Штрихи

      Выныривая из бассейна по пояс, Чимин укладывает голову на скрещенные руки у кафельного бортика. Щурясь от стоящего в воздухе смога, он не сводит взгляд с Чонгука. Чертыхаясь, тот вытаскивает из бассейна разломанную доску с торчащим гвоздём. В воде плавают пожухлые листья, мелкий мусор и крупногабаритный хлам, упавший с затянутого чернотой неба. В правом углу большим поплавком бьётся о стенку разбитый телевизор. Чонгук мечется по периметру как раненная птица у разорённого гнезда. Убирая со лба вспотевшие волосы, он пытается взять себя в руки ради Чимина.       — Чонгуки, — тихо зовёт его старший. Ласковое прозвище действует лучше успокоительного.       Он плюхается на край бортика, предварительно скинув кроссовки, Чимин протягивает руку, стирая влажной ладонью копоть с его лица. Чонгук льнёт к прикосновению, окончательно успокаиваясь, целует потрескавшимися губами пухлые пальчики. Чимин гладит его взлохмаченные волосы: выкрашенные в блонд прядки от сажи превратились в пепельные. Чимину нравится — Чонгуку очень идёт.       Они провожают взглядом небольшую группу выживших, направляющуюся по раскуроченной дороге в сторону севера. Держа за спинами рюкзаки с остатками чистой воды, люди испуганно задирают головы к небу, вздрагивая от каждого удара за спинами. Кругом на землю падают горячие глыбы и комья, запах гари разъедает пространство, обволакивая липкой плёнкой, через которую мир кажется размытым, не чётким.       Чимин молчит и Чонгук переводит на него взгляд, полный любви и сожаления. Он не может отправить Чимина домой — море Пусана иссушено, превратилось в глубокую глиняную тарелку с трещинами и сколами по дну. Он ни за что не уйдёт с остальными, оставив Чимина здесь одного, да и понимает, что дорога на север, ровно как на запад или восток не принесёт спасения. Плача кровавым дождём по своим детям, разъярённая стихия за пару часов окончательно сметёт людей с этой планеты.       Чонгук смотрит в родные глаза, две маленькие щёлочки с мириадами звёзд под веками, Чимин как прежде улыбается уголками глаз и кончиками пухлых губ, доверчиво и чуточку лукаво. Чонгук видит, как тот обезвожен без солёной воды, как измождён и выбит из сил, находясь в кафельной клетке, квадрате в несколько метров с загрязнённой водой. Но на лице Чимина крупными буквами лишь тревога за младшего, и вместе с тем умиротворение с принятием происходящего.       Опираясь на локти, Чонгук тянется ближе, любуясь. У Чимина упругая толстая кожа, удивительно нежная на ощупь. Даже в отсутствии солнца она переливается серебряными бликами. Чонгук обожал проводить по ней кончиками пальцев, сцеловывая с острых ключиц солёные капельки моря.       — Иди ко мне, — шепчет Чимин, раскрывая объятия. Не раздеваясь, Чонгук скользит к нему в руки, не в силах сдержать улыбки, глядя в искрящиеся глаза. Чтобы ни происходило, даже грёбаный конец света, Чимин не перестанет любить его, даря тепло и заботу.       Вода в бассейне прохладная, по телу Чонгука пробегают мурашки.       — Обними меня, как раньше, — просит Чимин, прикасаясь своим кончиком носа к чонгукову.       Крепко прижавшись друг к другу, удерживаясь на плаву, они взбивают воду в едином ритме: Чонгук — пятками, Чимин — плавником. Младший мажет губами по его шее, проводит ладонями по плечам, задерживается на спине, прощупывая позвонки и лопатки, скользит ниже к упругому животу, где нежная кожа переходит в основание хвоста. Любовно ощупывает гладкие чешуйки, через мутную воду они не перестают блестеть снежными кристаллами.       — Я люблю тебя, — шепчет он, гладя Чимину в глаза, крепче стискивая ладони на тонкой талии, обвивая своими ногами мощный русалочий хвост.       — Я тоже тебя люблю, — отвечает, неотрывно глядя в глаза. — Ничего не бойся, Чонгуки.       Чонгук кивает и смаргивает, думая, что Чимин с ним прощается. Так много хочется сказать, так много они не успели сделать вместе, но Чимин прикасается губами к покрасневшей щеке и Чонгук понимает, что тот всё знает без слов. Все мысли и страхи уходят на второй план заглушаемые единственным знанием, кричащим в каждой клеточке кожи «люблю, люблю, люблю».       Чонгук глубоко вдыхает, задерживая в лёгких воздух. Чимин утягивает его на дно в самый глубокий угол бассейна и накрывает собой. Сквозь рябь над головой Чонгук успевает заметить красное покрывало, накрывающее поверхность, ставящее окончательную точку на жизни цивилизации. В ушах стоит оглушающий гул, разрывающий перепонки, вода давит со всех сторон, угрожая расплющить. От дикой боли Чонгук выпускает остатки кислорода, маленькими пузырьками они лопаются, не достигнув поверхности.       Задыхаясь, он часто моргает, смотря на Чимина, что до сих пор держит в ладонях его лицо. Старший прикасается к Чонгуку приоткрытыми губами, и он чувствует, как в рот с языком Чимина проникает кислород. Три полоски жабр по бокам его шеи ритмично открываются и закрываются, как маленькие створки жалюзи. Тоненькой струйки Чонгуку достаточно, чтобы не потерять сознание.       Чимин продолжает его целовать, делясь кислородом, гладит по голове и рукам, успокаивая. И всë ещë накрывает собой, пока вода давит на них со всех сторон, стремясь размазать о стенку бассейна. Чонгук не знает, как долго они так продержатся, имеет ли вообще смысл бороться с неизбежностью?       Чимин нащупывает его ладонь и ведëт по своему животу вниз, немного надавливая. Плотный маленький бугорок округлой формы прощупывается за шёлком фарфоровой кожи. Чимин подносит палец к его губам в знаке «тише», кивая головой, подтверждая догадку. Чонгук прижимается к нему с новой силой. Теперь он знает, что под водой можно плакать, беззвучно всхлипывая в губы любимого. Чимин второй раз дарит ему смысл жить.       Чонгук не знает, сколько проходит времени, вода обжигает кожу кипятком, будто они закрыты в кастрюле с огненной крышкой. Он держится за Чимина, за мысль, что их будет трое. Ради этого он вытерпит любую боль.       Когда гул стихает, а поверхность воды становится ровной, планета полностью очищена для новой жизни.