Беспокойное гнездо

Для начала, дорогой читатель, сделаю важное примечание. Как ни заклинай себя мантрой Чехова, сначала приходишь к выводу, что нет у тебя ни таланта, ни сестры... А потом просто смиряешься и понимаешь, что какие-то из историй нельзя рассказать двумя словами: ведь вроде как и составляют они одно целое, а тянутся довольно долго. Так и с двумя моими Германами. Сейчас может показаться, что я с целой приборной панелью положила на единство экспозиции. То у меня зима и мороз, то плюс тридцать и всё по классике: тополиный пух, жара, июнь. Поспешу заверить: нет, я ещё не настолько свихнулась. Просто реально прошло с полгода, пока случилось то, что случилось. Более того – должно было. Рано или поздно. Раз уж я начала с расхожих цитат, то ими же и продолжу: если в первом акте на сцене висит ружьё (не спрашивайте, кто его там оставил!), то в последнем акте оно обязательно выстрелит. Вот так и получилось. На этот раз завязка чуточку другая. Я не сидела, я – лежала. И, естественно, никого не трогала. Вообще-то, я пыталась повторно заснуть. Светает нынче рано, в четыре уже можно и свет не включать. Тут бы вскочить и понестись радостно совершать подвиги, в первую очередь творческие, но есть одна загвоздка: зимой я ною, что уже в шесть после работы хочу спать, а летом меня к полночи не утолочь. Так что засыпаю хорошо, если в час. А организм таки требует определённое количество часов на перезарядку. А три часа сна – это подпадает под модную сейчас расплывчатую формулировку: «ну, такое...». В общем, инстинкт самосохранения и рациональность заставили меня грустно вернуться в постель и гипнотизировать себя для погружения в сон на ещё строго отмеренные два с половиной часа. Но не тут-то было! ...И дело даже не в тягостных мыслях: а успею ли я сегодня всё, что наметила – или опять поганая реальность со своими временными затратами возьмёт меня в капкан и перечеркнёт мои пламенные стахановские мечты?.. Помех утреннему сну может быть несколько. А) Собственно, свет. Б) Собственно, мысли. В) Насекомые (се ля ви, любишь на природе жить, люби и комаров душить). Г) Посторонний шум. Казалось бы, уж его-то быть не должно на моём месте жительства. Поехала я как-то в свой старый район по делам и просто обалдела от количества транспорта – а теперь улица стала ещё оживлённее, так что я только подивилась: и как это я раньше тут нормально спала? А как бы я это делала сейчас? Под это автомобильное урчание, шорох, сигналы, грохот? Ох, даже вообразить себе сложно. Хорошо, что сейчас, на берегу реки, такого нет. Зато есть птицы. А вот и не угадали, орущие петухи ни при чём. Они как-то не особо активно орут, потому что держат их не по соседству, а где-то там подальше, в глубине посёлка. Нетушки, меня обычно достают вороны и сороки. Они, сволочи, скачут по крыше. Да так, что кажется, будто кто-то организовал кавалерийский набег. И противодействовать им нет никакой моей возможности. Попробуй так погрузись в утреннюю негу, когда над головой твоей постоянно: «Дын! Дын! Дын!». А какое-то время назад по моей крыше повадился бегать Герман, который Фальк. Правда, делает он это днём или, в крайнем случае, вечером. Но я отчаянно благодарю мироздание в лице Небесных властей за пожалованную Фальку индульгенцию на нарушение законов физики. Иначе – вот вы прикиньте, если бы по вашему потолку бегал качок весом под сотку?! Про Геринга и воображать не хочется, хотя беганье могу представить – даже современники говорили, что он был чрезвычайно шустрым для своей комплекции. И всё-таки угадайте, что меня вышвырнуло из постели этим злосчастным утром! Нет, не птички побольше и не птички поменьше. А птички очень большие. Железные. Хотя, тьфу, какие там железные – фанерные, будь они неладны!.. А ведь к звуку движков я тоже привыкла. Трудновато различать заоблачный гул тяжёлых лайнеров, и всё-таки «боинги» и «арбузы» имеют разную тональность. Я уже не говорю о лёгоньких «птичках». Да их разнообразие в окрестностях и совсем невелико – пфф, не отличить «вильгу» и Ан-2... Итак, вы пережили моё неспешное вступление, теперь к делу. В общем, я лежала и никого не трогала, и тут прямо у меня над башкой раздались совершенно непотребные звуки! Однажды «вильга» из тех, что таскают планера, пролетела низко над нашим участком, так я и то запомнила – сейчас же было ощущение, что неизвестный самолёт сейчас ворвётся прямо в окно и разнесёт тут всё к чертям! Я скатилась по лестнице и выскочила на балкон первого этажа. Самолёта оказалось два, и оба они мне были слишком, увы, слишком знакомы! Первый – Fokker VII, белый, как чайки, что летают иногда вдали над рекой. О какой только ненужной лирике не думается в такие острые моменты или незадолго после! Так вот, я поразилась, как похоже: в ранних солнечных лучах «фоккер» так же красиво светился на фоне луговых зарослей - вот только чайки не носятся как бешеные, выделывая головоломные кульбиты, и никто за ними не гоняется. А вот «фоккеру» изо всех сил старался сесть на хвост Albatros DVa хищной красно-чёрной раскраски – напоминающей не то об испанских фалангистах, не то о ядовитых насекомых и змеях. Бой шёл очевидно нешуточный: череда лютых боевых разворотов, постоянная смена ролей «охотник-жертва», злое рычанье моторов, далёкий треск пулемётов – мать честная! Что характерно, у противников не было особого желания красоваться виртуозными фигурами, схватка выглядела внешне безыскусно. По крайней мере, мне так показалось за минуту оторопелого наблюдения. После которого я вцепилась в разлохмаченные со сна волосы и только и могла выговорить: - Бляяяя... Я, конечно, очень педантично отношусь к подбору синонимов, но тут ничего другого на ум не приходило. И в тот же миг прошило током осознание: чему быть, того не миновать. Это. Должно было. Рано. Или. Поздно. Случиться. Думаете, легче стало от этого осознания?! Да чёрта с два! Утренняя свежесть казалась совсем не июньской, она щипала ноги и лезла под ночнушку, как морозное дыхание декабря – и я застыла. Глаза мои так и продолжали автоматически наводиться на самолёты, что теперь продолжали бой за рекой, над ползучим клочковатым туманом и рощами, и всё казалось таким нереальным... каким всегда кажется то, о чём ты предпочитаешь не думать. Обе машины скрылись из виду за листвой огромного старого клёна на нижнем дворе, я, было, метнулась влево по балкону – пустое! Слышался только звук. Вот оба самолёта снова вынырнули из зелени двумя цветными стрелами – Герингу надоела чехарда, он исхитрился перейти в лобовую атаку - казалось бы, то, что Фальку по вкусу, но он таки ушёл на ранверсман, и я почти представила, как Геринг яростно скрипит зубами и выплёвывает яростно-презрительное: «Трус!» Стоп. А как он вообще поместился в кабине, со своим-то телосложением?! И это была не единственная мысль и не единственный вопрос. Команда «стоп» уступила ряду других. «На старт!» Нет, это нельзя так оставить! Что делать? Вмешаться? Пожалуй! Я метнулась наверх и за считанные секунды натянула домашние спортивки – длинные, лететь по холодку. Затем выскочила на улицу и бросилась за ворота. «Внимание!» Чёрт, как досадно, я ещё не умею брать короткий разбег! Ладно, и Фальк тоже. Надеюсь, никого не вынесет на улицу в четыре утра, потому что я несусь как умалишённая, и... «Марш!» Последний прыжок, ноги отрываются от земли, крылья раскрыты, делаю ими мощные махи, набирая скорость и высоту, дыхание на пределе, как во время стометровки, но пока ничего, ничего, далеко до усталости, да ещё вовсю шарашит адреналин. Песок благополучно набился в тапки, и я ещё досадливо отмечаю, да как такие дискомфортные мелочи вообще мной замечаются в такую – нет, ТАКУЮ – минуту. По левую руку снизу остаётся кладбище, за ним жёлтая автобусная остановка, куда «семёрка» ездит раз в год по обещанию – и везде старые деревья, вымахали к самому небу, и только звук моторов прорывается через вуаль и занавеси бесконечных ветвей, ни черта не видно, скорей, ещё несколько взмахов... Вот оно! Наконец-то видимость! Да, панорама лучше, чем на фотках с берега: зелёный ковёр лугов, словно полированный металл - гладь реки, за ивовыми зарослями рукав «старика» и широченная пойма... И над всем этим великолепием – продолжающийся воздушный бой. Насколько могла судить, они уже друг друга пощипали, но не слишком, да и сухой агрессивный треск, сопровождаемый чередой белёсых искорок, слышался редко – ну надо же, противники берегли патроны! И это притом, что в Вечности их запас неиссякаем – или я что-то не знаю? Тут стало заметно, что белый «фоккер» задымил. В груди ох как нехорошо ёкнуло. Мной в последние дни владели очень сложные и тяжёлые чувства, виной их был как раз таки Геринг – но сейчас мне меньше всего хотелось, чтоб его разнесли в труху и пустили на корм березинским щукам. И то же самое противное, сосущее чувство в груди, как в прошлом году на девятое мая – я знала, что противники не могут уничтожить друг друга в привычном человеческом смысле с теми же последствиями, но как же мне стало не по себе! Так и хочется написать: «думать было некогда» - о этот пафос батальных сцен... Но вот когда я вывернула на своих сорокопутьих чёрно-серых крыльях уже за обрыв, тут-то я, наоборот, призадумалась, и очень крепко. Я рванула к месту боя, потому что мне просто хотелось всё это увидеть. А дальше-то что?! Броситься между ними, как сабинянка? Ну уж нет, вариант не очень, может, эффектный для блокбастера – но даже неискушённый зритель нашего городского кинотеатра «Товарищ» нашёл бы такой жест очень тупым. Лихорадочно соображая, я медленно планировала в стороне от боя по направлению к старому руслу и высоковольтным вышкам, чтоб выполнить разворот и... Тут мне пришли на помощь. Солнце, нахальное и авторитарное июньское солнце уже начало заливать всё окружающее своим расплавленным белым золотом – и с его-то стороны как раз и появилась «страшная, дикая, дивная птица», словно феникс из огня, словно небожитель из иконописного сияния – и оперение этой птицы было алым и пламенным, как маки на полях Фландрии... Чёрт. Ну не могу я. Просто не могу! Когда появляется Манфред, меня всегда тянет на возвышенные, светлые, поэтические образы. Итак, не успела я отойти от слегка благоговейного шока и пока не осмысленной радости, как он решительно направил свою машину к месту схватки. Только и подумалось: если уж быть сабинянкой, так только такой, иное – неубедительно! И всё-таки поведение Рихтгофена резко снизило мой пафосный настрой – да просто потому, что выглядело всё не как знаменитая картина Жака-Луи Давида, где в центре белая, томно-драматическая женская фигура с широко раскинутыми руками... Нет, всё напоминало интернетовские неприличные картинки с мартовскими котами – а если попристойнее, то всё по формуле: дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку... Хорошо, что до мышки не дошло! Ведь диспозиция оказалась следующая: впереди Геринг, за ним Фальк, а уж последнему упал на хвост Рихтгофен – и ничтоже сумняшеся нажал на гашетку, что означало только одно: «Угомонись, чертила!». С моего расстояния было не видно, как и насколько сильно Манфред задел Германа. Но вот что морально – очевидно, да. Я могла догадаться: возмущение Фалька по интенсивности кипения сейчас не уступает воде в радиаторе. У них с Рихтгофеном и так были не то, что плохие, но сложные отношения. А теперь «этот белобрысый воробей» ещё и вступается за «эту свиноту»?! «Да чтоб тебе пусто было!» - подумал Фальк. «Взаимно!» - подумал Рихтгофен. А Геринг ничего не подумал. По крайней мере, громко вслух. Он в отчаянье по классической тактике направил самолёт в пике, чтобы стряхнуть уже этих двоих красных жуков и – возмоооожно, ну уж если получится, потом заложить вираж и ретироваться за реку, подальше на восток, к Гуте, где ветряк, там сесть и... Хотя Господи, пустые надежды, это ж Фальк! Он же прилетит следом и уже на земле докопается! Я почти физически ощутила жар досады – до меня сейчас волнами, докатывались отголоски эмоций и мыслей всех участников боя, и я поняла, как зол и расстроен Геринг. А как азартен и невменяемо-упёрт его тёзка Фальк – тут и подстройки было не нужно. Всё произошло за считанные пару секунд. Своим то ли звериным, то ли птичьим чутьём Герман Фальк угадал, что будет делать его противник, и вошёл в пике одновременно с ним – и уж тут-то уже патронов не берёг, оттянулся от души. Я зависла. В буквальном смысле зависла: по утреннему холодку подъёмная сила была ещё дай Бог, ласковый воздушный поток нёс меня на раскинутых крыльях, и было вполне позволительно забыть на какое-то время делать ими взмахи. И – смотреть. Смотреть наискось и вниз, где белый «фоккер», ломая плоскости, превращаясь в древесно-фанерный мусор, падает отвесно в реку. Фальк победно выходил из пике, чуть не зацепив шасси поверженного противника – ну, естественно, «чуть» не считается, а и Герман Фридрихович, и Валерий Палыч обожали рисковые жесты, недаром так закорешились. Он с некоторой вальяжностью выполнил вираж и ушёл на другой берег, чтобы там сесть на поле и обтрехаться от Рихтгофена, который направился вслед за ним – и, поразительно, как это я научилась по манере выполнения манёвров угадывать настроение – только в развороте Красного Барона читалось выразительное: «Так бл**ь!», или «Ужо я тебе!», или, если более развёрнуто и литературно: «Есть серьёзный разговор». Я предоставила двум немецким асам разбираться самостоятельно – точнее, ну чёрт бы побрал мою канцелярскую речь, ничего я не «предоставила»!.. Я спохватилась, наддала скорости и сама ринулась в пике прямо к волнам Березины с воплем: - Герааааа!.. Блин! Блин! Блин! Я знала, что летуны из Вечности не умирают так, как обычные, живые люди, но всё-таки... всё-таки... Ох, как же нехорошо! Я скользнула ниже над речной гладью. Останки старинной птицы сносило вниз невидным, но быстрым течением. Только обломки. И среди них ничего, никого живого или относительно не мёртвого. Мне было плевать, что там с другими двумя. Я трепыхалась над водой, с каждой секундой подавая пустые мысленные сигналы, всё вхолостую: «Ну же! Ну! Давай!». Я знала, что Геринг хорошо плавает. Причём и в зрелости он это умение не утратил. Но сейчас это не успокаивало. Мыслей, импульсов, эмоций проносилось столько, что казалось, будто час прошёл, и вот в конце-то концов на поверхности показалась мокрая голова, причём без шлема – стянул под водой, надо думать, ну и правильно, Господи, Гера, ну наконец-то, ядрён аэродром!.. И уже сверху я увидела, что мой старый знакомый выглядит непривычным образом. Но – осмыслим это позже, а пока что... - Ты там живой?! Ты цел?! Он помотал башкой, как болгарин – у них ведь жесты для «да» и «нет» наоборот, по сравнению с нашими зеркальные. И всё-таки я некоторым макаром догадалась, что всё в порядке. Ну, в относительном, насколько это может быть. - Плыви! Плыви давай! Да не туда! Сюда! Я отчаянно замахала вправо. Геринг, чуть затормозив от пока не прошедшего шока, начал старательно, хотя и медленно, выгребать к моему берегу. С той стороны отвесный глинистый обрыв, не выберешься. Ну, точнее, выберешься кое-как, но я уж представила, каково будет карабкаться в тяжеленной, насквозь мокрой экипировке, одна кожанка чего стоит. Ещё одно воспоминание о «скиллах» моего Герыча – в юности занимался альпинизмом, и даже когда уплотнился до состояния мартовского кошака на тоненькой веточке (ага, опять картинки из интернета, на этот раз с подписью «коты прилетели») – и всё-таки лучше не лезть на стенку. О чём я и объявила – сложив ладони рупором, крикнула: - Там ниже есть выход, мелко! Держись! А тут у нас два верных места есть: на одном рыбаки вечно тусуются под берёзами, а дальше – пляж на шестом микрорайоне. Место тинистое, мутное, непонятное – но только оно и оставалось: Герыч упал неудачно, и теперь оставалось только дрейфовать примерно с километр, кое-как оставаясь на плаву. Ну, как говорится, дай-то Бог... За этим я и наблюдала, патрулируя с воздуха. Обломки многострадального «фоккера» отнесло ближе к середине реки – вот уж будет интересная находка рыбнадзору или кому там взбредёт в голову выбраться на реку в ранний час. А Гера, следуя моим инструкциям, держался ближе к берегу. Причём молодцом. Ровно, терпеливо, без паники. А что тут паниковать, когда худшее произошло. Он только слегка помогал себе ногами, чтоб они не тонули и не тащили вниз – короче, я б на его месте тоже так делала. Помню, как мы за городом вместе с папой так «сплавлялись» километра по полтора – прыгали с отвесного берега, а потом по середине речки доплывали по течению до пологого пляжа. Потом приходилось ровно такое же расстояние пилить по лугу обратно до машины – за это время мы успевали почти обсохнуть на тридцатиградусной жаре и отогнать кучу агрессивных слепней, и вскоре мы повторяли всё опять. И что только не вспомнится в минуты вынужденного бездействия. Конечно, мне вспомнилась и прошлогодняя драка стенка на стенку на День Победы. Но тогда это было хотя бы объяснимо, а теперь?! Междоусобные разборки, Средневековье какое-то! Хотя Средними веками отдавала как раз таки битва немецких и советских лётчиков в красный день календаря: я думала, они в случае чего будут сражаться на своих верных птицах, а они вздумали обратиться в Крылатых и бились врукопашную на мечах, в стиле «Дозоров». Молодцы, короче. Ох и непросто быть комендантом аэродрома – заметьте, не просто международного, а такого, куда порой садятся те, кто не просто «хранит память» о травматическом событии, а является непосредственными участниками, да притом неизбежно застыл в Вечности, и раны почти так же глубоки, как когда-то... Теперь было несколько другое. Я знала, что именно. Но думала, что два моих Германа уже свели счёты давным-давно, во время тех событий, что мне предстоит описать в романе. Но нет, так и не разобрались со своей болезненной связью – которую легкомысленно хотелось бы назвать «братской», но каждый из них лучше бы застрелился, чем назвал другого братом. И вот два моих Герочки безобразно подрались. Я только недоумевала, как Герингу удалось материализовать свой заветный «фоккер», да ещё сменить облик. Но от этих товарищей из-за Черты можно ожидать чего угодно. Пускай раньше Геринг никак не проявлял никаких сверхспособностей, кроме способности вести себя, как томный приставучий кот, какое преображение настигло его в этот раз?! И от чего всё это зависит? Да уж, сколько творю, столько отвечаю на вопросы, и несть им числа. Наконец-то показались в отдалении девятиэтажки слегка пошарпанного вида – улица Сикорского, конечная остановка маршруток и автобусов, на которую я исправно топаю каждый день по пути на работу. Хорошо, что сегодня пятница: денёк из-за недосыпа будет адовый, но оправданием мне послужит нечеловеческая жара, из-за которой большая часть работников у нас в заводоуправлении еле ноги волочат – к тому же, завтра хоть отдохну и отваляюсь утром всласть, имею право... А пока что надо разбираться с моими летающими и – вынужденно водоплавающими товарищами. - Бери правей, на пляж! И вот через минуту я уже стояла на песке и смотрела, как из воды мрачно тащится мне навстречу мокрый, униженный и оскорблённый Геринг. Да уж, это вам не Афродита из пены морской. Хотя... а вот тут стояночка... Каким бы априори жалким ни должен был казаться его вид после такого экстренного купания, мой герой выглядел по определению сногсшибательно. Ведь передо мной сейчас стоял не грузный рейхсмаршал, а молодой летун образца 1918-го года. Если скинуть всю набрякшую водой амуницию, легко вообразить ту злосчастную-прекрасную фотку, где он в полосатом купальном костюме сидит в речке – чёткий, дерзкий, скуластый, с бицухами. Правда, в воздушном бою бицухи ему не помогли, ну и хрен с ним, главное ведь... - Ну что? Жив, цел, орёл?.. - Да, бл**ь, как видишь, - буркнул Гера, отплёвываясь от железистой березинской воды. Он, конечно, не француз, Фальк не русский, и у нас тут не Борисов, но всё это было донельзя символично. Я не удержалась и хмыкнула. И объявила: - Так, ладно, тебя всё-таки не зацепило? - Вроде нет, - пожал плечами немец. - Тогда домой пошли. Будем сушиться. А потом расскажешь, какого хрена вы тут дуэль устроили. Но сначала сушка и чай. - А сушка какая, ванильная или с маком? Я усмехнулась. Нет, ну Геринг верен себе. И вообще, это хороший симптом. Пока человек способен на приколы, всё у него относительно неплохо, ну, или почти – во всяком случае, не безнадёжно. Это я так себя всегда успокаиваю, когда мне кажется, что в романе пишу о жутких событиях, а герои начинают шутки шутить. Но а что поделаешь? Если совсем без шуток, так и свихнуться можно. Поэтому и я ответила: - Какой тебе мак, мудила! Ты б ещё кокоса попросил! - Да возьму и попрошу! Я знаю, что ты себе на работу «баунти» заныкала. - Вот именно, что на работу, а ты к этому не имеешь никакого отношения! Потому что ты нигде не работаешь, а кто не работает, тот не ест! - Да? И только в таком тоне ты сейчас способна со мной говорить? Он отфыркнулся – опять-таки от воды, но в звуке этом была и нотка обиды. - Герыч, ты вообще военнопленный, пора бы и привыкнуть. Ну ладно, хрен с тобой. Половинку дам щас. Он вздохнул, и это заменило скупое: «Спасибо». Мы поднимались от реки по улице частного сектора. До сборов на работу мне оставалось два часа двадцать минут.