Круги на воде

От птичьих криков в ушах звенит, почти закладывает. Хотелось бы, чтобы образовался вакуум, но куда правильнее впитывать каждую ноту. На борту шумно и почти не протолкнуться. Алина снуёт между ящиками, уворачивается от чужих локтей и тяжёлых мешков, таскаемых торговцами. Проявив недюжинную для себя ловкость, она поднимается на верхнюю палубу. Никому до неё нет дела. Никто не оборачивается, не окликает. Разве что, если она наступает кому-то на ногу. Наверху людей меньше. Алина замедляет шаг, и внешний мир оказывается отрезан на последней ступени. Ветер прохладный, солёный и сладкий одновременно. Алина вдыхает полной грудью, не называя даже в голове заветного слова. Оно же служит именем кораблю. Он отплывёт через несколько часов, и пальцы зудят от нетерпения. Как и от иного желания. Убедиться в реальности происходящего? Она сама не замечает, как оказывается подле облезших, обильно покрытых солью перил, и поправляет капюшон на голове. Ловкие, жадные пальцы ветра всё равно вытягивают из-под него взлохмаченные пряди. Седые, серебряные, бесцветные. Александр на неё не смотрит. Алина упирается взглядом ему в скулу, пока ладонь ложится меж чужих лопаток. Ткань тёмно-серой рубахи нагревшаяся от полуденного солнца или то жар чужой кожи? — Так значит, — она медленно облизывает губы, — Эрик? Порывы ветра играют и с его волосами. Александр — Дарклинг, Чёрный Еретик — кивает: — Эрик. Алина переводит взгляд на водную гладь. Крики, непроходящая вонь, свойственная только портам, и шквал чужой жизни, в которой они всего лишь гости, — всё меркнет и стихает. Она вдыхает осторожнее, вглядываясь в линию горизонта и всем существом ощущает всю бесконечную силу Истиноморя. Ещё немного — и они затеряются в нём, как щепки. Когда-то чувство этой мощи ужасало. Не теперь. — При всём своём многолетнем опыте, ты иногда такой... Морозов, — говорит Алина совсем тихо, зная, что никакой шум не помешает Александру её услышать. И он действительно слышит и слушает: дёргается угол губ, пока он всматривается в дно, которого ни различить. Воды темны, как и те, что плещутся в его глазах. Только Алина знает, что на свету они отливают сталью. Почти серебром, размываясь ободком радужки. — Продолжай, — Александр косит на неё взглядом едва. Чудится смешинка, словно он знает, что именно она скажет. — Ты не можешь просто собрать вещи, сменить имя, сесть на первый попавшийся корабль и исчезнуть. Нет, тебе нужно устроить целое представление. Ведь ты — само сердце мира, — продолжает Алина, а затем тянется и утыкается пальцем ему в висок, прокручивая как отвёртку. Говорить о том, что от веса его амбиций первый попавшийся корабль просто потонет, не приходится. Возможно, «Свобода» выдержит. Возможно, «Свобода» обречена. Александр перехватывает её руку. Не убирает. Прикосновение приятно жалит. Алина становится ближе. — Заметь, ты сама меня назвала сердцем мира. Он ещё ёрничает. Алина отворачивается к волнам. Назад оглядываться не хочет вовсе, потому что чудится: прошлое вот-вот нагонит, затянет на самое дно. Она о нём не забудет, но не станет собирать камни днём, когда свет искрится на гребешках волн; когда перила под пальцами шероховатые, а другая ладонь всё ещё живёт чужим теплом. — Ты выбрала себе имя? — Александр выпрямляется. Алина может сказать, что никакое имя не поможет с её волосами и его обликом в целом. Не в ближайшее время. Возможно, ей хочется побурчать из страха. Возможно, они убьют друг друга первой же ночью. Пожалуй, «Свобода» всё же обречена: тяжестью их решений, их ошибок. Пережитыми смертями и призраками, которые не оставят Алину уж точно. — Нет, — она качает головой и слабо улыбается. — Но у нас есть время.