Беспокойное гнездо

Я листала какую-то книгу о немецкой униформе: такие уж мы, девочки – любим на шмотки поглазеть. И тут мне попалось изображение рейхсмаршальского мундира. Разумеется, на самом рейхсмаршале. И меня охватил - испанский? может, немецкий? - но, в общем, стыд. Я и к себе-то очень беспощадно относилась, и к окружающим тоже. Рамки моих тогдашних эстетических представлений были гораздо уже нынешних. Я считала, что все мужчины обязаны быть Аполлонами, а женщины Артемидами – да-да, вот даже не Афродитами, и тем более, не Герами. А сам Гера просто-таки вызвал у меня эстетический нокаут. Проще говоря, я подумала: «ЧТО ЭТО ЗА ЖИРНОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ?!» Я была возмущена до глубины души тем, что Гера выглядит ну совершенно неподобающим для офицера образом. А ведь ещё лётчик, называется! Для меня было естественно и привычно воспринимать летунов если не совсем уж неземными эфирными созданиями (хотя в первую мировую они в большинстве своём такими и были, дунешь – зашатается), то бравыми, подтянутыми и молодцеватыми. Такое мнение сложилось и по фильмам, и по дедушкиным фоткам с сослуживцами. А здесь моим глазам предстало, как говорил ослик Иа, жалкое зрелище, душераздирающее зрелище. Таким же зрелищем я считала тогда себя, обычную девчонку подросткового возраста, у которой как-то чего-то изменился обмен веществ, возрос аппетит, и школьные брюки стали тесноваты. Мой ужас довёл меня до регулярной физзарядки с гантелями каждое утро в шесть ноль ноль длительностью сорок минут и поедания огромного количества грейпфрутов и ананасов вкупе с варёными яйцами и зелёными салатами. В общем, тогда я заложила основы моих нынешних технических характеристик: я уже говорила, что я «худой мессер». Потом, когда я просекла Нюрнбергскую тему, тоже поехидничала всласть: обмен веществ, говорите! Посидеть бы вам раньше на овсяночке, герр Геринг... Дома у меня он на завтрак ест мюсли, если что. Но это так, лирическое отступление. Вернёмся к нашим баранам (или, скорее, кабанчикам). Я испытала сильнейший когнитивный диссонанс и... попала на крючок. Потому что мне немедленно стало интересно, а как, собственно, Геринг дошёл до жизни такой. Какой же меткой оказалась избранная формулировка! Я ещё не знала, что меня ждёт. Тогда я слабо себе представляла, какими могут быть ощущения от биографии главнокомандующего Люфтваффе и к чему это приведёт. Но я могла бы ожидать всего – отвращения, всяческого хи-хи ха-ха – а получила отборное стекло. Нет, не стекло. Стеклище. С хрустом скрипящее на зубах, режущее в хлам все слизистые и одновременно подобное наркотику – вот у тебя уже и рот полон юшки, и изнутри просится, а ты всё ешь и ешь... ешь и ешь... котов душили-душили... Ой, это из другой оперы. В общем, я вышла из магазина с биографией Геринга авторства Вилли Фришауэра. Сначала меня забавляли несносный характер мелкого Геры и его хулиганские проделки. Я ж тоже была не подарок. В первый же день в детском саду умудрилась оттаскать кого-то за волосы, отнять игрушку и побить какую-то девочку за то, что в туалете она заняла «царское» место по центру, уж простите за подробности, недаром мне недавно говорили, что я как персонаж хорошо бы вписалась в произведения Гашека! Вот и тут у нас с Герой сразу проступило сходство: а) чувство собственной исключительности; б) отсутствие рефлексии: да, я хорошо помню, как обижали меня – но не помню, что обижала и я. Потом настала пора боевых подвигов, сначала в пехоте, потом и в авиации. Это теперь я иногда вслед за Фальком повторяю мысль о том, что для Геринга авиация во многом была не целью, а средством, так же, как и партия - что его манила элитарность и престиж. С другой стороны, а что делать в пехоте, если у тебя больные колени и приступы ревматизма в окопах? С третьей стороны, ехидно хмыкаю, когда узнаю, как Герочка наивно возмущался, попав на курсы наблюдателей: ууу, здесь столькому учиться! А ты думал, в сказку попал?! Что ж, в какие-то моменты жизнь Геринга реально напоминала сказку, вот только окончилась она, как сказки братьев Гримм или Андерсена. А пока что он опять же оказался против воли своей коварным мерзавцем, потому что рванул самые чувствительные струны моей души. Тем, что получил тяжёлое ранение в воздушной схватке с британцами. Опустим мою нынешнюю критику. Сначала Гера затёр в официальной биографии «спорные» места, и получилось так, что он безрассудно кинулся в атаку на огромный английский бомбер «хендли-пейдж». Тогда как более мудрые товарищи дали по съёбам – потому что знали, что бомбардировщики не летают без сопровождения истребителей, а юного падавана не могли никак предупредить, потому что в те мохнатые годы отсутствовала радиосвязь (хотя, ну, могли бы как-то надоумить перед первым полётом, не?). По итогу выяснилось, что он атаковал разведывательный самолёт, не такой крупный, но тоже зубастый, и оказался потрёпан. Ну, и зачем эта ретушь в стиле инстаграма? Чтобы выглядеть ещё более отмороженным? А нафига придумал красивость о том, что приземлился на кладбище – тогда как просто чисто на силе воли и последних ресурсах организма дотянул до аэродрома, порой теряя сознание прямо в полёте и истекая кровью? Тайна, покрытая мраком. Как и многие другие решения Геры, связанные с имиджем. Ну скажи мне, товарищ, а стал бы ты выглядеть менее достойным и героичным, если бы говорил только правду? Всё ясно, гламурный позёр. И вопросы риторические. Вот только в струях кровищи, заливающей кабину вперемешку с топливом, и в распоротом боку, и в пробитой пулей ноге никакой позы не было. И тут, выражаясь языком фикбука, Гера угодил мне прямо в кинк. Который я долгое время не осознавала. Но даже читая в детстве о героях Гражданской войны, сладко и больно замирала при виде ранений и сопутствующих им страданий... В какой-то момент моей жизни я даже составляла рейтинг, кто из писателей лучше описывает физическую боль. Лауреатом сомнительной премии стал наш, белорусский, писатель-классик – Василь Быков. Если не ошибаюсь, книга «Мёртвым не больно». И там главный герой также был ранен в ногу. В общем, уже тогда был запущен типичный механизм восприятия: «пожалела – значит, полюбила». Хотя ничто это не шло в сравнение с тем, что впереди. Преодолев робость, я уже пленилась авиационным очарованием честолюбивого немца. Что-то влекло меня и к Скандинавии уже тогда (да-да, задолго до того, как я в результате бестолковой организации выбора языков на первом курсе факультета международных отношений таки приняла решение в пользу немецкого, но группа была набрана, оставались итальянский и шведский, и я сделала ЧТО?) Выдохнем. Геринг летит в Данию, а потом в Швецию. Пока что он пожинает лавры послевоенной славы и популярности. Пока что я ещё более чужда эротизму (привет, Манфред), и меня коробит его вечер в ванной с шампанским с некой датчанкой. Но потом появляется Карин. Так! Во-первых, этому еблану в наше время просто не дали бы взлёт в такую погоду. Но ранняя история авиации – это просто чистый мем, спросите хотя бы у кого угодно, у моих товарищей по творчеству, а лучше почитайте мемуары, это такая песочница с безответственными экзальтированными (а может, реально отмороженными?) птичками, что мама дорогая... Короче, отставной капитан Геринг доставил шведского бизнесмена фон Розена в его замок у озера, мужественно (отчаянно и тупо, товарищ) справившись с метелью и привязав аэроплан (это вам не громада А380, это вам сооружение из говна и палок, в то же время передовое достижение промышленности того времени) к какому-то там дереву. Далее следует идиллическая сцена у камина в романтической обстановке замка, украшенного военной атрибутикой и охотничьими трофеями. И тут по лестнице спускается Она... *небольшая интермедия* По лестнице, держа на плече винтовку, сбегаю в ночной рубашке я. - А ну пшёл отсюда! Вздумал гадить на наши цветы! Сухой сдержанный выстрел из пневматики, мелькают на фоне газона кошачьи пятки. Котик понял, что заряд ушёл в воздух, но ему не стоит ждать ничего хорошего при продолжении практики наглежа и борзения. Возможно, в следующий раз пулька ударит в кончик хвоста и заставит его разумнее выбирать место отправления естественных потребностей. Гера смотрит на меня со смесью симпатии и сдержанного осуждения. - Ну зачем уж так-то! Я с дружелюбным выражением глаз цежу: - Потому что нефиг. *конец сцены* В общем, я была бы благодарна историкам за более подробную информацию, а так – до сих пор моей холодной душе не совсем понятно, а как это у них, там, собственно... Как именно зародилась симпатия. Вот. Потому что сравнивать себя с Тристаном и Изольдой под действием любовного зелья – это ого-го. Недавно ко мне тоже клеился один пилот «Белавиа». Случай незаурядный, и на пару дней я даже потеряла голову, но когда выяснилось, что собеседник из парня никудышный, моё обожание, замешанное чисто на профессиональной принадлежности, зачахло. А вот про Геринга мне известно то, что он был остроумен и обаятелен – в отличие от мужа его новой пассии, баронессы Карин фон Кантцов. Был он парень неплохой... только характером не сошёлся и к юмору глухой. Душнила, короче. Звали его, кстати, Нильс. И Кариночку у него похитил дикий гусь по прозванию Гера. А всё магия трындежа. Даже не сравниваю с Йосей Геббельсом, и всё-таки. Ну, и фактура не подкачала. Этакий чкаловский образ (простите, конечно, Валерий Палыч, вы не зря хотели съездить в морду моему «благоверному» на День Победы). Пожалуй, я пропущу всяческую романтику: она всегда была для меня влекущей, но жутко непонятной. Особенно с учётом того, что перед тобой нищий ветеран кровопролитной войны, человек с сомнительным будущим. Я-то, если брать контексты Пушкина, всегда выберу не Онегина, а толстого генерала (ну, вторая жена Геринга, Эмми, исходила из той же логики – и молодец). В общем, видимая шаткость положения Карин не остановила. Так же, как потом не остановила неадекватность Гитлера, с которым решил спутаться её муженёк. Давайте я просто пропущу стадию неадеквата и перейду к стадии стеклища? Спасибо. Речь идёт о пресловутой попытке захвата власти с донельзя смешным названием – хотя, повторюсь, для Геры там смешного было мало, потому что он командовал штурмовиками (зачастую такими же дубовыми, как в «Звёздных войнах»), шёл в колонне бок о бок с, прости Господи, вождём, а потом началась стычка с ментами, в результате которой Гера мог бы заорать: «Пацаны, я маслину поймал!» и что-то про «за 40 гривень штаны» - но в результате просто упал на мюнхенскую брусчатку, истекая кровью. Я очень колеблюсь, а стоит ли мне расписывать подробности этого тяжёлого ранения. Я рискую, во-первых, отвлечься от темы, во-вторых, спонтанно приуныть. А ещё кинуться в нездоровые оправдания нездоровых Герочкиных пристрастий к медицинским препаратам: но не привыкнуть трудно, когда ты настолько охуел от физической боли, что тебе даже дышать, разговаривать и спать проблематично. Вся эта эпопея отняла года четыре, в ходе которых Гера подрастерял боевую физическую форму, приобрёл болезненную медикаментозную зависимость и заимел ещё большее желание отомстить врагам за Родину, а также выгрызть любой ценой достойное место под солнцем. Это я проанализировала уже сейчас. А тогда, в семнадцать, просто ходила, душа в себе слёзы и нося камень на сердце – потому что перед глазами вставали во всей своей живости картины страданий несчастного капитана Геринга и его жены. Тогда я ещё не дерзала воображать себя на чьём-то месте или оценивать, я просто, затаив дыхание, следила, как бедная Карин ухаживает за бедным Германом... Наверное, это сродни вьетнамским и афганским флэшбэкам. И здорово бьёт по адекватности. Потому что этот тот случай, когда ты сначала трясёшься над уличным взятым домой котёночком с перебитой лапкой и не замечаешь, как он превращается в сытую, крупную, наглую, жирную тварь, которая с барским видом полёживает у тебя на диване, а на досуге - то разворачивает горшки с цветами, то дерёт обои, то душит соседских канареек без зазрения совести, то открывает лапой холодильник и выжирает там полпалки колбасы, потому что искренне уверен в своём праве поступать подобным образом. Я не скрою, что во многом моя благосклонность к этому *целый перечень непечатных слов* была замешана на пронзающей сердце жалости. Вот так, любовь зла. Дальше были случаи, что только подпитывали моё сочувствие. Как юного (а потом даже не очень) стахановца меня воодушевляло рвение Геры года этак до тридцать пятого. Тридцать восьмого. Ладно. В мирное время. Меня привлекала его способность ради дела напрячься, но потом и опция расслабиться и пожать лавры. Потому что я ни в жисть такой возможности не имела. Меня бы все эти ваши отдыхи на Бали задолбали из-за невозможности держать руки на штурвале. Из-за того же Гера меня начал расстраивать и... ощущать невыразимое позорное сходство? Подождать, пока всё рассосётся. Ни к чему не быть причастным. Сетовать, что некомфортно отдыхать, когда стены вокруг рушатся. Сваливать ответственность. Подписывать документы, не глядя. Господи, какой же дебил. С другой стороны, не мне ему указывать. Ага. Человеку, ответственному за судьбы Рейха, будет указывать некто, кто в стадии депрессивного расстройства затруднялся помыть голову и контейнеры из-под еды после работы. И убрать в комнате. И почистить зубы. Что Гера был в депрессии после того, как его в жопу ужаленные метания по предотвращению войны ничего не дали, вызывает мало сомнений. Но меня депрессивный эпизод привёл к увольнению с ненавистной в тот момент работы, а его в Нюрнберг. Хотя будем честны, будучи в любом другом состоянии он бы оказался там же по итогу. Та книга из магазинчика на площади стоит у меня на полке до сих пор. Потом были и другие, не раз перечитанные, бумажные и электронные. Написались рецензии, в которых я пыталась вместе с авторами, анализируя их подход, разгадать загадку главнокомандующего Люфтваффе, который оказался не так-то прост – чем он меня зацепил и продолжает цеплять все эти... Страшно подумать, тринадцать лет. Вполне себе солидный срок. Срок, ага. Иногда мне кажется, что роли наши не так уж однозначны, хоть и в шутку обзываю Геру «военнопленным». И в обращении я с ним не церемонюсь – церемоний (на которые он так по-дурацки надеялся, сдавшись американцам) Герочка явно не заслужил. Но иногда при взгляде на него я зависаю - и тут же отчаянно пытаюсь выйти из этого состояния, чтоб он не заметил ненароком (и не взял надо мною власть, а то тоже мне, «ловец переводчиц» в коридорах Нюрнберга – знаете эту историю? Нет? Не беда, как-нибудь расскажу). Дело в том, что внутри, как в лава-лампе, начинает медленно всплывать и переливаться некое горячее, болезненное и вместе с тем красивое чувство, которому сложно подобрать определение – да и надо ли? Иногда я таки пытаюсь его препарировать. Одним из элементов является горечь. Ведь Геринг – живой пример того, как человек с не самыми плохими качествами сделал в жизни неверный выбор, и поэтому... ну, поэтому всё закончилось так, какзакончилось. Мне довольно легко парировать, когда у людей глаза на лоб лезут от предмета моего интереса. Не устану повторять, что бывает полезно иметь перед глазами пример того, «как не надо» (вон он, этот пример, у окна стоит и задумчиво смотрит на зимний пейзаж). Но есть и ещё кое-что. Теперь я с абсолютной ясностью осознаю одно: в Геринге меня зацепило именно то, что он лётчик. Некоторые вещи делаются по наитию, в обход разных блоков и комплексов, вода камень точит и если не бежит бурным потоком, то просачивается через поры. Нет, моим блоком было не то, что «деды воевали». У меня уже тогда хватало исследовательского бесстыдства, подогретого любопытством. Камнем преткновения (тем самым, который и оказался подточен) была... авиация. Я уже говорила, что до сих пор иногда страдаю от комплекса самозванки? Неважно, скажу ещё раз. Меня до самого зрелого возраста подавляла сложность, возвышенность и величие этой темы. Будь во мне больше нехорошей взрослой осознанности, я бы и дедушкину фуражку стеснялась примерять перед старым трюмо в коридоре. Считала б себя недостойной. Вот так я и скрывалась от этой темы, как в бомбоубежище пряталась, до самого 2018 года (о знаменательных событиях которого мне ещё предстоит рассказать). Но зерно было заронено именно Герингом. Почему-то именно в контакте с ним я подсознательно посчитала, что могу приблизиться к заветному Небу словно бы понарошку, одним глазком взглянуть, ни на что не претендуя. Пробудить это тайное зерно интереса и помочь ему пробиться сквозь толщу страха и стеснения оказалось суждено совсем другому человеку – забавно даже, насколько другому и насколько похожему одновременно. Пожалуй, вы и так уже догадываетесь, кому именно. А пока что остаётся процитировать и так уже зацитированное до дыр, но слишком уж подходящее: когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда... А любовь к авиации – это вполне себе поэзия. ...Я замерла возле посудомоечной машины, занеся палец над кнопкой, и опять зависла. Меня посетила шальная мысль. Да не одна – понёсся целый газмановский табун. А как так вообще получилось, что Гера тусуется у меня дома? А так вообще можно? А кто ему разрешил? Куда смотрит Небесная канцелярия? А если, очевидно, можно, то почему? А в чём смысл? Вот и кто бы дал мне ответы на эти вопросы!.. - Ты чего? Ну да, вспомни солнце, вот и лучик. Я также вспомнила, что иногда в приступах нежности называю Геру «солнышком» и почему-то ужасно этого устыдилась. И поэтому произнесла ворчливее, чем могла бы: - Я ничего, я думаю, отмоются ли тарелки! Сколько раз просила крошки стряхивать и всякое масло салфеткой вытирать, но кое-кто постоянно об этом забывает. Вот недаром Мэнвелл и Френкель с своей книге называли тебя человеком, ленивым в быту! - Нашла кого слушать, пиндосов каких-то! – проворчал рейхсмаршал. Вот больше всего мне нравится, как быстро он встроился в культурную среду и начал активно осваивать сленг. Последнее время даже нарочно изучал, как иностранный язык. - Сам же и слушал, сам им и верил – нахрена ты к ним попёрся? - Ой, не начинай. - Уже заканчиваю. Надо агрегат запускать, а не разговоры разговаривать. Вот только думаю, не запихнуть ли туда ещё моющего средства, а то мало ли. - Достаточно одной таблэтки, - процитировал Гера. - Да? Ну, кто я такая, чтобы сомневаться в словах опытного юзера! - Кого? Лузера? – подозрительно прищурился Геринг. Ха-ха, а вот в некоторых словечках он до сих пор не сечёт, и это забавно. - Юзер – это пользователь, - стараясь не прыснуть, растолковала я. – От английского use. - Да понял я! Что-то не припомню, когда я... юзал посудомоечную машину во всей своей жизни, - пробормотал Герыч. Я не выдержала и захихикала. - Фройляйн, у вас действительно странные манеры, - пробурчал рейхсмаршал, - не дамские, а... амстердамские. Ну, тут уж я заржала в голосину! Вот гад, а! - Ты хочешь, чтоб меня накрыло?! Поздравляю, получилось! Нет, Гера, ты всё-таки мой любимый сорт травы! Я решила, что этого одиозного товарища вполне можно и обнять. Что и сделала с превеликим удовольствием.