Беспокойное гнездо

Вот случаются в жизни события, после которых ты ходишь, чего-то делаешь, а фоном обалдело пытаешься понять – да что это, чёрт подери, было?! Согласны, узнали? Вот меня таким накрыло после злосчастного дня Победы. Я ж его не зря мысленно прозвала «день П» - за этой буквой стояло название полярной лисы. Правда, как эта «лиса» будет выглядеть, я понятия не имела. Сначала представляла банальный замес с мордобоем. Потом прикинула, что это пошло, и если будет бой, то воздушный, и почти что угадала, но чтоб всё прям в стиле «Ночного дозора»?! Такого – даже не предполагала. Всё, что связано с ипостасью Крылатых, казалось мне безумно далёким. Почти аллегорическим. Ты что, это ж явления высшего порядка, ты кто вообще, чтобы такое лицезреть! Ага, а мне пришлось не только лицезреть, но поучаствовать. Да ещё в таком, не вполне человеческом, виде. Даром что крылья у меня за спиной постепенно сошли на нет. Показалось странным и то, что не явился никто из высшего командного состава с обеих сторон (Геру не считаем, он вообще отдельная песня). Удивило бессилие немцев. И очень неприятно поразило поведение Покрышкина: он казался мне ну куда более адекватным товарищем!.. Однако очень правильным и естественным казалось то, что прилетел Манфред. И оказалось совсем неудивительно, что он на стороне света. Может, из-за этого я так долго не решалась с ним близко знакомиться. Как только я про него узнала, то вмиг почуяла: светлый. Рихтгофен появлялся у меня дома как-то мельком, по пути. Мой аэродром не являлся для него целью и конечным пунктом назначения. И я лично не приглашала барона задержаться или спланировать свой маршрут как-то так, чтобы остаться подольше. Но всё изменил один случай. У всех бывают ужасные моменты. Душевные струны натягиваются, дребезжат и рвутся, причём от малейшего прикосновения. У девушек такое происходит с завидной регулярностью, хотя завидовать тут абсолютно нечему. А когда заболеваешь, мир тоже замутняется, и любое мелкое действие кажется мучительным. А бывает, сам не замечаешь, как устаёшь: рутина затягивает тебя, как в какой-то зловещий заводской механизм, начинает жевать, выкручивать – и вот ты уже похож на измочаленную тряпку, хотя вроде как всё нормально, никаких ЧП, всё идёт по плану... А если на этом фоне что-то случается, то вообще мрак. А у меня как раз тогда пропал Гера. Ну, как «пропал» - сначала «отлучился», а потом «бросил» и «начхал». До других вариантов я додуматься не успела. Просто шла с работы, как в воду опущенная. Очень скоро метафора стала реальностью: сначала одна капля шлёпнулась под ноги, вторая, третья, десятая. Прогремел гром. Конечно, я забыла зонтик дома! Кто читает прогноз, а потом благополучно забывает о нём? «Ну ты и чмошница! Да с таким отношением к метеосводкам ты даже общаться с летунами недостойна! Вот от тебя Гера и свалил, всё справедливо!» Есть у меня такая дурная черта: костерить себя напропалую, если что-то идёт наперекосяк. Не скажу, что от этого легче или, наоборот, хуже, я просто не могу иначе. Я дотащилась до остановки с полусырыми волосами, в противно холодящей блузке, да ещё пришлось минут пятнадцать стоять, пока дождалась троллейбуса. Неуютно скорчившись на сиденье, доехала домой в тяжёлых думах. Но «домой» - это громко сказано, мне после конечной ещё минут двадцать брести через новый микрорайон и не заасфальтированную дорогу в поле. Так что к воротам я подходила, когда ливень уже стих, но имела самый жалкий вид: в противно облипающих джинсах, дрожащая и мокрая как мышь. Ещё и успев передумать все загонные и негативные мысли, что только услужливо подсунул мне разум. Точней, эмоции. Ну, мы все же знаем, какой подкаблучник этот наш рассудок? Он ведь как раз занимается обслуживанием эмоций... И на подходе к дому ещё одна неприятность: навстречу мне выскочила соседская рыжая псина и взорвалась звенящим лаем – меня чуть кондратий не хватил (привет поклонницам Рылеева)! Боже, как я ненавижу таких собак! Я чуть не уронила пакет со своими пустыми контейнерами из-под еды и... ну да, в тот момент была готова сначала начать материться, а потом и заплакать. Иногда много ли надо... И тут противная шавка внезапно заткнулась, прижала уши и полезла под забор, прогнувшись телом; я подняла взгляд, и до меня дошло, чего она испугалась: прямо ко мне трусил огромный немецкий дог тигровой расцветки. Я застыла как вкопанная, но уже не от страха: просто я знала всего одну такую собаку – по крайней мере, в наших краях такой пёс мог появиться только один и только при определённых обстоятельствах. В мыслях сразу вспыхнули два имени на букву М: Мориц – собственно, он-то меня и встретил, и... Когда я пришла, Манфред сидел в кабинете на диване и читал какую-то книгу, взятую из шкафа. В принципе, я разрешаю многим, кто ко мне прилетает, тусоваться где угодно и делать что угодно, в том числе брать мои книги – ну, хотя немчуру стараюсь приструнивать после того люфтвафельного налёта утром. Но Манфреду можно всё. Да и его товарищам тоже. Просто, ну, как бы это сказать, немчура немчуре рознь. Персонажи первой мировой в отличие от своих более поздних и более одиозных соотечественников... не такие наглые, что ли? Конечно, мы очень тепло поздоровались, разговорились обо всём и ни о чём, и я даже забыла о мокрой одежде, пока Манфред не пожурил меня: - Слушай, ты бы хоть переоделась, а то так и простудиться недолго. Блузку хоть выжимай. - Да, точно, сейчас вернусь! Ты б не мог поставить чайник? - Конечно, жду тебя. Он щёлкнул клавишей чайника и полез в посудомойку за чистыми чашками (я так и не успела их вынуть и расставить). Это особенно прикольно смотрелось с учётом того, что он был в своём знаменитом двубортном кителе, похожем на гусарский, галифе и сапогах (естественно, чистых – когда приходит, минут десять оттирает их специальной тряпочкой, не то, что некоторые армяне на «юнкерсах»). Я поднялась наверх, менять злосчастное «обмундирование». Выйдя из комнаты, услышала приятную лёгкую мелодию, медленно, мягко заполняющую воздушное пространство дома между этажами – моё любимое радио «Релакс»! Надо же, он и музыкальный центр включил. Меня впечатляло, как легко Рихтгофен освоился со всеми бытовыми вещами двадцать первого века. А сейчас, когда мы сели пить чай, похвастался, что раздобыл себе телефон – ох и экзотичное было зрелище, когда он достал из широких штанин новенький гаджет! Это была добротная китайская штучка с хорошей камерой. «Кое-кто бы на его месте золотой айфон купил», - подумала я и помрачнела. Но отогнав дурные мысли изрядным усилием воли, принялась за вежливые дружеские расспросы. На первый из них Рихтгофен ответил с непоколебимой уверенностью: - Зачем? Ну, чтобы идти в ногу со временем и быть всегда на связи! Я улыбнулась и покачала головой: но ведь он может связываться со своими товарищами (и даже не-товарищами) мысленным усилием, своеобразным телепатическим подключением – да даже с нами, живыми, так делать – людям из Вечности это доступно. Манфред всё понял и поспешил пояснить: - Всё-таки с живыми удобнее так – более зримо, что ли? К голосам из трубки больше доверия, чем к голосам в голове. - Тебе есть, кому звонить? - Конечно! При этих словах он так и расцвёл. А я невольно тоже приподняла краешки рта, глядя на него. Всё-таки Манфред красивый. Нет, совсем не смазливый красавчик, хоть и порода видна. Но он какой-то реально светлый. Тут не ослепительное сияние Хартманна, как нахальное солнце в летний полдень, здесь, скорее, солнце, выходящее из-за тучи после грозы... Что-то я совсем ударилась в поэзию. - Конечно, - тепло повторил Манфред. – Вот, смотри... Он принялся тыкать в телефон, пока что с еле уловимой неловкостью, но бойко. Каково было моё удивление, когда на экране замерцал своей яркой лазурью твиттер! «Мама дорогая, он что, аккаунт завёл?» Но пока что Рихтгофен набирал что-то в поиске и показывал мне чужие профили. Я сидела в неком отупении – всё ещё прибитая своей хандрой и тяжёлой дорогой домой. Но внутри что-то мерцало огоньком, как свечка под чайником, так же уютно: радость узнавания – почти все эти аккаунты были мне знакомы! Я обнаружила среди них и пару очень близких имён. - Знаешь, мне приятно, что про нас, вояк первой мировой, сейчас помнят, причём так по-доброму вспоминают, - улыбнулся Манфред. – Мне кажется, я не зря жил и... Воевал, конечно, зря, если помнить, к чему всё пришло и чем кончилось... Тут на его лицо набежала тень. Но он пожал плечами и продолжил: - Но что ж поделать, если знают меня именно из-за войны? У тебя бывало такое чувство, когда ты понимала, что... нужна кому-то далёкому, кто знает тебя только по фотографиям и по твоим делам? От неожиданности у меня внутри что-то дрогнуло: и приятно, и болезненно. Да. Конечно же, да. Так сложилось, что все мои друзья жили далеко. С большинством я никогда не виделась вживую. Вообще, сначала у меня просто не ладилось с одноклассниками, потом в универе стало получше, но основную массу единомышленников и интересных собеседников я нашла благодаря «этому вашему интернету». Тем более, после универа все разлетелись, кто куда – а далёкие близкие могли и поддержат, и просто поднять настроение, и теперь я гораздо больше доверия и теплоты испытывала к тем, кто оставался для меня бесплотным, по ту сторону экрана – даже ещё менее реальным, чем все мои лётчики... - Так вот, знаешь, я бы хотел поближе познакомиться, - заявил Манфред и назвал несколько ников – он до сих пор не знал, как кого зовут. Ну, в твиттере это немудрено. – Сначала думаю подружиться здесь, потом, может, позвонить, а потом явиться в гости. - А почему не сразу? Я удивилась: люди из Вечности обычно не спрашивают, просто приходят, и всё. - Ну, в соответствии с этикетом двадцать первого века, - серьёзно отозвался Рихтгофен, - конечно, он во многом неписаный, но хотелось бы его соблюсти. Я вот уже начал переписываться, правда, не думаю, что они верят, что пишу им именно я – но представь потом удивление! Я нашла в себе силы улыбнуться: да он, оказывается, любитель эффектных сюрпризов! Впрочем, это ещё англичанам было известно, когда в разгар боя прямо из облаков на них обрушивалось нечто красное, как пламя, лютое, поливающее свинцом... Я представила, как Манфред заявится к одной моей подруге из России – она-то как раз за британцев! Что и не преминула озвучить. А он лишь рассмеялся: - Ну и что! Ведь это здорово, что она водится с такими замечательными ребятами, как Альберт Болл, Джеймс Маккаден и прочие - да и Мик Мэннок не так плох, как хочет казаться, уверяю. Во-первых, я никогда не испытывал к неприятелю ненависти. А англичан всегда уважал. Да и во-вторых, кто бы что ни говорил, а время лечит... Я задумалась: могу ли я служить примером этой поговорки? Угораздило же втрескаться в немца-придурка (и потом страдать, ага). Так что это с моей стороны: пример добротно залеченных временем травм или обыкновенный безответственный сволочизм? Мысли, мысли, как поётся в песне, «всё о нём и о нём» - да гори ты огнём... Как Рейхстаг. Меня передёрнуло: так а он ведь реально сгорел, вообще-то. И могилы нет. «Довольна?». Стало тошно. После секундного замешательства я вернулась к беседе и проронила: - Да, действительно, это здорово! Знаешь, меня тоже так радует, что тебя знают и любят! Это... справедливо. А то помешались все, как один, на второй мировой. - Каждому своё, - пожал плечами Манфред и отпил глоток чая. Чуть помедлив, он серьёзно прибавил: - Когда соберусь по российскому маршруту, надо купить юной леди хорошего чаю. И обязательно что-нибудь для рисования – бумаги, красок, кистей – может, и ты мне что-то посоветуешь, тоже ведь рисуешь. А вообще, это так странно: я пока не знаю её имени, но знаю так много о её привычках, радостях и горестях, и с остальными то же самое. - Ну, так мы и живём, люди нового столетия, - усмехнулась я. - Да уж! Зато можно в любой момент позвонить кому-нибудь, вот я тоже собираюсь сначала наладить корреспонденцию, а потом пообщаться устно. - Хе-хе! - Ну а что? - Представляю я, звонишь кому-то из нынешних твиттерских приятелей... - Да и просто говорю: «Здрасьте!» - А они тебе: «Самолёт покрасьте!» - Спасибо, я уже! – весело фыркнул Манфред. – Я к тому, что надо постепенно переходить к сближению. Уж я не знаю, какие у вас порядки, а мне кажется, в идеале надо вести переписку с тем, чтобы перейти к личному знакомству. Вот ты, например, собираешься когда-нибудь встретиться со своими друзьями? А вот это вопрос интересный. В обычное время на душе стало бы теплее, я бы начала фантазировать, как когда-нибудь таки соберусь, и... А сейчас приуныла. Чтобы всех навестить, никаких денег не хватит, а тут ещё эта пандемия. - Понимаю, - кивнул Рихтгофен. – Остаётся утешать себя тем, что если человек далеко, он ведь не перестаёт от этого быть менее дорогим и близким, хотя бы душевно? Я сорвалась с места – якобы поставить чашку в посудомойку. А вообще-то самым постыдным образом хотела уже разреветься. Мне пришлось ещё минуты две наводить марафет на рабочем столе и шуршать в холодильнике, чтобы вернуть самообладание. Это не укрылось от Манфреда, и он мягко произнёс: - Да не расстраивайся так. Можно что-нибудь придумать. Только мне надо будет взять другой самолёт. Я чуть не поперхнулась, не веря своему счастью. Правда, «счастье» с моим настроем никак не согласовалось, поэтому я «пребывала в смешанных чувствах». - Ты серьёзно?! - Вполне. Правда, для этого надо уметь переходить на другой план реальности. Тогда я ещё не знала, доступно мне это или нет. И поспешила приуныть вторично. И как бы я ни пыталась это скрыть, но всё-таки Рихтгофен не выдержал. Он внимательно посмотрел на меня, и в его прозрачных глазах промелькнула озабоченность и грусть, и он стал так похож на свои самые известные фото, что мне даже стало совестно – сама не знаю, почему. - Так, слушай, не могу больше молчать: у тебя явно что-то случилось. Потрудись доложить обстановку, - нахмурился он – полушутя, так что и я слабо улыбнулась. И сначала пыталась говорить вроде как с юмором, но в конце концов сидела, почти не замечая, что слёзы катятся ручьём. Ливень за окном снова зарядил как бешеный, и в кухне потемнело. Мориц опёрся передними лапами о подоконник и, выглядывая в окно, глухо ворчал на градинки, ударяющие в стекло и рамы. Я самым постыдным образом выложила Манфреду все свои горести. Про то, как я завидую другим людям, что они могут чувствовать и влюбляться, а я нет. Про то, что, вероятно, это у меня проблема только с живыми людьми, а любить я могу только Геру, а он меня ни в грош не ставит, раз свалил непонятно куда и оставил у меня в груди дыру размером с воронку от бомбы. Рихтгофен слушал меня немножко отстранённо, и видно было, что для понимания ему требуется некое усилие. Но выходило как-то необидно. Я узнавала саму себя: я точно так же слушала своих влюблённых приятелей и всю эту китайскую грамоту про отношения. В конце концов, Манфред задумчиво произнёс: - Послушай, а разве ты можешь быть уверена, где он и что делает? - Нет! – возмущённо отозвалась я. - А значит, не знаешь, почему он ушёл и всё ли с ним хорошо. Я осеклась. В смысле «всё ли хорошо»? Самое худшее уже случилось. Ну, а если товарищ Геринг является... являлся ко мне домой и вёл себя так непринуждённо (если не сказать, по-хозяйски нахально), то о каком-то там отбытии наказания в классическом толке речь ведь не идёт, раз есть свобода перемещения? И всё-таки я призадумалась. И устыдилась. Да. Я совершенно не предполагала, что он мог покинуть меня помимо своей воли. Правда, в тот момент я всё-таки не дала себе труда как следует над этим поразмыслить, осознать и проникнуться – потому что слишком обижалась. и всё-таки спорить не стала. Наверное, потому что утомилась. Хотела ведь кратко и по сути. но казалось, что мои излияния заняли с полчаса, не меньше. Но я нашла в себе силы промолчать и не спорить. А Рихтгофен перешёл на тему откровенно философскую – разве что нелётная погода за окном навевала такие обстоятельные рассуждения. - А ведь это не так уж и плохо, не быть «хорни», как вы это называете, - задумчиво произнёс он. – Что испокон веков губило воина? В числе самых популярных причин – женщины. Но это не значит, что любить – это плохо, или что женщины плохи сами по себе. Так думают только неумные люди. Незрелые, те, кто хочет переложить ответственность на других. Но слишком мало тех, кто на самом деле умеет хранить самообладание и не терять голову. Всадник без головы – это ещё возможно, - усмехнулся он, - а вот лётчик – увольте! Эх, если бы многие умели сами собой управлять, как машиной – но таких людей ничтожно мало. Так что нужно уметь быть благодарными и за неяркий темперамент. Он ограждает от многих ошибок. Я только покачала головой. Сложная тема. Мда. И всё-таки это так предсказуемо, что Манфред будет говорить в защиту нас... Нас? Ну да. Нас, бесстрастных. - Думаешь, мне не хотелось любить и быть любимым? – грустно произнёс он. Чёрт, да он, кажется, прочитал мои мысли. Я не знала, что и сказать. И только, всё ещё хлюпая носом, покачала головой. - Хотелось, вообще-то, - вздохнул Рихтгофен. – Но не хотелось оставить любимую женщину вдовой. Я понимал, что в войну для этого просто не время. Знаешь ли, иногда лучше не иметь слишком сильных привязанностей... И я благодарен Творцу за то, что он создал меня таким, какой я есть, и обделил пылкостью. Иначе так бы недолго и с ума сойти. Сложно было поспорить. Дождь начинал затихать. Мориц подбежал к нам и негромко гавкнул, будто рапортуя: «Кажется, погода налаживается!». Рихтгофен с тёплой улыбкой потрепало пса по загривку. И, подняв на меня взгляд, сказал: - Знаешь, чему меня научила война? Ценить то, что есть. Каждый день и каждый час, и всех тех, кто рядом. Допустим, у меня не было любимой девушки, но была семья и товарищи. И небо, - произнёс он притихшим голосом, со значением. Тут уж я просто не посмела ничего возразить или прибавить. И потом мы ещё о чём-то поговорили, но так, по мелочи, листали твиттер и обсуждали чьи-то мысли и рисунки, я читала импровизированную лекцию о соцсетях, и так далее, и тому подобное. А потом мы очень тепло распрощались, и Манфред отправился – куда, я, кажется, спросить забыла, да это в тот момент не имело особенного значения. Уж куда меньшее, чем его слова. Я о них думала непрерывно, мысли звучали фоном, как радио. Ну вот и почему, когда ты сам себя убеждаешь, это так не работает – а если кто-то со стороны, мозги, хоть и со скрипом, но становятся на место?.. Дело было давнее, поэтому также не помню во всех подробностях, чем закончился день и что я делала. Что-то по дому. Потом приехали родители. Потом я рисовала. Но очень хорошо помню, что у меня на ноутбуке на повторе играла песня Ауры Дион: Even though I got a broken heart At least I got my friends, got my friends, got my friends Well at least I got my friends... Эта часть посвящается моим любимым твиттерским