Беспокойное гнездо

Однажды шла я по городу-герою Одессе, солнце сверкало изо всех сил, и море смеялось. И во всём этом погодном великолепии ещё ярче пылало моё легкомысленное кумачовое платье и развевалась блондинистая шевелюра, завитая мелким химическим бесом. Наверняка, именно это нехитрым образом привлекло местных телевизионщиков. Ко мне подскочил парень с микрофоном, произнёс пару стандартных фраз про какой-то канал и передачу и огорошил вопросом: - Каков ваш идеал мужчины? Кого приведёте в пример из знаменитостей? Тогда я как раз тренировалась преодолевать природную застенчивость. Так что, чуть ли не подбоченившись, заявила: -Маршал Жуков! Глаза округлились и у съёмочной команды, и у знакомой, с которой я тогда прогуливалась. Но парень одолел растерянность и уважительно протянул: - О-о-о, достойный выбор! Я уже не помню, как и почему переключилась на советскую тему, но отдалась ей рьяно, будто вошла в крутое пике. Заметьте, фанатела от Жукова до того, как это стало мейнстримом – то есть, до выхода фильма «Смерть Сталина», где полководца сыграл Джейсон Айзекс. Если промотать плёнку и пропустить моё долгое увлечение то темой Великой Отечественной, то военными режимами иберийских и латиноамериканских стран, то советскими спецслужбами, остаётся констатировать одно: даже с крутым изменением курса постоянным оставалось моё увлечение авторитарными маршалами, эпично бренчащими медалями и сбрасывающими с плеч своих шинель, словно королевскую мантию. Да-да, а чё? Но тогда я считала, что в жизни моей новая страница, и я навсегда расплевалась с Рейхом, будь он неладен. Но тут вмешался ещё один город, ещё одно путешествие – ну, как «тут»? Лет через семь. Кадры меняются, товарищи, и вот перед глазами Франкфурт, а на языке – сладкий привкус слова «командировка». Наверное, даже не стоит расшифровывать, почему это вкусно. Но теперь я над собою посмеиваюсь: я оказалась единственным человеком, который летел туда с намерением поработать и, как говорится, «затащить», «забожить», написать историю нахрен!.. История написалась и пишется до сих пор, если что, но тогдашние приключения сейчас вспоминаются со смехом. Вообще, неладное стоило заподозрить уже в аэропорту Минска, когда члены нашей делегации решили пропустить по стаканчику коньяка за будущий успех и грандиозное начинание (стоит ли говорить, каким пшиком в итоге обернулась наша поездка?). В том-то и заключалась главная беда: всю неделю вместо работы они беспробудно пьянствовали. Я пыталась героически тянуть на себе всю нашу миссию, но – ха-ха! – узнала, что уважаемый мой благодетель не удосужился договориться ни с кем заранее о встречах и деловых переговорах. Так что ни о каких обсуждениях, ни о какой покупке авторских прав не могло быть и речи. Мы могли только бекать-мекать и умоляюще глядеть на немцев, которые усиленно игнорировали наши знаки и робкие реплики с видом: «Ребята, какого чёрта вы тут забыли?». После вынужденного праздношатания по павильонам и вялых атак на иностранные стенды мой начальник решил с чистой совестью забить на это дело и сосредоточиться на лакании всего, что горит. Сказать, что я была разочарована – ничего не сказать. Но я решила, что с меня довольно, и если трое взрослых ведут себя, как отбитые подростки, то нянчиться с ними – совершенно не моя забота. В тот момент не хотелось иметь с ними ничего общего. Я была злобной максималисткой, и решила тоже расслабиться, как умею. Меня ждал город на Майне, его улицы и атмосфера. Я очень слабо представляла себе Франкфурт по карте и думала, что отель не так уж далеко от центра – а он оказался на каких-то задворках в глубине леса, так что выезд оттуда был целым событием. Но кто его знает, может, это и оказалось к лучшему: ведь нельзя было «заскочить на пять минуточек» за какой-то забытой вещью – поэтому я предпочитала тщательно собираться, а день проводить в центре. Я проводила в городе целые вечера и делала десятки снимков – с поры, когда солнечный свет наливается усталым, тяжёлым золотом, и до глухой темени. Так что и возвращалась в отель я к самой ночи. Честно говоря, страшновато бывало идти от трамвайной остановки и заправки. Вокруг ни души, только машины проносятся по дороге, а из лесополосы постоянно доносились шорохи. Меня невольно передёргивало. Я старалась идти по самым освещённым местам и припускала чуть ли не трусцой в холодном оранжевом свете фонарей – но это не спасало. Каждый раз по спине прокатывалась холодная волна. Каждый раз приходилось твердить себе, что это змеи, ящерицы, крысы, да мало ли кто ещё, в немецких лесах полно живности, не зря ж тут возле дороги стоит знак с оленем, и так далее, и тому подобное. Да, можно придумать себе тысячу утешений, но всё равно не по себе, когда просто поверхностью кожи ощущаешь прикосновение плотной тьмы лесополосы. Между деревьями будто прячется Нечто, что не может смело выскочить, кинуться на тебя при свете ламп – но оно тянет, тянет свои темновато-полупрозрачные щупальца и всё равно притрагивается к тебе, так и норовит это сделать каждую секунду – это как похоть извращенца, который норовит ощупать в метро, и хочется, и колется – и он делает своё грязное дело несмело, но с ещё большим напряжением, нечистым дрожанием, которое... Брр. Жуть, одним словом. Которая всё равно не отвращала меня от шатаний по городу. Который как раз и обострил мои чувства до болезненного предела. Потому что не только возвращаясь в отель по зловещей темени, но и в городе средь бела дня и среди толпы я ощущала... присутствие. Кто-то постоянно следовал за мной по пятам. Останавливался рядом, когда я фотографировала очередной особняк или панораму Майна. Стоял, любопытно поглядывая, в нескольких шагах. И это был не человек. Точнее... очевидно, всё-таки некто, условно принадлежащий к человеческому роду, но разительно отличный от всех, кто окружал меня на улицах. Самое главное – бесплотный. От этого не становилось страшно или неприятно. Но это присутствие было очень ярким, иногда почти настойчивым, и очень частым. Это было... странно. Но главное, что от невидимого спутника не исходило угрозы. Мне захотелось понять, кто же это и как он выглядит. Первым моим ощущением было то, что это... нечто большое. Рослое. И почему-то с очень сильной энергетикой военного. О да. Мне как писателю было знакомо это чувство – зарождение новой сущности, явление персонажа: ведь я не «выдумываю» своих героев, они приходят сами. Сами формируются, представляются, позволяют разглядеть себя. Но не ходят за мной по городу буквально по пятам и не пялятся на меня так пристально откуда-то из своего четвёртого измерения, когда я ем или чешу спину!.. Что же это за странный тип? Я пригляделась, прислушалась, подумала – и мне начало становиться не по себе от смущения. Было непонятно, откуда же такая растерянность и волнение. Ей-богу, как у девочки-пятиклашки, стыдящейся подойти к мальчику, который нравится... Меня окончательно обдало жаркой волной, когда перед внутренним взором загорелось его имя: Герман. В нём было что-то запретное. А я ведь всё яснее и яснее видела этого героя, и чем дальше, тем больше росло моё смятение. Оказалось ведь, что этот детина ещё и лётчик! Пожалуй, приятным было теперь лишь то, что он вечерами провожал меня от трамвайной остановки в гостиницу. Я удивлялась, но это была правда: липкий страх будто рукой сняло. Раньше было невозможно пройти мимо лесополосы без мурашек и тахикардии. Сейчас я беспечно шла прогулочным шагом, ещё и слушая музыку. Потому что знала, что не одна. Что рядом со мною – он. Но в полный раздрай пришла я тогда, когда в сознание стали стучаться непрошеные картины того, как мы вместе гуляем под ручку по Франкфурту, сидим вместе в кафе, как я представляю его родным... Боже. Я не выдержала. Чувствуя, как слюна застревает в горле, а щёки начинают плавиться от лихорадки, я, затаив дыхание, присела на отельную кровать и вбила-таки в поисковик этот проклятый запрос: «hermann goering young». И судорожно выдохнула. Нет! Они не были похожи! Всё другое: телосложение, черты лица, общее впечатление. Фух. Обозналась. Я поняла, что мой герой – это совсем другой Герман, из какого-то параллельного мира. А значит, можно – не то, что совсем не переживать, но переживать гораздо меньше. Ну и что, что сходная энергетика. Ну и что, что сходные приметы вроде голубых глаз и светлой кожи. На то миры и параллельные, что сходство – тоже имеется. Но на этом всё. И я выдохнула второй раз. Какой же глупой и наивной я была!.. ...Только потом до меня дошло, что всё это была маскировка, чтобы втереться ко мне в доверие. Что на самом деле это он при жизни хотел бы, мечтал выглядеть так, иметь такой образ: быть ещё на сантиментов десять выше, шире в плечах и тело иметь тоже другое. Не то, чтобы поджарое, но навевающее мысли о тяжёлой атлетике – то есть, по-любому явно более спортивное, чем было в действительности (но одновременно соблазнительное для людей тактильных, как он... или я). «Ах ты ж паскуда». Это я говорю мысленно сейчас, когда пишу эти строки. Тогда я ничего не говорила. Я лелеяла образ нового яркого персонажа и думала, как же он впишется в моё творчество, готовила ему «жилище» среди прочих своих героев, а сама расслабилась. А на самом деле – уже влипла. Вот не зря в древности запрещалось называть своими именами некоторых сущностей или даже зверей – чтобы случайно не привлечь их. Я же призвала его в тот самый момент, когда мысленно проговорила его имя... И только потом мне было дано понять, как же я ошибалась. Я не сразу поняла, что это совсем не тот Герман. К концу поездки я была окончательно одурманена европейским городом, так не похожим на всё, что меня привычно окружало в Минске. Очарована линиями и очертаниями его особняков и набережных, атмосферой, потрясающе красивым немецким языком, который казался мне таким благозвучным и ласковым. В конце концов, я была пьяна тамошним речным запахом и синим тёплым небом, что было сплошь исчерчено конденсационными следами. Аэропорт находился не так уж далеко, и я даже с моста Фриденсбрюкке могла видеть белоснежные лайнеры с мигающими огнями, что отправлялись в дальний путь или, наоборот, стремились к уютной гавани: да, меня завораживало звучание слова Flughafen. Hafen – значит «гавань». И здесь тоже в гавань отправлялись суда, только не морские и речные, а воздушные. После возвращения из неудачной миссии я думала, что живу своей обычной «романтической писательской» жизнью, и не подозревала, что в ней появился принципиально новый герой.