Штрихи

      Выйдя из спальни, Юнги широко зевает. Вытянув руки в стороны, он потягивается, но тут же резко останавливается, замирая. Медленно опустив руки по швам, наклоняет голову к груди, проверяя: на нём футболка – белая – в какой он вчера заснул. Юнги ничего не может поделать с иррациональным страхом, что стоит ему резко повернуться, потянуться или лечь на бок, как шрам на груди разойдётся, а внутренности вывалятся на пол. И совершенно не важно, что под клеткой рёбер у него расположены лёгкие с сердцем, а не кишки, «связка сосисок», как выражается Хосок.       Месяц назад Юнги выписали из больницы, обязав проходить еженедельный осмотр. Ким Сокджин, хирург с золотыми руками, залатавший его, уверил, что процесс заживления идёт отлично, показатели в норме, и пациенту не о чем волноваться. Тем не менее, весь месяц Юнги спит исключительно на спине, отчего часто просыпается среди ночи с затёкшей ладонью на груди и кашей мыслей из перемешанных с кошмарами воспоминаний. Тело до сих пор болит, синяки напоминают перезревшие сливы, шрам зудит непрерывно, призывая расчесать до крови. В зеркало страшно смотреть обнажённым, но каждый раз после душа он не может оторвать взгляд от широкой борозды кожи, понимая, как ему повезло. Юнги до сих пор в неком шоке, будто его ударили по голове и реальность – осознание произошедшего, окружающие люди – возвращаются в его тихий пузырь с увеличением громкости.       На кухне он ставит чайник, вынимает из подарочной корзины с шоколадом и фруктами, полученной от членов съёмочной группы, белую карточку с лаконичным «вызДДДДоравливай»; усмехаясь, пришпиливает её на холодильник магнитом. Закидывает в кружку две ложки кофе, и только залив кипятком понимает, что кофе ему, вероятно, больше нельзя.       — Вот же… — со звоном ложка падает на кафельный пол.       Юнги немного злится. Отчасти потому, что из-за него нарушен график съёмок, и Хосоку приходится на ходу вносить корректировки в процесс. Отчасти потому, что за окном кипит жизнь, руки чешутся вернуться к работе, а он даже по квартире передвигается с трудом. А может и потому, что он всё равно счастлив, но пытается подавить это чувство, как совершенно неуместное.       Юнги бросает на пол влажную тряпку, наступает ногой, протирая кофейное пятно. Наклоняться за ней и ложкой сил нет. Выпив стакан горячей воды, он стоит у окна, уткнувшись носом в кофейную банку, вдыхает божественный аромат зёрен, любуясь просыпающимся городом.       Из тихого созерцания его вырывает звонок в дверь. Отставив банку, он медленно направляется к двери, не имея ни малейшего представления, кто мог прийти в такую рань, не предупредив — на часах шесть двадцать восемь утра. Даже Хосок присылает предупреждающие смс, чаще всего с коротким «дзынь» за секунду до своего вторжения.       — Привет… Тэхён? — пробует угадать. Парень напротив тяжело дышит, явно пробежавший семь этажей по лестнице, не воспользовавшись работающим лифтом. Он кивает взлохмаченной головой и смотрит на Юнги, изучая огромными карими глазами.       Юнги изучает в ответ: вьющиеся каштановые локоны едва касаются пушистых ресниц, взгляд кажется уставшим, будто в зрачках потухла жизнь, припухлость под глазами говорит о бессонных ночах и пролитых слезах. Он одет не по сезону легко, наверняка замёрз, пока добирался.       — Вы совсем не похожи… — невольно вырывается у Тэхёна и он закусывает губу, поникая плечами. — Простите! Я не это имел ввиду. Я не хотел вас обидеть! И так рано приходить не должен был…       — Всё в порядке, заходи, — пропуская парня в квартиру, у Юнги щемит в груди.       Единственное, чем он может помочь Тэхёну, это проявить искреннее сочувствие и поддержку. Проходя в гостиную, в глазах Тэхёна проскальзывает страх, он замедляет шаг, соединяя подрагивающие пальцы в замок. Юнги понимает его неуверенность, ведь для гостя он совершенно незнакомый человек.       — Хочешь чай или кофе? Тебе нужно согреться.       — Нет, спасибо. Я просто хотел… — Тэхён не договаривает, опуская глаза на сжатые пальцы.       Юнги всё же делает чай, принося на подносе вместе с бутербродами и сладостями.       — Шоколадная граната? — по-детски удивляется Тэхён. Его глаза загораются маленькими искорками, но Юнги не успевает насладиться их глубиной, как сияние потухает. — Можно я возьму её с собой? — Старший кивает, а Тэхён съедает дольку печенья.       Юнги отходит к стене, предоставляя гостю пространство. Он замечает, как его пальцы продолжают дрожать, когда тот берёт в руки чашку; он видит в его взгляде смятение. Уверенность, с которой пришёл Тэхён исчезла, но Юнги уважает его за проявленную смелость.       После аварии и ужаса, произошедшего дальше, Тэхён не знал, куда себя деть. Он не имел знакомых и связей в клинике, поэтому донимал практиканта до тех пор, пока тот за определённую сумму не выдал ему данные пациента: полное имя, телефон, адрес.       Накануне вечером Тэхён ему позвонил, спросил о самочувствии – ничего противозаконного – но услышать голос оказалось недостаточно. Сейчас он чувствует себя полным глупцом за нелепость своего визита, за то, что тревожит ни свет, ни заря незнакомого человека после серьёзной операции, за то, что не знает, что делать и как жить дальше. Потеря родного человека душит его, но никак не добьёт.       Руки дрожат помимо воли и капельки чая обжигают коленку через дырявые джинсы. «Ты всё ещё жив!» шипит красное пятнышко на ноге. Тэхён поворачивается к Юнги, ожидая, что тот попросит его уйти, исчерпав максимум вежливости и гостеприимства, но встречает лишь тёплый взгляд и добрую улыбку, вселяющие спокойствие. А потом он переводит взгляд на стену за спиной Юнги и его глаза округляются от удивления.       — Вау… — выдыхает Тэхён, рассматривая постеры к фильмам в чёрных рамах: «Холод и серебро», «Прекрасные негодяи». — Вы тоже фанат?       Юнги едва сдерживает улыбку. Глаза Тэхёна снова светятся, а по щекам расползается лёгкий румянец. Поворачиваясь к старшему, он выглядит таким живым и невероятно красивым.       — Погодите, вы же режиссёр-постановщик трюков в этих фильмах! Поэтому ваше имя мне показалось знакомым. И это объясняет шоколадную гранату в моём кармане!       Юнги щурится, довольно улыбаясь. Обычно вся слава достаётся Хосоку — культовому режиссёру боевиков. Мин на самом деле не жалуется, ему нравится находиться вдали от фотокамер, спокойно занимаясь любимым делом с проверенной командой.       — Я заставил Чимина посмотреть все ваши фильмы!       — Звучит как-то не очень…       — Ой… но ему правда понравилось! В «Любовь подобная зиме» экшен-сцена одним дублем просто крышесносна, а на концовке мы оба рыдали. Чимин любит больше комедии, но… любил, — поправляется Тэхён. — Он… он…       — Он спас мне жизнь. Это ничего не изменит, но я жив благодаря Чимину. — Тэхён снова выглядит маленьким и потерявшимся. Юнги хочет прижать парня к себе, крепко обнять, успокоить, но понимает, что сейчас не подходящее время.       Тэхён часто моргает, опустив взгляд. Возможно, он сам не знает, зачем пришёл сюда, но Юнги абсолютно уверен.       — Тэхён, я всё понимаю. Ты можешь послушать.       — Что? — во влажных от слёз глазах появляется надежда.       — Я не против. Ты, правда, можешь послушать.       В примирительном жесте Юнги заводит руки за спину. Чтобы не смущать Тэхёна, он закрывает глаза. Тот медлит, но делает первый шаг. Подойдя практически вплотную, прислоняет голову к груди Юнги.       Закрыв глаза, Тэхён прислушивается. Комната наполняется тишиной, сквозь ткань футболки слышится ровное дыхание Мин Юнги, биение его сердца.       Но это не так. Под тканью, кожей и рёбрами сердце Чимина. Сердце его Чимина. Самого милого и любящего парня на свете. Сколько раз он прижимался к своему любимому, слушая эту мелодию?       «Тук-тук-тук».       Тэхён осторожно кладёт ладонь на грудь Юнги — глухие удары отдаются на кончиках пальцев. Под этот ритм на закрытых веках можно увидеть образ Чимина, воскресить в памяти его широкую улыбку и глаза-щёлочки. Его доброе сердце продолжило жить.       — Берегите его, — шепчет Тэхён, едва различимо.       Когда Юнги открывает глаза, гостя в комнате уже нет. Он медленно опускается в кресло, уверенный, что ещё увидит Тэхёна.