Беспокойное гнездо

Приближалось девятое. Оно подступало, как срок сдачи курсовой. Когда-то, во время оно, с приближением дедлайна я совсем не была уверена, что моя голова останется на плечах, а не скатится к подножью гильотины. В особо мрачном настроении мне представлялось, что стоит она в том закутке нашего корпуса, где преподавательские туалеты, рядом с кафедрой. А сейчас я была не уверена, что солнечный майский день не превратится в кровавую бойню близ Березины (что-то меня пробило на аллюзии из истории Франции). А всё из-за того, что расписание и свод правил – «курсовая» моя - не готова. Причём не на уровне «подшаманить список литературы», а на уровне «конь не валялся». Кстати, насчёт уровней. Было понятно, что придётся самой по ним полазить, чтоб изучить, как устроено магическое пространство. Когда самолёт вводят в эксплуатацию, то перед этим он проходит всевозможные испытания. Если говорить в терминах управленческих, тут ясно одно: если кто-то, наделённый ответственностью, чего-то там организует, он должен понимать, с чем вообще имеет дело и как это работает. Да вот те же чиновники с нашим городским бассейном, прости Господи. Они-то точно никогда спортом не занимались. Такое чувство, что и детишек в секции не отдавали, хотя у власть предержащих обычно принято пихать своё чадо с глаз долой во всевозможные секции и кружки. Но вот, наверно, не на плавание. А на идеологически выдержанный, элитный, правоверный хоккей. Эх... А ведь в собственном доме «чиновником» оказывалась я. Жилищ в мире просто немерено, аэродромов и аэропортов тоже тысячи, но всё-таки их гораздо меньше и управлять их жизнью гораздо сложнее. А мой дом – так уж повезло – является местом Силы и представляет из себя нечто среднее. И открыт он всем ветрам и всем путникам. Даже если они из стран, которые считаются врагами. В этом, как вы уже уловили, основная закавыка. В общем, подготовка к празднику превратилась для меня в большие хлопоты. Это было куда как непривычно. Ведь обычно у меня дома День Победы отмечают без помпы. Для нас это в первую очередь день памяти, и мы смотрим вполглаза знакомые фильмы (правда, если это новоделы последних лет – то и не смотрим вовсе), вспоминаем рассказы наших дедушек-бабушек о войне, пьём не чокаясь за погибших бокал вина - красного, как кровь... Вообще, я прикидывала, что и с моими лётчиками всё будет проходить примерно так же. Очень скромно, душевно и по-походному. Они остановятся у меня на своеобразный привал, прежде чем брать курс на Россию, и... Ну и что, и устроят чёртов беспредел, если одновременно с ними прилетят немцы! Хорошо, что американцев у меня тут не водится. И японцев тоже. Англичане только в гости заглядывают, и то очень редко. Иначе можно представить, какая тут началась бы собачья драка. Ну, не обязательно, конечно, драка, но какой-то очень малоприятный, с позволения сказать, кипиш. Из-за постоянно дурдома и цейтнота на работе мне, если честно, не очень хотелось вечером открывать табличку в «экселе», долго, мучительно соображать и вбивать туда время допуска для каждого героя, который вздумал бы почтить своим присутствием мои края. Конечно, я предпочитала писать рассказы или свой многострадальный, но горячо и свято любимый роман. А ещё рисовать картины, смотреть что-то на ютубе, копаться в саду или на кухне. Да что угодно, но не вся эта тягомотина. Ну да, так постепенно и подступило восьмое. Настал первый день «П» - день подготовки. Не могу удержаться от философской ремарки: вот в чём моё очередное сходство с Герингом – всё тот же неизменный подход: «А может, оно как-нибудь само?». А потом расплачиваешься «жэсточайшэй», как сказал бы наш президент, головной болью. К счастью, голова у меня вообще по жизни болит исключительно редко. Иначе как думать, а главное, что-то делать? Делать надо было одно: срочно распихать моих летунов хотя бы по разным половинам дня. Вопрос только: как?! Мысленная трансляция сигналов отметается, я вам не Вольф Мессинг. Окей. Объявление. Где? В физической реальности, на нулевом плане, я его никак не оставлю, у меня никакой аппаратуры, не сигнальные же костры разводить? Ладно, пространство первого плана, где смешаны физические и потусторонние вещи. В принципе, со входом туда у меня проблем нет. А там что, создать какой-то чатик в вайбере, как мамаши в школе? Э-хе-хе, вот смех смехом, а вариант мог бы выйти рабочий. Ведь телефонами вооружать всех товарищей необязательно: им достаточно сказать, что телефон есть у меня, пояснить насчёт системы обмена сообщениями, а любому из них будет достаточно послать вообще любого вида сигнал, а он автоматически преобразуется в текст или звук в чате. Насчёт этого меня уже просветил Геринг (ну хоть какая-то от него польза, кроме обнимашек и задушевных разговоров). Итак, чатик и автоматическое преобразование. В чём-то с людьми, обитающими в Вечности, гораздо проще. Но тут же я вздохнула. А как всех оповестить о новой системе связи? На это тоже нужно время. И всё та же ментальная связь, будь она неладна! Вот куда ни кинь, везде клин! Что на первом плане пространства, что на втором, где присутствие героев более призрачное, что на третьем, в снах, что на четвёртом, в собственно мыслях! Я почти упала духом. Ведь ментальная связь у меня только с Герингом. И то он не всегда откликается. То ли у меня сил магических недостаёт, то ли – ну вот выяснили же учёные, что когда вы зовёте кошку, а она не реагирует, это не значит, что она не понимает – это значит, что она вас игнорирует. ...Падла. Впрочем, неудивительно. Это его амплуа. Ему и положено таким быть чисто по умолчанию. И всё-таки я воззвала к рейхсмаршалу. Он не замедлил появиться - надо же, вау. Правда, сделал он это так, будто это не я его позвала, а он сам соизволил вернуться с прогулки, потому что ему наскучило. Одет он был в свой любимый - как я это называла, помещичий – наряд: сапоги для верховой езды, просторная белая блуза и кожаная куртка без рукавов. Окинув рейхсмаршала выразительным взглядом, я упёрла руки в боки (с кем поведёшься, от того и наберёшься – это его любимая поза!). И начала в своей обычной манере – издалека: - Ваше превосходительство, какой завтра день? - Обещают ясный, осадков не ожидается – идеальный для полётов, - с невозмутимой полуулыбкой отозвался Геринг. Ах ты ж чертила. Поставим вопрос по-другому. - Что ж, это чудесно. Ведь это значит, что сюда сможет явиться любой из числа славного небесного воинства? - Пожалуй. - Великолепно. Мой голос оставался всё таким же елейным, но я уже начала подбавлять в него холодку. - А вы помните, какое сегодня число? - Восьмое. - И вас ничего не смущает? - Нисколько. Дух мой безмятежен, - так же ровно заявил он. И всем видом он излучал полнейший релакс – да разве что насвистывать не начал. Я уже откровенно строго произнесла: - Значит, вы, господин рейхсмаршал, считаете, что восьмого мая вы имеете полное право пропадать непонятно где и шишки в лесу пинать? - Во-первых, я не обязан отчитываться, во-вторых, с чего ты взяла, что я пропадал именно в лесу? – проворчал Геринг, перейдя на ты и попробовав обидеться. Притом он держал в руке тёмно-зелёную баварскую шляпу с плюмажем, а к воротнику его живописно пристала сосновая иголочка. Ну и вредность. - Да с того, что посмотри на себя! Ещё и земли мне тут на сапогах нанёс, ты же знаешь, как я «обожаю» уборку – ни стыда ни совести! - Ничего лишнего, - съязвил Геринг. Моё терпение кончилось. Я не выдержала: - Слушай, кончай дурака валять! Завтра девятое, нельзя пускать сюда и немецких асов, и сталинских соколов одновременно – чёрт-те что начнётся, и у меня лично тоже будут неприятности! - Об этом надо было думать, когда ты увлеклась историей второй мировой да так и не выбрала сторону, а потом объявила своё гнездо территорией с открытым международным статусом – этот статус, не будучи чётко определённым и юридически ясно выверенным, может вызывать неприятные казусы, - неторопливо проговорил Геринг – всё ещё отстранённым тоном. Это он мне тут нюрнбергских законников пародирует – хорош юморок, нечего сказать. - На человеческий язык это переводится как «моя хата с краю»? - Ничего не знаю, - подтвердил Геринг. – Вообще-то это действительно твой аэродром, и тебе стоило бы самой тщательнее принимать решение, кого сюда пускать, а кого нет... – с тонкой ноткой укора добавил он. Так, что за отвратительные намёки? Можно сказать, дурно попахивающие. Короче, дело пахнет керосином. Я не подала виду и попыталась его усовестить: - Вообще-то, я бы к тебе не обращалась, если б твоя хата действительно была с краю – и ответственности, значит, никакой – но хата твоя вообще-то здесь. - О, - польщённо усмехнулся Геринг. Но сделал это как пан, констатирующий, что да, имение такое-то действительно принадлежит ему. И это было обидно. - Это значит, что происходящее имеет к тебе прямое отношение! - И что ты хочешь, чтоб я сделал? – снисходительно поинтересовался он. - Чтоб ты отдал приказ всем немецким пилотам – не являться сюда после обеда! А лучше не прилетать вовсе! Но он всё с такой же барской ноткой подчеркнул: - Это я хотел попросить, чтоб ты кое-что сделала. - В смысле? Что именно? - Хорошо, что ты признаёшь мои права на это жилище. Так вот, я бы хотел, чтобы ты обратилась к представителям советских ВВС и попросила их воздержаться от визитов. Я просто онемела от такой наглости. Нет, я, конечно, всё понимаю, но... Пожалуй, это стало моментом истины. У меня был случай шесть лет назад: за мной ухлёстывал парень-иностранец. Сошлись мы на почве интереса к правому движу и к военному режиму в Чили в частности. Кстати, юноша сам был латинос и восхищался тем, какие у меня глубокие познания в теме да какие взвешенные суждения о тяжёлых исторических событиях. Он, в свою очередь, горячо интересовался славянской культурой и четыре года учил русский язык, так что мог на нём весьма прилично объясняться. Мы увлеклись общением, да и как-то невзначай - друг другом. Но потом грянули события в Украине, и тут наш сетевой роман дал трещину, а потом и раскололся с диким треском. Оказалось, мы поддерживаем разные стороны конфликта. Я исходила из того, что могло бы произойти с моей собственной страной при подобном сценарии – а он из лубочного коктейля искажённых образов и идей в своей голове. В общем, из такой, я извиняюсь, сказочной хуеты... Меня бесило его агрессивное квасное шапкозакидательство. Можно было подумать, он наблюдает не за травматичными общественными явлениями и вооружённым конфликтом. Казалось, он орёт на футбольной трибуне какие-то кричалки с выпученными глазами, обмотавшись пёстрыми фанатскими тряпками: «Так их, так!». Я просто корёжилась от того, насколько это карикатурно. И была оскорблена до глубины души. Во-первых, ты поддерживаешь далеко не дружественные мне силы. Во-вторых, какое вообще имеешь право ты, иностранец, категорично судить о том, что происходит у нас, на другом конце земного шара? Меня хвалил за трезвость позиций, а сам что? В-третьих, ну если б ты хотя бы умел выслушать иную точку зрения и попытался понять, что происходит! В общем, я вдребезги разругалась с этим своим Педро (и он стал для меня Педро не через «э», а через самое что ни на есть противное, блеющее «е»). А потом плакался, какая я холодная и бессердечная, что бросила его из-за политики. Но есть вещь, которая для меня важнее симпатий – убеждения. И если Педро был дурачок, то Геринг был циник. Да и ещё и нахал. Скажите пожалуйста! Если я тебя приютила и мне нравится с тобой няшкаться, болтать вечерами и пить чай с печеньками – это ещё не значит, что я Родину продала! «Да и было б за что продавать, толку от тебя», - досадливо промелькнуло в голове. Очень не хотелось орать и ругаться как сапожник. Но возмущение так и переполняло. Как обычно, когда пытаюсь не выражаться, я перешла на дипломатический сленг и принялась холодно чеканить: - Никакого обращения с моей стороны не будет. Это против моих принципов. Как бы я ни была терпима и как бы ни симпатизировала народу и воинам Германии, но твоё требование по очевидным причинам для меня неприемлемо. Знаешь, Гера, я, конечно, рада, что ты тут освоился – но ты очевидно забываешься, - припечатала я, развернулась и пошла к себе наверх. - Возмутительно! – по-немецки воскликнул Геринг (догадалась я чисто по интонации), но голос отдавал неуверенностью. Я же стремительно влетела в комнату и закрыла дверь. Мне надо было срочно что-то решать, но перед этим привести в порядок мысли. Брала злость ещё и на саму себя. Потому что рейхсмаршал меня всё-таки уел. Моё положение действительно было щекотливым. Помню, что увлечение темой второй мировой со всеми вытекающими последствиями накрыло меня лет в семнадцать. До этого я болела исключительно темой наполеоновских завоеваний и девятнадцатым веком. А потом сошлись два обстоятельства. Во-первых, я понравилась одному мальчишке-олимпиаднику на области, и он часами затирал мне про нацистскую Германию. Мне было невдомёк, что такого распрекрасного в этой теме и чего это он взахлёб зачитывается мемуарами немецких генералов. В общем, я изумлялась, почему это его так несёт. «Запретность» темы повышала интерес, во мне пробудилось любопытство. Там я втянулась, и в дело вступил второй фактор: тогда я была разобиженным на весь мир и люто одиноким подростком, которого никто не понимал. И, естественно, считала себя несправедливо униженной представительницей элиты, а всех вокруг быдлом. Ничьё самоощущение не напоминает? В общем, злокозненные зёрна нацистского обаяния упали на благодатную почву. И я принялась с удвоенной силой ненавидеть окружающий мир, но теперь уже не тоскливо, а вдохновенно. «Ух, вот я вам покажу!..» - билось внутри. Кому там я и что собиралась показывать, было не так уж важно: моя ненависть обрела если не чёткую форму и вектор, то своеобразную эстетику. Кстати, помню, что именно тогда я впервые заинтересовалась биографией Геринга. Причём именно из-за того, что он был связан с авиацией (очень загадочной, но по умолчанию священной сферой). Правда, когда я впервые увидела его фото, то первой мыслью было: «Пфф, серьёзно?!». Помнится, это была книга Вилли Фришауэра, и там в предисловии перечислялось, какое впечатление производил рейхсмаршал на различных современников. Так вот, я была солидарна с британским послом Уильямом Доддом, который отозвался о Геринге как о «жирном нелепо выглядящем человеке». Но недоумение тоже зацепка, да ещё какая – как позже выяснилось. Книгу я купила (до сих пор помню тот магазинчик на площади Ленина), и чем дальше читала, тем больше проникалась ко второму человеку в Третьем рейхе... Вот с идеологией вышло по-другому. Очень и очень скоро я с большим огорчением поняла, что вообще-то по классическим меркам сама подпадаю под определение славянского унтерменша (несмотря на всё моё фанфаронство) и что во время войны церемониться со мной точно не стали бы. Я разозлилась, плюнула и обратилась к теме Советского Союза. И очень скоро втрескалась по уши в маршала Жукова, но это, как говорится, совсем другая история. Равно как и то, что потом я заинтересовалась военными диктатурами Латинской Америки и юга Европы и снова качнулась вправо. Итогом всех этих историко-политических скитаний стало то, что сейчас при прохождении тестов на мировоззрение меня стабильно выкидывает в центр. С одной стороны, позиция весьма благопристойная. Но как же обманчиво впечатление равновесия! Как его восстанавливать, пока было неясно. Я решила бороться с досадой и растерянностью привычным способом: выкатила из ангара - тьфу, то бишь, из подвала – велосипед и помчалась куда глаза глядят. Они глядели в сторону 7-го микрорайона и тепличного комбината. Поблизости у дедушки с бабушкой была раньше дача, и в детстве я проводила там все свои летние дни. До лета было ещё далековато, но мне захотелось сгонять в этот Богом забытый райончик, чтоб развеяться. Припомнить те времена, когда я не имела понятия о названиях самолётов, пролетающих над головой, а «немцы» и «наши» оставались для меня полумифическими, почти сказочными понятиями. Свернув у супермаркета вправо, я понеслась по новой уличной плитке, а потом и по дороге. В ушах свистело, мышцы приятно ныли, я азартно оскалилась – сейчас взлечу! Но увы, велик никак не тянул даже на самое примитивное воздушное судно, а недавно заасфальтированная дорога вела в никуда. Точнее, в заросшее бурьяном поле. Поэтому, хочешь не хочешь, а пришлось тормозить - и искать узенькую колдобистую тропинку, прихотливо петлявшую в высокой траве...