Беспокойное гнездо

С чего всё началось, помните заветную формулу? Правильно, с того, что я сидела и никого не трогала. И пыталась работать над рукописью у себя в диспетчерском скворечнике. Дело было глубокой ночью. Вообще, я всегда считалась жаворонком, но затем меня испортила студенческая жизнь. И я превратилась даже не в сову, а в дурацкого голубя, который и утром, и вечером справляется «и так, и сяк» - зато в середине дня падает на лету от обеденной сытости, переходящей вязкую дрёму. Еда вообще зло. Хотя и неизбежное. В ночное время тоже положено спать и маковой росинки не брать в рот, но когда ел последний раз часов пять назад, общие правила не работают. Понадеявшись на метаболические силы организма, я поставила одесную кужку с чернющим растворимым кофе, а ошую – два кусочка макового рулета на блюдце. Я была очень рада тому, что отгородилась от всего мира и никому не мешала. Зато помешали мне. Ненавижу любые, буквально любые звуки в процессе написания чего бы то ни было. Поэтому когда родители дома и когда я не провожу никаких энергозатратных манипуляций с пространством, то забиваюсь в самый дальний угол и врубаю стелс-режим. И по той же причине при работе не использую никакую фоновую музыку. И потому мне было нетрудно различить за стеной шаги. Кого ещё нелёгкая принесла? Вариантов было не так много. Только двоим позволено подниматься ко мне – так что насчёт «нелёгкой» как нельзя более верно, они оба не пушинки. Но как выяснилось, этих товарищей порой непросто различить не только по именам. Казалось бы, разница в физической форме должна создавать столь же резкий контраст движений – но ничуть не бывало. Про Геринга даже современники вспоминали, что он отличался небывалой для своей комплекции шустростью и энергичностью. Мне невольно подумалось, что эта шустрость ему ещё понадобится... Так, не отвлекаться. Да какое там, уже отвлеклась! Что я сделаю за тридцать секунд? Для чего такого великого сосредоточусь?! Какое количество знаков выдам?! Тыщу, что ли? Какую такую гениальную мысль раскрою?! Тьфу, да я ж ведь сижу и пялюсь на слово «дожидаться» в синонимайзере уже битый час: а как это так сделать, чтобы не было повтора в соседних предложениях? Ладно, допишу до точки – так? А не дописывается, фигушки! Все эти мысли пронеслись у меня в голове за несколько секунд и создали такой скачок напряжения, что в глазах заплясали искры – короче, за эти несколько мгновений я взяла разгон до тотального озверения. И шикарнее всего смотрелось бы, если б я развернулась к открываемой двери, наставив на неё пистолет. Увы, табельным оружием не располагаю. Пришлось стрелять глазами. Но мой взгляд увяз в Геринге, как булавка в плюшевом медведе из «Икеи». Короче, ему было хоть бы хны. И этот военный преступник, крадущийся в ночи, аки вор (хотя почему «аки», когда ворюга и есть), спросил с обезоруживающей невинностью: - Не спишь? Мне стоило труда не вскочить со стула от возмущения. Я ограничилась ледяной тирадой: - Надо же, рейхсмарщал Очевидность. Вы видели свет и слышали стук клавиш, но решили уточнить, а не померещилось ли вам? Очень мило. Знаете, у меня случается, что я перехожу с людьми на вы и в шутку, и в знак особой нежности, но на этот раз это был чистый яд. Впрочем, глотать всякую отраву Геринг тоже привык. Поэтому и ответил симметрично: - Ну-ну, милая фройляйн, не злитесь. Я всего лишь хотел напомнить, что пора спать. И уже давно, примерно часа полтора как. Вы бы хоть постель расстелили. Я фыркнула. Ну не думает же он, что я стану спать в одежде, как солдат на привале? И всё-таки не шевельнулась. Буду я тут подрываться с места из-за какого-то... Всё-таки я урождённый жаворонок – ночью соображается туго, и я не нашла подходящего определения для непрошеного визитёра. - Так мне уйти? Я издала уже не фырканье, а какое-то драматическое горловое шипение. Опять тупые вопросы. Был у меня один парень, который мне и нравился, и бесил – не буду распространяться, чем и как конкретно, кроме своего нетерпения и настырности («а у нас же отношения на расстоянии, я так там полыхал в своём воображении из-за тебя, и вот мы встретились в реале – давай компенсируй, оп-оп-оп, живенько!..»). Ему казалось интересным и вроде бы импонировало то, что я пишу. Однажды я встала с утра пораньше, и прокралась на кухню, и там засела за ноутбук, строча главу. И он пришёл посидеть рядом. Нет, ну как вы себе это представляете? Может, я произвожу какое-то занятное впечатление во время рабочего процесса из-за выражения лица, но стоит ли надо мной тешиться? Я деликатно сказала, что в моменты творения лучше меня не беспокоить, но случаев таких – точнее, даже мыслей о допустимости подобной ситуации – решила ни у кого больше не допускать. Геринг понял и удалился. Шаги его теперь звучали с показательной тяжестью и грустью. Чёртов комедиант. Скатертью дорога. Лишь бы пролегала она не к духовке с покоящимся там маковым рулетом, а то ж у него тормозов нет, а с чем мне пить кофе на завтрак? Я прислушалась. Хлопнула балконная дверь. А, берёзовый сок. Ну, это хорошо. Правда, звуки донеслись подозрительные. Теперь уже шарканье двух пар ног внизу и какое-то препирательство, явным усилием воли и приличия не перерастающее в полноценную стычку. Ой, только этого не хватало. Я уже отладила режим существования так, что все пилоты, навещающие мой одинокий аэродром, ведут себя прилично и разговаривают при случае вполголоса – хотя эти вроде как пока не превышали допустимую норму децибелов – и столкновение могло произойти только между двумя в настоящий момент и в настоящих условиях. Ну и ладно, какое мне дело? Лишь бы только ко мне не приставали. А не тут-то было. Я почему сказала о неразличимости шагов, из-за неразличимости массы и скорости двух объектов, точнее, субъектов. И всё-таки одни из них был резвее. Гром гремит, земля трясётся, Фальк по лестнице несётся. И что ему приспичило? В дверь с демонстративной деликатностью, и всё-таки возмутительной наглостью, просунулось крупное породистое лицо и часть могучего, как крыло бомбардировщика, плеча: - Извини, сигареткой не угостишь? Опять двадцать пять. В принципе, я была бы не против поболтать с Фальком, заодно порасспросить его о злоключениях, разброде и шатаниях, когда он только лишь прибыл в наш мир и пытался снять квартиру в Минске – о, я как припомню свою собственную эпопею... Но вроде бы и данных было достаточно, он уже рассказывал, а пережёванное невкусно. К тому же, любым беседам желательно как-то перевариться и осмыслиться, и вряд ли я даже в случае постижения чего-то нового напишу какой-то дикий вдохновенный объём. Только ещё больше сорву режим, а толку? Никакого. Ох уж этот режим. Его однозначно пора менять с донельзя либерального, разболтанного, богемного на военный, проникнутый дисциплиной и почтением к распорядку. И вроде бы не было напоминания, но я устыдилась. И раздосадовалась. И поэтому только буркнула: - Свои надо бы иметь. Нету, кончились. - Жалко. - Ну, ты же знаешь, что делать, там на Батова круглосуточный магазин. Ну и слетай. - Ладно, - проворчал майор, хотя тут же оживился: - Дай укусить? О нет, его взгляд упал на злосчастный рулет. Мне бы стать душной и сказать, мол, ты же это не любишь – из всей моей выпечки и начинок Геринг обожает мак, а Фальк сходит с ума от кокоса. Но иногда они поддаются прихотям, да и вообще, мак и кокос – это ж как Север и Юг, альфа и омега, и ваще... Я с каменным лицом, всё ещё уставленным в экран, торжественно подняла в руке кусок рулета. Естественно, он был тут же беспардонно сожран с суетливым: «Извини...». Знает, подлец, что извиняю. И что я сама же использую вынужденные прогулки до кухни с намерением заварить себе в чашке очередное варево. А потом он развернулся и выбежал из комнаты, чтобы тут же вдохновенно устремиться за сигаретами в ночи. Я очень пожалела о своих словах насчёт «слетать». Ведь он же может! Да и делает. Весной, летом и ранней осенью мне порой и будильника не нужно – а всё потому, что по крыше начинает скакать воронья и сорочья кавалерия. Слышала рассказы о топанье ежей, но меня лично в моей идиллической деревне достают птицы. Они бегают по крыше, ничуть не заботясь о покое хозяев дома, но им простительно, а вот Фальку нет. Потому что он разумен (ох, правда? – вопрошает внутренний голос). И потому что масса в одно кило и в девяносто на моей крыше – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Ей-богу, я его убью когда-нибудь... Дробинкой из пневматической винтовки, что стоит у меня для пугания котов и собак, гадящих на газон, его явно не возьмёт. А врукопашную без шансов. Остаётся дипломатия и воспитательная беседа. Ну, хоть окошко за собой прикрыл. Он же вылезает на крышу через окно в ванной, и в этом комическая экстравагантность: во-первых, может подтянуться на руках, хотя с этим у него всё равно дело явно хуже, чем с отжиманиями и штангой, во-вторых, ребячески гордится тем, что у него просто конструкция тяжёлая, а так-то он относительно компактный и в узкое отверстие пролезет (а вот его вражина Геринг ни за что – да впрочем, и летать-то он не умеет, точнее, умел когда-то, но теперь его за грехи выписали из Крылатых...). Короче, Фальк пошёл в ванную, вылез на крышу и, разогнавшись по скату, стартанул за сигами. Молодец, ну вот просто то, что мне нужно для настроения. Я отвлекаюсь, даже когда слышу в небе движки всяких там арбузов, боингов и эмбраеров, а тут демоническая птичуха прямо у меня над головой взлетает. Я могла только скорбно выдохнуть и попробовать заварить себе новую чашку кофе. На этот раз не ядрёной, а кремово-лакомой бурды из маленького пакетика. Чтобы доесть уже собственноручно приготовленное лакомство, успокоиться относительно, послушать музыку – да и чем чёрт не шутит, отправиться на боковую? Мне помешал угадайте, кто. Тот, кого нельзя называть. Мне просто так самой осточертело умиляться, что я называю его почти по канонам Роулинг: сами знаете, кто. - Ну, что же ты не ложишься? Какая укоризна. - А тебе какое дело? - Всё пишешь про этого? У каждого из нас свой Волан-де-Морт. - Про тебя уже достаточно написано. - Нет. К щекам слегка прилила кровь. Я понимала, что рейхсмаршал прав. Я была ему обязана не меньшим, чем Фальку, но объём работ оставлял желать лучшего. Да и качество. Обнажённые эмоции и минутный запал – а против них концептуальная проза. - Гера, что ты хочешь, чтобы я сейчас всё бросила и переключилась на тебя? – раздражённо спросила я. Он лишь оскорблённо фыркнул и удалился. Притом очень медля. Показательно. Зато кое-кто очень показательно постучался в стекло моей двери на балконе. Ой, ну надо же, какая компактная посадка. Впрочем, знаю, что Фальк этим всегда отличался – посадками просто филиграннейшими в самых всратых условиях (между прочим, после относительно краткого обретения им телесности и жизни в нашем мире именно посадки воздушных судов принесли ему славу героя и спасителя – но об этом позже, когда я таки допишу четыре книги моей небесной летописи, КОТОРУЮ МНЕ ТАКИМ БЕССТЫДНЫМ ОБРАЗОМ СЕЙЧАС МЕШАЮТ ПИСАТЬ). Но ручку я таки повернула, и предложению повиновалась: - Пошли курнём? Какие-то новые, жёлтенькие... Блин, и что я могла возразить против жёлтеньких, люблю фруктовые вкусы. А вот вечерний, ночной и утренний, да какой угодно, холод, не люблю. Я накинула меховую жилетку. - Ой, у Карины такая же! – с простодушной радостью воскликнул Гера. Я тепло усмехнулась. Меня ничуть не задевали сравнения с любовью его сердца и с той, ради кого он в принципе так рвался в наш мир, к живым людям. Наоборот, радовали. Потому что сходства между нами заставляли думать о Карине либо как о сестре, либо как об альтер-эго. Ей пришлось пережить примерно то же, что и мне. Неумение и порой объективную невозможность найти своё место в жизни. Странное и сложное для нахождения баланса существование с дополненной реальностью. Любовь к кому-то нездешнему и «неправильному» - о, майор Фальк тот ещё персонаж... Пусть и не из нашего мира и не из нашей истории. Но у него хватает своих проблематичных моментов, что иногда до боли и до крови перекликаются с нашими. А я? Я любила их обоих, мерзавцев. И оба вносили в мою жизнь смуту, но и одновременно вдохновляли... Вдохновение. Вдох. Лёгкий дым плывёт в ночи. Вдали светятся рубиновым светом заградительные огни на трубах ТЭЦ. А рядом зона. Как только моим «пленникам» (а может, и без кавычек?) не плохеет от одного только соседства исправительного учреждения, коль скоро они оба так чувствительны к подобным темам? Вот уж не знаю. Да ладно. Фальк, вот, любит дерзко бравировать, мол, а Чкалов тоже сидел. Да и он, когда поступил на службу в Баварский авиационный полк, неоднократно оказывался на гауптвахте за свои воздушные выходки. А потом попал в плен к англичанам после одной разведывательной вылазки. И там уже пережил обращение гораздо более крутое, и это говоря очень мягко, ведь по сути, оказалось, что два маньяка нашли друг друга – упоённый танатосом немецкий ас Герман Фальк и утончённый философический садист Остин Перкинс. Геринг обошёлся без подобных приключений, Бог миловал, ну ничего, потом наверстал... За стеклом мелькнуло смутное движение, качнулась дверь. - Вспомнишь солнце, вот и лучик, - сквозь зубы хмыкнул Фальк, хищно выпуская через ноздри сизое облачко. Неужели он тоже думал про своего «брата-дебила», как иногда выражался майор? Выходит, да. Впрочем, рейхсмаршал прикрыл дверь, не обнаружив никого в комнате, может, пошёл искать меня в кочегарке или на другом балконе, зная мою вредную привычку и места, где я периодически имею обыкновение ей предаваться. Фальк несколько нервно докурил и – нет, не взлетел обратно в ночь, а аккуратно пошёл через мою комнату и по-кошачьи (а может, по-акульи) тихо, спустился на первый этаж. И снова хлопнула дверь холодильника. Неудивительно. Потом защёлкала плита с автоматическим розжигом. Мда. Я вот не позволяю себе такой наглости, зато почему-то позволяю им – знают, гады, что я на ночь автоматически разграничиваю пространства даже при их минимальном преобразовании, то есть, у каких-то рандомных люфтвафельников почти нет шанса столкнуться с моими родителями – особенно, с моим отцом-полуночником – потому что они существуют в разных плоскостях реальности, хотя внешне ну вроде бы один и тот же дом... И тут опять раздались какие-то напряжённые реплики. Всё, я уже не намеревалась и не ставила себе никакой цели ничего дальше писать, мне бы допить кофейную вкусную жижу и доесть рулетик, а потом идти баиньки, я уже даже реально послушалась и разобрала постель, но нет – нет мне покоя. Хоть бы они там не передрались, что ли? Я, бывает, сталкиваюсь на кухне с папой, когда мне при внезапных пробуждениях захочется глотнуть йогурта или минералки, и уже рассматриваю подобные встречи как что-то неловкое – а что, если на твоей кухне сошлись у плиты два немецких лётчика, готовых друг друга при первой же возможности поубивать? Нет, не выдерживаю. Я высунулась из скворечника и дерзнула перефразировать: - Хватит жрать, пожалуйста! - Мы ещё и не начинали! – возмутились они хором – и тут же вперились друг в друга возмущёнными взглядами – возможно, застеснявшись вдруг вылетевшего местоимения «мы». Уж кому-кому хотелось бы ассоциироваться друг с другом, но не этим двоим! Я показательно, очень показательно вздохнула, и не до конца притворила дверь. В конце концов, каким неблагодарным делом стало бы отмывать кухню от крови. Лучше вовремя выскочить и прикрикнуть, да даже кинуться между ними, как сабинянка, - знаете, мне после того прошлогоднего празднования Дня Победы, вылившегося в кроваво-крылатый замес, уже вообще ничего не страшно. Тем не менее, я с показательным спокойствием закрыла дверь. И прислушалась. Как ни удивительно, но скоро воцарилась тишина. Только чайник зашумел. Надо же, какие скромные, решили просто попить чайку. На лестнице снова раздались шаги, на этот раз точно нельзя было различить, кто это – ведь когда несёшь чашку, стараясь не расплескать драгоценный напиток, движения осторожны и, опять же, примерно одинаковы. На этот раз Геринг. В общем, я и не сомневалась, что Фальк таки подавит его авторитетом и заставит убраться с кухни. Вот только бы обращаться в демона опять не начал – а то умеет он это делать почти беззвучно, но перья как распушит, потом их собирать по всему дому, удовольствие то ещё. Хотя они ведь красивые. Маховые отливают краснотой (вот у сорок в синеву и зеленцу уходят, у воронов тоже, а у этого вон как), кроющие ближе к стержню приобретают лёгкий пепельный оттенок, и этот же тёмный пепел окрашивает пух... - Ложись уже, - смелее бурчит Геринг, настойчиво глядя в мою мечтательную расслабленную спину. - Вот сам и ложись, чего ко мне пристал. Он ещё слегка поворчал и вышел на балкон. К счастью, попытку стрельнуть сигу не пытался: хоть кто-то в этом доме всё своё носит с собой. Да к тому же, он был настроен на томное чаепитие с созерцанием далёких огоньков – возможно, с уловлением момента, когда погаснут все фонари – короче, всё, только б не попадаться на глаза ненавистному Фальку. Я только хмыкнула: забился на тот балкон, как наша кошка под кровать, боясь получить взбучку. Вот так он и от фюрера и от своих прямых обязанностей бегал года этак с сорок третьего, а то и сорок второго. К чему это привело, и так ясно. Хотя что, лучше было бы, если б активничал? Да линия его жизни пошла по щавельной кривой уже в тот момент, когда он с этим сраным Адидасом затусил... И от непрошеных мыслей и педантичного ковыряния в яндекс-картах для достоверного описания локации меня снова безбожно оторвали. Дверь отворилась, но не балконная – из-за спины послышалось: - Слышь, давай уже на боковую. - Я тебе мешаю? - Нет, я просто... - Ты просто капаешь на мозги. Чес-слово, невыносимо. Двадцать минут, и любое движение на данной территории прекращается, ясно? - Так точно, госпожа главнокомандующий, - весело хмыкнул Фальк. Ага, так же он и Карину называет. Ну, мы с ней примерно на равных в статусе проводников в мир живых, так что логично. Я даже немножко оттаяла от этого почтительного обращения. Закрылась одна дверь, открылась вторая, и с балкона с пустой чашкой в руке протиснулся Геринг. Лицо его было мрачно. - Что он здесь забыл? Нашёл время в позу становиться! - То же, что и ты, - огрызнулась я. Ладно, допустим, я всегда надеялась на понимание в плане нарушения режима хотя бы у своих героев, а тут они заладили ну прямо вот как мои же любимые родители, пекущиеся о своём чаде. Но пеклись мои Крылатые только о себе и своём удовольствии. Которое заключалось в том, чтобы составить мне компанию во время сна. Надо заметить, что удовольствие это вполне обоюдное. Они мне оба нравятся, хотя и слегка по-разному: Геринг мягенький, как хлебушек, а Фальк упругий, но оба такие уютные и тёплые... такие обнимательные... Грёзам я предаюсь только сейчас, когда пишу эти строки, а тогда мне было не до лирики. Я вообще уже устала – не пойму, не то от мук творчества, не то от возни этих двух товарищей – и даже об объятиях не думалось, да и на ласковые слова фантазии не хватало. Меня просто достали. А тут ещё Геринг смотрел на меня выжидающим и вызывающим взором. Вот уже наглёжник! Удивительные способности по демонстрации бессмертности и путанию берегов. Я, конечно, не американцы, да и плен у меня – одно название, и всё-таки... Всё-таки я только и процедила сквозь зубы: - Герр рейхсмаршал, позвольте вам выйти вон. До Герыча всё доходит, как до жирафа, однако он понял, что ловить нечего – тем более, что под одеялом уже круглился горбиком пресловутый икеевский медведь, с которым я в начале рассказа сравнила его самого. Ничего не оставалось моей любезной музе, как показательно-обиженно удалиться. Ну, а я с чистой совестью «погасила кампуктер» и отправилась в душ. И шелест горячих струй совершенно заглушал всё происходящее поблизости и уносил с собой шелуху лишних переживаний. Так что я совершенно беспечно и расслабленно выходила из ванной в моём любимом состоянии варёной креветки, но уже у двери услышала крики. Ну, не то, чтобы истошные вопли, но разговор на весьма и весьма повышенных тонах. Иногда такое практикуют мои дорогие папенька и маменька, обсуждая текущие бытовые вопросы, а мне остаётся лишь возводить глаза к небесам за тоненькой гипсокартонной стенкой: ну неужели все эти мелочи стоят такого накала страстей?! Однако сейчас страсти кипели нешуточные: они касались не метода подогрева каши и не халатного ухода за посаженным из прихоти виноградом. Конфликт был гораздо глубже и касался самых основ... Но я всё интересное прослушала, нежась в душе, и не слышала обвинительных тирад, достойных и Нюрнберга, и Ленинградского дела. Я поспела лишь к завершению. Зато к какому! Глазам моим предстала та ещё сцена. Геринг и Фальк стояли друг напротив друга, сжав кулаки, с каменными прямыми спинами, глаза их метали молнии. Что характерно, оба смотрелись грозно - вот что делают с людьми бурные эмоции: внушительно выглядел и рейхсмаршал в серо-голубом мундире Люфтваффе, весь аж подобравшийся и напружившийся, как снежный барс или медведь, с лихорадочно горящими щеками – и уж конечно, страху нагонял здоровенный Фальк, в своей чёрной кожанке, поводящий плечами так, будто с трудом удерживается от обращения и немедленного сжирания своего оппонента на этом самом месте... Но он лишь прорычал сквозь ощеренные зубы: - Самозванец! - От самозванца и слышу! – огрызнулся Геринг. Драматический пафос лопнул, как пузырь – ну, нарочно не придумаешь! – так что полумрак зала и галереи огласился моим нервным хохотом. Оба противника задрали головы. Тут бы, размягчившись, мило сказать что-то типа: «Мальчики, не ссорьтесь...» - но я была уже так зла, что начала орать, как фельдфебель на плацу: - Нашли время для разборок! А ну успокоились оба! Хорошо выбрали место, с плитки легко кровищу смывать, но вы думаете, я только этим и мечтала заниматься в два часа ночи?! И так мне работу сорвали, теперь ещё и сон срываете! А ну быстро разошлись по углам, и чтоб я вас не видела и не слышала! Похоже, они опешили от такого обращения, не подозревая, насколько уже сидят у меня в печёнках. Да и с надеждами на задушевность можно было расстаться. И их моё последнее пожелание тире требование не обрадовало. Геринг шумно вздохнул и пожал плечами, Фальк мотнул головой, будто отгоняя последние крохи ярости – их всё-таки слегка заела совесть. И Гера номер один проворчал: - Действительно, поздно. Пойдём уже... - Надеюсь, не за сараем пиздиться! - фыркнула я. – У меня в комнате всё слышно. Тут мои дражайшие тёзки посмотрели сначала друг на друга: «Ну вот ещё, к этой сволочи руками прикасаться!», а потом на меня: «Да за кого ты меня принимаешь!» - и, обменявшись финальными враждебными взглядами, разошлись в диаметрально противоположном направлении. И в доме – хвала небесам! – наконец-то воцарилась благословенная тишина...