тебя понимаю, что этот случай нас с тобой рассорил, но давай бизнес оставим в стороне? Я никому, кроме тебя, кресло не доверю. Ты же должен понимать. Я молчу, обдумывая слова. — Если не ты, то я не знаю, кто. Я лучше к чертям собачьим все продам тому же Богомолову, он выкупит холдинг с радостью, неоднократно лично об этом заявлял. — А ты мог бы его продать? То, что ты годами выстраивал с таким трудом… — Почему бы и нет, собственно? Думаю, что да. Продам и уйду на покой, буду жить с твоей мамой в мире, спокойствии, потому что теперь все свободное время мы будем тратить на разборы полетов, да и с отцом надо больше времени проводить, ты сам знаешь о его состоянии. Чем не повод полностью отойти от дел? Если ты не согласишься, я так и сделаю. Мне плевать, что я не один десяток лет положил на это дело. Только, Женя, это твоё наследство. Ты действительно готов отказаться от него? — Я займу твоё место, потому что я знаю, что тебе дорога компания, вовсе не из-за того, что это якобы мое наследство. — Прохожу к своему столу и снова сажусь в кресло. Приходится прикладывать массу усилий, чтобы сохранять спокойный, собранный вид. — Но у меня есть условие. Ничего не мог со своими чувствами поделать, сколько бы ни старался. Как теперь этому человеку верить? Как впустить его в свою жизнь после всего произошедшего? Никак. Сейчас это представлялось невозможным. Быть может, через какое-то время мой гнев остынет, уступив место обыкновенному смирению. — Слушаю. — Мой дом, наша семья с Алёной отныне для тебя неприкосновенная тема. Договорились? Отец ничего не отвечает, просто молчит и сосредоточенно глядит в окно. А затем идёт к двери. Мужчина задерживается в дверном проёме, как будто сначала подбирая слова, а затем не решая их высказать. Откуда эта внезапная нерешительность и осторожность? Я наблюдаю за эмоциями на его худом лице и моментально прихожу к выводу, что поставленное условие задело его. Что вдруг приключилось с Александром Соколовским, который всю жизнь ставил на пьедестал карьеру, договора бесконечные? Неужели его обидело то, что я хочу держать его на расстоянии? — Когда-то у тебя будут дети, Женя. Надеюсь, что от них подобных слов ты не услышишь. Папа выходит из кабинета, притворяя за собой дверь. Я захлопываю крышку ноутбука, выпуская весь воздух их лёгких. Рабочий день проносится за мгновение.***
Около трёх часов пора было уже выдвигаться обратно в офис, потому что пробки почти наверняка прибавят к часу езды ещё час толчков на перекрёстках и светофорах. Разговор с подрядчиками увенчался успехом, скажем так, поэтому на горизонте замаячил ещё один выгодный договор. Андрей, владелец и гендиректор компании, совсем недавно присоединившейся к холдингу отца, стал мне не только товарищем по бизнесу, но и другом, в этом с каждым днём я убеждался все более и более. Это был один из самых надежных и ответственных людей, с которыми я когда-либо бы знаком. Мне нравился образ мыслей Володина, его ценности и то, с какой твердостью он придерживался принципов, убеждений — это было тем, что с самого начала привлекло мое внимание, а вскоре и вызывало расположение. Сейчас, когда я рассказал ему о планах отца, он поздравил с новым статусом. — Пока рановато, может, все ещё тысячу раз поменяется, это же папа, он относится к холдингу, как мать к ребёнку. — Улыбаюсь краешком губ, внимательно следя за дорогой. — Он занимается этим делом вот уже двадцать лет, едва ли он уйдёт на покой так скоро, как сам предполагает. Но я этого и не жду. На самом деле, я первым делом подумал о том, сколько времени теперь буду проводить на работе. — Да, личная жизнь машет ручкой с палубы отплывающего корабля, — шутит Володин, — между прочим, вчера вечером ты был само совершенство. — Это ты о чем? Впереди стоящая резко остановилась. Я выругался. — Ну, ты был как будто сам не свой последние недели. Ходил как в воду опущенный, да и злой жутко. Знаешь ли ты, что весь отдел тебя боялся? Слышал бы ты себя на совещаниях, дружище, честное слово, сам бы себя возненавидел. Поэтому-то я и предложил тебе походить на бокс, понимаешь? Боюсь предположить, сколько сотрудников было бы уволено. — Ты ошибаешься, я был точно такой же. — Нет, нет, я тебе не верю. Колись. Я думал, рассказывать ли Володину о ссоре с Алёной или нет. Тот Женя, который так хорошо был мне знаком и которым я привык быть, не стал бы, настолько важно было ему никого не впускать в свою личную жизнь. Сейчас же, посмотрев на Андрея, я почувствовал, что могу доверить ему часть истины, открыть небольшую форточку. Первые пару минут после непродолжительного рассказа мы молчали, но потом он заявил, что он предполагал все это и оказался прав. — А все почему? Потому что мне это знакомо. Проблемы в личной жизни неизбежны, когда ты полжизни проводишь за рабочим столом. Мы с Агатой переживаем эти кризисы регулярно, но ни разу не было такого, чтобы над браком нависла какая-то угроза. Понимаешь, о чем я? Я кивнул. — Мы ссоримся, а потом миримся, идём на уступки и компромиссы. Агата понимает меня и мои потребности, а мне нравится то, чем я занимаюсь. Мне действительно нравится эта моя безумная, изнуряющая работа. Ну, на глупо ли? Разговор продолжился, однако вскоре перешёл от личного к рабочему. Пробка была серьёзная, почти что вся улица стояла. Навигатор окрасил дорожные линии в бурый цвет. Совсем скоро мое терпение стало похоже на натянутую гитарную струну; Володин испытывал то же раздражение и недовольство, что и я — договор с Богомоловым значил для нас одинаково много. Он попросил открыть окно. Я нажал на кнопку, стекло поползло вниз и скрылось. Андрей достал из кармана пальто пачку сигарет. — Ты куришь? — Когда нервничаю. Уже половина пятого. Мы опаздываем. — Раз время есть, перечитай договор ещё раз. — Говорю я, качая головой. А потом вдруг замечаю, как на линию передач садится чёрная ворона. Мне тут же вспоминается сон, связанный с вороной и Алёной, место действия которого было в моем рабочем кабинете. — Сто раз уже проверяли. — Пожалуйста. Не доверяю я этому Богомолову. Андрей бурчит что-то под нос, но всё-таки достаёт документы из сумки и начинает читать строчку за строчкой. Ему приходится затушить сигарету. Окно остаётся открытым, через него в салон доносятся звуки моторов рядом стоящих автомобилей, вой сирен пожарных машин. Кажется, вот и причина пробки — где-то поблизости пожар. Как только в салон начинает заползать запах гари, я поднимаю стекло. Я взглянул на Андрея и невольно улыбнулся, удивляясь про себя, как хорошо складываются отношения с ним. Мы выбираемся из пробки спустя двадцать минут и с опозданием в пару минут — наручные часы показывали пять часов и две минуты — подъезжаем к бизнес-центру. Телефон в кармане пальто завибрировал — это звонил отец, интересующийся, когда я приеду. Выйдя из машины, я все ещё продолжал разговаривать с папой, даже не смотря по сторонам. На растущей рядом голой лиственнице — одной из трех — каркнула ворона. Я взглянул на птицу и тут же увидел Гриневскую, почти полностью загороженную широкими телами Богомолова и его личного телохранителя Ильи. Мне было видно, что Богомолов держит девушку за локоть, притягивая непозволительно близко. Володин замечает то же, что и я. — Это что еще за…? — Слетает с его губ. Богомолов выпускает Алёну из своих рук, та тут же, не глядя по сторонам, почти пулей несётся в мою сторону. Сергей Богомолов, развернувшись, замечает меня и Володина и на лице его в вспыхивают искренне удивление и досада, которые затем сменяются маской полного безразличия. Кажется, он выглядит так, будто вообще не понимает, какие к нему могут быть предъявлены претензии, ведь он — так, мимо проходил. Я обнимаю Гриневскую, врезавшуюся в мою грудь, за плечи и спину, но она вырывается. Мне становится ясно, что она чрезвычайно напугана. Впервые я видел в родных карих глазах столько безумного страха. — Алёна, я рядом, слышишь? Что он тебе сделал? — Спрашиваю, оставляя руки на предплечьях. Она вся дрожит. — Ты видел, что я тебе написала? Богомолов собирается обмануть вас всех. Я услышала разговор случайно в уборной, побежала к твоему отцу, но его там не было, а на обратном пути меня поймали. — Тараторит Алёна, глядя прямо в глаза. Я снова смотрю в сторону Богомолова, который уже движется в сторону главного входа в здание. Андрей пребывает в не меньшем шоке, что и я. Последнее, чего мы ждали — это подставы со стороны Богомолова. Ведь все документы были бесчисленное множество раз перепроверены! Это почти что из области фантастики. Поэтому Андрей, сбитый с толку, и спрашивает у Гриневской: — Как это возможно? Алёна, что ты ещё слышала? Что именно он сказал? — Плевать! — Резко отвеваю Володину, отводя девушку в сторону. Я обхватываю ее тёплое лицо ладонями и пытаюсь успокоить тем, что стою прямо напротив. Мгновение спустя Алёна успокаивается, к ней возвращается утерянное душевное равновесие. — Сейчас ты в безопасности. Хорошо, что ты все слышала, понимаешь? Пожалуйста, садись в машину. Каким-то чудом Алёна-таки садится в машину. — Может, она неправильно поняла? — Нет, это мы что-то упустили. — Мы останавливаемся на полпути. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на автомобиль. И снова возвращаю внимание Володину. — Если что, нам ничегошеньки неизвестно. Он держит нас за дураков, подыграем ему, почему бы и нет. Мы догоняем Богомолова уже в холле — он стоял у одной из колонн, что-то печатая на телефоне. Андрей смотрит на меня, опасаясь, как бы я не стал дурить. Ясное дело, от меня можно было ждать всякого, однако сейчас нельзя было действовать опрометчиво, поддаваясь порывам. — О, Евгений, Андрей, вот и Вы! — Мерзавец пытается по глазам понять, рассказала ли Алёна правду. — Послушайте, буквально только что видел Вашу невесту! Алёна, кажется, ее зовут? Ну, так она ехала со мной в лифте, мы застряли всего на пару минут, но она ужасно испугалась замкнутого пространства. Пришлось мне ее слегка успокоить. Лифт? Они ехали в лифте вместе? И что значит «успокоил»? В его глазах я как будто замечаю то, что было скрыто прежде. В сознание закрадываются самые ужасные догадки о том, как на самом деле относился Богомолов к Алёне. То, как она испугалась и то, как среагировала, когда я попытался ее обнять… Я замечаю, что Богомолов как-то неловко касается рукой правой стороны лица. — Да, она боится замкнутых пространств, — киваю, пытаясь придать своему виду максимальной доброжелательности, — так Вы ей помогли? — Да, конечно, а как иначе? — Он улыбнулся. Володин, почувствовав неловкую паузу, вклинился с обычной рабочей фразой. Мы двинулись в сторону лифтов. Двери распахнулись перед нами, Богомолов вытянул ладонь вперед и жестом пригласил меня и Андрея зайти первыми. Три лица — четвёртое принадлежало Илье, а потому ничего не выражало — улыбнулись в притворной улыбке. Щека Богомолова была красной, как будто кто-то его легко ударил. Володин видел то же, что и я. Мы прочли мысли друг друга: «Алёна».***
— Это мошенничество, — изрекаю я, кидая папку с документами на стол перед Богомоловым, и сажусь на место. Мужчина смотрит на меня так, будто я пошутил. Вальяжно раскинувшись в кожаном кресле, беспечно подложив ладони под голову, он явно не ожидал, что к нему будут какие-то вопросы. И сейчас, когда его глаза упали на один единственный пункт в договоре, выделенный маркером, он выглядел почти что комично. А подстава заключалась в том, что сегодня, прямо перед заключением договора, оригинал документа, хранившийся у моего отца, был заменён сторонним, почти что полностью, за исключением одного только пункта, копирующим окончательно утверждённую версию — ту самую, которая неоднократно проверялась мной, Андреем, ещё несколькими людьми и адвокатами. Как так вышло, что документ подменили, ещё предстояло выяснить. Так или иначе, улучив пару минут для последней перепроверки, я обнаружил ловушку, попав в которую, Александр Соколовский в скором времени потерял бы все. Конечно, когда это произошло бы, отец обратился к Богомолову как к главному желающему приобрести якобы тонущий бизнес. Короче говоря, самая обыкновенная схема обмана. Если бы не случайно подслушанный Алёной разговор, в сотый раз никто не стал бы проверять документ, ведь сегодня мы все здесь собрались исключительно для подписи. — Что за бред? — Богомолов смеётся сквозь зубы. — Шутите? — Нет, ничуть. Володин сидит в кресле напротив от меня, а папа во главе стола. Мы втроём смотрим на Богомолова, наблюдаем за его жестами, которые с каждой секундой напоминают все больше движения заведённой детской игрушки. Как я и думал, Богомолов не стал отпираться, защищаться попусту, он просто поднялся с кресла и, уперевшись ладонями в стол, сказал: — Вы ещё об этом пожалеете. Да, это была самая банальная угроза из всех возможных. Банальная, но отнюдь не пустая. Зная то, что из себя представляет этот человек, я допускаю, что когда-то ему захочется отыграться за эту ситуацию. — А это Вам, Евгений, подарок на свадьбу, — Богомолов швыряет через стол красную бархатную коробочку, их которой по пути вываливается цепочка, — и настоятельно советую держать все самое ценное при себе. Все последние сорок минут я самого себя удивлял собранностью, абсолютно безразличным отношением к жестам и словам того, кто угрожал Гриневской. До чего было неприятно смотреть в лицо этому человеку! Кажется, что минуты тянулись вечно. До этой секунды. Теперь же терпение лопнуло. Невольно вспоминается испуганное лицо Алёны, ее трясущиеся плечи. И как бы последней каплей стала эта истерзанная грубым обращением коробочка и золотая цепочка. Я поднимаюсь с кресла, намереваясь подойти к Богомолову; Володин встаёт след за мной. — Илья! — Богомолов зовёт своего телохранителя, оставленного за ненадобностью за стенами переговорной. Уголки моих губ совершенно неожиданно поднимаются вверх. Богомолов смотрит прямо в глаза бесстыдным, лукавым взглядом. Трусливое создание и только! Богомолов уходит в сопровождении Ильи. Я возвращаюсь в кресло. Резкая головная боль заставляет поморщиться. — Что это такое было? — Спрашивает отец. — Это было нечто омерзительное, Александр Евгеньевич, — говорит Володин, рассматривая цепочку, — Богомолов вдруг решил, что может претендовать на внимание и расположение Вашей Алёны, это вовсе не подарок к свадьбе. Отец смотрит на меня из-под густых, нахмуренных бровей. Ему необходимо доказательство того, что все произнесённое Андреем правда, которой можно верить. — Что ты знаешь? — Спрашиваю я у Володина, принимая из его рук друга роскошную цепочку с бриллиантовой подвеской. — Ты ведь что-то знаешь, я по глазам вижу. И он рассказывает нам, как пару дней назад встретился с испуганной Алёной — та сбежала, едва узнав, что встретится лицом к лицу с Богомоловым. Андрей упомянул, что затем видел взгляд Богомолова, брошенный на Алёну. В этом взгляде, по словам Андрея, было что-то нехорошее и хитрое. — Вчера, когда я был у вас, она сказала, что мои догадки правдивы. — Что именно ты у неё спросил? Нет, это все до жути неправильно, омерзительно. Поверить не могу, что она в самом деле промолчала, решив, что работа важнее всего этого! Неужели это произошло за те два дня, что она в Москве? Почему я раньше не заметил постороннего интереса со стороны Богомолова? Ведь они виделись в моем присутствии однажды — это было в больнице. Мне вспомнилось то, с какой ухмылкой этот человек пожал руку Гриневской и как воскликнул: «До чего красивое колечко!». — Спросил, не проявлял ли он к ней лишний интерес. Поверь, имелось в виду то, что имелось, никакой двусмысленности. Лично мне в ту секунду, когда она налетела меня в холле, все стало ясно. Не знаю, что именно между ними произошло и произошло ли. Быть может, за рамки приличий Богомолов не вышел. — Или вышел, раз Алёна и словом не обмолвилась. Мне представилось толстое лицо Богомолова, румяное и блестящее в лучах солнца, каким оно было тогда, в парке при больнице; представились и тёмные глазки-пуговки, с презрением смотрящие на меня, но с лукавством и живым любопытством — на Алёну. Комок встал поперёк горла. Я застучал по коленке пальцами, пытаясь сосредоточиться на каких-то мыслях. Но на каких сосредотачиваться? Рядом сидели Андрей и папа, оба смотрели на меня с каким-то ожиданием. А мое лицо почти наверняка было непроницаемым. Единственным, что меня выдавало, была дрожь в пальцах. — У тебя будет ещё время. — Говорит отец, накрывая своей ладонью мою руку, в которой была сжата цепочка. — На что? — Вмазать ему. У тебя будет ещё время, поверь. — Хорошо. Украшение отправляется в мусорное ведро.***
— Ты уверен, что оно тебе надо? Раздраконишься попусту ведь. — Говорит отец. Мы стоим в холле у дверей, ведущих в комнату охраны. Едва узнав, что Богомолов ехал с Алёной в лифте, мне стало важно посмотреть, что происходило внутри — там повсюду были камеры наблюдения. Папа отговаривал меня вот уже пару минут, но мне было все равно на его слова и доводы. Я постучал в дверь. Спустя еще пару минут с разрешения отца нам включили запись часовой давности. Я склонился над столом и внимательно вгляделся в изображение на широком экране компьютера — на нем Гриневская стоит почти в самом углу, зажатая Богомоловым. Качество видео было шикарным, поэтому мне не составило труда заметить, с какой усмешкой Богомолов коснулся волос Алёны, с каким удовольствием зажимал ее. Они что-то говорили друг другу, но никакие из здешних камеры не пишут звук, к сожалению. И вот Илья остановил лифт. Мне стало дурно. Я почувствовал острую нехватку воздуха, почти что сам отказался в этом поганом лифте. Мужчина стоял недопустимо близко к Алёне. Честное словом будь у меня возможность, я бы прямо сейчас ударил этого мерзавца — подумать только, он звал меня на работу и почти обвёл нас вокруг пальца! В горле запершило. Мне было видно, как рука Богомолова касается щеки Гриневской и как его толстые пальцы поддевают цепочку с кольцом. — Поймём, — папа кладёт руку на плечо и оттаскивает от экрана, — пойдём, я тебе сказал, уже ничего не поправишь, главное, что все закончилось хорошо.