***
По дороге до колледжа Джинни молчала, а Хосок только ехидно посматривал на сидящую на пассажирском сидении девушку и все ждал, когда же. — Почему они сказали, что дело в тебе? Грянет гром. — То есть, тебя не интересует, где я взял тачку? — смеется парень, уверенно удерживая руки на руле. — Тебя не интересует, как я так быстро перевелся? — Хосок, — строго спрашивает Джин, медленно поворачивая голову в его сторону. — Хорошо-хорошо, — улыбается Хосок, останавливаясь на светофоре. — Возможно, я вчера перегнул палку. Возможно, Чонгук-хен видел, как я заигрываю с Юнги. Возможно, он заметил мою ногу возле хозяйства… —… хозяйства?! — вскрикнула внезапно Джинни. — И ты опять делаешь акцент на странных вещах, Джинни, — смеется парень. — Все остальное тебя не интересует? Девушка отворачивается насупившись и скрестив руки на груди. — То, что тебе нравится дядя Юнги, я и без того заметила… — еле слышно бубнит она. — Да? — искренне удивляется Чон. — Балда, — несильно стукает она его кулачком по рыжей макушке. — Кто же при старших вот так открыто пристает? Да уж тем более к дяде Юнги? — А как же к нему приставать надо? — игриво посмотрел на нее старший, переключая коробку передач. — И вообще, почему ты не называешь меня «оппа»? Я, может, возвращался сюда с мыслью, что наконец-то…! — Тебя? Оппа? — девушка заливисто смеется, заставляя Хосока вернуться на много-много лет назад. Он действительно по ней скучал. Ужасно, до какой-то режущей боли в груди тосковал. И все могло бы быть иначе, сообрази Хосок все раньше, разберись он в своих чувствах, скажи ей, то и не было бы такой долгой ссоры, и не пришлось бы им как-то раз болтать до трех часов ночи по Корее о них. У них действительно было это незамысловатое «они». Друзья, почти брат и сестра, любовь к Чонгуку и Тэхену, песни и танцы — творчество. У них было много общего. До пугающего похожие, но и оттого так сильно отталкивающиеся друг от друга люди. Если спросить Хосока, хотел ли он в тот вечер, чтобы Джин-хо застала его целующимся с Бомгю? Нет, ни за что в жизни — не так он представлял себе откровение с лучшей подругой. Хотел ли он делать ей больно? Он скорее себе ноги переломает, чем причинит ей хоть капельку страданий. Но что было, то было — дрова, что наломал Хосок, уже давно собраны и аккуратно уложены в какой-то одной только ей ведомый сарай и ждут, когда их достанут. — Как давно ты… любишь его? — тихо спросила Джин-хо, комкая в руках ремешок от сумки. — Люблю? — задумчиво переспрашивает он. — Мне сложно сказать, люблю ли я его… — Ты с ним играешься? — строго было начала девушка, но тут же расслабилась, увидев теплую улыбку. — Никогда в жизни, Джинни. Только не с ним… — Хосок повернул влево, поворачивая на другую улицу. — Знаешь, все то время, пока я жил в Америке, я помнил его и его бар. Я помнил каждую с ним встречу… И это действительно так — слишком сильно впечатался образ строгого мужчины, слишком ярко мелькала его десневая улыбка, слишком громко звучал его смех и это его коронное «Йа-а-а!», когда тот ругался на Тэхен-хена. — Так когда ты понял, что он… ну, — смущенно продолжала Джин-хо. Хосок лишь умилялся с такого поведения подруги и, по-доброму потрепав ту по голове, вздохнул: — Я не вспомню точный день, но, вроде, мне тогда было лет двенадцать… Тогда мы пришли с тобой в его бар, когда ждали старших. Собирались куда-то все вместе, и нам пришлось остаться у хенов. Тогда он еще с Чимином был. Я уже встречался с хеном, когда они вдвоем приходили то к вам, то к нам в гости. Семейные праздники, — хмыкает Хосок. — Я всегда смотрел на него исключительно, как на человека серьезного, строгого и… мудрого? Он всегда беседовал со всеми хоть и с каким-то нескончаемым сарказмом, но никогда не отказывал в советах, помощи. Я не раз видел, как он смотрит на своего мужчину, как улыбается тому, как двигается рядом с ним. — Ты уже тогда знал, что гей? — Да, тогда я уже принял это… — грустно улыбается Хосок. — И, видимо, окружение однополых пар помогло мне сделать это быстрее и безболезненнее. И Юнги-хен, наверно, и не помнит, но именно он мне дал как-то свой совет. — Совет? — удивленно спрашивает Джин-хо. — Угу, — воспоминания сами накрывали с головой, придавая Чона ностальгии. — Я тогда, кажется, впервые поцеловался с мальчиком. Шел себе домой весь в своих мыслях, а Юнги-хен окликнул меня через дорогу. Я даже не понял, как это он так меня узнал с такого расстояния… Но он узнал. Сказал, что не сразу понял, что это я, так как привык видеть меня всегда улыбающимся. Хосок заливисто смеется, вспоминая тогдашнего Мин Юнги. Весь такой заботливый, осторожный в словах и выражениях. Ему действительно нравилось общаться с мелкими, что стали частью его семьи. Возможно, если бы не Джинни, если бы не их семьи, то Хосок так бы и продолжил винить себя в том, что он — не такой, как все. Даже проживая в Америке, Чону понадобился не один год, чтобы принять себя. — И он тогда что-то у меня спрашивал, что-то говорил с этой его, знаешь, — он указал пальцем на приподнятые уголки губ. — Красивой улыбкой. А я и не слушал вовсе. Только смотрел и смотрел… Наблюдал, как тонет закатное солнце в его белых волосах, превращаясь в огонь. Смотрел и удивлялся, до чего же у него красивый голос — нежный, успокаивающий, добрый… Я смотрел и не понимал, почему меня так к нему тянет. Но потом, когда я как-то ждал тебя, сидя тихонечко себе в углу, то увидел его ссору с Чимином. — Ты видел их ссору? — глаза Джинни увеличились до пугающих размеров. — Они же никогда не ссорились на людях. — Тогда был какой-то аншлаг у них, — Хосок медленно начал парковаться возле здания колледжа. — Они даже не заметили меня, так как в противном случае Юнги-хен стопроцентно выпер бы меня на улицу. — Это да… — соглашается с усмешкой Джин-хо и вылезает из машины, негромко хлопая дверью. — Так вот тогда я видел его — расстроенного, виноватого и такого… Словно побитая собака. Чимин-хен что-то говорил ему про ответственность, про то, что ему приходится все делать самому, а хен только и делал, что извинялся, кивал головой медленно. Я еще тогда подумал, как можно вообще ссориться с таким светлым человеком? — Чон вдруг остановился и посмотрел на удивленную Джин-хо. — А когда они расстались? — Кажется, три года назад, — хлопая длинными ресницами, пояснила девушка. — С ума сойти, — качает головой Хосок, снова шагая в сторону учебного корпуса. — Так долго терпеть вот эти вот истерики… Я бы никогда себе такого не позволил. Я бы… — Он старше тебя на почти двадцать лет, Хосок-а, — грустно начинает подруга, едва касаясь плеча. — Ты думаешь, он согласится на такие отношения? — Кто знает, — едва улыбаясь, отвечает Хосок. — Прошу. Он услужливо открывает дверь и пропускает Джинни под своей рукой. — Я знаю, — ворчит девушка. — Дядя никогда на такое не пойдет… Пусть он тебя и не помнит почти, это не отменяет того факта, что ты, — она тычет Хосоку в грудь аккуратным пальчиком, резко развернувшись на сто восемьдесят. — Брат его лучшего друга. Младший брат, на минуточку. — Я понимаю твое беспокойство, — мягко отвечает Чон, обхватывая руку подруги. — Но все будет хорошо… У меня уже есть план. — План? — удивленно вскрикивает Джин-хо. — Какой еще план?! Но последний вопрос звучит где-то за спиной, пока Хосок бодрым шагом направляется в сторону деканата.***
С момента того ужина прошла уже неделя. Если подумать, то этого вполне было бы достаточно, будь это рядовой случай в жизни холостяка, который не интересуется вниманием другого человека. Совсем. Но, кажется, Юнги влип. Серьезно так, по самые небалуй вхуячился. На протяжении всей этой недели он только и делал, что думал. Он, конечно, в целом не обделен этой функцией, однако извилины в этот раз шевелились с завидной скоростью и гибкостью. К концу недели Юнги, как взрослый человек, дал себе отчет — этот дурацкий Хосок действительно его интересует. Но это как если бы его, просидевшего всю жизнь на овощах, вдруг посадили перед стейком. Пахнет изумительно, горячий, сочный и такой свежий — только сняли с гриля. Хватай вилку, нож и режь на кусочки, смакуй, питайся и радуйся. Да вот только ты — Мин Юнги, что всю жизнь жрал только овощи, и если ты проглотишь хотя бы кусочек этого вкуснейшего стейка, то тебя скрутит так, что к праотцам запросишься. Диету нарушать нельзя: смотри, нюхай, мечтай иногда, но не трогай — помрешь. Вот так же и Хосок, что годится ему в сыновья. На него можно посмотреть, можно поулыбаться над тщетными попытками флиртовать, можно даже пару раз позволить себе посмотреть на него полуголого во сне, но не более. Зачем Юнги весь этот головняк с малолеткой? Нет, правда, как еще его назвать? Ему двадцать едва исполнилось. У него вся жизнь впереди — резвись, бухай, жизнь прожигай. А что ему этот Юнги — старый дед? А ничего… Мин грустно вздохнул, кивая очередному покупателю. В баре дела идут куда лучше, чем в его личной жизни. Хоть что-то хорошее, думает Юнги, заглядывая в кассу. Такими темпами он к концу года закроет один из платежей на сто процентов. И от такой мысли вдруг стало хорошо… Над дверью звенит колокольчик. — Добро пожаловать, — весело кричит Юнги, но тут же осекается. — Это… чего такое? — Привет, хен! — радостно здоровается Хосок. Небольшая черная сумка шлепается у его ног. — Теперь мы будем жить вместе! — В смысле, блять?!