Беспокойное гнездо

Не стоило и сомневаться, как только мы пришли, уже в прихожей услышали из кухни разговор на повышенных тонах. Сегодня летуны окончательно обнаглели, диагноз ясен. Я вздохнула: а что, тут хоть когда-нибудь было спокойно? Ну, честно? Да с того самого момента, как Гера появился у меня дома, то вся 52-я эскадра налетит, то Покрышкин по их следам рыщет со своими соколами, то какие-то англичане по кухне шныряют – ну, эти хотя бы редко появляются и ведут себя очень тихо, максимум, полбанки чая выгребут – а потом сочиняй тут сказочки, что я на работу себе отсыпала, тогда как ежу понятно, что мне лень постоянно заваривать в чашке и метаться туда-сюда между местом отхожим и рабочим... Короче, веселуха. И про Геру-то я недаром вспомнила. Я уже говорила о его странной роли в моей судьбе, ведь именно он-то меня и приобщил к авиации. И, как в той песне, нарушил мой покой. Наверное, мой задумчивый взгляд вышел слишком тяжёлым и неоднозначным, потому что он мрачно вздохнул и отвёл глаза – да что там, ему хотелось провалиться сквозь землю. Сквозь воду он уже сегодня провалился. А сейчас ещё придётся смотреть в глаза тому, кто заставил его это сделать. Или нет? - Пожалуй, мне тут нечего делать, я пойду, - угрюмо проронил Гера. - Да куда ты пойдёшь, а сушиться? Я осеклась: ну правда, иногда я приписываю ему качества человеческие и даже слишком человеческие, как будто мне неясно, что он может спокойно раствориться в пространстве и усвистать в неведомые Вечные дали. Как в прошлом году в мой день рождения, например. Но что-то ему мешало это сделать. Потому что, с досады не удостоив меня ответом, рейхсмаршал попытался дематериализоваться и... ничего у него не вышло. Вот уж не задался у него день ни с перевоплощениями, ни с перемещениями! Беспомощно помигав в воздухе, как всё тот же испорченный телевизор, Герыч так и остался стоять в прихожей в до зубовного скрежета осязаемой, вещественной своей форме, капая на плитку речной водицей. Он снова испустил тяжелейший вздох, который должен был означать примерно следующее: «Как же меня всё это задолбало, а ведь хочется простого человеческого не существовать!». Понимаю, товарищ, твоё типично нюрнбергское желание. Оно меня настигнет примерно к обеду с таким-то режимом дня, подумала я. И ехидно произнесла: - Что, стелс пошёл по п**де? Да уж, водичка – враг любой скрытности! Оставалось лишь кивнуть на дверь кочегарки и произнести сакраментальную инструкцию: - Тряпка там. Чем больше я думала о работе, тем меньше оставалось во мне сочувствия к рейхсмаршалу – и нахлынувшая недавно жалость казалась нелепицей. Магия эмпатии умирает сразу же, как только подумаешь, чем чужие неприятности грозят лично тебе. Заляпанный пол не самое страшное, а вот состояние разлезшейся макаронины в заветные восемь часов на посту – это очень тяжело простить. И поэтому я с почти садистским удовлетворением наблюдала, как Геринг с показательным (да я уверена, что реально показательным!) кряхтением драил тряпкой пол, причём с каждым поворотом корпуса вода начинала капать с другой стороны, так что труд был реально сизифов, раз уж мне сегодня вспомнилось сегодня это сравнение (не пропадать же добру, употреблю его опять). Но мелькнула слабая мысль: а что я, собственно, валю всё на него? У меня ещё один сомнительный товарищ, собственно, инициатор предрассветного бардака! С ним бы разобраться. Вообще, удивительно, как много я позволяю Фальку. Птица наглеет не по дням, а по часам. Надо бы и мне ему показательный втык устроить, не только же Рихтгофену красноречием блистать. А я была практически на сто процентов уверена в содержании оживлённой, кхм, беседы, что сейчас доносилась из-за стены. Вот реально слава Богу, что есть режим перехода в параллельное пространство, иначе сейчас не только я познала на себе прелести незапланированного пробуждения, а уж это допустить никак нельзя. Нашим глазам предстала живописная картина: два командира переругивались, опершись о стол, словно там была расстелена карта боевых действий, а они никак не могли договориться об этих самых действиях – проще говоря, кому куда на кого и как. С той только разницей, что боевые действия уже состоялись, а сейчас происходил разбор полётов. Но я даже засмотрелась: спиной ко мне изящная фигура Рихтгофена, гибкая, как шпага, с талией чуть ли не в рюмочку, во всей позе уверенность в своей правоте – а напротив него летающим шкафом навис Фальк, хотя в мощности его сквозит оборонная позиция, и краска на щеках лишь выдаёт эту затаённую неуверенность в себе... Что-то я совсем в описательную поэзию ударилась. В общем, эти двое стояли и спорили. - Фальк, мы возвращаемся к тому же, с чего начали, - раздражённым и уже с ноткой досадливой усталости произнёс Рихтгофен. – Кто вам давал право быть судьёй, обвинителем, я даже не знаю, орудием возмездия, бичом божьим? Герман пожал плечами с презрительным: «Пфф!» - и это означало: «Я, конечно, тварь, но не дрожащая, и о праве никого просить не собираюсь!». Рихтгофен хмыкнул: ясно, мол. И парировал: - Ах да, вы же спрашивать не привыкли. Причём никого, даже вышестоящих. Ооо... Я уже улавливала: дело пахнет керосином. - Ну? - Баранки гну. Вы и коменданта аэродрома не спросили. - Незачем ей это было знать, - глухо отозвался Фальк. Я всё ещё не обнаруживала своего присутствия, замерев в тени под лестницей. Может, чисто со злости и от отчаяния за напрочь испорченный день, но меня это перепалка забавляла, и я даже не обиделась за то, что меня якобы вот так задвинули в угол и не спросили мнения. - Действительно, я сомневаюсь, что вам дали бы взлёт – для такого-то дельца, - хмыкнул барон. Ахаха, а ведь точно. На что было рассчитывать Фальку? Что я ему выдам разрешение на отстрел отдельных военных преступников? Которые, вообще-то, в моей юрисдикции, так-то. - Она святая женщина, но порой слишком мягка и терпима, - процедил Фальк. Я еле сдержалась, чтоб не прыснуть. Ну, тут бы подойти да подзатыльник залепить, хоть и любя, это кого ты тут святой обзываешь? Ну ладно, ради красного словца. Так и тем более – демагог хренов... Вообще-то, слово «демагог» - греческого происхождения, а значит оно: «ведущий народ». Однако Рихтгофен не повёлся. - Это её личное дело, и мягкость, и терпимость. В конце концов, как комендант именно она определяет, что и кого на своей территории терпеть, а что не терпеть. Я более, чем уверен, что воздушные схватки «над крышей дома своего» сюда не входят, - отрезал барон. Действительно, ну хоть отлетели бы куда-то в сторону Щатково или Гуты. А лучше бы вообще подрались где-нибудь в районе немецкого военного кладбища, чтоб далеко не ходить, как друг друга поубивают. Ну, или чем там оканчивается получение повреждений товарищами из Вечности? - Прошу заметить и учесть, - язвительно проговорил Фальк, - что боевые манёвры диктуются поведением противника, и я не виноват, что противник держал курс именно сюда. Опачки! А вот это уже интересно. Значит, это Герыч к моему огороду припёрся? Я обернулась через плечо и бросила выразительнейший взгляд на рейхсмаршала. Он по-прежнему оправдывал свою одиозную крикуху, которой я недавно его наградила, то есть, сохранял прежнюю хмурость. В остальном его вид был нечитаемым. Ну, всяко лучше, чем кривлятельный стендап во время процесса. И всё-таки я была бы благодарна за пояснения. А их упорно не было. То ли температура испепеления взглядом была недостаточна, то ли она гасилась пресловутой водой, пропитавшей маршальские шмотки, но так мне ничего и не ответили, а я пока не хотела палиться и давать понять, что слышу все обсуждения. Так чего же хотел Геринг? Может, как раз таки этого – чтоб я проснулась и кинулась на помощь? А что, если реально так?! Вот же собака... - Вы, конечно, мастер фигуряния, но не уклоняйтесь от ответа, Фальк, вы же прекрасно понимаете, не в том дело, куда полетел Геринг – какого чёрта вы вообще затеяли эту дуэль?! - Мне казалось, сейчас не военное время, чтоб дуэли были запрещены. - О Господи. Во-первых, опять увиливаете, во-вторых, наше противостояние не оканчивается никогда, ему не будет конца в ближайшем и обозримом будущем, так что с точки зрения Вечности законы военного времени очень даже действуют, и мне таки придётся доложить о ваших выходках командованию, - отчеканил Рихтгофен. Запах керосина разносился в воздухе всё явственней и явственней. Я прекрасно понимала, о чём идёт речь. О Небесных властях, разумеется. С ними Герман который Фальк и так не очень ладил по жизни (или, вернее сказать, по экзистенции?), а теперь у него наклёвывались неприятности. Вопрос только, насколько масштабные. - Мы, конечно, сослуживцы, - повторил Рихтгофен, - но это мой долг, сегодня я же я пишу рапорт. - Ну вот и пишите. - Ну вот и напишу. - Думаете, я боюсь? - Ничего я не думаю. Вы самого чёрта не боитесь. И главнокомандующего тоже. И всегда так было... «В этом его главное отличие от Геринга», - невзначай подумалось мне. - ...но гордиться тут нечем. Говоря языком химическим, вы нестабильный элемент, а политическим – неблагонадёжный, вообще непонятно, как вам командование воздушной армией доверили после того, что вы сотворили! Раздалось что-то среднее между шипением и клёкотом. О, я знала, в чём дело! Герман терпеть не мог, когда ему напоминали о его шатком положении. Особенно когда это делал прямо ему в глаза вроде бы союзник, а вроде бы соперник. Вообще-то, Фальку и Рихтгофену было, по большому счёту, нечего делить. Они были родом из разных параллельных миров, и каждый из них в своём мире с полнейшим правом считался легендой отечественной авиации. Казалось бы, достаточно. Сейчас они являлись командующими воздушных армий Небесной империи, занимая пост крайне ответственный и вполне почётный, и действовали на разных участках фронта. А когда дело доходило до взаимодействия, им обоим хватало ума не козлиться и не вести себя друг с другом, как Кутузов по отношению к Барклаю-де-Толли опять-таки на Березине. Но положение всё-таки было неравным, а причиной тому история, произошедшая с Фальком – которую я как раз сейчас стараюсь описать в романе... - Да, и нечего шипеть! Ладно, «сотворили» - это дело прошлое, тогда вы руководствовались любовью и стремлением к свободе, главное то, что вы сейчас творите! Барон угодил в больное место. Фальк покраснел, как маков цвет, а кулаки его бессильно сжались. Оба командующих сверлили друг друга взглядами. Геринг за моей спиной стоял неподвижно. Я тоже не спешила с выразительным покашливанием или шарканьем по плитке. Пауза повисла вполне драматическая – и это прекрасный предлог рассказать о сути дела тем, кто до сих пор не знает, что тут за Санта-Барбара и что за сыр-бор. Итак, «в предыдущих сериях...» или над чем я так корплю, выписывая роман – и это ведь сейчас всего-то первая книга, а планируется их четыре... Ну, я надеюсь, что четырьмя обойдётся! Ну, Фальк, ну соколик, удружил же ты мне своей историей... Работы подкинул лет на N-цать вперёд (потому что а как же приквелы? Сиквелы? Вбоквелы? Тьфу ты Господи, гадость какая...). Ладно, нажимаем «стоп» и к сути. Впервые попав за Черту, майор Герман Фальк не нашёл там своей возлюбленной и жены Карин. Он надеялся на спокойную и мирную жизнь после жизни. Но Небесная канцелярия решила иначе. Планы у властей на Фалька были совсем иные. И жена туда никак не вписывалась. Её тогда отправили перерождаться обратно на грешную землю – потому что где это видано, где это слыхано, чтобы у ангела была жена?! Ангел, конечно, - очень условное, грубое, да и вовсе ошибочное название. Вот тут-то и приходит на помощь термин Крылатый – высшее существо, обладающее даром полёта. Бывают такие существа разными по своей сути и талантам, но из Германа пытались сделать идеального грозного воина, укротителя Бездны и хранителя Тёмных пределов – и ещё пару званий, уже забыла. Я не шучу, он сам мне со слегка смущённым, но вполне серьёзным лицом пересказал все эти титулы в стиле «мы, Николай Вторый». Но Герман который Фальк в отличие от Германа который Геринг не получал никакого кайфа от всего этого эксклюзива и громких титулов. Того, что было действительно нужно – любви, свободы и покоя – у него не было. И он взбунтовался, сначала нарушив границу миров во время обычной прогулки, потом дерзнул проделать это на самолёте (поскольку до преображения и становления настоящим Крылатым было пока далеко, и воевать с тварями из Бездны приходилось привычным способом). Вот тут его и сцапали, отстранили от полётов и вкатили ему срок на местной гауптвахте. А поскольку там, за Чертой, мерой времени является Вечность, можно в меру своих человеческих критериев лишь предположить, каким этот срок, отпущенный на строгое внушение и воспитательную работу, мог оказаться. Но вполне можно представить, до каких глубин своей непокорной души был оскорблён Фальк и в каком отчаянии он пребывал. Но даже с Небесной гауптвахты этот «бешеный» умудрился вырваться! Бежать ему помогли Алеся Стамбровская, маг и сотрудница спецслужб по совместительству, и Карина Корбут, как в нынешнем земном воплощении звали его жену Карин – и всё это с помощью дерзкого ритуала воскрешения, так что улизнуть Герман смог прямо из-под носа у своих стражей. А вот что с ним происходило в мире живых и как он заново, с нуля шёл к своей мечте и призванию, то есть к полёту, я сейчас и описываю в романе. Но пока история не то, что не закончена, а лишь только с грехом пополам начата, не буду разглашать, что происходило с Фальком на земле. Здесь важны два обстоятельства – на земле он встретился с Герингом, которому также за Чертой приходилось несладко (и это мягко сказано, у него условия посмертного существования были гораздо суровее). И встреча эта ни к чему хорошему – в первую очередь, для Геринга – не привела. И казалось бы, поквитались, но, упокоив горе-беглеца Геринга, Фальк до сих пор не успокоился сам... Второе обстоятельство вполне предсказуемо – Фальку таки снова пришлось вернуться за Черту, и это весьма естественно, потому что все там будем. Ясное дело, приём его ждал прохладный. Но мой герой всегда был чертовски везучим, пожалуй, иначе и не скажешь, и его дело при повторном рассмотрении в Небесном суде – со всеми отягчающими и смягчающими обстоятельствами – было-таки рассмотрено в его пользу. И наказание ему назначили достаточно мягкое по меркам Вечности и весьма практичное с любой точки зрения: всего-то погибнуть в бою столько раз, сколько воздушная схватка с его участием во время Великой войны оканчивалась гибелью противника. То бишь сто сорок пять раз. А после назначили ускоренную переподготовку на Крылатого. ...Ясно как божий день: этому Фальк был обязан ещё одному своему незаурядному таланту – заколебать не только мёртвых, но и небожителей. Так что они просто плюнули, поняв, что ему хоть кол на голове теши, ничего с ним не поделаешь, легче уж по-хорошему. В итоге много воды утекло в Пограничной Реке, а Герман Фальк таки дослужился до командирской должности и успешно руководил воздушной армией Небесной империи. Одной из них. Но полного доверия ему быть всё-таки не могло. И тут уже даже бесполезно недоумевать, а как он в принципе смел испытывать недовольство по этому поводу... Однако он его – испытывал. И очень болезненно относился к напоминаниям о своём поднадзорном, неблагонадёжном положении. Пусть даже и понимал, что всё небеспочвенно. Но Фалька же хлебом не корми, дай повозмущаться... А теперь с чистой совестью снова жмём на «плэй». Итак, Рихтгофен сказал: - Да, и нечего шипеть! Ладно, «сотворили» - это дело прошлое, тогда вы руководствовались любовью и стремлением к свободе, главное то, что вы сейчас творите! - А чем вам сейчас не угодили мои мотивы? – наконец, вызывающе произнёс Фальк. - То, что вы руководствуетесь местью. - Я руководствуюсь – честью, - надменно заявил Герман. Так и представился монокль у него в глазу. А вообще-то ведь он и пробовал его когда-то носить, и ему даже было к лицу. Вот у Геринга подобный эксперимент не удался. Хотя кто знает, может, поначалу и удался бы, стоило лишь привыкнуть, но ему тогда товарищи по партии заявили, что его прусский фэшн сейчас некстати – надо быть ближе к народу. Геринг устыдился, монокль снял и больше никогда не надевал. - Любопытные у вас понятия о чести, - усмехнулся Манфред. – Добивать тех, кто слабее вас, должно быть, очень приятно и увлекательно. Лицо Фалька снова запылало. - Знаете, Рихтгофен... бесите. - Знаю, - спокойно отозвался тот. - Потому что прикидываетесь паинькой, тогда как о вашей истинной хтонической сущности не знает лишь наивная прекраснодушная молодёжь, и тем противнее из ваших уст слышать подобные упрёки. Манфред развёл руками с обезоруживающей улыбкой, которой мог бы позавидовать сам Кожедуб, красно солнышко: - Я просто делаю свою работу. О, как же язвительно и возмутительно это звучало! Ведь Рихтгофена назначили арбитром от Света, а Фалька от Тьмы, и это уже – по классическому же принципу! – так легко могло обратиться преимуществом для Манфреда, а для Германа – поражением в правах, да просто лишним напоминанием, кто он таков!.. Как бы там ни было, неприятно считаться чёрной овцой или чёрной птицей в мире и при режиме, где Свету априори больше предпочтения, потому что ассоциируется он – с порядком. А что Герман который Фальк, сегодня нарушил порядок, сомнений не было ни у кого. Но он кое-как проглотил обиду, пусть она и царапала горло. И сменил тон на доверительный – нагнувшись к Рихтгофену, он произнёс заговорщицким тоном: - Манфред, оставим все эти препирательства. Но вот чисто между нами – вам что, ни разу не хотелось ему втащить? В этот момент я даже забыла, что Геринг стоит у меня за плечом. Меня заставил настороженно поёжиться лишь его тяжёлый вздох (впрочем, сдержанный) – потому что ответ ему был, наверняка, известен. - Честно? Манфред вскинул на Фалька свои большие прохладные глаза... Да, я так описываю, будто находилась рядом, а не пряталась под лестницей, но моему воображению было нетрудно дорисовать картинку при виде лёгкой смены позы со спины. - Откровенно, - припечатал Фальк. - Хотелось, и не раз, - сознался Рихтгофен. - Да, чёрт подери, да! – снова хищно зашипел Фальк. – Вы только посмотрите на этого выскочку! На этого любителя почивать на лаврах! На этого... партийного гламурщика и пустобреха! Во что он превратил германские ВВС?! Да, может, это и не моё дело, потому что я уроженец параллельного мира, но успел я пожить и в этом, у меня, если угодно, двойное гражданство – и я не могу спокойно воспринимать историю Люфтваффе! А вы, Манфред?! Неужели у вас, с вашим-то призванием и посвящением, ни разу сердце кровью не обливалось?! Неужели вы ни разу не чувствовали себя оскорблённым – в том числе из-за того, как этот фанфарон обошёлся с вашим, вашим именем! Вывалял в грязи и присыпал блёстками! Узурпировал вашу славу, унизил достоинство, и ему ещё хватило наглости называть вас своим другом – хотя на самом деле вы и встречались-то только мельком буквально пару раз, но его же это не остановило! Из вас сделали рекламную глянцевую картинку, продающий, мать его, материал - а что может быть унизительнее?! И ведь этот недоумок, из которого что начальник, что лётчик, как из говна булка, умудряется ещё внушать кому-то симпатию и как-то себя в мире по-зи-ци-о-нировать, - издевательски по складам протянул Фальк. Можете считать меня скотиной – хотя я же вроде предупреждала, что у меня с эмпатией слабовато, да? – но меня аж воинственная дрожь проняла от речи Сокола. Ай да Герман, ай да сукин сын!.. Хотя, возможно, он просто развернул вектор моих мыслей по другому курсу – и у меня в памяти слишком живо всплыло недавно читанное у Керсоди... В общем, да, я была уже готова в тот момент, когда Фальк завершил свою пламенный спич проникновенным вопросом: - И после этого вы считаете, что его не стоит хорошенько взгреть? И опять-таки я почти видела взгляд Манфреда. Он распрямился, перестав опираться о стол, и наградил Фалька долгим взглядом, и был он пристален и непримирим. - Я вас услышал, - с деланной невинностью проронил Манфред. Тут даже я поддалась на провокацию, а уж как оторопел Фальк... Рассматривая все детали сцены из своего укрытия, я скользила взглядом и по столу и заметила, что кто-то из них двоих заварил чай, и теперь под янтарно светящимся заварочным чайником теплилась свечка, хотя чашки ещё даже не были вынуты и расставлены. Но могло показаться, что Фальк не то обжёгся о свечу, не то подавился-таки чаем – дёрнулся и застыл с таааким негодованием... Но уже через пару секунд Рихтгофен сжалился и чуть саркастично пояснил: - Нетушки, гневные замечания о том, что я нахватался глупых фраз от здешних сотрудников сферы услуг, оставьте при себе. Я всего лишь имею в виду, что мне нечего вам сказать. Ничего нового и содержательного. Взгреть, говорите? Разумеется, такой человек этого стоит. Наверное, как мало кто другой. Но в чём соль здесь, Фальк, дружище, - не то с долей насмешки, не то с бесконечной усталостью произнёс барон, - что это совершенно не ваше дело. Герман который Фальк неожиданно как-то синхронно поник, уронив свои тяжёлые прямые плечи, и вздохнул: - Манфред, ну вы опять за своё. Да не за своё же, правду скажем. За официозное. - Да. А куда деваться? Не ваше дело, повторяю. Ваше ведь, кстати, и довольно чёрное, вы и так уже сделали. Тогда, в Екатеринбурге... Конечно, зашла речь об упокоении сбежавшего из-за черты Геринга. Фальк не нашёл ничего лучше, чем отравить его. - И вам этого мало? Фальк ответил тяжелейшим мрачным вздохом. Тогда он ограничился тем, что навёл Геринга – который в ту пору, кстати, имел внешнюю физическую ипостась в точности как сегодня во время воздушного боя – на закладку с карфентанилом. Ненавистный «партийный паразит» скончался мгновенно. Причём с ощущениями гораздо более приятными, чем во время глотания цианида. А ведь так хотелось его отп**дить и повозить наглой рожей по льду Исети. А потом, возможно, под этот же лёд и засунуть. Хотя так ведь Фальк со своими тогдашними сообщниками и сделал... Мда. Исеть, Березина. Молодой Геринг, обречённый на поражение и всеми ненавидимый. Насколько же всё повторяется. - Так что, вам острых ощущений не хватило? – повторно фыркнул Рихтгофен. Фальк медленно ответил: - Ладно, так и быть, сознаюсь. Нет. Манфред шумно вздохнул: - Всё с вами ясно. Диагноз – бешенство. Давайте чай пить. И он направился к шкафу. И этот резкий вираж почему-то смотрелся весьма естественно. Про Геринга я успела почти забыть. Пока в прихожей не хлопнула дверь. Я вылетела на крыльцо: - Гера, стой! Ты куда? - Куда глаза глядят, - угрюмо отозвался рейхсмаршал и, решительно отвернувшись, побрёл по направлению к воротам, по-прежнему в своём нелепом лётном одеянии. Я в почти искреннем возмущении всплеснула руками. Хотя в тот момент мне, скорее, не нравилось, что меня не слушают и не слушаются. - А куртку сушить, умник? - Там, куда я иду, такие температуры, что она мигом обсохнет, - бросил через плечо Геринг. - Слышь, не дури... Мне это всё уже изрядно не нравилось, как бы я сама на него ни нападала недавно. - Гер, ну иди домой... - Домой? – Геринг наконец-то оглянулся через плечо. И от выражения его лица мне стало немножко не по себе. – Нет уж, спасибо. Ведь ясно, что мне в этом доме не рады. И он, уже не оглядываясь, зашагал прочь. Когда он проходил мимо чёрного кота, гадящего на краю газона, животное даже не шевельнулось и не оторвалось от своего занятия. Даже сволочным кошаком Геринг сейчас воспринимался как пустое место. Но не мною, в конце концов. Ни в коем случае. Однако время было неумолимо, а рабочий график неизменен, так что бегать за опечаленными рейхсмаршалами и уговаривать их ласковыми речами у меня не было ни времени, ни возможности. Оставалось лишь проворчать про себя: «Ладно, поделом, перебесится и вечером вернётся», - и в смешанных чувствах идти обратно в дом...