The Day

– Вы звали, господин? – Донпё тихо задвигает дверь за собой, сразу же падая на колени, не поднимая головы. – Иди ко мне, – раздается мягкий голос. Пламя свечей отбрасывает причудливые тени на прямую спину человека, сидящего за туалетным столиком, и черные волосы, собранные в короткий хвост, – Иширо Кё не любит отмывать волосы от крови. Донпё боком садится на его колени, рассматривая точеное лицо. Нахмуренные брови сведены к переносице, глаза закрыты, губы сжаты в тонкую полоску. Донпё хочет поцеловать их, разгладить складочку между бровями, провести пальцами по острым скулам, нащупывая на левой маленький шрам – напоминание об их встрече. Он почти исполняет свое желание, когда чужие губы сами сминают его, а язык, не встречая преграды, проскальзывает по небу. Иширо Кё любит глубокие поцелуи, выбивающие дух из них обоих. Донпё стонет, закрывая глаза, и сжимает пальцами широкие плечи. – Сыну, – стонет он, не выдерживая, и порывается сползти вниз, чтобы раздвинуть складки чужого дорогого кимоно. – Стой, – его руки перехватывают и возвращают на место. Донпё непонимающе хлопает глазами, потому что чувствует бедром чужое возбуждение. – Вы меня больше не хотите? – голос намеренно дрожит, заставляя Сыну поморщиться. – Ты же знаешь, что это не так, – он ведет рукой по спине, устраивая ее на тонкой талии, второй поворачивая голову Донпё к себе. – А что я должен думать? Вы купили хорошенького омегу, теперь не хотите меня. Я вам надоел? – глаза Донпё сухие, слегка блестящие в сумраке, но носом он шмыгает. – Я все еще без ума от тебя и твоего запаха, – Сыну ведет носом от основания шеи вверх, прихватывая зубами мочку уха, – Но я перестарался вчера, поэтому сегодня хочу, чтобы ты отдохнул. Донпё фыркает. Если под "перестарался" он имеет в виду "отымел почти на сухую трижды, заставив делать горловой минет", то да, он перестарался. – А Хёнджун вам зачем? – Я же вижу, что другие тебя сторонятся, – длинные пальцы скользят по лицу, очерчивая пухлые губы, – Я не могу объявить о наших отношениях открыто, потому что это может быть опасно для нас обоих, но и прекратить их тоже не могу. А они завидуют, что ты, безродный омега, да еще и иностранец, настолько близок ко мне, ведь многих из них растили для служения клану. Я подумал, что тебе не помешает друг, который не подвержен социальному давлению со стороны слуг. Омега охает на родном корейском ему куда-то в шею: – Прости. Сыну легко поднимает Донпё на руки, как будто тот ничего не весит, и укладывает на футон в другой части комнаты. – Мне не нужны никакие другие омеги, кроме тебя. Донпё всхлипывает, обнимая его за шею и не давая отстраниться. Сыну так и замирает, оперевшись на одну согнутую руку, вторую оставив на чужой талии, нависает над ним. – Ты никогда не проводишь со мной течки, – выпаливает омега то, что его давно терзало, прикусывая нижнюю губу и смущенно отводя взгляд в сторону, – Может тебе неприятно, или... – он замолкает, не зная, что сказать. Альфа удивленно вскидывает брови. Этот ребенок опять все неправильно понял. – О Боги, Донпё, тебе же пятнадцать. Я боялся, что ты не готов. Донпё улыбается в его губы: – Довольно забавно это слышать после вчерашнего. Сыну улыбается тоже, кусая его за нижнюю, и заваливается на спину, устраиваясь на подушках и утягивая к себе омегу. Донпё с готовностью устраивается на его груди. – Ты точно не хочешь? – бурчит он в ткань кимоно. – Точно. Спи. – Я мог бы просто- – Донпё, – строго прикрикивает Сыну. Омега испуганно вздрагивает и не произносит больше ни звука, – Спи, я никуда не уйду.