Who is Jack the Ripper?

Он оскалился, поудобнее перехватил бензопилу, готовясь к нападению, шаря глазами по помещению, стараясь угадать, откуда появится жертва. Жнец громко и угрожающе прорычал: — Выходи, мразь! Джек Потрошитель был, есть и останется лишь один, и это… — слова плотным комом застряли прямо посередине горла, договорить не удалось, спокойный и холодный голос перебил его. — Я. Здравствуй, Грелль. Тишина. Скрип деревянных ступенек лестницы, ведущей на второй этаж. Он боялся этого. Боялся до остервенения. Игра разума… это игра разума… давно пора сжечь проклятый плащ… Это не её голос, это не она. Но чем дольше Сатклифф смотрит на фигуру, тем быстрее силы покидают его. Пальцы, вцепившиеся в пилу, задрожали и… отпустили. Грохот удара Косы Смерти о пол. Короткие алые волосы, которые он когда-то самолично помогал остригать, отрывая женщину от её болезненного прошлого. Пронзительный взгляд любимых глаз того же глубокого всепоглощающего оттенка и улыбка. Лёгкая, уголки губ едва приподняты — она награждала его подобной всегда, когда была удовлетворена сногсшибательной актёрской игрой «неумелого дворецкого». — М-миледи… — тихо выдыхает, не в силах даже нормально пошевелить челюстью. Даже не подумав, что это может быть очередной морок, ловушка демонов, аловласый бросается вперёд, за считанные секунды преодолевая расстояние. Анжелина не успевает сделать ещё шаг, как оказывается в чужих объятиях. Стоя на несколько ступеней ниже, Грелль обвивает стройную фигуру руками, боясь даже сделать лишний вдох, пока причина его безрассудства в лёгком ступоре опускает ладони на плечи в белой рубашке. Тишина. Тишина, в которой слышен этот надрывистый, отчаянный крик души. Его длинные тонкие изящные пальцы впиваются в талию, сминая тёмную ткань одежды, дыхание касается женской шеи. Дрожь проходится по телу, от макушки и ниже — шея, лопатки, поясница… Лицо жнеца вжимается в грудь Анжелины, которая, после минутного замешательства, прильнула к мягким алым длинным волосам щекой. Нет. Это реальность. Сатклифф прикусывает собственную губу, искренне надеясь, что силуэт и изгибы тела в его руках не растворятся, как очередной больной бред, не станут дымкой, проходящейся по ворсу зашитого красного плаща с этим дурацким чёрным бантом. Она тёплая, нежная, ласковая… как в ту ужасную ночь, когда новый кошмар посетил её разрушенный разум, и этот болезненный дрожащий комок ютился на его груди, пока сам Грелль обнимал, разглядывая сверху вниз эту аловласую голову, что ни раз сам называл бестией. Возможно, сцена давно забытого прошлого сейчас явилась к Джеку Потрошителю совсем другой стороной. Даллес провела ладонями по спине Бога Смерти, чувствуя, как сердце выбивает в висках рваный ритм. Что говорить? Как реагировать? А нужно ли? Когда-то ей казалось, что именно в эту встречу со своим убийцей, прозвучат все самые разъедающие её душу слова, как вылезет эта потаённая обида и сплетётся в удушающее кольцо из пальцев вокруг его шеи. Но сейчас не было ничего… Темнота расползлась обратно в углы, оставляя место только самым открытым чувствам. Тем, от которых кружилась голова. Те, что невозможно было забыть. В этой уютной тишине холодных стен и мрака, укрывающего двух убийц от чужих глаз, звучит её тихий шёпот: — Ненавижу тебя. Грелль вздрагивает, шумно выдыхая, не сдерживая усмешку. Этот голос, интонация. То, что не слышал, казалось бы, целую вечность. Сколько раз он пытался вспомнить? Как звучит её смех. Её раздражение. Обида. Сколько раз пытался воссоздать в голове все те единичные сокровенные моменты, когда маски не вставали между ними. Те моменты, когда их травмированные обнажённые души соприкасались самыми чувствительными местами, улавливая разряды тока. — Терпеть тебя не могу. Отвечает так, как делал много раз ранее. Только в этих строчках содержался смысл, передаваемый на людях незаметно, в виде презрения и раздражения — будто на языке, понятном только им. Всё за один миг встало на свои места. Всё так, как надо. Они одно целое. Ни один из них не знал, сколь длительной была эта тишина, их молчаливое наслаждение друг другом, принятие того, что не являются галлюцинациями и сном друг друга. Отстранение проходит тяжелее, чем казалось — даже миллиметр пространства между их колотящимися сердцами теперь был невыносимым и болезненным. Грелль поднимает голову, встречается со взглядом Анжелины, которая видит его сквозь прозрачную тонкую влажную пелену на глазах, сглатывает комок в горле, кусает пересохшие в миг губы — он узнаёт эту привычку кусать их, когда особо нервничает. — Живая… — его ладонь касается щеки, Анн едва заметно краснеет и льнёт к ней, расслабляется. Бархатистый продолговатый футляр выскальзывает из пальцев, оказываясь ненужным в этот момент; настолько женщина теряет контроль. От глухого удара Сатклифф приходит в себя, вспоминает истинную причину, по которой вообще занялся делом с пропадающими душами, дёргается назад. Вещица на полу… Анн… Пропавшие души. Взгляд бегает с Потрошительницы на футляр и обратно, затем он наклоняется, чтобы поднять. Пальцы касаются мягкого покрытия, оно напоминает коробчки, в которых аристократки хранят кольца.Желание открыть пересиливает, но взволнованный и чуть испуганный голос останавливает: — Нет, — страх перед опасностью, что несёт в себе обивка внутри, вовремя бьёт тревогу, — Не трогай. Анжелина успевает накрыть чужую ладонь своей, остановить, предотвратить роковую ошибку. Брови Грелля сдвигаются в напряжённом процессе мышления. Кусочки соединяются в одно. — Здесь душа той девки? — интонация настороженная, интересующаяся, зелёные глаза за стёклами очков сверлят её голову насквозь, желая прочесть мысли. — Да. Бежать некуда. Она — инициатор этой встречи. — Ты демон? — единственно логичный вывод для Сатклиффа. — Что? — Анн вскидывает бровь удивлённо, а после её плечи начинают дрожать. Жнецу показалось, что она вот-вот заплачет; ведь алые глаза блестят словно звёзды в отражении водной глади; но после звучит тихий смех. — Ахах… хах… ахахаха, — улыбка украшает лицо, искреннее выражение, без каких-либо смыслов, —…хах, скорее уж твой ночной кошмар. Грелль не стал вставлять, что именно в них она чаще всего и являлась ему, помимо вмешательства в реальность в виде неотъемлемой части посмертной жизни. Её пальцы прекращают трогать его, аккуратно смыкаются на противоположном конце коробочки, затем Бог Смерти ощущает, как Анн медленно тянет ту на себя, и противостоит ей со своего конца, дёргая сильнее, чтобы баронесса опустилась ниже. Расстояние между ними вновь сокращается, в воздухе повисает напряжение. — Объяснись, — её всегда поражала та тонкая грань между эмоциями, которую он пересекал играючи. Серьёзность в голосе успокоила смех, но не убрала довольное выражение лица. Слеза скатывается по бледной щеке, к уголку губ, подбородку, Грелль трогает его подушечкой большого пальца, стирает солёную влагу, не перестаёт крепко держать находку. — Я так скучала… — Анн. Ворох мыслей в голове стягивается, превращаясь в клубок из прошедших за год событий, того, что безумно сложно упорядочить. Она не думала об этом. Не представляла, как расскажет. Ей хотелось хотя бы увидеть его, прикоснуться. Казалось всего лишь это до боли родное и любимое лицо, откровенный взгляд спасут от всего, вытянут из глубокого омута, в который пала и теперь не может выбраться. Фигурные губки по новой подвергаются истязанию до покалывающей боли. — Прекрати. Сатклифф накрывает губы женщины своими и вздрагивает, задерживаясь на них. Лёгкий необязывающий поцелуй — результат сдерживаемого подавленного желания уложить её здесь же на лестнице и раздражения, что так не бережёт своё миловидное личико святой девы с запачканными кровью руками. — Помада плохо ляжет, — шепчет в её губки, чуть отстраняясь. Анжелину пробирает мелкая дрожь. Она вспоминает как же сложно просить у него помощи, когда та невероятно нужна. Однажды выдернув её из тьмы, жнец сможет это повторить. — У меня… проблемы, — сдавленный ответ, отводит алые глаза в сторону, вниз, к футляру, ставшему преградой их ладоням.