Беспокойное гнездо

Время растянулось в бесконечность. Это ощущение я уже испытала во сне. И не только потому, что провела в кровати вдвое дольше обычного времени. Мне снился сон. Явление само по себе необычное: сновидения мне не снятся почти никогда, я просто отрубаюсь, как в ноль разряженный механизм, и всё – чёрный экран. Не то происходило сегодня. Детали не запомнились, да и никакой фантасмагории не было. Мне привиделась обыденная жизнь и бытовые дела, но всё как на перемотке, и самым явным стало ощущение беспокойной тоски и неизвестности. Почему? Да всё потому же. Геринг снова исчез. Примерно как год назад, аккурат в мой день рождения, что я посчитала невозможным свинством. Но теперь возникла догадка, что «случайности не случайны», да и совпадение по времени что-то значит. И раньше Гера пропал на несколько дней - дай Небеса памяти, может, на неделю, - то сейчас казалось, что он отсутствует месяца два, а то и больше. Неладно это. И, как бы я ни бодрилась немедленно после пробуждения, но что-то глодало изнутри, что-то подсказывало, что он после моих неприятных слов не просто ушёл «назло маме отморозить уши» - пусть я и подшучиваю над его мальчишеством, а часто даже раздражаюсь. Я ведь, по сути, ничего о нём толком не знаю. Кто он за пределами моих представлений? Они уж явно сложней стандартных, где он изверг и развратный безответственный буржуй, и всё-таки достоверность – моя личная достоверность - не дотягивает до истины. А ещё в моей реальности сновидения – не просто картинки, нарисованные беспокойным сонным мозгом, они очень тесно связаны с тем, что происходит наяву. Поэтому во сне я затосковала и встревожилась – а сейчас у меня сразу от сердца отлегло при виде того, как Геринг вышагивает по двору вместе с чиновником Небесной канцелярии. Но полегчало лишь на миг. Ведь само по себе это было сомнительное зрелище: уж больно напоминало кинохронику, где они с каким-то американским офицером обманчиво вальяжно гуляют среди идиллических южногерманских домиков, а потом останавливаются перед камерой и смотрят на зрителя. Притом одет был Геринг в свой знаменитый светло-голубой мундир, в нём же он был на знаменитом интервью зарубежным журналистам (те самые фото, где он сидит, поджавши лапки, как нашкодивший кот) – и в нём же он был сейчас. Так что небесный цвет облачения наших высоких гостей не навевал безмятежность. - Утро доброе, - деловито поздоровался чиновник. – По человеческому времени ещё слишком рано, вам не очень тягостно тут присутствовать? – обратился он ко мне. Я зависла. Экая непривычная забота! - Если что, мы могли бы перенести наше обсуждение на несколько часов. Особой роли это не сыграет. Рихтгофен и Фальк сидели с каменными лицами, Геринг тоже пытался изобразить одну из пафосных скульптур с натуры. Все взгляды были нацелены на меня. Да, я тут хозяйка, то есть, комендант. Но... - Спасибо за беспокойство, я нормально выспалась. А если бы и нет, уже не смогла бы уснуть. Привет, пассивная агрессия. То ли смелость в отстаивании прав, то ли глупость. Но офицер отреагировал со спокойным дружелюбием: - Хорошо тогда. Давайте приступим. Манфред странновато подался вперёд, будто хотел встать и отодвинуть проверяющему стул, но сделал вид, что сам устраивался поудобнее. У него явно были свои соображения в отношениях с власть предержащими. У Фалька тоже. Потому что он поставил чайник на стол с преувеличенным равнодушием и с той же небрежностью приземлился на своё место. Геринг будто сочетал в себе обе манеры. Как вела себя я?.. Да кто знает, меня в тот момент больше заботило, как бы от нервов не пролить чай. Сюрреализм продолжал витать в воздухе вместе с беспечной французской музычкой. Все присутствующие, включая меня, сосредоточенно вкушали сливочные эклеры, мятное печенье и яблочные вафли, запивая добротным цейлонским чифирем. Про чайник все дружно забыли, и стала заметна одна странность: «праздничный» заварник был той ещё бадьёй, но жидкости там почему-то не убыло – ей-богу, неразменный рубль из сказки. Практично и чудесно, но, похоже, физическими законами в моём доме сейчас распоряжались без спросу. Однако с полным правом. И это... слегка напрягало. Наконец, инспектор, откинувшись на стуле, посмотрел на моего «сыночку-корзиночку»: - Ну, что же, люфтмаршал Фальк... Внутри аж ёкнуло: вот это экзотическое звание! А я-то привыкла звать его майором. Притом что слышала о его полководческой деятельности – а вот знала, опять-таки, всего ничего. - ...что же вас заставило проявить такое безрассудство и напасть на сущность заведомо слабее вас? Геринг покраснел. Фальк тоже. По разным причинам, но одновременно. Лишь Манфред казался почти невозмутимым. - Вопрос чести, - процедил Герман сквозь оскал. - Мотив ясен. Разгром Люфтваффе как личное оскорбление. Радение за Родину и за имидж немецкой авиации. Веские поводы для желания сатисфакции. Но это, судя строго, не ваш мир, не ваша ответственность, а следовательно – с вашей стороны налицо превышение полномочий и нарушение как логики, так и этики. - Офицер усмехнулся почти сочувственно, отпивая чай. - Хотя вы пошли на него сознательно. - Так точно, - сумрачно подтвердил Фальк. - Я даже не могу ничего на это возразить, герр люфтмаршал. Ваша позиция понятна нам, но понимание не значит принятия. Мы считаем, что вы грубо отступили от воинского кодекса. Это – сугубо ваш проступок. Что касается вас обоих, то в пылу сведения личных счётов вы оба забыли о технике безопасного проявления на уровне земной реальности... Я сжалась, будто из сиденья стула вдруг выскочили иголки. И оба горе-дуэлянта подобрались точно так же. - Фрайхерр фон Рихтгофен как наблюдатель и, позднее, участник, подтвердил мне, что на первых порах вы соблюдали режим невидимости, а далее увлеклись боем и утратили контроль. И это ещё хорошо, что вы избрали каноническое время, как в классических литературных произведениях – дуэль на заре, - саркастически усмехнулся инспектор. – Хорошо, что хоть на это у вас рассудительности хватило! Представьте, как бы запестрели газетные заголовки... – Он воздел очи горе и продекламировал: - «Нестандартные НЛО в пригороде Бобруйска»: многочисленные дачники и жители посёлка Березина, а также деревень Калинино и Антоновка в один голос утверждают, что посреди бела дня услышали рёв моторов и своими глазами видели в небе сражение двух старинных самолётов... Я ведь могу не продолжать? Фальк и Геринг напряжённо молчали. Они, несмотря на весь свой опыт существования в Вечности, допустили глупейшую, вопиющую ошибку. Вот такого плана ошибки, вызывающие фейспалм, иногда совершают даже бывалые лётчики. А всё почему? От самонадеянности. Впору сгореть и обломками осыпаться от испанского стыда. И буквально за секунды становилось ясно, о чём ведёт речь инспектор. Сам собой рисовался ход рассуждений и событий. Реконструкторы? Но, во-первых, реконструкторы не палят друг в друга из оружия, а всего лишь это изображают. А трассы пуль и наносимые повреждения были бы видны. Это не говоря уже об исходе боя. Во-вторых, историческая реконструкция дело дорогостоящее, а уж если брать авиацию, то возводи все расходы в степень – да просто нет у нас в Беларуси реплик самолётов столетней давности! В-третьих, хотя это уже мелочи, реконструкция имеет историческую привязку, а откуда здесь у нас немецкие истребители в первую мировую? Ну... хотя, в принципе, допустимо предположить... В-четвёртых, где логика? – ладно бы один самолёт был русский, а второй германский, а тут? Загадки вызвали б ажиотаж, а нестыковки подогрели бы любопытство, и ещё неизвестно, сколько б тут всё колобродило. И это притом, что странные машины и взялись из ниоткуда, и исчезли в никуда. «Массовый психоз или мистификация?» - мысленно дописался подзаголовок. Короче, жизни бы нам тут не дали. Стоп! А ведь всё равно не дадут! - В общем, вы оба – Герман Отто Фальк и Герман Вильгельм Геринг, –монотонно продолжил офицер, - виновны в совершении прорыва, то есть, нарушении целостности уровней мироздания. Статья – хулиганство. Какое именно наказание каждый из вас понесёт, определим позднее после этического разбора...Янина Владимировна, что такое? Небесный чекист заметил моё выражение лица. А ведь до того, как он начал говорить после паузы, у меня внутри как будто ледяная волна прокатилась. И она меня просто заморозила. Всё тело сковало, только глаза от ужаса распахнулись. Это реакции не контролировались, а только отмечались. Правда, хватило сил заставить себя старательно продышаться, но язык отняло... - Обломки, - только и смогла выдавить я. Всегда за собой замечала: в миг потрясения голова холодная, действия чёткие, а вот накрывает – либо до, либо после. Так, я после боя пошутила, что куски злосчастного «фоккера» станут занятной находкой для рыбнадзора. Но теперь-то было не до шуток! - Насчёт этого не беспокойтесь, - твёрдо сказал инспектор, - сразу же после получения рапорта на место были направлены наши сотрудники. Они обнаружили и изъяли все фрагменты разрушенного самолёта. В том числе у двух местных жителей, рыбаков из окрестностей Фандоковского моста. К ним было применено Забвение. Всё нормально, - прибавил он уже вполне по-человечески. И я, глядя в его лицо, чем-то напоминающее лицо Лоуренса Аравийского, облегченно вздохнула. И плечи уронила - по ощущениям, как будто стреловидность изменила и закрылки прибрала. Вещи из Вечности или параллельных миров в нашем мире ведут себя по-разному. Чем предмет мельче, тем он стабильнее, и наоборот – чем крупнее, тем вероятнее автоматическое разрушение: так в играх-стрелялках трупы сами собой в пространстве растворяются, и кислоты не надо. Короче, инородное тело стремится вернуться в естественную среду и просачивается обратно через границу. Да и крупное изначально пропихнуть сложнее. Вот потому-то со стороны Фалька, когда он нелегально рванул за Черту, было настоящим подвигом протащить за собой «альбатрос» и прилететь на нём во Франкфурт. Тогда он тоже нарушил целостность уровней и был уверен, что его никто не может видеть. Но Карина Корбут стояла на мосту и, глазам своим не веря, и боясь, и ликуя, смотрела, как он крутит пилотаж в испытательном порядке, а потом у неё буквально сердце ушло в пятки, когда он под этот же самый мост и нырнул в духе Валерия Палыча – хотя чего и тут и в чьём духе, это поспорить можно, - ох уж эти мне параллели и пересечения. В основном иномирные объекты видны только тем, кто обладает особой чувствительностью. Но попадаются на глаза и «цивилам», как тем же рыбакам. И ничуть не хотят рассасываться. И вот тогда уже – здрасьте, инфоповод для очередной передачи по Рен-ТВ... Но такой, хвала Небесам, не предвиделось. Я вздохнула с облегчением и потянулась за чаем – раз уж он тут вместо канонической водички, когда человеку становится плохо. Офицер дождался, пока я поставлю чашу и несколько секунд погипнотизирую взглядом пустое пространство, и сказал: - Возможные последствия ликвидированы. Так что остаётся только разбор событий. Поэтому достаточно важно восстановить их ход. Вы согласитесь проследовать на место происшествия и воспроизвести картину воздушного боя? На этот раз инспектор обвёл глазами всех присутствующих. - Так точно, - одновременно выговорили два Германа и невольно обменялись колкими взглядами. Манфред кивнул, я на автомате повторила его жест. Офицер говорил мягко и вежливо, но перечить ему не возникало никакого желания. Да что там, казалось, никто даже не рассматривает такой возможности. - Тогда пойдёмте. Использовать самолёты нет необходимости, - заметил он при виде моего недоумения, - хотя восстановить «фоккер» капитана Геринга несложно... Вновь эти тонкости, вновь гляделки между двумя Германами. Ну, как же. Один – люфтмаршал Небесной Империи, другой всего лишь капитан. А закономерно ведь с учётом того, в каком обличье Геринг сюда явился. Что поделаешь, если самые героические твои деяния пришлись на молодые годы, а вот деяния последующие геройством не назвать при самом большом желании. - Конечно, пришлось бы воспроизводить и то, откуда вы взлетали, в какое время, но меня интересует непосредственно кульминация, так что вам достаточно просто обратиться и символически повторить действия и, по возможности, эмоции. Инспектор красноречиво приподнял бровь. Больше всего смутились я и Геринг. От нас требовали почти невозможного. Что-то я не слышала, чтобы следственные эксперименты становились синонимом игры по Станиславскому. Хотя это у нашей, у земной милиции, на Небесах всё по-другому. Если у нас судят непосредственно по действиям и их результатам, то Небесным властям ничего не стоит оценить то, что за ними стояло – и от этого осознания мне всегда было неуютно. Но Бог с ним, здесь мне стыдиться и скрывать вроде бы нечего. Другое дело, что эмоции для меня слишком сложная тема. Мне частенько тяжело понять, что именно я в принципе чувствую, отсюда и вопрос – а что мне воспроизводить? Ещё, при всей моей безграмотности, я уже успела уразуметь, что эмоции – штука очень энергозатратная. И что я бы предпочла не проживать заново то, что испытывала сегодня утром. Но главная трудность состояла в другом. В обращении. И Рихтгофен, и Фальк, и я могли по желанию трансформироваться в Крылатых. Но вот чтобы Геринг? Я за ним такого ни разу не замечала. И даже слабо это себе представляла. Господи, да куда ему! Я и птицей-то его представить не могла, даром, что лётчик. Максимум, в кого бы он мог перевоплотиться, так это в пингвина или в птичку киви. Невольно вспоминалась вроде бы фейковая вырезка из «Комсомолки»: «Крылья её крохотны, их почти не видно, поэтому летают киви как говно. Бегают тоже крайне неуклюже». И снова здравствуйте, испанский стыд, хотя, скорее, немецкий. Но именно Геринг первым поднялся со стула с тяжеловесной грацией. Не обращая внимания на взгляды, он прошагал с веранды обратно на дорожку и встал там, как в начале взлётной полосы. Он прикрыл глаза и отвёл руки назад с величайшим сосредоточением, это должно было бы сказаться невыгодно на впечатлении от его фигуры, но... Нет. Он стал будто выше ростом и собраннее, и с непередаваемым перистым звуком из лопаток его вырвались два... Белоснежных?! Чёрт подери, но да – два белоснежных крыла, испещрённые чёрточками, как письменами! Полярная сова. Так вот что он за птица... Только инспектор не выказал никакого удивления. Но остальные, включая меня, так и повскакали со своих мест и обращались уже на бегу. Вот это было зрелище! Будто хлопнули и развернулись три разноцветных веера или разорвались фейерверки: у Рихтгофена и Фалька выросли за спиной орлиные крылья, но у одного алые с более глубокими бордовыми тенями и пробегающими золотистыми искрами на освещённых местах, а у другого густо-чёрные – но в отличие от вороньих, не с синеватыми, а с кровавыми отблесками. Ну, а у меня крылья были, от плеч к маховым перьям, чёрно-бело-серые, как у интересной птички сорокопута. Вроде и мелкая, но хищная. Ещё и садистка. Но притом искусством занимается – поёт красиво. Противоречивый товарищ, прям как я. Но размышлять о птичьей природе каждого было некогда, надо было занимать исходную позицию и взлетать. Мы вышли за ворота. Оставалось надеяться на утреннее безлюдье. Небесный проверяющий стоял у моей калитки, расставив ноги, и казалось, он сейчас будет каждому из нас кричать: «Пошёл!», как инструктор парашютистам. Однако он молчал. Первым был Геринг. Я видела, как он нахмурился и поджал губы, даже слегка побледнел от сосредоточения – и явно думал: «Только бы всё нормально было», как человек, для которого действие является непривычным. И явно ведь проскакивала мысль, а не будет ли он смотреться нелепо. Но уж явно не более нелепо, чем когда вынужденно купался в Березине, а особенно когда вылез и в мокром виде шёл домой. Он побежал всё-таки на удивление... прилично. Сходство с мешком картошки было не стопроцентное. То бишь, для него просто вау. И от земли он оторвался тоже чуть тяжеловато, но скорости прибавил нормально, да и выравнялся скоро. За ним последовал Фальк. Его движения тоже нельзя было назвать лёгкими, но он напоминал крупного зверя, который заточен под спринт за добычей, поэтому разбег у него оказался неожиданно коротким. Он с усилием последнего броска оттолкнулся от земли и рванул ввысь. Рихтгофен продемонстрировал всю красоту и ловкость настоящего, канонического физкультурника – хоть ты в рекламе кроссовок его снимай. Правда, бежал-то он в сапогах – но смотрелось это не менее эстетично, чем у должным образом экипированных рекламных бегунов. Да и взлёт был просто загляденье, стремительный и пружинистый. Я последовала за вояками. О производимом впечатлении не думала. Во-первых, я недаром до этого немало тренировалась вместе с Фальком. Во-вторых, выспалась и подкрепилась. А в-третьих, гораздо больше меня снедало любопытство. Не столько от того, как будет происходить «показуха»: на бои обратившихся Крылатых я насмотрелась, притом впервые вообще в трэшовых боевых условиях – когда на прошлый День Победы на моём аэродроме разразились, так сказать, массовые беспорядки с участием советских и немецких летунов, которым, как назло, приспичило явиться ко мне одновременно. Вопроса было два: что именно считает инспектор, наблюдая за имитацией боя? Да и как будет проходить само наблюдение? Второй вопрос отпал сам собой: стоило лишь обернуться, и я увидела, что проверяющий летит рядом со мной. Крыльев у него не было. Он непринуждённо левитировал в пространстве без малейших усилий. - Вам не нужно делать ничего особенного, ведь вы не участвовали, - сказал офицер. - Ясно, - отозвалась я и повернула голову в другую сторону. Там уже начиналось «представление». На самом деле, ничего мне ясно не было. Я озадаченно наблюдала, как три героя в общих чертах повторяют свои боевые манёвры, и это казалось странным танцем гигантских птиц, и я до сих пор недоумевала, зачем этот, извините, летающий цирк. И вдруг меня накрыло. Это не походило на приступ, меня не смело волной чужих ощущений. Но мои собственные словно звучали фоном, а эфир наполнился чувствами и мыслями всех участников, и все эти сигналы до меня доходили, и читались не умом, как обычно, а... непосредственно. Я «слышала» всё. Ярость, ревность и праведный гнев Фалька. Обиду, недоумение от несправедливости и отчаяние Геринга. Всепоглощающую досаду и раздражение Рихтгофена. В конце концов, и своё – уж не знаю, как описать это чувство: «О нет, опять драки, опять беспредел, ну какого чёрта, всё ж нормально было!». Так вот что хотел зафиксировать уполномоченный Небесной Канцелярии! Дошли до того момента, как Фальк был обстрелян, а Геринг сбит в реку. К счастью, ему не пришлось опять туда нырять, он просто круто спикировал и пронёсся над поверхностью воды, раскинув бело-пёстрые крылья. - Достаточно! – прокричал инспектор. И привычно необычным образом его услышали все. Офицер махнул рукой в сторону моего дома. На этот раз мы заходили на посадку со стороны реки, заросшего обрыва и старого клёна. Там тоже, конечно, не идеально, проход между соседским забором и нашим домом узкий, и всё-таки можно пробежаться по газону и выскочить на дорожку, если что. Правда, Фальку и Рихтгофену на это было плевать, они и вертикально в одну точку могли приземлиться, как настоящие птицы. Я так поняла, что инспектор заботился о Геринге в непривычной для него ипостаси. Это оказалось нелишним – тому таки пришлось гасить скорость на газоне, ещё и декоративную тую чуть не задел под ехидное фырканье тёзки. Я покраснела. Опять то же чувство, фигню творит один, а стыдно мне – только на этот раз чувство было адресовано Фальку, а не Герингу. Рихтгофен вздохнул. Инспектор сделал вид, что ничего не заметил. Он деловито воскликнул: - Ну что ж, я видел всё, что необходимо. Можем перейти к заключительной части экспертизы. Полагаю, чай ещё не остыл? Я бы не отказался от ещё одной чашечки. До меня донёсся ворчливый шёпот Фалька: - Чаехлёб, одним словом. Я вот сразу по роже его заметил. Не могли кого-то нормального прислать, из наших... - Ой, перестань, - зашипел Манфред. – Словно это бы нечто изменило. - Да ладно, уж и побрюзжать нельзя. Хорошо, что проверяющий его не слышал. Либо старательно делал вид, потому что был выше всех этих школьных шпилек. Я б на месте Германа так язык не распускала. Но он вообще бравировал легкомыслием. Ой, знакомо, ой, знакомо, вот как ты ни открещивайся от родства и сходства, а всё-таки вспоминается один процесс... Невольно прыснула: а что, Бобруйский процесс – звучит прикольно! Оставалось занять свои места и выслушать вердикт. Стол создавал впечатление, будто мы никуда не отлучались: планшет исправно выдавал кафешные мелодии, свечка под заварником горела так же ярко, а приборы лежали в художественном беспорядке – ни дать ни взять, натюрморт «Завтрак» голландского художника Хеды. - Приступим к окончательному анализу ситуации, - объявил офицер. Он деловито сцепил пальцы. - Как я уже говорил, статья, которая, по идее, могла бы быть вменена вам обоим – хулиганство. Но в результате комплексного анализа эмоционально-мотивационной части... Так вот как назывался этот наш показательный вылет и то, что инспектор читал, как в раскрытой книге, и мотал на ус! - ...выясняется следующее: Герман Вильгельм Геринг целиком и полностью является потерпевшей стороной, а Герман Отто Фальк агрессором. В связи с этим меры дисциплинарного воздействия будут применены только ко второму. Геринг сдержанно выдохнул с облегчением. Но так и не расслабился, будто чувствовал или знал, что касательно него ещё далеко не всё решено. Фальк мрачно ухмыльнулся и стрельнул глазами в сторону Рихтгофена. Тот едва заметным движением пожал плечами. У этих двоих не было никаких счётов. Манфред по-любому бы донёс властям, а Герман сознательно пошёл на нарушение, примерно как Чкалов с его «выходками», зная, что его посадят на гауптвахту. - ...у вас, очевидно, недостаточна боевая нагрузка, а проще говоря, делать вам нечего, раз вы решили свести личные счёты. По общему мнению командования, с которым я уже связался, вас стоит направить в горячую точку, чтобы не было лишнего времени на неконструктивные мысли и последующие действия, ими вызванные. С приказом вас ознакомят сегодня же. Герман откинулся на стуле почти с облегчением. Возможно, не потому, что радовался лёгкому приговору (по крайней мере, в концлагерь не отправят), а потому, что действительно заскучал в последнее время. Что-то мне подсказывало, что его достала преподавательская работа, как когда-то Покрышкина, и он мечтал ринуться в самое пекло. Вот и представился случай. Способ, которым он этого добился, вызывал закономерный фейспалм. А с другой стороны, как не совместить полезное с приятным. - Возможно, мне стоит прямо сейчас отправиться в главный штаб? – уточнил Фальк. Проверяющий приподнял брови. - Вы так горите жаждой искупления? - Я горю делом. - Разумеется, никто вам не помешает. С этими словами он покосился на меня. Моё лицо было каменным, но угол рта дёрнулся в иронической усмешке. Лети, дорогой. Я очень тебя понимаю, но не значит, что прощаю всё подряд. Хотя немного царапнуло то, с какой готовностью он встал и сказал: - Ну и прекрасно! Фальк лихо подцепил печенюшку, запил её чаем и снова распустил чёрные крылья. Он решительно прошагал к началу дорожки, готовый взять разбег. Только на прощание обернулся, будто хотел сказать: «Жди меня». А сколько мне придётся ждать? И стоит ли? Может, на самых лютых фронтах вселенной тоже разрешали краткие отпуска? А даже если и так, в Вечности время течёт совсем по-другому – вдруг я вообще его не увижу в своей земной жизни. Я сжалась и пока не знала, как реагировать. Господи, да я ж никогда толком не знаю... Прочитав мои мысли, инспектор сделал мягкий предупредительный жест, но заговорил совсем о другом, обращаясь к Манфреду: - Вас я прошу о сопровождении к месту отбытия наказания. Рихтгофен без слов поднялся, снова обратился в Крылатого, и направился к Фальку, и встал чуть поодаль. Они вместе взяли разбег и взлетели – и вот выглянувшее солнце заиграло на двух парах крыльев, на перьях чёрных и алых, и скоро можно было различить лишь две маленькие фигурки в небе, почти неотличимые от обычных птиц. Хотелось бы мне сказать, что летели они как ведущий и ведомый – очень уж неприятно было думать о том, что как конвоир и осуждённый...