Судьба ТУРКа

- Мама, я вернулся! - Рафаэль влетел домой, прижимая к груди кольцо колбасы и немного хлеба. Да, не самая лучшая еда, но хоть что-то. В ответ – лишь пугающая тишина. - Мама... Не слышалось даже дыхания. Мама болела, дышала тяжело и с хрипом, а ещё часто кашляла… кровью. В такие моменты Рафаэлю всегда было страшно. Но сейчас стало совсем жутко. Он осторожно приблизился к постели матери. Дотронулся до её руки и отшатнулся: холодная. Рафаэль всхлипнул. Мама умерла… Мальчик медленно сел на пол спиной к кровати. Теперь он остался совсем один. Больше никто не будет ждать домой, рассказывать забавные истории, теплые руки не коснутся лба во время болезни. Мамы больше нет, потому что денег у них нет. Даже еду и ту приходилось последнее время воровать, а лекарства украсть куда сложнее. Рафаэль закрыл лицо ладонями. Мальчику плакать стыдно, но сейчас очень хотелось. Потому что одному страшно, плохо и одиноко. Потому что некому поддержать. Всё равно никто не увидит его сейчас. Мама говорила, что слезы не признак слабости, когда боль и горе рвутся наружу, лучше их выпустить, а не копить в себе. Потому Рафаэль и заплакал сейчас. Тихо, беззвучно, слезы катились по щекам, а он просто сглатывал их. Один, один, один... Одиночке сложно выжить в трущобах, это прописная истина. Отца Рафаэль не знал. Мама была для него всем. Она учила, заботилась, любила. А что делать теперь? Воровать? Жить побирушкой? Так Рафаэль не хотел. И мама не так учила, говорила, что лучше бедно, но честно. Так и жила, хотя на памяти Рафаэля её дважды звали в «Медовую пчёлку». - Мама, почему? Почему ты оставила меня? Но глупо спрашивать мертвых. Они всё равно не ответят. Теперь надо похоронить маму и понять, как жить самому. Рафаэль встал. В чулане нашлась тележка без бортов, но с колёсами. Мальчик вкатил её в комнату. Откинул с тела матери одеяло. Как бы она ни исхудала во время болезни, Рафаэлю всё-таки было её не поднять. Немного повозившись, он всё же справился. Старое покрывало стало саваном, но больше у них нечего не было. Похороны – роскошь под Плитой. Он выкатил тележку из дома. Из окна выглянула соседка, подруга матери. - Ох ты ж, что случилось... Помочь, Рафаэль? - Я сам. - Сам-то сам, ну хоть лопату-то возьми. Лопату он взял. И поплёлся со своим скорбным грузом на окраину, туда, где хоронили жителей трущоб. К помеси кладбища и свалки. Идти пришлось долго, через весь сектор. Кто-то сочувствовал, кто-то насмехался, кто-то не замечал. Но мальчишке было всё равно. Он выбрал самый дальний угол, чтобы никто не разрыл, копая другую могилу. Земля поддавалась плохо. Рафаэль насквозь взмок и натёр мозоли на руках. Закончив, он опустился на колени перед телом и откинул покрывало: - Прости меня, мама... Я не смог помочь тебе. А вот здесь плакать нельзя, могут увидеть, и смеяться потом, и ему придётся драться, стирая ухмылки с чужих лиц. Рафаэль скатил тележку в яму и стал засыпать её землёй. Он работал лопатой с остервенелой монотонностью, лишь бы не думать ни о чём, до звенящей пустоты в голове. На обломке доски подвернувшимся под ногу угольком нацарапал имя мамы и постарался укрепить деревяшку в изголовье земляного холмика. Постоял немного, не решаясь уйти сразу. Что-то не пускало, не позволяло уйти, словно он сбегает, бросая самого близкого и дорогого человека. Но потом всё же двинулся с места. Рафаэль шёл и старался не оглядываться, казалось, что он предаёт маму, уходя от неё. Теперь предстояло как-то жить одному. Без мамы, без её заботы, с тем, что теперь он сам по себе и никому не нужен, что надо как-то добывать еду. «Мне придётся воровать и дальше… мама, прости…». А дома было непривычно тихо и пусто, неуютно, даже жутко немного. Рафаэль хотел было забраться на кровать мамы и свернуться там калачиком, но вспомнил, что после такой заразы все вещи больного следует выбросить, а ещё лучше сжечь. Костёр из щёпок, картона и мелкого мусора занялся не сразу, но даже этого хватило для тонкого матраса, заштопанного одеяла и продавленной подушки. Жалко, конечно, но жить-то хочется. Следом в огонь легли немногие мамины платья. Её тарелку и стакан Рафаэль просто разбил. А потом затушил прогоревший костёр. Домой идти не хотелось. Там стало совсем неуютно. Пустой деревянный лежак был жёстким и холодным. Рафаэль свернулся клубочком, зябли босые ноги и натруженные ладони. Одну ночь можно и так переночевать, а завтра поискать где-нибудь матрас или одеяло, как повезёт. Потом он вспомнил про незапертую дверь, незваные гости ему были не нужны. Убедившись, что замок надёжен, Рафаэль вернулся на лежак. Вечерело, и становилось всё холоднее. Мальчик сжался, стараясь сохранить тепло, помогало мало. Вот когда была жива мама, и когда сам он был помладше, то часто засыпал рядом с ней, чтобы согреться. Воспоминание отозвалось болью, казалось, что вместе с мамой ушло и тепло. Горько и непривычно стало от такой мысли. Мама всегда была рядом, никогда не била его, и даже не кричала. Любила, иногда журила за проделки, но ни разу не повышала голоса, не поднимала руку. А как же теперь? Как жить без её тепла, когда его так хочется? Рафаэль снова всхлипнул. «Не плачь, размазня, теперь нельзя, жить надо. А плакать просто - сложишь лапки и всё, сам их склеишь. Так что думай». Кожу холодила цепочка с подвеской в виде камешка-капли, единственный подарок маме от его отца. Рафаэль на блудного родителя плевать хотел, для него подвеска превратилась в память о мамином тепле, о её заботе, нежности и любви. Он не видел ничего в темноте, но ощущал пальцами прохладный металл. «Я никогда не забуду тебя…». Мальчик зажал цепочку в кулаке и стал засыпать. И показалось - пусть всего лишь и на мгновение - мама присела рядом, погладила по волосам, совсем как в детстве. - Мама... - Прошептал Рафаэль, но ответом была тишина и стук дождя по крыше, небо плакало вместе с ним.